Текст книги "История Османской империи. Видение Османа"

Пятидесятитысячная толпа заполняла пространство перед дворцом и вокруг мечети Айя София, распевая: «Мы хотим султаном Мустафу!» Пока шейхульислам, заместитель великого визиря и их свита ожидали за воротами дворца, главный черный евнух передал Селиму ультиматум о низвержении. Это произошло в павильоне для обрезаний, находившемся внутри Висячего сада (ныне четвертый двор). Отчаявшись и не зная, что теперь делать, Селим направился в гарем, чтобы там разыскать своего кузена Мустафу, который после долгих лет изоляции проявлял нерешительность. Нового султана посадили на трон перед Воротами Блаженства и в ознаменование его восхождения на престол государственные деятели принесли клятву верности.

Султан Мустафа IV был возведен на престол на исходе того дня, когда был смещен Селим. На следующий день, в пятницу 29 мая, в Айя Софии возносили молитвы. Босфорское ополчение охраняло своего нового султана, но они добились не только этого. Их командиры требовали командных постов, и они их получили. Рядовые добились повышения жалованья. Лидер ополченцев Кабакчи Мустафа был назначен инспектором босфорских крепостей европейского берега. Новый султан издал указ, подтверждающий расформирование войск «нового порядка». В том же указе он просил ополченцев дать обязательство, что впредь они никогда не будут бунтовать и что в обмен на это обязательство они будут помилованы и все обвинения с них будут сняты. К началу июня волнения закончились. Янычары и ополченцы получили щедрые премии в честь восхождения нового султана на престол, и все военнослужащие вернулись в свои казармы.

Подобно тому как это случилось с султаном Османом II в 1622 году, султан Селим был низвергнут в ответ на попытки осуществить план реорганизации вооруженных формирований (существуют некоторые сомнения относительно того, входило ли это в намерения Османа. В расхожем представлении, именно в этом трагизм судеб обоих султанов), но, во всяком случае для Селима, царствование не всегда было тяжелым бременем. Его секретарь написал подробный и глубоко личный отчет о правлении своего владыки. Это хроники повседневной дворцовой жизни, не отягощенной заботами о государстве, описания путешествий, совершенных монархом по водным артериям города, пикников и выездов на охоту, музыкальных вечеров и приемов, а также военных смотров. Несмотря на всю серьезность стоявших перед ним целей, Селим (который был талантливым композитором) и его окружение имели такую же склонность доставлять себе удовольствие, как Ахмед III и его придворные.

Были и другие параллели с царствованием Ахмеда III. Подобно мятежу 1730 года волнения 1807 года были названы именем человека, который первым высказал требование сместить султана: в 1730 году таким человеком стал Патрона Халил, а в 1807 году Кабакчи Мустафа. Как и Патрона Халил, Кабакчи Мустафа принадлежал к низшим слоям османского общества. Он был родом из северной части малоазиатской области Кастамону, а среди его сторонников были грузины и алабанцы. Ни он, ни его товарищи, нанятые в качестве ополченцев, не получили подготовки, необходимой для того, чтобы сделать из этого вооруженного и необузданного сброда дисциплинированных солдат, в которых так нуждалось государство, а уступки, которых они добились, ничуть не способствовали тому, чтобы они превратились в подчинявшееся приказам соединение. Под предлогом охраны Босфора они пьянствовали, занимались грабежами, ввязывались в драки и наживались на том, что, нарушая закон, привозили проституток в крепость.

Неделю пребывания на престоле султан Мустафа отметил пятничной молитвой в Новой мечети, находившейся в прибрежной части района Эминёню, и посещением расположенной неподалеку гробницы своего отца, султана Абдул-Хамида I. Спустя шесть дней он посетил гробницы султана Мехмеда II и Айюба Ансары, которые находились в глубине бухты Золотой Рог. Там он прошел обряд опоясывания саблей, которая считалась саблей первого османского султана, Османа, а в следующую пятницу присутствовал на молениях в мечети султана Баязида II и посетил его гробницу. Но старательное соблюдение освященных веками обрядов не наделило Мустафу моральным авторитетом и не укрепило законность его положения, хотя и то и другое он пытался обрести. В течение нескольких недель после своего восхождения на трон он пытался укрепить свое положение, отдавая приказы о высылке или убийстве многих чиновников Селима. Но успешными оказались далеко не все его попытки устранить ключевые фигуры, связанные с насильственной гибелью «нового порядка». Кёсе Муса-пашу отправили в отставку, но через две недели его на короткое время восстановили в должности, а недовольство янычар назначением на пост шейхульислама нового человека привело к возвращению на эту должность Атаулла-эфенди. Но другие оказались менее удачливыми. Заместитель главнокомандующего янычар Мехмед Ариф-ага, который сыграл решающую роль в умиротворении мятежников и прекращении беспорядков, был обвинен в финансовых нарушениях. Его сняли с должности и выслали из Стамбула. Его имущество было конфисковано и использовано для оплаты жалованья янычарам. Когда по пути в Мекку, куда Мехмед Ариф решил совершить паломничество, он прибыл в Бурсу, его убили, а голову послали в Стамбул. Янычары заставили отправить в отставку и великого визиря Ибрагима Хилми-пашу, который был в отъезде на Дунайском фронте. Они же обеспечили назначение своего кандидата на должность главнокомандующего янычар.

18 октября 1807 года анатолийский вельможа и противник «нового порядка» Каникли Тайяр Махмуд-паша вернулся в Стамбул из Крыма, куда он бежал в 1806 году. Вскоре его назначили заместителем нового великого визиря Челеби Мустафа-паши, но не прошло и нескольких месяцев, как после противоборства с высокопоставленными государственными деятелями, которым он угрожал, его отправили в отставку: самое интересное заключалось в том, что его назначение было нежелательным для янычар. В марте 1808 года его с большой свитой отправили в ссылку в Димотику, на запад Фракии, но его имущество не было конфисковано, более того, султан Мустафа посылал ему пенсию.

После того как Тайяр Махмуд-паше не удалось сыграть ведущую роль в правительстве, которое пришло на смену режиму «нового порядка», еще один провинциальный вельможа попытался взять в свои руки государственную власть. Магнат Байракдар Мустафа-паша занял высокое положение, после того как летом 1806 года был убит могущественный и опасный для режима Тирсиниклиоглы Исмандата, заместителем которого он был на Дунайском фронте. Владения Тирсиниклиоглы Исмаила в области Силистрия перешли к Байракдару Мустафе, а командующий армией «нового порядка» получил указание ограничить его влияние, но (как это часто бывало в случае с властными провинциалами империи) у султана не оставалось иного выбора, кроме признания того, что этот человек является главной силой в регионе, поскольку на начальном этапе войны услуги Байракдара Мустафы были необходимы для защиты империи от русских. Третьего февраля 1807 года он был назначен командующим ополчением на Дунайском фронте и губернатором провинции Силистрия.

По причине исключительного стратегического положения территорий, контролируемых Байракдаром Мустафа-пашой, на нем лежала большая ответственность и он получал щедрые вознаграждения. В конце кампании 1807 года несколько государственных деятелей высокого ранга, которые в момент низвержения Селима находились на Дунайском фронте, решили не возвращаться в Стамбул, а остаться вместе с Байракдаром Мустафой в Руссе. Будучи сторонниками «нового порядка», они планировали возобновить преобразования, предпринятые низверженным султаном. Когда Байракдар Мустафа услышал о том, что соперничавшие с ним дунайские аристократы приглашены вернувшимся с войны великим визирем Челеби Мустафа-пашой в Эдирне, он выступил в направлении этого города с десятитысячным войском. Подобная демонстрация силы нагнала страх не только на местное население, но и на жителей Стамбула. Благодаря одному своему стороннику, выступившему в роли посредника, он достиг взаимопонимания с великим визирем, который, надеясь разрядить эту потенциально опасную ситуацию, выслал соперников Байракдара Мустафы из Эдирне, а его самого пригласил в город под предлогом обсуждения состояния армии. Султан Мустафа не ожидал таких действий от Челеби Мустафы и не давал ему на них разрешение. Он не мог понять, почему в разгар войны с Россией Байракдар Мустафа перестал выполнять свои обязанности на фронте (хотя в августе 1807 года после Тильзитского договора было заключено перемирие на русско-турецком фронте).

