Текст книги "Любовь и бесчестье"

Глава 8

Веронике подали свадебный обед в маленькой столовой, где время от времени появлялась озабоченная миссис Гардинер.

– Могу я что-нибудь для вас сделать, леди Фэрфакс? – спрашивала она снова и снова.

После того как миссис Гардинер спросила об этом в третий раз, Вероника поняла, что экономка не столько стремилась услужить ей, как показать свое сочувствие.

– Все замечательно, – сказала Вероника, через силу заставив себя улыбнуться. – Благодарю вас за вашу доброту, – добавила она, сознавая, насколько странно быть объектом жалости в свадебную ночь.

Миссис Гардинер кивнула и вышла из комнаты, оглянувшись несколько раз. Вне всякого сомнения, бедная женщина хотела бы получить объяснения отсутствию Монтгомери, но не посмела этого сделать в силу преданности хозяину.

Новоиспеченного мужа Вероники не было видно. Он и не подумал сообщить ей о своем местонахождении, как и о своих намерениях.

После бесконечного обеда Вероника удалилась в отведенную ей комнату, где ее встретили и приветствовали миссис Гардинер и молодая девушка, которую экономка отрекомендовала Веронике как ее горничную.

– Право же, я не нуждаюсь в помощи, – сказала Вероника домоправительнице. – Видите ли, у меня никогда не было горничной.

– Да, ваша милость, но ведь теперь вы замужняя дама.

Вероника затруднялась решить, какая часть этого замечания смущает ее больше: то, что миссис Гардинер обращается к ней, употребляя ее новый титул, или то, что экономка решила, будто ее жизнь с этого дня изменилась.

И в самом деле брак изменил ее статус, превратив из бедной родственницы в жену богатого человека. День назад она называлась просто мисс Маклауд, а теперь стала леди Фэрфакс.

Однако оставалась такой же одинокой, как и в последние два года.

С помощью горничной Вероника переоделась в подаренный тетей Лилли и двумя своими кузинами прелестный пеньюар из лимонно-желтого шелка, выделенный ей из приданого Энн. После того как девушка ушла, Вероника поводила щеткой по волосам, пока они не улеглись волнами на плечи, и принялась изучать свое отражение в зеркале, отметив румянец на щеках.

Может ли мужчина счесть ее красивой? Как насчет Монтгомери? Или он видит ее такой, как есть, раз избегает брачной ночи, как избегал ее общества весь день?

Она стала новобрачной без мужа. Женой, оставленной супругом вскоре после брачной церемонии, оттого что он испытывал к ней антипатию.

И все же ее брак кое-что принес ей – свободу от чувств. К этой минуте Вероника уже была разгневана, и гнев ее возрастал.

«Я вас не люблю».

Но ведь и она его не любит.

Неужели желать любви слишком большая дерзость?

В волшебном зеркале Монтгомери Вероника увидела себя не одинокой. Она увидела в нем свою семью. И ощутила радость, оттого что увидела себя окруженной любящими людьми.

А что, в сущности, она там увидела? Возможно, она все это вообразила.

Но ведь теперь она могла заглянуть в него снова.

Зеркало было где-то в доме. Если, конечно, Монтгомери не вернул его законному владельцу. Но ведь муж сказал ей, что не знает, кому оно принадлежало.

Вероника бросила взгляд на часы на каминной полке. Где он? Уехал куда-нибудь кутить? В таком случае она могла спросить услужливую миссис Гардинер, где ее муж, но была слишком не уверена в себе, чтобы спрашивать об этом.

Вероника сняла пеньюар и надела свой поношенный халат из грубой ткани, туго стянула пояс, вышла из комнаты и направилась на третий этаж.

– Ваша милость, – сказала экономка, кутаясь в халат из плотной шотландки. – Чем могу служить?

Вероника заколебалась.

– Я ищу зеркало, – вымолвила она наконец.

Морщины на лице миссис Гардинер, казалось, стали еще заметнее и глубже.

– В вашей комнате нет зеркала?

– Я говорю о зеркале, украшенном алмазами. С надписью на обратной стороне. Думаю, на латыни.

Лицо экономки разгладилось, она улыбнулась.

– Это зеркало Скрайеров,[3]3
  Скрайеры – разновидность эльфов.


[Закрыть] – сказала она. – Вы знаете о зеркале Скрайеров?

С минуту экономка внимательно вглядывалась в лицо Вероники.

– Это подарок новобрачной, ваша милость?

Лгать было неправильно.

Вероника улыбнулась:

– Вы знаете, где оно?

Это было не вполне ложью, но и не совсем правдой.

– Знаю, – ответила миссис Гардинер. – Принести его вам, ваша милость?

– Вы очень добры ко мне, миссис Гардинер, – сказала Вероника вполне искренне. – Право, мне несложно это сделать самой, если вы скажете, где оно.

Мгновение экономка внимательно смотрела на нее, и этот взгляд напоминал тот же, что был устремлен на нее две ночи назад. Миссис Гардинер серьезно относилась к своим обязанностям и, по-видимому, всерьез принимала свою верность хозяевам.

Однако теперь Вероника не была просто девушкой, за которой следовало присматривать. Теперь она стала леди Фэрфакс.

– Оно в библиотеке лорда Фэрфакса, – сказала домоправительница. – В шкафу. Третья дверца. Я сама положила его туда.

Прежде чем покинуть миссис Гардинер, Вероника крепко сжала руки, сложенные перед грудью, и спросила:

– Вы что-нибудь видели в этом зеркале, миссис Гардинер?

Экономка встретила ее взгляд:

– Я верующая женщина, ваша милость. Кое-кто считает, что волшебство – это территория дьявола.

Вероника не стала комментировать ее речь, только поблагодарила пожилую даму и направилась вниз по парадной лестнице из красного дерева.

Когда Вероника достигла прекрасно отполированного деревянного пола на этом этаже, мягкий свет масляной лампы на столе возле парадной двери освещал ее дальнейший путь.

Эта лампа образовывала лужицу света вокруг стола в холле, но его было недостаточно, чтобы осветить всю библиотеку. Углы ее тонули в тени, тень окутывала письменный стол и стулья.

Вероника вошла и зажгла лампу в углу на письменном столе. Фитиль подхватил пламя, и свет распространился за пределами круглого стеклянного абажура. Мгновение она наблюдала за ним, чтобы убедиться, что пламя не погаснет, потом огляделась, потому что прежде у нее не было такой возможности.

Она повернулась лицом к письменному столу Монтгомери. Посередине возвышалось его тяжелое пресс-папье с промокательной бумагой, чуть правее находилась подставка для перьев. На дюйм позади пресс-папье помещалась хрустальная чернильница. В левом углу стола возле колокольчика стояла шкатулка, по виду похожая на японскую.

Чем занимался Монтгомери, сидя за этим столом? Писал письма домой?

Упомянет ли он ее в своем следующем письме? Или будет скрывать их скороспелый брак от тех, кого любит?

Но на время Вероника попыталась отогнать мысли о муже ради другой, более неотложной цели – поисков зеркала.

Возле дальней стены находился ряд полок, заполненных книгами в кожаных переплетах, а под окнами длинный низкий сервант.

Миссис Гардинер сказала, что положила зеркало в третье его отделение. Свет от лампы не достигал этого угла. Поэтому ей пришлось наклониться, чтобы заглянуть внутрь, но она ничего не разглядела там. Вероника опустилась на колени и вытянула руку, чтобы дотронуться до задней стенки серванта. Ее пальцы нащупали ткань, и она вытянула находящийся в ней предмет. Сидя на корточках, она открыла тяжелый мешок и вынула зеркало.

Положила его стеклом вниз и принялась осторожно поглаживать кончиками пальцев прохладную золотую оправу. Пальцы ее измеряли на ощупь каждый из алмазов оправы.

Медленно Вероника подняла зеркало, прижимая стекло к груди, и, опустив голову, произнесла краткую молитву:

– Пожалуйста, дай мне что-нибудь увидеть. Что-нибудь обнадеживающее.

