Текст книги "Волшебство любви"

Глава 24

Эдвард отвез ее к себе домой. Франческа не проронила ни слова всю обратную дорогу. Горе подкосило ее, лишило сил. Она упала духом. Всю дорогу он обнимал ее, старался поддержать, как мог, не произнося ненужных слов. Не было таких слов, которые могли бы унять боль от того, что сказала ей Джорджиана. Не в его силах подсластить горечь ее поражения. И потому он просто держал Франческу в объятиях, пока та беззвучно проливала слезы. И он чувствовал ее боль как свою. Он знал по себе, что чувствуешь, когда теряешь все, что составляло смысл твоей жизни.

На Беркли-сквер Эдвард помог ей выйти из экипажа и повел к себе. Он сделал вид, что не заметил потрясенного взгляда дворецкого, и повел Франческу наверх, в свои личные апартаменты. Здесь было ее место, и он действительно хотел, чтобы она осталась тут навсегда. Он пришел к пониманию этой очевидной истины.

Она, похоже, успела отчасти прийти в себя, когда он позвал горничную и принялся отдавать ей распоряжения.

– Мне правда надо ехать домой, – сказала Франческа, смахнув слезы.

– Останься, – сказал он и привлек ее к себе.

Он прижался губами к ее лбу, и плечи ее поднялись и опустились в тяжком вздохе.

– Она меня отвергла, – шепотом сказала Франческа. – Она захотела остаться с Эллен и Персевалем…

– Джорджиана всего лишь ребенок, – напомнил ей Эдвард. – Я знаю, что тебе неприятно об этом думать, но Эллен – единственная мать, которую она знала. И, по правде говоря, она не показалась мне ни жестокой, ни безразличной.

– Нет, – с трудом выдавила из себя Франческа. – Но и я не была бы с ней ни жестокой, ни безразличной! Если бы Джорджиана прожила этот год со мной, она бы меня любила так же сильно. Я потеряла ее, потому что слишком осторожничала, я допустила непозволительную мягкотелость. Я должна была потребовать, чтобы Эллен отдала мне ее, когда умер Джон. Мне надо было приставить пистолет к виску этого трусливого мистера Кендалла и заставить его наконец заняться своими прямыми обязанностями. Мне надо было… Я должна была забрать Джорджиану, даже если для этого пришлось бы пристрелить Персеваля! – Она пыталась вывернуться, но Эдвард крепко ее держал. – Я такая дура!

Он крепко держал ее за плечи, как бы она ни пыталась вырваться.

– Франческа, послушай меня. Не вини себя ни в чем. Ты предложила забрать ее, когда Хейвуд умер, и Эллен отказала. Ты правда считаешь, что было бы лучше, если бы ты размахивала пистолетом?

– Мне все равно! – воскликнула она в истерике.

– Нет, тебе не все равно, – возразил он. – Ты бы не хотела провести всю жизнь, скрываясь от правосудия. Ты бы получила Джорджиану, но какую цену пришлось бы заплатить тебе – и ей? Сказала бы тебе Джорджиана спасибо за то, что ты лишила ее всего, что было ей привычно и знакомо? Хотела бы твоя сестра, чтобы ты так растила ее ребенка?

– Она бы не хотела, чтобы Джорджиана была нянькой у детей Эллен!

– Ты хочешь сказать, у своих сводных братьев? – Он приподнял бровь. – Сделай над собой усилие, и ты увидишь, что все не так трагично, как тебе это сейчас представляется. Она счастлива, и о ней хорошо заботятся. Эллен ее любит, и она пообещала, что не станет препятствовать вашему с Джорджианой общению. Ты можешь навещать ее хоть каждый день! Со временем, когда Джорджиана подрастет, она, возможно, и решит переехать к тебе. Для нее не самое худшее, если она вырастет неизбалованной.

Франческа хмуро уставилась на него. Глаза у нее покраснели, и лицо опухло, но она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел.

– Ты всегда прав, и это меня бесит!

– Бесит, говоришь? – Он схватил ее и поднял на руки. – Тебе станет лучше, если я скажу, что предпочел бы оказаться неправым?

– Нет. – Она обвила его шею руками и положила голову ему на плечо. – Опусти меня.