На самом деле Байракдару Мустафа-паше было что сказать о положении дел в Дунайской армии. В неутешительном докладе, направленном заместителю великого визиря в Стамбуле 4 июля 1808 года, он жаловался на нехватку войск (как и во время предыдущей войны, на службу прибыла лишь часть затребованных войск) и плохое снабжение: когда закончились имевшиеся на месте запасы продовольствия, а потом и те, которые были направлены из других районов Балкан, армия стала испытывать такую нехватку провизии, что ему, чтобы накормить своих солдат, пришлось воспользоваться сельскохозяйственной продукцией из своих собственных поместий. Более того, за свой счет (и немалый!) он закупил продукты у крестьян с северного берега Дуная. Он указывал на то, что турецкие крестьяне страдают от тех повинностей, которыми их облагают и, следуя примеру сербов (восстание которых тогда было в самом разгаре), отказываются обеспечивать армию продуктами и фуражом. Без войск, провизии и денег, утверждал он, невозможно вести войну с Россией. Он язвительно отзывался о многочисленных гражданских лицах, которые сопровождают армию, и особо жаловался на то, что 30 000—40 000 солдат считали для себя обязательным сопровождать священное знамя, «чтобы произвести впечатление на врага», причем все они требовали, чтобы их кормили. Еще за год до этого он предлагал или вообще не брать с собой священное знамя, или хотя бы оставить его в Эдирне, но все было тщетно. Солдаты, утверждал он, нужны для сражений.

В словах Байракдара Мустафа-паши явно ощущалось недовольство. Он подчеркивал, что не отправился бы в Эдирне, если бы не считал необходимым обсудить эти вопросы с великим визирем – каждый час, писал он, стоит ему денег. Его единственной целью является благоденствие государства и служение султану. И для русского, и для сербского фронтов ему нужны запасы продовольствия и войска (в том числе и ополчение, которое он считал важнейшим компонентом действующей армии), причем немедленно. Он полагал, что дисциплина является одной из главных проблем, препятствующих военным усилиям Османской империи, и рекомендовал назначить на все участки Дунайского фронта опытных визирей, чтобы координировать действия всех войск, которые находятся под его командованием. Ему нужны были надежные, боеспособные войска, а не тысячи тех, кого он считал никчемными бумагомарателями. Другой серьезной проблемой, указывал Байракдар Мустафа, является дезертирство, в особенности среди солдат из Анатолии.

Как и многие недовольные провинциалы до него, Мустафа-паша изъявил желание лично засвидетельствовать свое почтение султану. Даже если бы великий визирь и хотел этому воспрепятствовать, он не смог бы ничего сделать. Поэтому он написал письмо одному из ближайших доверенных лиц султана Мустафы, черному евнуху, в котором поведал о намерениях Байракдара Мустафы, но эти намерения уже стали свершившимся фактом. Пытаясь каким-либо способом задержать прибытие Байракдара Мустафы в Стамбул, шейхульислам Атаулла-эфенди и заместитель великого визиря предложили султану написать великому визирю письмо с напоминанием о том, какие традиционные обряды следует соблюдать, когда священное знамя вместе с армией возвращается в Стамбул. Независимо от своих личных мнений, они твердо решили не провоцировать конфронтацию, единственным результатом которой стало бы кровопролитие. Из ответа великому визирю стало ясно, что Байракдар Мустафа получил от султана разрешение вернуться в город.

Как раз когда Байракдар Мустафа подходил к Стамбулу, был пойман и убит Кабакчи Мустафа (неясно, кто отдал приказ его казнить: то ли Байракдар Мустафа, то ли султан Мустафа). 19 июля 1808 года шейхульислам и заместитель великого визиря вместе со свитой выехали из Стамбула, чтобы сыграть свою роль в церемонии приема священного знамени у возвращающейся армии. Султан Мустафа направился к традиционному месту проведения церемонии, расположенному западнее Стамбула, неподалеку от плаца Дауд-паши, и официально принял знамя от великого визиря Челеби Мустафа-паши. Передав его знаменосцу, он вернулся во дворец, прежде чем там появился Челеби Мустафа. Хотя Байракдар Мустафа тоже прибыл к этому месту, он оставался в своем шатре и не наблюдал за ходом церемонии.