Вероника посмотрела в зеркало. Стекло его было коричневым, покрытым пятнами от старости. Ничего не случилось, и ее охватило разочарование. Она уже почти опустила зеркало, когда стекло вдруг посветлело. Дрожащими руками Вероника ухватилась за его ручку и подняла зеркало так, чтобы видеть в нем свое отражение.

Она увидела себя окруженной людьми, но их лица были слишком расплывчатыми, чтобы узнать, кто они. Свое же лицо, радостное и оживленное, Вероника видела достаточно ясно. Отражение было настолько отчетливым, что она почти ощущала радость, бурлившую в груди отражавшейся в зеркале девушки.

– Новый пример ваших интеллектуальных изысканий? – послышался голос за спиной.

Испуганная, застигнутая врасплох, Вероника прижала зеркало к груди и посмотрела через плечо на Монтгомери. Он стоял в двери, опираясь о косяк и сложив руки на груди. Волосы его растрепались так, будто с ними поиграл ветер. На плечах поблескивали капли дождя, и одежда казалась влажной.

Он посмотрел на зажженную ею лампу.

– По крайней мере вы не пытались скрыть свои действия, Вероника. Возможно, это делает вам честь. Но никак не кража.

– Я не собиралась его красть, – сказала Вероника. – Я просто хотела посмотреть.

Она снова опустила зеркало в мешок на шнурке и положила на место в сервант. Потом поднялась с колен. Его взгляд опустился на ее распахнувшееся неглиже, из-под которого виднелся шелк ночной рубашки.

– Вы и прежде видели меня обнаженной, – сказала она.

– Когда я видел вас обнаженной в прошлый раз, вы представляли собой жалкое зрелище. Сейчас другое дело.

Вероника сжала губы, но тотчас же заставила себя расслабиться.

Однако сердце ее забилось так быстро, что она почувствовала, как задыхается. Вероника уставилась на ковер, раздосадованная собственной трусостью, и все же заставила себя поднять глаза на него.

– Вы выходили из дома?

– Почувствовал потребность глотнуть свежего воздуха, – ответил он.

Это объяснение было так похоже на то, что она придумала несколько ночей назад, что Вероника улыбнулась.

– Я вас рассмешил, Вероника?

У него была манера смотреть так проникновенно, будто он старался увидеть ее душу.

Возможно, напряженность его взгляда или ее досада на него за то, что он покинул ее, заставили ее ответить таким же взглядом. Однако вместо того чтобы присмиреть, сказать что-нибудь вежливое и незначительное или просто извиниться и выйти из комнаты, она решила сказать правду.

– Нет, – ответила Вероника, – нет, Монтгомери, вы меня завораживаете.

Она решила пока не обращать внимания на его озадаченное лицо и насладиться воспоминанием о нем в другое время.

– Ступайте в постель, Вероника, – сказал Монтгомери, выступая из дверного проема и давая ей возможность пройти. – Сейчас же!

Она стояла, сцепив руки перед собой, потом направилась к двери. Проходя мимо него, подняла голову. Заметила, как сжаты его челюсти, как напряжены мускулы. Она уже готова была поднять руку и охватить его подбородок ладонью.

Но он принял такой вид, будто готов отпрянуть, если бы она дотронулась до него, а ей не хотелось бы вызывать в нем такое чувство. Монтгомери был разгневан и смущен, но за этим крылось что-то еще. Что-то темное и властное, нечто такое, чего она никогда не испытывала.

– Доброй ночи, Вероника, – сказал Монтгомери так, будто каждое слово было пропитано тягучим медом.

Его взгляд казался изучающим, он таил опасность, но это ее не испугало. Вместо страха Вероника почувствовала, как по всему ее телу распространяется тепло.

– Вы придете ко мне сегодня вечером? – спросила она и мысленно поздравила себя с нахлынувшей отвагой.

Тикали часы, отмеряя секунды, но он молчал.

Должно быть, отсутствие ответа уже являлось ответом.

– Не забудете погасить лампу?

Он нахмурился и продолжал молчать. Минутой позже кивнул.

Вероника прошла через холл, чувствуя на себе его взгляд. У подножия лестницы остановилась и оглянулась. Он казался таким красивым и таким загадочным.