– Как пожелаешь. – Он пронес ее через комнату, опустил на свою кровать и снял сюртук.

Франческа повернулась на бок, к нему спиной, и Эдвард лег рядом. Он обнял ее одной рукой и придвинул ее к себе. Она прижалась спиной к его груди.

– Мне жаль, родная, – прошептал он.

Она взяла его за руку, и он переплел пальцы с ее пальцами.

– Спасибо, – еле слышно произнесла Франческа. – За все.

– Хотел бы я все изменить, да только не могу.

Франческа вздохнула. Она казалась такой маленькой, такой слабой, словно вся жизненная энергия вытекла из нее.

– Никто не может. Наверное, я могла бы забрать девочку силой, но слушать, как она плачет и умоляет вернуть ее Эллен, я бы не смогла.

– Я знаю, – сказал он.

– Я не смогла бы пережить того, что делаю ее несчастной, заставив ее жить со мной, – продолжала Франческа. – Я бы не перенесла, если бы она меня возненавидела.

– Она не возненавидела бы тебя.

– Могла бы.

Он долго держал ее в объятиях, пока мышцы ее не расслабились и дыхание не стало ровным. Она уснула, а Эдвард продолжал лежать рядом, обнимая ее. Он готов был вот так обнимать ее вечно.

Не так планировал он провести этот день. Вчера, лежа без сна в кровати Франчески, он долго и упорно думал о том, что он скажет ей и что будет делать в Гринвиче. Он попросил ее поехать с ним по наитию, но как только она сказала «да, конечно», словно и сомнений быть не могло в том, что она поедет с ним, в голову ему пришла мысль о том, что он должен сделать ей предложение. Тогда ему казалось, что это лучшее время для такого шага. С одной стороны, он ожидал, что в скором времени Джорджиана переедет жить к Франческе и его участие будет ей необходимо как никогда. С другой стороны, он уже не мыслил своей жизни без Франчески. Он хотел засыпать с ней каждую ночь, делить с ней завтрак каждое утро и иметь возможность прикасаться к ней в любое время, когда он того захочет.

Эдвард был даже слегка потрясен тем, как быстро эта мысль пустила корни в его сознании. Предложение Луизе он сделал лишь после обстоятельной беседы с ее отцом и тщательного анализа финансовой стороны вопроса – имущественного состояния Холстонов, родословной Луизы и совместимости их с Луизой характеров. Решение далось ему нелегко и было результатом долгих и непростых раздумий. Он тщательно взвешивал все «за» и «против». С Франческой же он совсем не думал о минусах – о ее сомнительном происхождении, о разнице в их социальном статусе, о весьма непродолжительном сроке их знакомства, о явном несходстве характеров. Для него существовали только плюсы, вернее, один плюс – а именно непередаваемое чувство полета, ощущение счастья, которое дарило ему ее присутствие. Она заставляла его смеяться, она заставляла его желать ее неистово. Когда-то он пытался убедить себя в том, что в нем говорила лишь похоть, но сейчас он знал, что это не так. Эдвард, который до сих пор думал, что любовь подобна капризному растению, которому требуется уход и соответствующая почва, обнаружил, что любовь может быть чем-то совершенно неуправляемым, необузданным, яростным, и растет она там, где хочет, и расцветает тогда, когда должна бы умереть, даже когда он сам пытается ее задушить и затоптать.

Он лежал, прислушиваясь к тихому, ровному дыханию Франчески, зная, что она создана для него, одобряет его выбор общество или нет. Будь он лордом Эдвардом де Лейси, братом герцога Дарема, или просто Эдвардом де Лейси, без гроша за душой, – она была его женщиной. И пока она будет с ним, весь мир пусть катится к черту.

Франческа проснулась через несколько часов. Она не отдавала себе отчета в том, что смертельно устала, пока Эдвард не уложил ее на кровать и не лег рядом, обнимая ее. Но как только он это сделал, она почувствовала такое изнеможение, что почти сразу провалилась в забытье.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где она находится. Небо за окнами было цвета индиго, и комната погрузилась в сумерки. Франческа приподнялась, окинула взглядом роскошный балдахин, величественный мраморный камин, элегантную мебель и украшения. Она никогда прежде не видела такой большой спальни.

