Текст книги "Распутье"

7

Омск в руках повстанцев. Командир Степного корпуса, уже ставший генералом Иванов и Уполномоченный временного Сибирского правительства Ляхович выступили с воззванием к Совету Народных Комиссаров. «Москва, Совету Народных Комиссаров. Из Омска. 10.VI. Власть большевиков в Сибири уничтожена, и временное Сибирское правительство, избранное Сибирской областной думой, состоявшей из представителей земских, городских самоуправлений, кооперативов, национальных казачьих советов, вступило в управление Сибирью. Ближайшей своей задачей Сибирское правительство ставит восстановление органов самоуправления, избранных на основе всеобщего, равного, прямого, тайного избирательного права, а также скорейший созыв Учредительного собрания, которое окончательно установит политический строй Сибири и отношение ее к европейской России. Временное Сибирское правительство не стремится к отделению Сибири от России, оно думает и печалится о тяжелом положении общей родины России. Выполняя поручение временного Сибирского правительства и приняв всю полноту власти в пределах Западной Сибири, уведомляю, что мы, уполномоченные временного правительства, готовы обеспечить скорейшую и непрерывную отправку продовольствия в голодающие губернии России и вступить в переговоры относительно условий снабжения Великороссии, которую временное Сибирское правительство считает неразрывно и кровно связанной с Сибирью. Но снабжение голодной России будет невозможно в случае попыток со стороны Совета Народных Комиссаров вторгнуться в пределы Зауралья с целью восстановления низвергнутых Совдепов. Эти попытки мы встретим вооруженной силой, и тогда движение продовольственных грузов в Россию должно быть приостановлено.

Извещаем вас об этом и ставим в известность население, дабы ведомо было, что вся тяжесть ответственности перед умирающими с голода людьми будет лежать на советской власти».

Совет Народных Комиссаров полностью опубликовал воззвание белогвардейцев, раскрывая картину заговора в Сибири, где одураченные чехословаки и крестьяне пошли за лозунгами меньшевиков, эсеров и белогвардейцев, ответил, что он «не вступает, разумеется, ни в какие переговоры с контрреволюционерами-авантюристами, которые стремятся только выиграть время, чтобы тем вернее вонзить нож в спину трудовому народу. Против мятежников двинуты надежные части, обеспеченные всем необходимым снаряжением и вооружением.

Захват контрреволюционерами некоторых узлов Сибирской железной дороги на время отразится, конечно, на продовольствии голодающей страны. Но взять измором революцию русским, французским и чехословацким империалистам не удастся. На помощь голодающему Северу идет Юго-Восток. Народный комиссар Сталин, находящийся в Царицыне и руководящий оттуда продовольственной работой на Дону и в Кубани, телеграфирует нам об огромных запасах хлеба, которые он надеется в ближайшие недели переправить на Север…»

Капитан Гада, прочитав то и другое воззвание, сказал:

– Русских погубит их доверчивость. Здесь мужики поверили нам, там мужики поверят большевикам. И другое, разве же можно говорить для всех, что много хлеба на Дону и Кубани, что он будет вывезен на север? Это всё равно что сказать врагу, что я хочу делать и что я сделаю.

Устин Бережнов почему-то понравился этому красавцу-офицеру, всегда подтянутому, чисто выбритому, щеголеватому. Он приблизил Устина к своему штабу. Часто беседовал с ним.

– Да, да, не возражайте! Армия Самсонова была только по этим причинам уничтожена и пленена. Русским надо учиться хранить свои тайны, секреты. Мы взяли Омск, теперь идем брать города Урала и Зауралья, если мы об этом будем звенеть везде, то нас могут встретить не хлебом и солью, а свинцом и железом.

Смешанная дивизия капитана Гады, вскоре произведенного в полковники, готовилась к отправке на Уральский фронт. Но об этом знали только в штабе.

Явный авантюрист, Гада, умный, хитрый, изворотливый, быстро рос как командир в глазах солдат и начальства. Мог быть суровым, добрым, даже злым, если что-то не клеилось, но всё это держал в себе. В разговорах Бережнов пытался выяснить воззрения Гады, задавая разного рода вопросы.

– Мы объявили большевиков вне закона, хотя против этого часть населения и даже меньшевики и эсеры. Это, по-вашему, правильно? Чем это кончится?