Монтгомери горевал с такой силой и яростью, что это его чувство казалось ей живым существом, опустившимся на четвереньки и отделившим их друг от друга, похожим на монстра из ночного кошмара. Монтгомери стоял одинокий и молчаливый, окутанный тенями.

Веронике захотелось привлечь его голову к себе на плечо, заключить в объятия и держать так. Сказать, что горечь с каждым днем становится все слабее. Вероника никогда не забывала родителей. Они всегда оставались с ней, а их потеря оставила в душе след, похожий на безобразный шрам. Этому шраму было суждено остаться в ней навсегда, но рана уже начала заживать.

Впрочем, Монтгомери не позволял ей утешать себя. Она видела это по тому, как он повернулся и вошел в кабинет, мягко прикрыв за собой дверь. И это без слов означало, что он ее отвергает.

Очень хорошо: значит, сегодня ночью он к ней не придет.

И как глупо чувствовать себя разочарованной.

Она была невинной вчера и невинной останется завтра. И как долго?

Глава 9

Эдмунд Керр сел за стол и вытащил из кожаной папки кипу бумаг. В обязанность ему вменили разговор с леди Фэрфакс, и это вызывало у него неприятие. На самом деле это должен был взять на себя лорд Фэрфакс. А вместо этого поручил дело ему. Эдмунд взял в руки колокольчик и дважды позвонил, потом положил его на место на столешницу, мысленно подсчитывая, сколько секунд пройдет, пока придут на его зов.

Шокировало уже то, что одиннадцатый лорд Фэрфакс-Донкастер оказался американцем, но еще хуже было то, что Керру пришлось отправиться в эту страну, чтобы сообщить этому человеку о его удаче. Ему пришлось также использовать всю силу убеждения, чтобы заставить Монтгомери Фэрфакса принять титул.

Найти Монтгомери ему удалось без особого труда. Этот человек был удостоен наград как герой, и правительство Соединенных Штатов, в каком бы хаотическом состоянии оно ни находилось после окончания Гражданской войны, все же неукоснительно следило за судьбой своих героев.

В целом это путешествие не оказалось таким уж удручающим. Конечно, ему пришлось увидеть, к каким потерям привела война, но, не будучи знакомым ни с одним американцем лично, Эдмунд воспринимал эти разрушения как картинку на дагерротипе, а не как нечто способное затронуть его чувства.

В первые несколько недель ему казалось, что Монтгомери Фэрфакс отвергнет свое наследство, откажется от него, повернется к нему спиной и займется своими делами в Америке. Ему пришлось убеждать и улещивать наследника, дабы тот отправился в Англию. В течение этого времени Эдмунд узнал одиннадцатого лорда Фэрфакса-Донкастера поближе. Теперь этот человек женился, и это тоже стало шоком для Эдмунда. Ведь с браком должны были появиться новые наследники, и становилось ясно, что скоро клан Фэрфаксов приумножится.

Эта мысль удручала, но его не особенно обрадовало и то, что американец в конце концов все-таки принял титул.

Наконец через довольно длительное время после того, как он вызвал ее звонком, в двери появилась горничная. Похоже было, что ее удивило то, что вместо Монтгомери она застала за письменным столом его поверенного.

– Не будете ли так любезны позвать свою госпожу? – спросил он. Заметив ее замешательство, он уточнил: – Леди Фэрфакс.

Горничная кивнула и исчезла, не произнеся ни слова.

Эдмунд покачал головой и принялся укладывать на столе бумаги, которые леди Фэрфакс надлежало подписать. Откинувшись снова на спинку стула, он глубоко вздохнул и приготовился выдержать сражение.

Вероника съела завтрак в одиночестве, что ей казалось странным после двух лет поглощения его среди какофонии дядиного дома.

Это был первый ее день в новом состоянии жены. Накануне она видела своего мужа от силы два часа. Вероника размышляла о том, как выправить ситуацию, когда в комнату вошла миссис Гардинер.

– Ваша милость, – сказала экономка, улыбаясь, – мистер Керр хотел бы, чтобы вы уделили ему немного своего времени, если вам будет угодно.

– Мистер Керр?