Соскользнув с толстого мягкого матраса, она увидела Эдварда. Он сидел за широким письменным столом на другом конце комнаты, возле окна. Услышав шорох со стороны кровати, он поднял голову и опустил на стол документ, который читал до этого.

– Как ты себя чувствуешь?

Она улыбнулась немного виновато и подошла к нему.

– Лучше. И хуже.

Он с пониманием улыбнулся, встал и взял ее за руку.

– Надо думать.

Франческа прикусила губу – наступила неловкая пауза. По крайней мере она ощущала себя неловко. Эдвард идеально вписывался в эту роскошную обстановку. Он был плоть от плоти того мира, который олицетворял этот дом, эта роскошь. А вот она, в своем помятом костюме для верховой езды, с опухшими глазами и волосами, которые выглядели сейчас просто ужасно, была здесь чужой.

– Мне надо ехать, – сказала она. – Миссис Дженкинс будет волноваться.

– Я отправил к ней посыльного с запиской, сообщив, что ты здесь.

– Спасибо.

– Ты проголодалась? – спросил Эдвард. – Я могу послать за ужином.

Сегодня она успела лишь позавтракать, но все равно покачала головой:

– Я… Мне действительно надо ехать домой.

Эдвард приподнял ее лицо.

– Зачем?

Она знала, что ей будет больно возвращаться в дом, где все было готово к приезду Джорджианы. Комната с игрушками и кроваткой.

– Я и так злоупотребила твоей добротой. Я уверена, что этот день прошел совсем не так, как ты планировал…

– Я готов строить новые планы и сделаю это с удовольствием. – Эдвард погладил ее по щеке, погрузил пальцы в волосы. Франческа качнулась ему навстречу, не в силах противостоять магии его прикосновений. – Здесь есть большая ванна, – сказал он, покрывая поцелуями ее лоб. Он провел рукой по ее волосам как гребнем, пропуская пряди сквозь пальцы. Он вытаскивал шпильки – только сейчас она это осознала. – Примем ее вместе.

Как всегда, она не находила сил ему отказать. Эдвард, если хотел того, мог убедить ее сделать все, что угодно. Ванная комната находилась по другую сторону от его гардеробной. Должно быть, он замыслил это купание еще до того, как она проснулась, и отдал слугам соответствующие распоряжения, потому что глубокую медную ванну наполнили доверху в считанные минуты. Слуги неслышно выскользнули за дверь, и они остались наедине друг с другом.

– Я никогда прежде не принимала ванну с мужчиной, – сказала Франческа.

Эдвард уже расстегивал ее жакет. От пара волосы ее закрутились мелкими завитками, и она сняла корсаж со вздохом облегчения.

Эдвард не сводил с нее глаз, снимая сначала шейный платок, а потом жилет.

– Я приложу все старания, чтобы тебе это купание запомнилось надолго.

Она заставила себя улыбнуться. Он хотел стереть из ее памяти воспоминание о том, как Джорджиана ее отвергла. Она была уверена, что именно по этой причине Эдвард захотел оставить ее у себя, несмотря на недвусмысленный голодный блеск в его глазах, который появился, когда он начал ее раздевать. И действительно, она и сама не придумала бы лучшего способа отвлечься от меланхолии, чем в объятиях Эдварда. Пусть страсть подарит им счастливое забытье.

Он любил ее в ванне, заставив дважды испытать оргазм до того, как остудилась вода. Затем он отнес ее обратно в постель, где перецеловал ее всю, от макушки до пяток. И он добился своего – мыслей в голове Франчески никаких не осталось. Но состояние прострации рано или поздно должно было закончиться. Реальность вернулась, и Франческа вздохнула:

– Знаешь, мне действительно пора домой.

– Господи, зачем? – Он целовал ее шею, и она в блаженной истоме не противилась его поцелуям.

– Я здесь чужая… даже если ты так добр ко мне…

Эдвард вскинул голову.

– Почему ты считаешь, что ты тут чужая?

Она слегка покраснела.

– Что сказал бы твой брат, если бы узнал, что ты привел в его дом любовницу?