– Объявляют вне закона уголовников, убийц, но не партии. Это глупо, Устин Степанович. Разреши называть Устин?

– Ради бога.

– А кончится это полнейшим поражением нашей авантюры, господин подъесаул. И без сомнения. Пойми, мы убиваем людей во имя Учредительного собрания, с таким же успехом могли убивать во имя Советов, монархии, еще черт знает чего. Но каждый убитый порождает десятки живых врагов. Как? Очень просто. Вчера мы расстреляли десять большевиков… Кстати, знаешь, почему тебя не повысили в звании? Нет? Потому что ты отказался расстреливать. Это опасно, Бережнов. Если стал волком, то будь им, иначе тебе те же волки перехватят горло. Не будешь? Ну смотри. Обет, присяга – всё это игра. Так вот, их было десять. У каждого из десяти наберется по три родных брата, по пять-десять двоюродных и троюродных, а там – дяди, племянники, сваты и свояки. Убив одного, мы сразу же породили пятьдесят врагов, если не больше. Сегодня убиваем большевиков и сочувствующих им, завтра будем убивать всех подряд, потому что все будут сочувствующими или открытыми врагами. Наши репрессии обернутся против нас же. Но настоящих большевиков, как Ленин, Дзержинский, Свердлов, Троцкий, ряд других, – надо убивать сразу, без боя. Каждый из них стоит десятка наших генералов. И ещё мы будем биты потому, что каждый ваш офицер видит в своем же мужике хама, свинью, хотя от этой свиньи ест мясо. И когда мужик поймет, что к нему относятся презрительно, как и раньше, то злее врага нам не сыскать. На себе испытал это презрение. Как я ненавидел всех наших бездарных генералов, что кичились своими званиями!

– Теперь от ветеринара порешили добраться до генерала? – усмехнулся Устин.

– Вы не ошиблись. Приехать домой генералом, где меня каждый сопляк знает как лекаришку, – это здорово, Бережнов.

– Вы просто авантюрист, господин полковник, – вспыхнул Бережнов.

– Вы снова не ошиблись. Я с детства авантюрист. А здесь мне представилась возможность проявить свой характер. Это же прекрасно: доказать миру, чего я стою. И докажу, а потом хлопну дверью и уеду на родину. Лечить коней и дурак сможет, командовать же армиями, армиями уголовников, не под силу и генералу из семьи генералов. Им надо родиться. Из тебя тоже мог бы быть генерал, не будь ты столь честен и щепетилен. Это, Устин, всегда вам будет оборачиваться бедой.

Русь кипит. Бережнов на фронте при штабе Гады. Он командир дивизионной разведки. Здесь он увидел вопиющую слабость Красной армии, которая от первых ударов дивизии Гады поспешно покинула ряд сибирских городов.

Чехи и белогвардейцы всюду теснили красных. Расположение чехословацких войск к тому времени было примерно таково: владивостокская группа – четырнадцать тысяч солдат, сибирская, между Курганом и Иркутском под командованием Гады, – одинадцать тысяч, челябинская, где командовал Войцеховский, – девять тысяч человек и пензенская Чечека – восемь тысяч штыков.

Гада оперировал на два фронта – восточный и западный, если это можно было назвать фронтами, потому что здесь всё смешалось: красные под Мариинском, чехи под Иркутском, занят Омск, Красноярск. 27 мая Гада отдал приказ головным эшелонам наступать на Иркутск, по возможности захватить это гнездо большевиков, арестовать Советы, отрезать его от красных, что дерутся против Семенова.

26 мая у чехословаков, прибывших в Иркутск, произошло вооруженное столкновение с красногвардейским отрядом, который они разоружили. Чехословаки эшелона, стоявшего в двадцати километрах западнее на станции Батарейная, узнав о нападении в Иркутске, заняли станцию, захватив множество винтовок, пулемётов, склады военного снаряжения.

В результате переговоров руководство Центросибири приняло решение пропустить эти эшелоны на восток. Эшелоны продолжили свой путь и, прибыв во Владвивосток, укрепили и без того сильные части – вместо четырнадцати тысяч стало восемнадцать.