– Поверенный лорда Фэрфакса, ваша милость.

– О да, – сказала Вероника. – Что ему могло понадобиться от меня? Разве ему нужен не Монтгомери?

– Его милость отправился на товарный склад, – ответила миссис Гардинер. – Он покупает еще одну партию шелка. Мистер Керр особо подчеркнул, что хочет побеседовать с вами, ваша милость.

Почему, ради всего святого, Монтгомери вздумалось покупать шелк? И почему поверенный желает поговорить с ней? Эти вопросы дополнили те многие, что уже накопились у нее с момента свадьбы.

Вероника вышла из столовой и направилась в библиотеку Монтгомери, постаравшись поглубже запрятать страх. Не потребует ли Монтгомери аннулировать их брак? Конечно, она уже взрослая, но, возможно, он объявит ее умственно неполноценной? Ведь у них еще не сформировались обязательные отношения. А какие еще причины могли у него возникнуть, чтобы заставить ее встретиться со своим поверенным?

Господи, что она будет делать, если он пожелает аннулировать брак? Куда она денется? Совершенно ясно, что дядя Бертран не примет ее. Жена, брак с которой аннулирован, почти такое же вопиющее явление, как и девушка, чья репутация погублена. В этом случае ей придется собрать остатки родительских денег и отправиться в Шотландию одной.

Но что она станет делать, оказавшись там?

«Страх – гибельное чувство, мое дорогое дитя. Насколько лучше встретить опасность лицом к лицу, а не проявлять нерешительность и бездействие».

Слова отца. Он будто предостерегал ее подождать, пока она не услышит, что ей скажет поверенный, прежде чем рисовать в воображении ужасы.

«Никогда не стоит черпать из будущего то, что ты можешь почерпнуть из сегодняшнего дня», – говорил он всегда.

Она остановилась у двери в библиотеку Монтгомери и подождала, пока поверенный заметит ее.

– Ваша милость, – приветствовал ее Эдмунд Керр, вставая при ее появлении.

Мистер Керр пригласил ее занять стул с прямой спинкой перед письменным столом.

Вероника села, оправляя пышные юбки с ловкостью, обретенной за долгие годы. В конце концов мистер Керр тоже сел, положив перед собой стопку бумаг, и широко улыбнулся ей, показав все зубы.

Лицо поверенного было длинным и узким, лоб широким, а нос походил на кнопку. Борода его была коротко и аккуратно подстрижена и сливалась с бакенбардами, привлекая тем самым внимание к большим карим глазам. Уши казались узкими, остроконечными и прилегали к голове.

Мистер Керр напомнил ей серьезную белку. Сходство усиливала его манера похлопывать по бумагам краями ладоней, будто эта стопка бумаги была вроде найденного белкой ореха.

Но то, что Вероника почувствовала в нем, то, что исходило от него, ничуть не было забавным.

Его окружало странное темное облако, будто он был разгневан, но старался скрыть это. Вероника наклонила голову и намеренно принялась оправлять юбку, стараясь разгадать чувства мистера Керра. Раскаяние? Печаль? В нем и его чувствах было что-то отталкивающее.

– Лорд Фэрфакс дал мне указания сообщить вам о составленном для вас брачном контракте, леди Фэрфакс. Хотя обычно он составляется до брака, но его милость не хотел привлекать к этому вашего дядю.

– Брачный контракт?

– Да, – ответил мистер Керр и назвал такую сумму денег, что Вероника в изумлении воззрилась на него.

– Это слишком щедро, – сказала Вероника.

Более чем щедро. На такие деньги она могла с комфортом прожить всю жизнь.

– Почему, мистер Керр? – спросила она, прижимая к юбке влажные ладони.

– Почему – что, леди Фэрфакс?

Углы рта мистера Керра приподнялись и поползли вверх, и теперь он походил на разгневанную белку.

– Я согласен, леди Фэрфакс, что это странно. Но все же его милость проявил безусловную твердость и настаивал на том, чтобы вы могли спокойно жить на эти деньги сами по себе.

В желудке у нее образовалась ледышка.

– Он не предполагает оставаться со мной, мистер Керр? – заставила Вероника себя спросить. – Он аннулирует наш брак?