Несмотря на задержку, случившуюся благодаря церемонии приема священного знамени у возвращавшейся армии, султану и его советникам все же не хватило времени выработать план противостояния Байракдару Мустафе-паше. Спустя два дня Байракдар Мустафа вошел в город, жители которого с замиранием сердца ожидали, что же произойдет. Сначала он направился в канцелярию великого визиря и там отстранил от должности Челеби Мустафа-пашу за то, что он нарушил пакт, который они заключили в Эдирне с целью восстановления на троне султана Селима. Байракдар Мустафа все время умело использовал Челеби Мустафу в своих целях, и в конце концов он его перехитрил. По приказу Байракдара Мустафы шейхульислам Атуалла-эфенди и другие священнослужители высокого сана были смещены и отправлены в ссылку. Затем Байракдар Мустафа направился со своими солдатами во дворец и потребовал предъявить бывшего султана. Придворные султана Мустафы хорошо понимали, чем это может закончиться, и сообщили своему владыке то, о чем он уже знал: пока Селим жив, его собственное положение будет шатким. Желая заставить Селима предстать перед султаном Мустафой, его люди проникли в покои смещенного султана, и, когда тот отказался выйти, они его убили. Войдя во дворец, Байракдар Мустафа понял, что он опоздал. Он спросил нового шейхульислама, можно ли по-прежнему считать законным правителем султана Мустафу, который является убийцей невинного. Получив вполне предсказуемый ответ, он привел брата Мустафы, находившегося в своих покоях Махмуда. Байракдар Мустафа и все высшие государственные деятели принесли клятву верности новому султану, Махмуду II, который предложил Байракдару Мустафе забрать у Челеби Мустафы-паши должностную печать великого визиря. После некоторых колебаний тот согласился принять награду. Чиновников, которые несли ответственность за убийство Селима, казнили, а их головы выставили у наружных ворот дворца, причем у каждой из этих голов находилась табличка, уведомляющая о том, что это «вероотступники и государственные изменники, посмевшие замучить султана Селима». Еще одной жертвой восхождения Байракдара Мустафы стал Тайяр Махмуд-паша. Его стремительный взлет во время правления Мустафы оказался непродолжительным. Султан Мустафа отправил его в ссылку во Фракию, но вскоре назначил комендантом крепости Варна, расположенной на берегу Черного моря, южнее Дуная. Его казнили после того, как султан был низвергнут.

Всех удивило внезапное смещение Мустафы IV и восхождение на трон двадцатитрехлетнего принца Махмуда, который стал султаном 28 июля 1808 года. Он не располагал естественными союзниками и был лишь пешкой в руках Байракдара Мустафа-паши, который прибыл в Стамбул, чтобы вновь сделать Селима султаном. Через два месяца после того, как Махмуд вступил на престол, Байракдар Мустафа председательствовал на необычном собрании, участниками которого стали члены правительства, в том числе командиры султанских полков и шейхульислам, а также некоторые из влиятельных провинциальных аристократов, каким некогда был и сам Байракдар Мустафа. Всего на этом собрании присутствовало 25 человек.

Соглашение, достигнутое в результате обсуждений, состояло из семи пунктов, которые накладывали на участников собрания ряд обязательств. Они заверили в своей преданности новому султану и признали великого визиря Байракдара Мустафа-пашу его представителем, которому они обещали повиноваться до тех пор, пока он действует по справедливости. Они предложили подавлять янычарские и прочие беспорядки в Стамбуле, согласились обеспечивать армию войсками, а также удовлетворять финансовые потребности государства. Участники собрания дали зарок решать все вопросы по справедливости и, предоставив гарантии того, что их отсутствующие товарищи будут соблюдать эти обязательства, поклялись, что в противном случае они будут действовать против них. В качестве компенсации за эти торжественные обещания аристократы вознаградили себя вечным правом передавать по наследству свои владения. Это было явной попыткой оформить независимость от Стамбула, за которую они так упорно боролись. Все это было представлено султану Махмуду как свершившийся факт. Лишь четверо из двадцати пяти человек, подписавших это соглашение, были правителями провинций, теми, кто считался частью системы государственного управления и распределения власти. Другие были чиновниками центрального аппарата. Махмуд был не в силах оказывать им сопротивление. Империя все еще находилась в состоянии войны с Россией, а политики, которые могли оказать ему поддержку в борьбе с аристократами, сами подписали данное соглашение. Поэтому ему оставалось лишь поставить собственную подпись под этим документом. Подлинник скрепленного подписями соглашения не сохранился, и похоже на то, что султан Махмуд уничтожил его, как только ему представилась такая возможность.