Эдвард усмехнулся. Чарли едва ли почувствовал бы себя оскорбленным, если бы застал в доме женщину любой степени обнаженности. Чарли, который, вероятнее всего, отметит новоселье в этом доме грандиозной оргией. Эдвард покачал головой и рассмеялся.

– Если бы ты только знала! – сказал он, по-прежнему ухмыляясь. Франческа покраснела и отвернулась. – Это всего лишь дом, – добавил он, вдруг осознав со всей очевидностью, что это действительно всего лишь дом, пусть красивый, элегантный, но не больше, чем здание из камня и дерева. И сам он, если честно, не особенно его любил. Решив стоять насмерть, отстаивая права на этот дом, ему не мешало бы прежде подумать, что он мог быть так же счастлив, а возможно, даже счастливее, в любом другом доме. Но при условии, что они будут жить вместе с Франческой. – Это всего лишь дом, – повторил он. – И Чарли был бы последним, кто отказал бы тебе от дома. Как только ты познакомишься с ним, ты поймешь, о чем я говорю.

– Всего лишь потому, что он, возможно, понимает…

– Ты тут не чужая – это я говорю со всей определенностью. – Эдвард провел ладонью по изгибу ее бедра и ноги. – Твое место здесь, со мной.

Франческа довольно долго смотрела на него молча. На лицо ее словно легла тень.

– Доверься мне, – сказал Эдвард. – Не уезжай сегодня домой. Я хочу, чтобы ты осталась.

В ее доме все напоминало ей о Джорджиане и планах, которые она строила относительно племянницы. Эдвард не видел причин, по каким ей следовало бы возвращаться туда, где горькое разочарование сегодняшнего дня навалится на нее всей своей тяжестью.

– Ладно, – сказала Франческа, еще немного помолчав. – Только на эту ночь.

В дверь тихо постучали. Эдвард проигнорировал стук, но несколько минут спустя в дверь постучали вновь. Он вздохнул и потянулся за брюками.

– Я сейчас вернусь… В чем дело? – раздраженно бросил он Блэкбриджу, открыв дверь.

– Прошу прощения, сэр, – громким шепотом ответил дворецкий, – но приехал его светлость. Он желает вас видеть.

Эдвард лишь через пару секунд сообразил, что Блэкбридж говорит о брате, а не об отце. Отчего-то мысль о том, что Чарли – герцог, даже если титул могли у него отобрать, заставила Эдварда усмехнуться.

– Хорошо. Я сейчас же с ним встречусь.

Блэкбридж поклонился, когда Эдвард закрыл дверь. Он вернулся к Франческе.

– Мне надо поговорить с братом. Не стоит заставлять его ждать – уйти он все равно не уйдет, так лучше покончить с этим поскорее.

– Разумеется. – Франческа накинула на себя его халат и завернулась в него. Ее медные волосы ярко сияли на фоне темно-синего бархата. – Мне надо отправить миссис Дженкинс записку, чтобы она не волновалась.

– Конечно. Бумага во втором ящике стола снизу. – Эдвард привлек ее к себе и еще раз поцеловал. – Этот халат тебе к лицу.

– Иди, твой брат ждет, – сказала она и при этом прогнулась ему навстречу.

– Ну и черт с ним. – Эдвард снова ее поцеловал, страстно и жадно. Он едва не попросил ее выйти за него замуж прямо сейчас, но тогда бы ему было еще труднее ее покинуть. Ему казалось, что получится довольно грубо, если он сделает ей предложение и тут же уйдет разговаривать с братом. – Я скоро вернусь, – пообещал он, потянувшись за рубашкой.

– Я буду здесь, – ответила Франческа, едва заметно улыбнувшись.

Чарлз ждал его в библиотеке. Он что-то искал в ящиках шкафа. Увидев Эдварда, Чарли на мгновение отвлекся от поисков.

– Где отец держал свой табак? – недовольно пробурчал Чарли. – Нигде не могу найти…

– Понятия не имею, где отец держал табак. И он не заходил сюда последние три года.

Чарли удивленно моргнул.

– Правда? Так долго? Ну что же, полагаю, он его выкурил. – С явной неохотой Чарли стал задвигать ящики.

– Зачем ты здесь?