Колесо истории раскручивалось…

8 июня чехи захватили Самару, восстановили учредилку. А уже к 18 июня весь путь от Челябинска до Нижнеудинска был в руках чехословаков. На помощь отступающей в сторону Иркутска Красной гвардии, были брошены части иркутских подразделений, отряды анархистов, казачьи батальоны и вся артиллерия. Но всего этого было мало, чтобы заткнуть проран, тем более что кулаки ушли к белым, середняки заняли выжидательную позицию, принудительная мобилизация ничего не дала, мужики от нее уклонялись, не верили большевикам, считая, что дни Совдепии сочтены.

Был один выход, чтобы уладить этот конфликт: надо было послать к повстанцам делегацию. Кое-кто выступление чехословаков продолжал считать недоразумением. Из Мариинска в Красноярск выехала делегация из центросибирцев-большевиков. Ее принял командующий фронтом Кадлец. Информировал о скором прибытии Гады, который был уполномочен вести переговоры с большевиками.

Через четыре часа прибыл Гада. В состав его делегации входили молодые офицеры чехословацкой армии и несколько русских, в том числе и Устин Бережнов. Все чехословаки хорошо говорили на русском языке. Гада прочитал договор, где говорилось о мирной переброске чехословацких войск по железной дороге до Владивостока, о прекращении братоубийственной войны, сдаче оружия.

– Всё правильно, господа большевики, но я такой договор не подпишу и не уполномочен подписывать. Прошу прощения, господа! Мне очень недосуг. Господин майор, отправьте делегацию назад. До свиданья, господа! – откланялся Гада и ушел в свой вагон.

В Красноярске произошла встреча с полковником Эмерсоном, который обещал переговорить с чехами, он следовал в Москву для переговоров с Советом Народных Комиссаров, чтобы договориться об условиях сдачи в концессию сибирской железнодорожной магистрали. Хвалил Ленина, что он провозгласил концессионную политику. Ведь в России столько неразведанных богатств, что хватит на тысячи лет многим государствам разведывать их и пользоваться ими не в убыток друг другу. С помощью Эмерсона делегация из центросибирцев-большевиков снова прибыла в Мариинск. Гада дал лишь согласие, чтобы делегация могла следовать в Омск для переговоров с главным чехословацким штабом и обратно. Дал в сопровождающие Устина Бережнова, Ромашку, Туранова и несколько своих офицеров.

Устин отметил про себя, что большевики держатся уверенно, смело, будто еще на что-то надеются. Ведь не знали они, что Гада и Чечек, к которому ехали делегаты, крепко связаны с эсеро-меньшевистским правительством, и ни о чем они не договорятся. Заговорил с одним из членов делегации:

– На что вы надеетесь, господа большевики? Ведь у вас нет армии, нет никаких сил. У вас мелкие отряды красногвардейцев, мадьяр, немцев. Все вы будете разбиты. Вот читайте, что делается в России, – сунул газету делегату Устин. – Не желаете? Тогда я прочитаю. Смотрите, произошло восстание в Ярославле, там Советы полностью уничтожены, все завоевания большевиков похерены. Дальше – восстание в Муроме. Вот что пишут муромцы: они обвиняют большевиков в продаже интересов русского народа германскому империализму. Совет Народных Комиссаров подписывает декреты именем народа, но те декреты пишет для них кайзер Вильгельм. Исполняя приказы Мирбаха, вы заставили подняться против вас чехословаков. Ведь Мирбах приказал разоружить шестидесятитысячный корпус чехословаков. Ведь он требовал, чтобы чехи были переданы Австрии, где бы их до единого казнили как предателей монарха. А разве это неправда, что вы, одурачивая народ, цепляясь за власть, сами же опираетесь на штыки немцев, латышей, мадьяр и чехособак-предателей? Вот еще одна газета пишет, что пала Пенза, наши на Волге. Восстали мужики в Тамбове. Восстали эсеры в Москве, сам Дзержинский у них в плену. Мало этого? Так нам идут на помощь американцы, французы, японцы, китайцы, весь мир готов помогать честной политике наших государственных деятелей…

– Простите, господин подъесаул, вы с собой спорите или что-то мне хотели бы доказать?

– Вам, конечно. Чего же мне с собой спорить, себя в чем-то убеждать? Наше дело правое.

– Если бы оно было правое, то зачем бы вам доказывать все это мне? Лживое ваше дело, господин подъесаул. Не отрицаем, что на нашей стороне воюют немцы, мадьяры, чехи и словаки. Воюют те, кому дорога честь и свобода. Вы же – душители свободы, и ваша карта будет бита. Надеюсь, за высказанные мною мнения вы не поставите меня к стенке? Вы просто озверели, убивая наших людей, топите себя и Россию в крови. Это что, насаждение свободы путем насилия или начало насилия?

– Мне можете говорить даже больше, потому что я солдат и без боя еще не убил ни одного красного. В бою, там уж простите, кто кого. Вы сказали, что мы насильники, а вот наши газеты пишут… Читайте, здесь напечатан полностью приказ наркома внутренних дел Петровского.

Делегат выхватил газеты и начал вслух читать, чтобы слышали другие:

– «Убийство Володарского, убийство Урицкого, покушение на убийство и ранение председателя Совета Народных Комиссаров Владимира Ильича Ленина, массовые десятками тысяч расстрелы наших товарищей в Финляндии, на Украине и, наконец, на Дону и в Чехо-Славии постоянные открываемые заговоры в тылу наших армий, открытое признание правых эсеров и прочей контрреволюционной сволочи в этих заговорах, и в то же время чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны Советов показывают, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет.

С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы, из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочный массовый расстрел. Местные Губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу. Отделы управления через милицию и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех скрывающихся под чужими именами и фамилиями лиц, с безусловным расстрелом всех замешанных в белогвардейской работе.

Все означенные меры должны быть проведены немедленно. О всяких нерешительных в этом направлении действиях тех или иных органов местных советов Завотуправ обязан немедленно донести Народному комиссариату внутренних дел. Тыл наших армий должен быть наконец окончательно очищен от всякой белогвардейщины и всех подлых заговорщиков против власти рабочего класса и беднейшего крестьянства. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора.

Получение означенной телеграммы подтвердите. Передать уездным Советам.

Наркомвнудел Петровский».

– Ну, что вы скажете на это, господин большевик? Нас обвиняете в расстрелах, а сами?.. Помните, как вы шумели, когда применили снова расстрелы на фронте? Помните? Теперь сами за то же беретесь. Возможно, что надо и против нас применять репрессии, но ведь вы можете и честных затронуть?

– Господин подъесаул, кого вы считаете честными?

– Например, вас, большевиков, потому что вы не кривите душой, а идете и деретесь за свое. Себя, потому что я, не изменяя ни себе, ни присяге, дерусь за монархию. Не считаю честными тех, кто мечется от одной баррикады к другой. И даже этот приказ считаю честным, как это ни странно. Одно считаю нечестным, что вы путем обмана захватили власть. Это низко и подло.

– Так ли уж? Власть захватили рабочие и крестьяне. Они того хотели, а мы, естественно, их к этому готовили. Мы покончили с войной, мы хотим мирной жизни.

– Ха! Если бы вы хотели мирной жизни, то не стали бы отталкивать от себя инакомыслящих, а пустили бы их в дело.

– Ленин учил и учит нас, что нельзя видеть в каждом офицере врага, в каждом буржуе затаенного противника. И вы сами видите, что мы мало кого трогали. И это было нашей ошибкой. Надо было сразу издать вот такой приказ, прибрать к рукам врагов, а противников сделать своими друзьями.

– Я читал вашего Ленина. Хитрый мужик. Этот знает, что делать и как жить. Но он прошиб в том, что взял ориентировку на бедняков и рабочих, а нас выбросил за борт истории. Тем самым породил гражданскую войну. Она уже началась, и ее не остановить. И здесь вы будете биты.

– Это все весьма спорно. Кто будет бит, жизнь покажет, время покажет.

– Возможно, но если вы объявили меня вне закона, то я буду биться до последнего издыхания. Все будут. А это значит, что Россия будет обескровлена. И вы, большевики, с радостью ее продадите чужеземцам, как уже готовитесь продать железную дорогу, нашу тайгу, да мало ли еще что. Однако мы не дадим вам этого сделать, – ровно говорил Бережнов, хотя сам был напряжен от шальной мысли: выхватить маузер и расстрелять всю эту делегацию. Но он слово дал Гаде, что все будет в порядке.

– Понимаете, господин подъесаул, приказ вышел вовремя. Большевики так или иначе создадут свою Красную армию, призвав: «Социалистическое Отечество в опасности!» Если возьмут под надзор буржуазию, то применят массовый расстрел врагов, начнут обучать военному делу рабочих и крестьян. А это будет. Затем уже будет объявлена трудовая повинность. Вам и бежать-то будет некуда. Только за границу. А это – потеря Родины, потеря своей земли. Я был в эмиграции, познал, что и почем. Тоска, чужой язык, нравы, косые взгляды… Чужой человек. Тяжко это, господин подъесаул. Я дал себе слово, что никогда больше не эмигрирую, лучше смерть, каторга, но на своей земле. Ваши победы – это пирровы победы, победы на час. Почему? Да потому что нельзя победить народ, который понял, что им несут большевики, как они будут жить с большевиками. Извините, я вам так убедительно говорю, что даже боюсь, как бы монархиста не переделать в коммуниста.

– Мне это не грозит.

– Вы геростраты в большом масштабе, но и это мы сметём.

– А вы знаете о том, что Эмерсон дал вам возможность встретиться с чехословацким командованием, а посол США Фрэнсис рекомендует немедленно занять Архангельск, Мурманск, Владивосток, ударить в спину Советам? Нет? Так знайте.

– Кое-что уже знаем. Но и это вас не спасет.

– Ну что ж, господа большевики, прибываем в Омск. Поговорили, пощекотали души…

Омск был переполнен белогвардейцами. И откуда они взялись? Офицеры, солдаты, мужики с винтовками. Делегацию не приняли, чехи ответили кратко: «Заняты оперативной работой, не можем уделить делегации времени для встречи». Это передал Чечек, который свободно говорил по-русски.

– Считаю, что конфликт будет улажен. До свиданья, господа!

Обратную дорогу Устин молчал и не заговаривал с большевиками. Проводил их до нейтральной полосы, вернулся в Красноярск.

Здесь состоялся короткий разговор с Гадой.

– Господин полковник, мне непонятна эта игра с делегацией, – в упор спросил Бережнов.

– Господин подъесаул, мы с вами уже много времени вместе, по военному времени много, а вы до сих пор не поймете нашу тактику. Нам надо было выиграть время, чтобы вооружиться, собрать силы в единый кулак. И только тем кулаком можно будет разбить эту чернь.

– Но ведь вы сами из этой же черни, как и я.

– Да. Но я ненавижу большевиков хотя бы за то, что они приказали нас разоружить, а я уже говорил вам, что хочу вернуться генералом. Герострат поджег Александрийскую библиотеку, чтобы обессмертить себя. Он остался жить в веках. Наполеон был великий авантюрист, гений – тоже жив в веках. Я не Наполеон, но хочу стать хотя бы Геростратом.

– Значит, во имя геростратовщины вы готовы убивать своих и чужих?

– К сожалению, так, господин подъесаул. Только в революциях можно проявить себя и свою личность.

– Я уйду от вас, господин полковник.

– Никогда, господин подъесаул. Вам крупно повезло, что встретились с Гадой. Будь вы у другого командира, давно были бы обвинены в большевизме и расстреляны без суда и разных атрибуций судебных. Гада тоже палач, как и Каппель, Гришин-Алмазов, Дутов. Те уже начали расстреливать даже своих офицеров, чуть заметив вспышки большевизма. А это говорит о том, что и наша смерть уже близка, Бережнов. Держитесь за Гаду, если и побежим, то хоть на мою родину. Там я тебя не дам в обиду. Большевики живут под лозунгом: «Кто не с нами, тот не наш». Мы тоже перехватили этот лозунг. Взаимно. Но кругом ропот. У Дутова расстреляли целый взвод солдат – большевики! И скоро, как говорят русские, нам будет пора сматывать удочки. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, как говорят французы. Но, чтобы ни случилось, от меня не уходи. Хочешь, будем вместе пробиваться в генералы? У тебя есть всё: слава, ум, умение воевать.

– Не хочу. Я сейчас много бы дал, чтобы люди забыли о моей славе. Стать бы снова солдатом…

– Ладно, Бережнов, ты честен, а это главное. Готовь своих, будем наступать на Иркутск и дальше. Береги себя. Ты мне нужен живой.

– Чтобы досмотреть последний акт трагедии?

– Думаю, трагикомедии. Обязательно досмотрим. Хоть ты и бывалый солдат, но у тебя побегут мурашки по коже, когда ты увидишь весь российской ужас. Ну, не скисай! Всё еще впереди!