Поверенный посмотрел на нее с удивлением и несколько секунд не произносил ни слова.

– У вас есть основания считать, что он хочет аннулировать брак, леди Фэрфакс?

Вероника кивнула.

– В таком случае на вашем месте я не стал бы думать об этом. Особенно принимая во внимание то обстоятельство, что его милость принял меры, чтобы так щедро обеспечить ваше будущее.

Из-за щедрости Монтгомери люди перестанут принимать во внимание ее сиротство и оказывать ей покровительство. Теперь у нее будет достаточно денег, чтобы иметь собственный дом независимо от того, что случится в будущем.

– Мой муж собирается вернуться в Америку, мистер Керр?

Поверенный ответил не сразу. Наконец по истечении мучительной для нее паузы покачал головой:

– Мне об этом ничего не было сказано.

– А он сказал бы вам?

Лицо мистера Керра выразило неодобрение. Его раздосадовал ее вопрос? Или мысль о том, что Монтгомери мог что-то предпринять, не советуясь с ним?

– Ему пришлось бы это сделать, леди Фэрфакс. Есть много тонкостей, которые следовало обсудить, если бы его милость решил вернуться в Виргинию.

Вероника говорила себе, что не стоит пытаться проникнуть в планы Монтгомери, а лучше быть благодарной за то, что он столь благородно устроил ее дела.

– Если вы подпишете эти бумаги, леди Фэрфакс, – сказал мистер Керр, – я представлю их соответствующим официальным лицам. И в следующий раз мы увидимся уже в Шотландии.

– Вы отправляетесь в Шотландию, мистер Керр?

– Я живу там, леди Фэрфакс. В Донкастер-Холле.

Вероника поставила свою подпись там, где указал поверенный, стараясь держать свои чувства в узде. Позже, оказавшись одна, она сможет обдумать все, что он сказал, и решит, стоит ли ей беспокоиться.

Дела Монтгомери успешно завершились. Он заручился обещанием нескольких компаний немедленно удовлетворить его заказы и отправить в Шотландию все, что он счел необходимым. Лондон был слишком людным и перегруженным местом для него и его целей. Монтгомери вошел в свой городской дом, занятый мыслями о том, какой вид придать комнатам, полным воздуха, и остановился только при виде своей жены.

Вероника сидела на ступеньках лестницы.

Не требовалось быть ясновидящим, чтобы понять, что она раздосадована.

– Вижу, что вы ждете меня, – сказал Монтгомери.

Вероника не ответила, только встала, спустилась вниз по ступенькам, продолжая пристально смотреть на него. Но вместо того чтобы подойти к нему, она направилась в гостиную, не оглянувшись, чтобы удостовериться, что он следует за ней.

Монтгомери размышлял, не стоит ли отправиться в библиотеку и закончить составление списков необходимого оборудования, но отказался от этого. Со вчерашнего вечера, когда он решил, что лучше сохранить целомудрие, чем отправиться в постель к незнакомке, было ясно, что этого разговора не избежать.

Похоже, Веронику сердило такое решение.

Однако первый вопрос, который она задала ему, когда Монтгомери последовал за ней, оказался совсем иным.

– Вы возвращаетесь в Америку?

Монтгомери вошел в гостиную – просто, без изысков обставленную комнату, прямую противоположность той, где был заключен их брак.

Вероника сжала руки перед собой и подняла на него глаза.

– Вы берете меня с собой?

– Что заставило вас подумать, что я поеду в Шотландию без вас?

Облегчение отразилось в ее взгляде так мгновенно, что, если бы последние четыре года Монтгомери не изучал людей, находившихся под его началом, не заметил бы этой перемены.

– Когда мы отбываем? – спросила Вероника, прижимая ладони к бокам.

– Сегодня днем, – ответил Монтгомери, сознавая, что должен был сообщить ей об этом раньше. Но он столько лет думал только о себе и так привык к этому, что ему еще предстояло усвоить: следует принимать во внимание и потребности окружающих.

– Поезд отправляется в два. Вы будете готовы к этому времени?

Вероника кивнула.

Монтгомери подошел к софе, стоявшей под прямым углом к камину. Обтянутая зеленой тканью с цветами, на его взгляд, она обнаруживала слишком женский вкус. Вполне возможно, что в Англии гостиная находилась в ведении женщин.

Вероника не села рядом с ним. Вместо этого она осталась стоять лицом к нему и повторила свой первый вопрос:

– Вы возвращаетесь в Америку?

– Почему вы спрашиваете?

Вероника шагнула к нему, потом еще раз и остановилась, только когда оказалась на расстоянии вытянутой руки от него.

– Почему вы обеспечили мое будущее?

Монтгомери не ответил, и она продолжала мрачно смотреть на него и стоять перед ним, как если бы он был мальчуганом в коротких штанишках, а она отчитывала его за провинность. А ему не особенно нравилось, когда его отчитывали.

Монтгомери откинулся на спинку софы, сложил руки на груди и посмотрел на нее.

– Вы очень хорошо позаботились обо мне, Монтгомери. Это на случай бегства?

– Бегства? – спросил он удивленно. – Я просто позаботился о вас, Вероника, – добавил Монтгомери. – И будьте этим довольны.

С минуту она внимательно изучала его лицо, будто не доверяя словам.

– Вчера вы не пришли ко мне, – снова удивила она его.

Монтгомери никак не мог привыкнуть к ее прямолинейности. Вероника даже не думала кокетничать. И не пыталась укрыться за двойственностью выражений. Она шла напрямик и говорила что думает.

Женская хитрость и ухищрения не действовали на него, зато такая прямота зачаровывала. Как и голос. Ее шотландский акцент и то, как она произносила слова, заставляли их звучать по-новому, будто он только начинал учиться английскому языку и понимать его.

Как, черт возьми, ответить на ее жалобу?

– Я не готов лечь в постель с незнакомкой, – сказал он, не пытаясь скрыть правду.

Вероника продолжала молча смотреть на него и только несколько раз моргнула.

Неужели она питала к нему какие-то чувства? Или, Боже упаси, он начинал верить, что она обладает каким-то «даром»?

– Разве мы не перестанем быть незнакомцами, если вы постоянно избегаете меня?

– Я не избегал вас постоянно, – сказал он. – Еще не минуло и дня, как мы женаты.

– Прошел целый день, – ответила Вероника, бросая взгляд на часы на каминной полке.

– Вы всегда такая спорщица?

Вероника обдумала его вопрос и ответила:

– Думаю, так было, когда я жила с родителями. Мой отец поощрял дебаты. И я часто начинала спорить с ним и высказывать противоположную точку зрения, только чтобы доставить ему удовольствие.

Прежде чем Монтгомери собрался ответить, она сделала еще один шаг к нему.

– Вы даже не поцеловали меня.

– К чему мне было вас беспокоить?

Вероника снова смотрела на него, недоуменно моргая.

– Вчера вечером вы сказали, что я вас беспокою.

– О Господи, Монтгомери! Вы американец. Вы так не похожи ни на кого, с кем я до сих пор встречалась. Вы чужак. И было бы странно, если бы меня это не беспокоило.

– И все-таки вы хотели, чтобы я пришел к вам в постель.

– Я новобрачная. И предполагается, что вы должны были это сделать.

– Неужели?

– А вы не знаете?

У Монтгомери возникло искушение продолжать поддразнивать ее, чтобы услышать, что она скажет. Она его забавляла, против всех его ожиданий.

– Поцелуй? Это все, чего вы хотите?

И, не давая ей возможности ответить, Монтгомери потянулся к ней, схватил за юбку и привлек к себе так, что она рухнула к нему на колени.

Мгновение ее руки трепетали в воздухе, пока он не обхватил ее за талию.

– И чем же я отличаюсь от других?

По-видимому, Вероника не была готова ответить на этот вопрос, поэтому просто пристально смотрела на него.

Монтгомери заставил ее запрокинуть голову и, сосредоточив все свое внимание на лице, увидел, как оно порозовело под его взглядом. Потом Монтгомери опустил голову.

– Я виргинец, – заявил он. – Вы не можете бросить вызов виргинцу и надеяться, будто он его не примет.

Ее глаза широко раскрылись.

– Полагаю, вы охвачены страстью. – Он наклонился и легонько поцеловал ее. – Или по крайней мере полны романтических чувств.

– Не думаю, что когда-нибудь испытывала романтические чувства, – сказала Вероника, когда его губы еще касались ее губ. – Или страсть.

Но уж теперь Монтгомери воспринял это как вызов.

Он убрал руку, и глаза Вероники раскрылись еще шире. Должно быть, их первый поцелуй не впечатлил ее. Монтгомери снова наклонил голову и нежно прижался губами к ее рту.

Его язык прошелся по нижней губе, улещивая ее рот.

Монтгомери заставил ее приоткрыть его, а потом вторгся внутрь. Вероника произвела какой-то горловой звук. Было ли это протестом или поощрением? В эту минуту он не знал этого, да и не заботился о том, чтобы узнать.

Поцелуй оказался для него сюрпризом. Вероника затрепетала в его объятиях. Его рука взметнулась и погладила ее по спине. Другая скользнула к корсажу, и большой палец оказался под грудью.

Когда его рука сделала движение, она подавилась воздухом, но этот протест был столь слабым, что Монтгомери не был уверен, оскорблена ли она его действиями или просто удивлена. Он проверил впечатление, обхватив ладонью ее грудь.

Вероника резко отпрянула, и ее лицо стало пунцовым.

– Это не было поцелуем, – сказала она.

– Значит, у вас нет никакого опыта?

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Опыта? – спросила она. – Конечно, нет. – И голос ее звучал возмущенно и потрясенно. – Думаю, достаточно того, что я знаю, как это бывает. У нас были кошки и лошади. И они ничуть не стеснялись совокупляться.

Монтгомери испытал искушение улыбнуться, но, если бы уступил ему, она бы поняла его неправильно. Он не находил эту ситуацию смешной, а испытанная к ней нежность стала для него неожиданностью.

И вдруг его воздержание показалось бесполезным и ненужным. Монтгомери пожелал свою жену, столь внезапно явившуюся шотландскую жену, столь невинную и невежественную, говорившую о себе, будто она обречена и подчиняется року, сумевшую удивить его своей прямотой.

Она была как быстро меняющийся ветер, как поток воздуха.

Ему бы следовало встать, извиниться и приняться за работу. Но вместо этого он снова наклонился и поцеловал ее.

– Я не думаю, что целоваться в гостиной, достойно, – сказала Вероника, отстраняясь от него при последней попытке поцеловать ее.

Судя по улыбке Монтгомери, она его, вероятно, насмешила. У нее не было времени подумать об этом, потому что он снова наклонился и опять поцеловал ее.

Монтгомери слегка изменил угол наклона головы, и этот поцелуй стал чем-то совсем иным. Вероника почувствовала головокружение. Его дыхание проникло ей в рот, и это показалось таким интимным актом, какого она никогда не испытывала ни с одним живым существом.

Муж поцеловал ее крепче, и она перестала думать о том, что достойно, а что нет. К тому же покорность, как ей было известно, – свойство хорошей жены.

Конечно, ее покорность продолжалась только до тех пор, пока он не начал расстегивать корсаж. Вероника шлепнула его по руке, однако он продолжил свое занятие. Когда Монтгомери повторил попытку, она прервала поцелуй и возмущенно воззрилась на него. Вероника в третий раз шлепнула его по руке, и он покачал головой.

– Я не собираюсь раздеваться донага в гостиной, Монтгомери Фэрфакс.

– Не донага, Вероника, а чуть-чуть. Ну, скажем, чуть расстегнем корсаж?

– Вы уже достаточно его расстегнули. Благодарю вас.

– Вспомните, что вы новобрачная.

Монтгомери уже дошел до четвертой пуговицы, и она прикрыла рукой кожу, которую он успел обнажить. Вероника заподозрила, что он продолжит расстегивать корсаж, но оказалось, что она и так уже обнажена до пояса. Вероника вцепилась в отвороты корсажа и попыталась стянуть их на груди, но и это ничуть не отпугнуло его.