Чарли не навещал его ни разу с тех пор, как Эдвард приехал в Лондон, а сейчас старший брат нервно вышагивал по комнате, сердитый и раздраженный.

– Как продвигаются дела с солиситором? – ответил Чарли вопросом на вопрос.

– Мы застряли в трясине правил парламентской процедуры, – ответил Эдвард несколько удивленно. Впервые за все время, прошедшее со смерти отца, Чарли проявил интерес к ходу дела. – Уиттерс подготовил петицию в парламент с предъявлением иска на законность нашего рождения и, следовательно, твоих прав на титул. На мой взгляд, петиция составлена грамотно и обоснованно. Твоя петиция представлена в министерство внутренних дел вчера. Уиттерс прислал мне об этом записку.

– Превосходно! – Чарли, похоже, действительно обрадовался этой новости. Он усмехнулся и похлопал Эдварда по плечу. – Молодец! Я знал, что мне не о чем беспокоиться, когда дело в твоих руках.

– Но все может пойти прахом, если окажется, что Дороти Коуп жива и здорова, или даже мертва, но лежит в могиле не более тридцати лет, – продолжил Эдвард так, словно не слышал брата. – В этом случае Уиттерс не в силах ничего изменить, хотя я дал ему указания стоять насмерть. Он также не в силах помешать Августусу подать собственный иск на право обладания титулом, и один Господь знает, что произойдет в этом случае, несмотря на то что я уже дал Уиттерсу указания подготовить основательные контраргументы по каждому пункту возможного иска Августуса.

Чарли помрачнел.

– Тогда, черт возьми, что нам делать? Что ты делал все это время?

– Гораздо больше того, что делал ты, – сказал Эдвард. – А теперь я умываю руки.

– Умываешь руки? – Чарли нахмурился. – Что ты хочешь этим сказать?

Эдвард ответил не сразу:

– Это твоя битва. Твой титул. Твои права поставлены на кон. Не мои.

– Не твои? – эхом откликнулся Чарли. – Ты сошел с ума! Ты теряешь почти столько же, сколько и я!

– Если ты не желаешь сражаться за то, чем дорожишь, значит, ты этим не дорожишь, – сказал Эдвард. – Я не герцог, Чарли. Герцог – ты, или ты должен им быть. Если хочешь удержать Дарем, сам за него и сражайся.

– Мы все будем нищими ничтожествами! – воскликнул Чарли. – Ты сошел с ума… Здесь замешана женщина?

Эдвард криво усмехнулся:

– Не по этим причинам, по которым ты думаешь, но да, я умываю руки из-за нее. И ради тебя, – добавил Эдвард, когда брат открыл рот, чтобы что-то возразить. – Я тебе не нужен, чтобы вести этот бой. Я помогу тебе всем, чем смогу, но сейчас у меня есть другие дела, которые требуют моего внимания.

Чарли по-прежнему раздраженно хмурился.

– Ну, полагаю, кому-кому, но мне не следует сокрушаться из-за того, что ты решил немного побаловать себя женскими прелестями. Но это так на тебя не похоже, Нед! Совсем на тебя не похоже!

– Я знаю… – Эдвард не мог удержаться от ухмылки, что тоже было совсем на него не похоже. – Я пришлю тебе копии моей переписки с Уиттерсом утром, чтобы ты мог продолжить ее дальше без меня.

– Что? О, черт, ты этого не сделаешь! – Чарлз выглядел как громом пораженный. – Эдвард, одумайся! Я понятия не имею, как вести официальную переписку и вообще как работать с документами! Ты мог бы по крайней мере эту часть работы оставить за собой!

Эдвард демонстративно неспешно обвел взглядом комнату.

– Тогда, полагаю, нам пора паковать вещи. – Эдвард не дал Чарли возразить. – Ты знаешь, что отец именно такой реакции от тебя и ожидал? Он так отчаянно призывал тебя к себе перед смертью, потому что предвидел, что ты сломаешься. – Чарли злобно уставился на брата, но Эдвард лишь плечами пожал: – Однако я знаю тебя лучше, чем он. Ты полжизни положил на то, чтобы доказать ему, что он в тебе ошибался, так отчего ты сейчас пасуешь? Думаю, ты поймешь, как действовать, едва настроишься на решение проблемы, вместо того чтобы прятаться от нее.

Если бы можно было убить взглядом, то Эдвард был бы уже мертв. Но не злоба, а упрямая решимость, которую увидел он в глазах Чарли, заставила его улыбнуться удовлетворенно. Эдвард чувствовал, что добился своего. Он повернулся и пошел к двери. Когда Эдвард уже взялся за ручку, Чарли его окликнул:

– Ты бессердечный манипулятор.

– Думаю, это одно из моих главных достоинств.

– Правильно думаешь, – проворчал Чарли, прошел через комнату и вышел за дверь, которую открыл Эдвард. – Надеюсь, эта женщина того стоит.

– Она стоит гораздо больше всего этого, – ответил Эдвард.

Глава 25

Эдвард возвращался наверх с гулко бьющимся сердцем. Он должен опуститься перед ней на одно колено, чтобы она осознала, что у него самые серьезные намерения. Машинально он принялся перечислять аргументы в пользу их брака – так, на всякий случай. Вдруг Франческа станет возражать? Он не привык получать отказы и в этих конкретных обстоятельствах готов был сделать все, чтобы ее убедить. Никогда еще он не был так уверен в том, что поступает правильно. Удивительно, но тот факт, что он только что передал все полномочия по отстаиванию прав на титул герцога Дарема старшему брату, не только не вызывал в нем внутреннего протеста, но и каких-либо сомнений в правомерности своего поступка. Скоро, очень скоро Франческа станет его невестой.

Открыв дверь, Эдвард увидел ее: она стояла у его письменного стола со склоненной головой. На волосах ее играли отблески огня, пылающего в камине. Она все еще была одета в его халат, но Эдвард знал, что под халатом у нее ничего нет. Он закрыл дверь и уже успел пройти на середину комнаты, когда она повернулась к нему лицом.

И замер как вкопанный. Господи! Выражение ее лица оказалось совсем не таким, какое он ожидал увидеть. И тогда по спине его пробежал холодок тревоги. Она смотрела на него с осуждением.

– Что это? – спросила она, когда молчание стало уже невыносимым. Она протягивала ему что-то… доклад, который подготовил для него Джексон, тот самый, первый, содержащий сведения о Франческе Гордон.

Проклятие. Он давно должен был его сжечь.

– Здесь нет ничего о Джорджиане или об Эллен Хейвуд, или о Персевале Уоттсе, – продолжала Франческа. Голос ее задрожал. – Это обо мне. Ты дал мне понять, что человек, которого ты нанял, даже писать не умеет, и тем не менее вот он – самый подробный доклад о моих родителях, моем муже, моих друзьях. Зачем тебе это?

Эдвард был в ступоре. Господи, еще одна ложь, о которой он успел забыть. Тогда он лишь всеми силами старался задушить свой интерес к ней, и для этого, казалось, все средства хороши.

– Зачем? – спросила она снова. – Я бы все тебе рассказала, если бы ты спросил.

Горло сдавил спазм. Разве мог он сказать ей, что хотел узнать о ней как можно больше? Как мог он объяснить ей, что она завладела его существом едва ли не с первого момента встречи и что это вдруг вспыхнувшее чувство было настолько неподвластно его логике, настолько непонятно, что он его испугался? Как мог он признаться ей в том, что был идиотом и что сейчас сожалеет о своем поступке, потому что осознает, что непреднамеренно оскорбил ее открытую, честную душу? Как мог он сказать ей сейчас, что любит ее, что он собирался, опустившись на колени, просить ее стать его женой?

Не дождавшись от него ответа, она швырнула листы ему в лицо. Эдвард болезненно поморщился. Исписанные листы, ударившись о его грудь, порхая, опустились на пол.

– Прости, – сказал Эдвард, – это было ошибкой.

– Ошибкой! – Она сложила руки на груди и вскинула голову. Только теперь он смог увидеть слезы, блестевшие в уголках глаз, и эти слезы заставляли его почувствовать себя грязным и порочным.

Он открыл рот, желая объясниться, но слова разлетались, он не мог их собрать.

– Мне нечем оправдаться, – беспомощно констатировал Эдвард.

– Я бы поверила во все, что угодно, в любое твое объяснение, – прошептала она.

– Я хотел знать. – Каждое слово оставляло после себя привкус горечи. Язык с трудом ворочался. – Мне не следовало этого делать. Мне следовало дождаться, когда ты сама захочешь мне рассказать все, что я желал о тебе знать. Мне надо было противостоять потребности все держать под контролем… – Он откашлялся. – Я виноват.

На мгновение она закрыла глаза, и Эдвард почувствовал, как страх и надежда одновременно пронзили его. Надежда на то, что она примет его извинения, что ее чувство к нему достаточно сильно, чтобы выдержать это испытание. Страх… что она не простит. Страх, что он вновь отдал свое сердце женщине, которая не ответила ему взаимностью. Страх, что он допустил ту же ошибку, которую уже допустил с Луизой. Только на этот раз ошибка стоила ему куда большего. Брак с Луизой был бы самым разумным, самым рациональным выбором. Добиваясь руки Франчески, он попирал все законы логики и здравого смысла, но в то же время не мыслил жизни без нее. Когда Луиза его бросила, он был зол. Если Франческа его бросит, он перестанет существовать.

– Когда? – спросила она. – Когда ты попросил Джексона сделать это?

Ложь не спасла бы его, а лишь еще больше усугубила бы ситуацию.

– В тот день, когда мы здесь интервьюировали солиситоров.

Глаза ее потемнели, но она не спускала с него взгляда. Разумеется, она высчитывала, что это был за день.

– В первую очередь я попросил его заняться поисками миссис Хейвуд и Джорджианы, – продолжал Эдвард, отчаянно надеясь, что это склонит ее на его сторону. – Я отдавал себе отчет в том, что для твоего дела подыскать солиситора окажется трудно, и я уже начал думать, что частный детектив – это лучший шанс для тебя вернуть себе Джорджиану. Я действовал на свое усмотрение, не сообщив тебе, признаюсь, но мне хотелось решить вопрос быстро. И ты согласилась, когда я изложил тебе свои соображения.

Она сдвинула брови.

– Ты хотел поскорее от меня избавиться?

– Потому что ты слишком сильно меня искушала, – признался он. – Меня так отчаянно к тебе влекло, что я подумал, что так будет лучше всего.

Она начала качать головой, еще когда он говорил. Вначале едва заметно, потом все решительнее.

– Я тебе не нравилась. Я тебя раздражала. Я заставила тебя помочь мне, когда ты ничем не был мне обязан.

Эдвард выругался и провел рукой по волосам.

– Да! И все же я не мог остаться в стороне, даже когда ты сказала мне, что я сделал достаточно и могу считать свою задачу выполненной. Я просто не мог умыть руки, даже если сам себе говорил, что поступил бы мудро.

– Тогда это все было лишь позывом плоти. – Она опустила взгляд на ненавистные листы, разбросанные по полу. – И ты решил убедиться, что ничем не рискуешь, заведя интрижку со мной, пока дело не зашло слишком далеко.

Эдвард с трудом сглотнул ком. Неосознанно он вытянулся в струнку, зрительно став выше и холоднее. Он подготовился принять удар.

– Нет, это было не так.

Она подняла на него глаза.

– Но выглядит все именно так.

Он ничего не сказал. Она была права. Именно так оно и выглядело. Он знал, когда отдавал Джексону инструкции, что не следует этого делать. Он лишь не ожидал, что этот поступок так жестоко отзовется.

Казалось, из Франчески разом вышел весь пар. Она повернулась и пошла прочь, захватив по дороге свою одежду. Она вышла и закрыла за собой дверь.

Эдвард чувствовал себя так, словно вместе с ней из комнаты исчез весь воздух. Он едва добрался до стула – колени подгибались. Уронив голову на руки, он сжал виски, отчаянно пытаясь заставить себя думать, но думать он не мог. Он чувствовал себя несчастным, беспомощным. В голове не было ни одной мысли, ни единого плана, даже самого неудачного, и от этого у него опускались руки.

Он подождал час, затем отправил Франческе записку. Просто записку, в которой спрашивал, может ли он навестить ее на следующий день. Он велел слуге дождаться ответа, даже если ему придется простоять в ожидании всю ночь, но тот ответ, что принес ему посыльный, оказался даже хуже отсутствия всякого ответа. Она просила его не приходить. И больше там ничего не было – ни «прощай навсегда», ни упреков, ни даже еще одного предложения объясниться, защитить себя, вступив с ней в спор… Ничего.

Эдвард провел бессонную ночь, просидев у камина, глядя в огонь. Он пил лучший бренди отца, спрашивая себя, как же ему теперь быть. В конечном итоге он придумал для себя три выхода, ни один из которых не сулил ничего хорошего.

Первый состоял в том, чтобы ждать, когда Франческа согласится увидеться с ним вновь. То есть надеяться на то, что она пожелает с ним увидеться. Ему не нравилась эта тактика. Каждый день ожидания станет для него пыткой. Он всю жизнь гордился своим терпением и выдержкой, но перспектива выжидать, когда его позовут, хотя его могли не позвать никогда, могла сломить дух самого выдержанного из смертных.

Второй вариант состоял в том, чтобы ворваться в ее дом и излить ей душу, объяснив все свои тайные и явные мотивы. Он мог бы, стоя у нее под окнами, кричать о том, почему он так поступил, пусть даже собрал бы вокруг себя толпу зевак и прослыл сумасшедшим – если она выставит его за дверь. И при этом молиться, что она даст себе труд его выслушать и то, что она услышит, заставит ее простить его. Но такое поведение могло вызвать у нее реакцию прямо противоположную ожидаемой – он мог оттолкнуть ее такими столь несвойственными ему поступками, и она больше никогда не станет с ним говорить. Эдвард никогда прежде не навязывал своего общества леди и не был уверен, что способен на это. Если она разрыдается и потребует, чтобы он ушел, он, вполне возможно, пойдет и утопится в Темзе.

Тогда оставался третий план, который ему нравился ничуть не больше, чем два предыдущих. Он выпил еще бренди, потом еще и еще, пытаясь придумать четвертый и пятый планы, но в конечном итоге ненавистный третий оказался тем единственным, на который он готов был пойти.

Он постучал несколько раз до того, как открылась дверь. Слуга молча уставился на него мутным сонным взглядом. Очевидно, внешность Эдварда не внушала уверенности в том, что его можно без опаски впустить в дом. Эдвард не стал дожидаться, пока перед носом захлопнут дверь, и протиснулся мимо слуги в холл.

– Сообщите лорду Олконбери, что я желаю видеть его немедленно.

– Его милость еще в постели, – возразил слуга. – Вы можете прийти в более приличное время для визитов.

– Сообщите ему, – с расстановкой повторил Эдвард, грозя заморозить привратника взглядом, – немедленно.

Лакей скривился, но еще до того, как он успел что-то сказать настойчивому господину, с верхней площадки лестницы раздался голос:

– Я думал, у нас пожар. Что за крик?

Эдвард поднял голову.

– Я бы хотел поговорить, Олконбери. О леди Гордон.

Барон медленно спустился вниз. Он явно только что встал с постели – на нем был халат, и волосы его были растрепаны. Взмахом руки он отпустил слугу, велев лакею возвращаться в постель. Слуга закрыл входную дверь и послушно удалился в сторону кухни.

– Не думаю, что мне интересно ваше о ней мнение.

– Нет, – сказал Эдвард, – это не то, что вы думаете.

Олконбери приподнял бровь.

– Вы, случаем, не уезжаете в Китай на всю оставшуюся жизнь?

«А это мысль».

– Я пришел просить вас об услуге.

– Неужели? – сухо поинтересовался Олконбери.

Эдвард невольно сжал кулаки.

– Для нее, не для себя. Я боюсь… – Ему было трудно говорить. – Я боюсь, что ей понадобится дружеская поддержка. Насколько я понимаю, когда умер ее муж, вы стали для нее незаменимым.

От былой подозрительности Олконбери не осталось и следа. С какой бы неприязнью ни относился к нему Эдвард, он вынужден был признать, что чувства Олконбери к Франческе были искренними, и, если честно, это делало миссию Эдварда еще более тягостной.