Содержание этого документа сохранилось только в работах историков того времени. Двое из четырех подписавших соглашение провинциальных правителей были представителями династий Кеббарзаде (Чапаногуллары) и Караосманогуллары, и оба были сторонниками предложенного Селимом «нового порядка». Среди тех правителей, подписи которых отсутствовали, был Тепеделени Али-паша из Янины, который долго выступал в качестве противника центральной власти и не одобрил предложенных Байракдаром Мустафа-пашой условий их будущих взаимоотношений с султаном и друг с другом. Но это соглашение так и не вступило в действие. Не прошло и нескольких недель, как 15 ноября Байракдар Мустафа был убит во время кровопролитного мятежа янычар, который был поднят в ответ на его планы создания нового рода войск и одновременной реорганизации корпуса янычар, предполагавшей сокращение их привилегий. Попытки янычар добиться реставрации Мустафы IV оказались безрезультатными: Махмуд убил соперника, когда янычары направились во дворец после того, как подожгли особняки ведущих политических деятелей. Таким образом, Махмуд остался единственным представителем мужского пола из всех членов османской династии.

Стамбул снова стал ареной кровопролитной борьбы, и даже после гибели Байракдара Мустафа-паши потребовалось несколько дней, чтобы, предприняв решительные действия, взять янычар под контроль. Нападению подверглась даже мечеть Айя София, а дворец был лишен водоснабжения. Едва способные себя сдерживать, преданные Махмуду войска повсюду преследовали взбунтовавшихся янычар. Сообщалось, что всего во время этих событий погибло пять тысяч янычар и шестьсот верных султану военнослужащих. Стоявшие в бухте Золотой Рог военные корабли обстреляли казармы янычар, что вызвало значительные разрушения, а возникшие пожары уничтожили обширные районы города. Ценой подчинения янычар стал роспуск новых воинских подразделений, сформированных Байракдаром Мустафой как явное подобие созданных Селимом войск «нового порядка» и убийство тех близких сподвижников Байракдара Мустафы, которых удалось найти. Многих других отправили в ссылку. Несмотря на значительные потери, корпус янычар все же уцелел: его ликвидация, считавшаяся главным событием царствования Махмуда, была предпринята только в 1826 году. Но проведенные перед этим реформы законодательства и бюрократического аппарата, логическим результатом и продолжением которых стала так называемая танзимат, или «реорганизация» османской общественной жизни, произвели гораздо более глубокое воздействие, чем реформы Селима III, которые главным образом были направлены на улучшение боеспособности вооруженных сил Османской империи.

Частичное принятие вооружений и методов военной подготовки неверных, которое имело место в начале правления Селима III и до него, само по себе не помогло туркам одержать победы, которые им были так нужны. Более радикальные новшества «нового порядка», которые сам Селим рассматривал как первый шаг в направлении создания современной, дисциплинированной армии, так и не были введены, поскольку они покушались на самые основы национального самосознания турок. Одной из таких основ было представление о том, что армия, и в особенности янычары, имеют решающее значение для дальнейшего существования государства, поскольку на протяжении столетий военные были тем инструментом, который превращал разобщенные и несопоставимые друг с другом территории в единое суннитское целое. Создание новых, параллельных вооруженных сил, которые бы пользовались большей благосклонностью, чем традиционные гвардейцы османского государства, угрожало лишить их привилегированного положения в обществе и принизить ту важную роль, которую играли эти многочисленные и строптивые войска, а также ополченцы, стремившиеся разделить с ними престиж и награды. Их неприязнь к реформам Селима усугублялась их неспособностью зарабатывать на жизнь, поскольку имевший место в тот период экономический спад оказал на них такое же глубокое воздействие, как и на все остальное население.

