Текст книги "Побег в Тоскану"

29
Тори

Душу мало-помалу заволакивает привычная тревога. Она подкрадывается ко мне так тихо, с такой легкостью, что я до поры до времени ее не замечаю. Я работаю, ем, иногда заставляю себя выбираться куда-нибудь выпить кофе или чего покрепче, и с каждым разом мне требуется чуть больше усилий. Наконец на пятый день, в семь часов вечера, я, распластавшись на диване, размышляю, лечь мне спать прямо сейчас или еще часок поработать.

Я берусь за телефон. Незадолго до этого я перевела его в беззвучный режим, потому что мне надоело жужжание сообщений, на которые я все равно не собиралась отвечать. Оказывается, Марко писал мне. Два часа назад. Мне становится ужасно стыдно. Марко прислал фотографию, на которой молодой падре в сутане и солнечных очках, оседлав «веспу», курит что-то вроде манильской сигары. Под фотографией Марко приписал: «Родич Акилле, только по церковной части». Марко присылает мне много забавных фотографий: наглый голубь расселся на статуе Марка Аврелия; две пожилые дамы флиртуют с парой дюжих карабинеров; швейцарский гвардеец делает вид, что не замечает любопытную собаку… Все они ужасно мне нравятся, и я ругаю себя за то, что так и не соберусь с силами написать хоть что-то вразумительное в ответ.

Впечатляет! – набираю я. – Там все святые отцы такие? Мне как-то сразу захотелось в Ватикан:)

Марко тут же начинает что-то писать. Может, он дожидался моего ответа. Может, ему казалось, что им пренебрегают, а я, о господи, просто шлю ему идиотские шутки про соблазнительных падре. Какая же я дура.

Подозреваю, что только иезуиты. Как ты там? Работа ладится? Нуволари хорошо себя ведет?

Мне хочется услышать его голос. Повинуясь порыву, я нажимаю быстрый набор, плывут гудки. Марко берет трубку раньше, чем я успеваю передумать.

– Тори! – В трубке так шумно, что я с трудом разбираю слова. Музыка, голоса. А еще, похоже, собака лает. – Подожди. Подожди, я только… привет, ребята. – Марко переходит на итальянский: – Это моя девушка, я должен ответить.

Мужские голоса на том конце звучат с интонациями добродушного подтрунивания.

– Идите к черту, ребята, – говорит Марко. – Подожди…

Шум утихает.

– Извини. – Голос Марко становится неожиданно громким и отчетливым. – Старые приятели… Когда я бываю в Риме, мы всегда куда-нибудь выбираемся. Знал бы я, что ты позвонишь, предложил бы заведение потише. Ну как ты? Все нормально?

– Ты назвал меня fidanzata.

– Да… Да. Я хотел сказать… а это, м-м…

– Все нормально, – заверяю я, хотя сердце несется вскачь и меня слегка знобит. От восторга или от ужаса, я не понимаю, но разбираться и не хочется. – Правда.

– Хорошо. – Марко, судя по голосу, рад. – Как там у тебя? Ничего плохого ведь не случилось? Тебе не звонил…

– Нет. Нет, здесь все тихо и мирно. Может, даже слишком, – признаюсь я. – Я скучаю по тебе.

– Я тоже по тебе скучаю. Но я скоро вернусь. Всего два дня осталось.

– Два дня осталось, – повторяю я.

– Два дня. – Ласковый голос.

Где-то воет сирена – полиция или «скорая». Я представляю себе, как Марко стоит в каком-нибудь извилистом переулке, на брусчатке, может быть опираясь о стену, а мимо фланируют люди, наряженные по моде пятидесятых, потому что я знаю Рим в основном по любимым бабушкой старым фильмам.

– Что поделываешь?

– Ничего особенного, – честно признаюсь я. – Работаю много. Извини, что я… что я тебе отвечала черт знает как.

– Да не страшно. Я же знаю, какой ты бываешь, когда остаешься наедине с Акилле. Как ты себя чувствуешь? С квартирой все нормально?

– Да, все отлично. – Тут я понимаю, что это все-таки паника. Пора заканчивать разговор. – Тебе, наверное, лучше вернуться к друзьям?

– Вовсе нет. Если хочешь поговорить, я могу остаться здесь.

– Какой ты хороший. Но ты иди к ребятам.

– Точно?

– Точно. Скоро увидимся.

– Всенепременно. – Я по голосу слышу, что он улыбается. – Тогда звони, если что. Обещай, что позвонишь.

– Обещаю. Buonanotte[49]49
  Спокойной ночи (ит.).


[Закрыть].

– Notte, tesoro[50]50
  Спокойной ночи, милая (ит.).


[Закрыть].

Я нажимаю «отбой» и оглядываюсь. Просто смешно: сижу тут, жалею себя, а ведь все так… не знаю, как именно, но сидеть сложа руки точно не стоит.

– Ну все, – говорю я вслух. – Хватит.

В следующие два часа я развиваю бурную деятельность. Убираю с журнального столика коробки из-под пиццы, запускаю посудомоечную машину, заправляю постель, прохожусь по квартире с пылесосом и собираю грязное белье, разбросанное по всей спальне. Мне и в голову не приходило, что я развела такой бардак, я просто не замечала ни немытых кружек и стаканов, ни волос в сливе душа, ни клякс зубной пасты на раковине. Кажется, именно это и происходит с людьми, впавшими в депрессию? Они перестают замечать окружающий мир. Какое счастье, что я вовремя позвонила Марко!

Я заканчиваю труды, сияя от пота и от осознания собственной праведности. Часы показывают начало десятого, и есть хочется страшно. Можно сходить куда-нибудь поужинать. Можно остаться, приготовить наконец что-нибудь и загрузить стиральную машину. До того, как вступит в силу запрет на шум в ночное время, быстрый цикл успеет завершиться. А можно…

А можно пойти домой.

А ведь и правда можно. Ну какой смысл сидеть у Марко? Если Дункан за все это время ни разу не позвонил и не написал, вряд ли он объявится в ближайшие пару дней. А ждать, когда вернется Марко… от этого настроение у меня точно не улучшится.

Я раздумываю недолго. Побросав в сумку самое необходимое, я укладываю ноутбук, планшет, проверяю, все ли выключено, выхожу и спускаюсь по лестнице. Главное – не успеть передумать.

* * *

Дома жарко и душно. