Текст книги "Любовь и бесчестье"

– Я ответил на все твои вопросы, – сказал он, наклоняясь поцеловать ее.

Вероника потянулась к нему и обеими руками рванула его рубашку. Ее пальцы царапнули его прикрытую тканью грудь. Ей хотелось почувствовать его, почувствовать его влажную кожу и плоть своей влажной плотью, потереться об нее. Она хотела, чтобы он оказался в ее теле, принес ей облегчение, освобождение, чтобы их тела слились в танце наслаждения и страсти.

Если уж ей суждено разыгрывать шлюху, то она разыграет эту роль блестяще. Вероника отступила на шаг, взяла его за руку и повела к постели.

Сорвала с себя ночную рубашку, погасила лампу и скользнула под покрывало, а потом потянулась к нему.

Через несколько секунд и Монтгомери оказался обнаженным и скользнул в постель рядом с ней.

Когда он дотронулся до нее, Вероника задрожала, протянула руку и сжала в ладони его отвердевшее и разбухшее мужское естество и направила его в свое влажное лоно. Если бы было возможно испытывать большую потребность в нем, то она бы ее испытывала. Она жаждала близости и наслаждения почти до боли.

Монтгомери вошел в нее. И ее тело, испытав пароксизм наслаждения, рванулось ему навстречу. Ее пальцы сжали его плечи, а потом спустились вниз и обхватили бедра.

Ее кожа была гладкой, а сердце билось отчаянно. Она жаждала испытать все, почувствовать Монтгомери, безумие его страсти, силу его тела и звук, который он произвел, откидывая голову, и лицо его при этом напряглось.

Они были чужими друг для друга. И объединяла их только страсть. Но если это был единственный способ, делавший доступным общение, то она была согласна и на это.

Сейчас ей было этого достаточно.

Глава 19

Монтгомери ответил на некоторые из ее вопросов, но на два самых важных она ответа так и не получила, и они все еще не давали Веронике покоя. Кем была Кэролайн, и скорбел ли Монтгомери о ней до сих пор?

К тому же ее не успокоил и его ответ на вопрос о том, собирается ли он покинуть Шотландию. «Не знаю». Едва ли такой ответ можно было счесть удовлетворительным.

Вероника не солгала ему. Она и в самом деле не хотела ехать в Америку. Даже только слушая речь горничных с ее особенным тембром и выговором, она тотчас же сознавала, что находится дома. При этом она ощущала свою близость к родителям, чего никогда не чувствовала в Лондоне. Прозрачность воздуха и красота гор, окружавших Донкастер-Холл, волнистые стада овец убеждали ее в том, что она в Шотландском нагорье, и здесь она и хотела бы оставаться.

Мистер Керр назвал Монтгомери «одолженным шотландцем». Может быть, поверенный знал что-то неведомое ей. Не был ли Монтгомери с ним более откровенным, чем с ней? Монтгомери в Лондоне утверждал, будто ничего не знает о планах своего работодателя, но, как только они оказались в Донкастер-Холле, что-то изменилось.

– Леди Фэрфакс!

Звук его голоса показался столь неожиданным, что она чуть было не подпрыгнула.

– Мистер Керр, – сказала Вероника, прижимая руку к груди, – вы меня напугали.

Возможно, это произошло потому, что она только сейчас думала о нем.

– Простите меня, ваша милость. Это не входило в мои намерения.

Поверенный стоял у подножия лестницы и смотрел на нее.

Медленно Вероника спустилась на несколько ступенек, остановившись, только когда их разделяли две.

– Вы ведь встретились с его милостью в Братстве Меркайи. Не так ли?

Вероника кивнула. Поверенный Монтгомери должен был знать обстоятельства их встречи. Неужели он знал всю историю их знакомства?

– Донкастер-Холл испытывает множество временных затруднений, леди Фэрфакс. Я намерен попытаться вступить в контакт с духами и успокоить их.

Вероника спустилась еще на одну ступеньку и подошла ближе к мистеру Керру так, что могла бы дотянуться до него и коснуться его.

– Я не знала, что у вас есть интерес к оккультизму, мистер Керр.

– Я так полагаю, ваша милость, что и у вас он есть, раз вы решились посетить собрание Братства.

Вероника не ответила, просто ждала, когда он продолжит свою речь.

– Не хотите сопутствовать мне на подобном собрании? – предложил мистер Керр.

– Вы собираетесь побеседовать с мертвыми?

Он кивнул.

Вероника ощущала его нарастающее возбуждение.

Если бы он был белкой, то теперь стоял бы на задних лапах, размахивая передними в воздухе, а нос его отчаянно подергивался бы.

Вероника подумала о том, что, возможно, ошибалась в нем. Или просто мысль о контакте с мертвыми заставила ее улыбнуться и ответить на его усмешку, обнажившую зубы? Она и сама сможет разгадать тайну личности Кэролайн.

– Да, мистер Керр, – ответила она. – Мне бы очень хотелось помочь вам.

Монтгомери за весь день не удалось совершить никакой существенной работы. Каждый раз, как только он пытался сосредоточиться на своих планах, ему на память приходили слова Вероники.

«У тебя были рабы?»

Он расслышал едва замаскированный ужас в голосе Вероники, когда она задавала этот вопрос.

Гленигл был оставлен в наследство всем трем братьям. Один брат не имел преимуществ перед другим, несмотря ни на первенство в рождении, ни на возраст. Но мнения двоих перевешивали мнение третьего, и каждый раз оказывалось, что желания Монтгомери подавлялись Алисдэром и Джеймсом, придерживавшихся одинаковых взглядов.

Например, вопреки желанию Монтгомери они продолжали практику, установленную их отцом. Все, во что верил Магнус Фэрфакс, все, чему он учил Монтгомери, и все, что Монтгомери воспринял от него, считая это правильным и нравственным, было отринуто его братьями.

Его решение присоединиться к армии северян далось ему нелегко. И непросто было объяснить родным, почему он так поступил. Его братья этого не поняли и решили, будто его поступок был продиктован страстью к воздухоплаванию. И он позволил им и дальше продолжать так думать.

Если бы у Монтгомери была такая возможность, он бы все им объяснил, сказал бы правду. Даже теперь ему иногда хотелось, чтобы призраки стали реальными людьми. Если бы это было возможно, он бы обратился в первую очередь к Алисдэру как старшему. Затем к Джеймсу.

Изменило бы это хоть что-нибудь? Нет, но по крайней мере он бы жил с чувством, что поступил честно.

– Я прекращаю, – объявил Монтгомери Тому, который до прошлой недели был более чем счастлив, работая в конюшне. Но неделю назад мальчика захватила идея воздухоплавания, и теперь он с рвением проверял все швы на шаре, который Монтгомери через несколько дней собирался испытать под воздействием воздушных потоков.

– Можешь пока заняться чем-нибудь другим, Том, – предложил Монтгомери, догадываясь, что, будь мальчик предоставлен самому себе, он бы продолжил работать.

– Если не возражаете, ваша милость, – попросил Том, – я закончу начатое.

Монтгомери кивнул, одобряя рвение Тома. Все люди, привлеченные к работе здесь, были одинаковыми. И это наводило его на размышление о том, было ли прилежание в работе равно, как и способности, неотъемлемыми чертами шотландцев, или это относилось только к тем, кто трудился в Донкастер-Холле.

Ко времени, когда Монтгомери входил в парадную дверь, на Донкастер-Холл опустились сумерки. Рэлстона на его посту не оказалось, но едва ли это можно было счесть удивительным, так как в последние несколько недель он находился на посылках у Монтгомери, помогая ему в работе над воздухоплавательными аппаратами. Однако, отправившись на поиски Вероники, Монтгомери не смог найти и ее.

Может, он снова пропустил время обеда? Монтгомери посмотрел на карманные часы. Миссис Броуди, всегда неукоснительно соблюдавшая свои обязанности, каждый день присылала в винокурню горничную с едой на случай, если он проголодается или захочет пить. Поэтому голод никогда не отвлекал его от работы.

Но он не смог найти и миссис Броуди.

Монтгомери направился к оружейной с намерением расспросить Эдмунда относительно местонахождения обитателей Донкастер-Холла, но остановился у двери, пораженный открывшимся ему зрелищем.

Сюда из соседнего помещения перенесли один из столов. Он был накрыт белой скатертью и выдвинут на середину комнаты. Вокруг прямоугольного стола были расставлены пять стульев.

Во главе стола сидел Эдмунд. Справа от него разместилась Вероника, а рядом с ней Элспет. Миссис Броуди и неизвестная ему молодая женщина занимали остальные стулья. Настенные светильники были погашены.

Единственным источником света в комнате была только свеча, стоявшая в центре стола.

Никто его не заметил. Поэтому Монтгомери и остался стоять в тени, опираясь спиной о стену и сложив руки на груди. Он понял, чем они заняты. Его тетушка Пенелопа провела множество сеансов спиритизма, пытаясь установить контакт со своими мужем и сыном.

Никто не пытался ей помешать, потому что в этих сеансах она черпала утешение.

Насколько Монтгомери мог понять, руководил процессом Эдмунд.

Что-то привлекло его внимание: черное пространство там, где должна была находиться стена. Монтгомери приблизился к ней и убедился в том, что часть стены была разверста. По-видимому, Донкастер-Холл хранил свои секреты. Он заглянул в черное жерло и заметил тень ступеньки.

– Пожалуйста, не закрывай! – сказала Вероника.

Монтгомери обернулся на ее голос и заметил, что она все еще пристально смотрит на свечу.

– Ты, Монтгомери, должен вести себя очень тихо. Мы вызываем духов.

– Зачем? – спросил он. – И кого?

Эдмунд повернулся и бросил на него раздраженный взгляд.

– В Донкастер-Холле возникло множество странностей, ваша милость, с тех пор как к вам перешел титул. Мы пытаемся вступить в контакт с десятым лордом Фэрфаксом, чтобы узнать, испытывает ли он недовольство.

– Имеет ли значение недовольство десятого лорда Фэрфакса? Десятый лорд Фэрфакс мертв и погребен в склепе.

По-видимому, Элспет сочла это забавным, потому что на ее губах появилась тень улыбки. Но тотчас же лицо ее приняло суровое и трезвое выражение. Однако Вероника продолжала пристально смотреть на свечу и не обращала на девушку ни малейшего внимания.

– И часто вы вступаете в контакт с мертвыми? – спросил Монтгомери Эдмунда.

– Элис говорит, будто слышала шаги в тайном проходе, ваша милость, – сообщил Эдмунд, кивком указывая на девушку, лицо которой показалось Монтгомери незнакомым.

– Десятый лорд Фэрфакс любил пользоваться этими тайными ходами, ваша милость, – добавила миссис Броуди.

Движением подбородка она указала на распахнутую дверь в этот проход.

– А этот, особенный, ведет прямо в вашу спальню, сэр.

Интересно, если его забить, сохранит ли он это свойство? Какого черта никто не сообщил ему об этих тайных проходах? А не последовал ли его дед и этой причуде? Но если бы было так, он непременно дал бы знать об этом своим внукам. И предоставил бы тем самым огромное поле для исследований трем любопытным мальчишкам.

А возможно, Магнус и не знал всех тайн Донкастер-Холла.

– Возможно, десятый лорд Фэрфакс туговат на ухо, – сухо заметил Монтгомери.

Миссис Броуди повернулась к Эдмунду:

– Он был в преклонном возрасте, когда скончался, ваша милость. Возможно, нам и впрямь следует говорить громче.

Монтгомери, разумеется, шутил, но все сидевшие за столом приняли его шутку всерьез.

Затем он все свое внимание сосредоточил на Веронике и ее словах.

– Мы к твоим услугам, если ты хочешь поговорить с нами. Или позволь нам узнать о том, что ты несчастен, если это так.

Монтгомери не мог поверить, что она говорит это всерьез.

Его поверенный кивнул, будто одобряя сказанное Вероникой:

– Спросите его, не оказался ли он в западне между мертвыми и живыми, ваша милость.

– Стивен, – обратилась Вероника к десятому лорду Фэрфаксу по имени, – дай нам знак, что ты нас слышишь.

Монтгомери окинул комнату взглядом, понимая, что все ожидают, что сейчас со стены упадет какое-нибудь оружие или свеча начнет чадить и плеваться искрами. Ничего не произошло. Не повеяло даже легким ветерком из тайного коридора.

Изобрази он сейчас старческий шепот, они бы точно заволновались.

– Не думаю, что он огорчен, – сказала Вероника Эдмунду после нескольких минут тишины. – Может еще кто-нибудь из потустороннего мира преследовать нас?

– Разве что девушка, трагически скончавшаяся сто лет назад, – сказала миссис Броуди. – Мы зовем ее Зеленой леди, поскольку она всегда в зеленом платье.

– Может быть, с тех пор она его сменила. Дело в том, что и духи иногда испытывают желание переодеться, – подсказал Монтгомери.

Вероника быстро посмотрела на него. Монтгомери ответил ей внимательным взглядом. Подбородок жены был вскинут, глаза прищурены.

Она все это принимала слишком серьезно.

– Кто-то вызвал возмущение атмосферы, ваша милость, – сказал Эдмунд, снова посмотрев на Монтгомери.

– Вне всякого сомнения, – подтвердил он, решив предоставить сидящих здесь их собственному безумию.

Глава 20

Вероника смотрела, как Монтгомери выходит из комнаты, потом повернулась к мистеру Керру:

– Не можем ли мы попытаться вступить в контакт с другим духом?

Мистер Керр кивнул:

– С кем, леди Фэрфакс?

– С Кэролайн, – ответила она, произнося это имя шепотом. Она не стала объяснять, кто это. И к ее удивлению, мистер Керр ничего не спросил. И она снова подумала, не откровенничал ли Монтгомери со своим поверенным больше, чем с ней.

Мистер Керр вытянул вперед обе руки. Вероника сжала его правую руку, а миссис Броуди взяла левую. Теперь они все были соединены, и каждый из них пристально смотрел на огонек свечи.

– Покажись нам, Кэролайн, – забормотал мистер Керр и повторил эту просьбу несколько раз. Как и прежде, в комнате не появилось признаков присутствия какого-нибудь духа.

Если бы Кэролайн сочла возможным появиться, что бы сказала ей Вероника? «Кем ты приходишься моему мужу? Почему он так оплакивает тебя?» Или, в конце концов, нечто более важное: «Уйдешь ли ты наконец и оставишь ли его в покое?»

– Сегодня вечером духи не склонны нас слушать, – объявил мистер Керр часом позже. Они расстались, уговорившись встретиться снова в более удачное время.

К удивлению Вероники, Монтгомери ждал ее за дверью оружейной и проводил в столовую, где к ним присоединился мистер Керр.

– Вы закончили общение с мертвыми? – спросил Монтгомери.

Вероника кивнула, надеясь, что мистер Керр не назовет имени Кэролайн.

– И есть какие-нибудь откровения?

– Нет, духи были не в настроении и не пожелали вступать в контакт, – сказал мистер Керр с таким выражением, будто осуждал Монтгомери за вторжение и приписывал неудачу именно этому факту.

– Вы серьезно верите в такие вещи? – спросил Монтгомери.

– Это научно доказано, – сказал мистер Керр чопорным тоном, показывая, как его раздражают сомнения Монтгомери.

– Мертвые не говорят, – сказал Монтгомери.

Дальше беседа между двумя мужчинами состояла из перечисления мистером Керром задач, которые Монтгомери следовало бы разрешить, и упреков ввиду полного пренебрежения Монтгомери словами поверенного.

Похоже, Монтгомери вовсе не нравилось быть лордом Фэрфаксом, принимая во внимание его полное нежелание принимать участие в любой деятельности, предписываемой ему в связи с его титулом. Он открыто отказывался посещать летние праздники, обычно отмечаемые в деревне Донкастер, как и принимать участие в увенчании короной Королевы лета в Лоллиброх.

Когда Вероника извинилась и собралась встать из-за стола, Монтгомери все еще без всякого внимания выслушивал доводы мистера Керра, который, в свою очередь, никак не хотел замолчать. Она помчалась в кухню поблагодарить кухарку за прекрасный ужин, поговорила с миссис Броуди и отпустила на ночь Элспет.

Потом вернулась в свою комнату и удивилась, увидев дверь гостиной открытой.

Монтгомери сидел в темноте, не зажигая света.

Он повернул голову, когда она вошла, и зажег лампу.

Она медленно закрыла за собой дверь и повернулась к нему лицом.

Три пальца Монтгомери впились в подбородок, а одним пальцем, направленным в висок, он подпирал щеку.

Задумчивая поза мыслителя, размышлявшего, а не придурковата ли его жена.

Вероника села на соседний стул, чувствуя, что внутри у нее все дрожит. Зачем он ее ждал? Неужели каким-то образом прознал, что она вызывала дух Кэролайн? Она уже приготовилась к вспышке гнева, но муж молчал.

Постепенно она почувствовала в этом молчании умиротворение. Монтгомери был просто рад ее присутствию.

– Ты воображаешь, будто вместо меня здесь кто-то другой? – спросила она наконец. – Когда ты со мной в постели, Монтгомери, ты думаешь о Кэролайн? Когда ты дотрагиваешься до меня, целуешь, убеждаешь себя, будто целуешь ее?

Вероника склонила голову, страдая от муки ожидания. Монтгомери продолжал молчать, и она осмелилась поднять голову и посмотреть на него. Он не сводил с нее глаз.

– Как ты узнала о Кэролайн?

– Ты говорил с ней в день нашей свадьбы. Помнишь?

Казалось, его удивил ее ответ.

– Все это время ты знала? И ничего не говорила?

– Но ведь ты не ответил бы мне? – спросила она. – Ты никогда не говорил о ней. И все же я чувствовала: она в твоем сердце. Ты никогда не говорил о своей печали, но она всегда с тобой, Монтгомери. Это так же ясно, как если бы ты написал это на лбу.

– Иногда, Вероника, лучше забыть о прошлом.

Она кивнула:

– Конечно, это верно. Забыть – было бы для тебя так легко. Вот почему ты бродишь каждую ночь. Вот почему иногда у тебя такой вид, будто тебя преследуют призраки.

Вот почему во сне ты держишься за меня, как за якорь.

Жар в его взгляде мгновенно сменился холодом, но она не смягчилась.

– Кем бы она ни была, – сказала Вероника, – ты все еще любишь ее.

– Как ты узнала об этом? Все твой «дар»?

– И так будет до конца нашей жизни, Монтгомери? Я буду мучиться вопросами и сомнениями, а ты будешь весь в своих тайнах.

– Разве не потому их называют тайнами, что их скрывают?

Вероника встала и перешла в спальню, по пути погасив лампу. Потом вернулась в гостиную.

– Зачем ты здесь, Монтгомери? Чтобы уложить меня в постель?

– Ты гонишь меня, Вероника?

– Ты же знаешь, что я не собираюсь этого делать, – ответила она тихо. – Я не могу.

Монтгомери встал, потянулся к ней, положил руки ей на плечи и медленно привлек к себе.

Вероника запрокинула голову и пристально смотрела на него снизу вверх, желая, чтобы он не был таким высоким. Смешно, но ее кузины много раз говорили о том, что она слишком высока по сравнению с ними, и о том, как это вредит ее внешности.

Она спросила отрывисто:

– Тебе не нравится моя внешность?

– Ты красивая женщина, Вероника.

Она почувствовала, как от его ответа по ее телу разливается тепло, но не поддалась этому ощущению и задала следующий вопрос:

– Так что тебе не нравится во мне?

Она заставила себя встретить его взгляд.

– Мой «дар»?

Монтгомери долго смотрел на нее, словно изучал, и у нее возникло ощущение, будто он осторожно нащупывает путь, ступая по гравию босыми ногами.

– То, что я не американка? У нас общее наследие, Монтгомери. Твоя семья, как и моя, происходит из Шотландии.

Он так крепко сжал ее предплечья, что ей показалось, он хочет встряхнуть ее.

– Ничто в тебе не вызывает моего неудовольствия, – сказал он, и это показалось ей правдой. – Когда мы занимаемся любовью, я не думаю ни о ком другом.

И все-таки он не любил ее. У него не оставалось любви для другой женщины. Не глупо ли с ее стороны желать больше того, что у нее было?

Он не мог держаться в стороне, но чувствовал, что каждый раз, когда бывает с Вероникой, она вытягивает из него чуть больше, чем он сказал прежде. Будто перед ней вязаное одеяние и она постепенно вытягивает из него нитку, шаг за шагом наматывая ее на палец. Единственный способ заставить ее замолчать и расслабиться самому – это заниматься с ней любовью долго и жестко, пока она не впадет в изнеможение и будет не в состоянии задавать вопросы.

Их постели оказались слишком далеко друг от друга. Тогда одним плавным движением Монтгомери сел сам и посадил Веронику на колени спиной к себе, покопался в горе ее нижних юбок и нашел разрез в панталонах.

Она произвела какой-то тихий звук, похожий на вздох, и это еще больше воспламенило его.

Монтгомери едва слышно выругался, отчасти обращаясь к себе, отчасти к ней, чувствуя свою боевую готовность и не прилагая к этому ни малейших усилий. Вероника была рядом, и он желал ее. И это было ясно, как то, что ночь сменяет день. Он гадал, сознает ли она, как он зависит от нее, как чертовски беспомощен, когда оказывается вблизи нее, сколько думает о ней и как легко она его воспламеняет. Она улыбалась, и он желал ее. Она хмурилась, и он желал ее. Какие бы чувства Вероника ни испытывала, что бы ни надевала, что бы ни делала, он желал ее.

– Монтгомери, – пробормотала она его имя, произнеся его со своим чувственным шотландским выговором.

Возможно, она слишком суетилась вокруг него, но он находил это столь же соблазнительным, как сам грех.

– Раздвинь ноги, – сказал Монтгомери, гадая, подчинится ли она.

Вероника чуть-чуть развела ноги так, что он смог затеять с ней игру пальцами.

И если бы кто-нибудь вошел в гостиную, то не увидел бы, как его пальцы ласкают ее влажную плоть, дразня эту нежную и податливую часть ее тела.

Вероника застонала, и это был такой скромный и едва слышный звук, что он мог бы быть вызван чем угодно. Его палец продолжал ласкать ее, а мгновением позже проник внутрь.

Монтгомери был возбужден и отвердел до боли.

– Ты думаешь о королеве? – спросил он хриплым голосом.

Ее веки затрепетали, и глаза закрылись.

– Нет.

– Гадкая Вероника, – сказал Монтгомери и убрал руки.

Ее глаза открылись, и она несколько раз моргнула.

– Я попытаюсь, – сказала Вероника, и в ее голосе тоже появилась хрипотца.

Рука Монтгомери снова оказалась в ее самом интимном месте, и он принялся ласкать и гладить разбухшие складки плоти, нежно дотрагиваясь до каждой. Потом его руки оказались у нее на бедрах, и он поднял ее.

– Разведи ноги пошире.

Вероника подчинилась, Монтгомери расстегнул свои панталоны и скользнул в нее плавным легким движением.

Вероника всхлипнула.

– Не двигайся, – сказал Монтгомери, откинув голову на спинку стула и полностью погрузившись в ощущение ее влажности и нежности.

Как, черт возьми, он мог думать о какой-нибудь другой женщине? Да он не мог сейчас думать ни о чем.

Вероника подалась вперед точно таким образом, будто делала это не в первый раз и знала, как довести его до безумия.

– Ты так восхитительна, – произнес Монтгомери голосом, жестким, как наждак. – Не двигайся. Господи, пожалуйста, не двигайся.

Вероника выпрямилась и оказалась именно в той позе, что и прежде, и сложила руки на коленях. Он оказался внутри ее, заполнив ее до края, ощутив жар и тугую плоть, что грозило быстрым окончанием этой прелюдии.

Монтгомери отвел ее волосы от затылка, провел ладонью вверх, поднимаясь к вороту, застегнутому на все пуговицы, как полагается. Провел руками по корсажу, ощутив ладонями ткань, обтягивавшую тонкую талию, пробежал пальцами по каждому шву, будто желая ощутить уместность одежды. Его правая рука добралась до складок на юбке, а левой он удерживал ее на месте.

Ткань ее платья прикрывала его колени и большую часть сиденья стула.

Дыхание Вероники было частым, веки полузакрытыми, а щеки слегка окрасились румянцем от прихлынувшей к ним крови. Она прикусила нижнюю губу. Из-за того, что она сидела к нему спиной, он не мог поцеловать ее в губы. Он рванулся вверх, чтобы наказать ее за невозможность поцеловать и за то, что так хотел это сделать.

Вероника слегка повернула голову: в ее глазах он увидел ослепительный блеск и настороженность. Все-таки леди не исчезла и на ее месте не появилась шлюха. Пока леди сознавала силу своего притяжения и цену, которую Монтгомери был готов заплатить, чтобы повергнуть их обоих в безумие прежде, чем все это закончится.

– Ты прекрасно и достойно одета, Вероника, – заметил он. – Я хотел бы, чтобы сейчас вошла Элспет и увидела нас сидящими в полном согласии.

Монтгомери ощутил, как сжались ее бедра при одной этой мысли и она сделала легкое движение. Он с трудом сдерживал себя у самого края, они оба уже соскальзывали в бездну. Вероника не двигалась. Она была горячей и такой тугой, что даже дыхание ее, казалось, вырывалось из груди с трудом.

Руки Монтгомери снова нырнули под юбку, он раздвинул обе части ее панталон, расширив их разрез настолько, что они разлетелись в стороны. Он добрался до ее обнаженного тела и описал влажный круг между ее бедрами, слыша ее стоны, сводившие его с ума.

Вероника прижала ладони к своему корсажу под грудью, дыхание ее было лихорадочно быстрым.

– Хочешь, чтобы я дотронулся до твоей груди, Вероника?

Она кивнула.

– Но едва ли это пристойно.

Вероника покачала головой.

– И даже просить меня взять в рот твой сосок непристойно.

Она кивнула, включаясь в игру:

– Это очень, очень непристойно.

Его большие пальцы встретились и принялись нежно ее поглаживать. Ее глаза закрылись.

Монтгомери хотелось двигаться, он просто сгорал от нетерпения, однако оставался, где был. Вероника ощущала его, мощного и твердого, внутри себя. Она была такой раскаленной, что ему казалось, будто ее плоть его обжигает.

– Ты думаешь об империи?

– Да, – ответила она, задыхаясь. – Обо всех этих кораблях.

– О морских путешествиях вокруг света.

– Обо всех этих высоких мачтах, – продолжала она, постанывая и слегка склоняясь к нему и сопровождая это движение сжатием мужского органа внутри ее тела.

Монтгомери улыбнулся, радуясь ее податливости, пониманию и таланту, высвободил руки из складок юбки и положил их на ее талию. Он принялся поднимать и опускать ее. Наконец Вероника получила свою награду за готовность принимать участие в этой игре.

– Такие крепкие и высокие мачты, – пробормотала Вероника, снова сжимая его своей тугой плотью. На этот раз она положила руки на подлокотники кресла и медленно чуть-чуть приподнялась, а потом так же легонько опустилась.

– Ты ни в коей мере непристойна, Вероника Фэрфакс, – сказал он, услышав снова ее дыхание. – Мне придется тебя наказать.

– Пожалуйста, – прошептала она, – не делай этого.

Вероника снова повернула голову, и этот их взгляд, разделенный обоими, был взглядом любовников.

– Не уходи, не покидай меня, – сказала она, – пожалуйста.

Будто он мог ее покинуть.

Она так легко переиграла его, получая удовольствие и от игры, и от него.

Ее лицо и шея раскраснелись, губы припухли, будто Монтгомери долго целовал ее, глаза были широко раскрыты и казались зелеными. Вероника задала ритм их движениям, упершись ногами в пол и приподнимаясь и опускаясь, будто используя его.

Монтгомери получал такое наслаждение, что готов был рассмеяться.

Вместо этого положил ладони на ее бедра и принялся помогать ей подниматься и опускаться и, когда она опускалась, тонул в ее тихих стонах.

– Ты ведешь себя совершенно недостойно, Вероника, – бормотал Монтгомери, подаваясь вперед, прикусывая зубами ее шею и дыша ей в ухо.

– Знаю, – ответила она, поворачивая голову. В глазах ее сверкал грешный восторг.

– Быстрее.

– Да, – отозвалась Вероника, и в ее голосе он различил нечто похожее на шипение. – Да.

Монтгомери хотелось провести языком по ее коже, ощутить ее вкус, прикусить сосок, забрать его в рот и потянуть. Но он сидел неподвижно, позволяя ей взять, использовать и выпить себя до дна. Ему хотелось излиться внутрь ее, ощутив восхитительное наслаждение, столь сильное, что оно граничило с болью.

Вероника достигла вершины, и он узнал об этом, услышав ее протяжный стон. Ее ритмические сокращения стали реже, а дыхание выровнялось и приняло более медленный характер, и тогда Монтгомери поднял ее на руки и перенес на свою постель, слегка пошатываясь, но испытывая такое ощущение, будто завоевал весь этот мир.

Когда рассвет разбудил его, Монтгомери смотрел на спящую Веронику, а восходящее солнце раскидало по комнате свои оранжевые блики.

Страсть сплела вокруг них сеть, обволокла их, но ему совсем не хотелось выпутываться из нее. С самого начала Монтгомери был поражен тем, что Вероника полностью отдавала себя в его власть. Теперь же, когда он начал узнавать эту женщину, понимание Вероники привязывало его к ней еще сильнее.

Вероника кое-что знала о его прошлом, но далеко не все. Правда заключала в себе трагедию и глупость и была вовсе не такой историей, какую ему хотелось бы рассказать.

И все же у него возникло чувство, что он не узнает покоя до тех пор, пока она не услышит ее всю.

И что тогда она скажет? Изменит ли это знание ее отношение к нему?

Волосы Вероники разметались вокруг лица. Губы и лицо были розовыми.

«Что тебе не нравится во мне?» Почему она ощущала ущербность в их отношениях?

Она знала о Кэролайн. И все же за все прошедшие недели не сказала ни слова.

Монтгомери потянулся и, положив руку ей на плечо, ощутил ладонью тепло ее кожи. Даже спящая она привлекала и обольщала его, будучи столь же естественной и неотъемлемой частью природы, как воздушные потоки, обтекающие его корабль. Он нуждался в ней.

Вероника заморгала и открыла глаза.

– Полетишь со мной? – спросил он, робея, как мальчик.

– Полететь? – спросила она, потягиваясь. – Когда?

– Завтра. – Взглянув в окно, он тотчас же поправился: – Сегодня.

Она показалась ему встревоженной.

– Не стоит бояться, – ответил Монтгомери. – Я хочу испытать воздушные потоки.

– Я не боюсь, – сказала Вероника, но он заподозрил, что это не так.

В Веронике чувствовалась твердая сердцевина, упрямство, позволявшее ей отрицать такое чувство, как страх.

Монтгомери терпеливо ждал, чертя пальцем неведомый узор на ее плече.

Вероника медленно кивнула.

– Это «да» или «нет»? – спросил он.

Она снова кивнула, на этот раз сопровождая кивок улыбкой.

– Это по единственной причине, чтобы доказать мне, что не боишься? – высказал он догадку.

Ее широкая улыбка заслуживала поощрения – поцелуя.

– Страсть идет тебе на пользу, Вероника, – сказал Монтгомери, отстраняясь. – Твои щеки порозовели, и ты выглядишь любимой.

Он снова заключил ее в объятия, и дальнейшая беседа заглохла и потерялась в приливе наслаждения.