Нет ничего удивительного в том, что лишь меньшая часть высокопоставленных политиков и власть предержащих скорее поддержала, чем воспротивилась попыткам Селима провести реформы. Вполне очевидно, что западные вооружения были полезным инструментом достижения особых целей, которые преследовали и турки, и их соперники. И все же существовало мнение, которое один анонимный комментатор выразил незадолго до окончания русско-турецкой войны 1768–1774 годов. Тогда он усомнился в том, что туркам следует использовать западные методы ведения войны, ведь сами неверные всегда утверждали, что именно религиозный пыл делает турок непобедимыми. Однако даже среди тех, кто хотел воспользоваться достижениями научно-технического прогресса, которые считались полезными, лишь немногие были готовы поддержать культурные преобразования, без которых были невозможны технические заимствования. Для того чтобы реформы оказались успешными, нужно было наличие соответствующих стимулов внутри османского общества (или хотя бы видимость наличия таковых), поскольку в противном случае эти реформы вряд ли могли найти понимание за пределами узкого круга государственных деятелей и интеллектуалов. На протяжении XVIII столетия концепция «победоносного расширения рубежей империи» постепенно уступала место концепции «благоденствия религии и государства», которая являлась более реалистичной доктриной. К исходу столетия дипломатия и ведение войны в Османской империи, как и в Европе, были в значительной степени прерогативой государственных чиновников. Изменения в системе административного управления и в сфере культурных традиций сделали еще более очевидной ненужность таких устаревших институтов, как корпус янычар.

В то время литераторы, которые сочувствовали реформам, ставили себе целью дать рационалистическое объяснение тем переменам, которые имели место в системе государственного управления и в обществе, и представить эти изменения вне исламского контекста. Мысль о том, что под благоденствием религии и государства скорее можно (а зачастую и дблжно) понимать мир, а не войну, не сразу получила широкое признание, и в этот переходный период отвергалась многими представителями правящих кругов, а также теми, кто держал под контролем средства принуждения. Лишь немногие получали материальные выгоды от введения новшеств, а предпринятые Селимом усилия чрезмерно ускорили проведение реформ, которые зашли слишком далеко: весьма размытой стала граница между допустимыми и недопустимыми нововведениями. За последние сто лет центральное правительство ослабило свое административное и финансовое влияние, делая это ради того, чтобы, во-первых, изыскать деньги, необходимые для пополнения казны, и во-вторых, увеличить численность тех, кто был заинтересован в сохранении империи. Для внутренней политики это имело самые непредсказуемые последствия. В некоторых случаях передача власти местным правителям была необходима для того, чтобы они сохранили свою верность государству, но на периферии империи и там, где это сопровождалось вмешательством великих держав или было следствием такого вмешательства, складывалась тенденция к децентрализации. Было слишком много несовместимых друг с другом интересов, которые Селиму приходилось удовлетворять. То, что он лишился своего законного права на трон, можно объяснить тем, что он ошибочно оценивал пределы имевшихся у него возможности.

К лету 1808 года Османская империя была поражена болезнью под названием «Западный вопрос», которая в конечном счете и привела ее к гибели: великие державы уже не принимали в расчет никакие доводы в пользу уважения системы равновесия сил, в рамках которой начиная с XVII века строились межгосударственные отношения. Вместо этого они дали волю своему всепоглощающему соперничеству, которое в значительной степени затронуло владения Османской империи. Новая стратегическая конфигурация эпохи Наполеоновских войн означала, что принципы, лежавшие в основе особых отношений Османской империи с Францией, больше можно было не принимать в расчет. В результате французского вторжения 1798 года узы, которые связывали Египет со Стамбулом, стали еще менее прочными, и теперь Франция уже не желала обсуждать с Россией возможность раздела владений султана. Между тем продолжалась русско-турецкая война, которая началась в 1806 году. Попытки турок вести переговоры о мирном урегулировании оказались безуспешными, и статус Молдавии и Валахии оставался спорным вопросом. Продолжалось и сербское восстание. Некоторое затишье наступило, когда русский царь Александр пытался достичь временного соглашения с Наполеоном и найти с ним общее понимание того, как может в будущем выглядеть Европа и Османская империя. Однако когда оба императора пришли к взаимному пониманию, оказалось, что у каждого из них есть собственные стратегические интересы, которые мешают реальным взаимоотношениям. Поэтому Тильзитский мир фактически создал больше проблем, чем решил. Тем не менее потепление отношений между Францией и Россией позволило России надеяться на то, что она обрела союзника, который поддержит ее территориальные претензии на эти княжества.

Британия также стала проводить собственную политику на Ближнем Востоке, хотя тогда еще малоэффективную. Отношения с Францией, Россией и Австрией были для нее гораздо важнее, чем отношения с Османской империей, а «странная война» 1807 года (поводом к началу которой стала демонстрация британской военно-морской мощи в непосредственной близости от Стамбула, проведенная в знак протеста против доминирующего дипломатического влияния французского посла; эти трения были урегулированы военной экспедицией, предпринятой с целью предотвращения возврата французов в Египет) закончилась тем, что в январе 1809 года был заключен мир между Британией и Османской империей. К 1808 году Россия оккупировала Молдавию и значительную часть Валахии, а в 1810 году русская армия форсировала Дунай и наступала на юг, захватывая крепости, которые имели важное значение для безопасности Османской империи. К исходу 1811 года султан Махмуд испытывал желание заключить мир. Россия, которой угрожало вторжение Наполеона, согласилась заключить мирное соглашение, и по условиям Бухарестского договора 1812 года из всех территорий княжеств, на которые она претендовала, получила только Бессарабию (часть Молдавии, находившуюся между реками Днестр и Прут) и те территории, которые она к тому времени захватила на Кавказе и которые были причиной постоянных конфликтов с турками. Как это уже было в XVIII веке, туркам пришлось взять на себя обязательство выплачивать русским репарации, и хотя первую из трех выплат удалось отсрочить на неопределенное время, вторую и третью можно было осуществить только с помощью кредитов под высокие проценты, которые были получены благодаря посредничеству отечественных и зарубежных финансистов.

Усиление влияния России на Балканах являлось отражением ее наступления на мусульманские государства Кавказа, где османские султаны лишились авторитета по причине своего нежелания или неспособности защитить своих единоверцев от русской агрессии. В арабских провинциях в результате проблем, возникших с мусульманами, а не с христианами (что нанесло непоправимый ущерб образу султана как защитника святых мест), Мекка и Медина больше не принадлежали Османской империи. Египет находился под контролем губернатора (Мехмеда Али-паши), который превращал эту провинцию в свое личное владение и собирался навсегда изменить отношения со Стамбулом. Турки испытывали ощущение, что они находятся в осаде и что их империя не более чем пешка в руках политиков великих держав. Испытывая страдания, как и другие жертвы великодержавного экспансионизма (например, польско-литовская Речь Посполитая, Швеция, Венгрия и Венеция), они давали убежище таким же, как они сами, страдальцам: поляки, испытавшие на себе последствия третьего раздела Речи Посполитой, осуществленного Россией, Австрией и Пруссией в 1795 году, стали лишь первыми иммигрантами, которые пошли по стопам шведского короля Карла XII, изгнанного русскими и нашедшего убежище в Тигине в 1709 году, а также трансильванский князь Франциск Ракоши, родину которого в 1710 году аннексировали Габсбурги.

Мир с Россией имел значение для сербов, которые вели борьбу с Османской империей. Как и дунайские княжества, Сербия получила некоторую передышку, пока шла дискуссия между Россией и Францией, но в 1809 году османская армия вернула значительную часть территории. Судьбу повстанцев решали внешние обстоятельства, так как для России, которой грозила война с Наполеоном, Сербия отошла на второй план. Бухарестский договор урегулировал ситуацию в Сербии, дав туркам право вновь оккупировать эту территорию взамен на уступку сербам в виде предоставления им права на самоуправление. Но сопротивление продолжалось, и только со временем его удалось подавить. Одной из причин столь длительного сопротивления было нежелание местных турецких аристократов сотрудничать со Стамбулом. Осенью 1813 года Белград снова был взят турками, но они не сумели умиротворить сербов: осенью 1815 года вспыхнуло новое восстание, вызванное жесткими действиями османского губернатора Белграда.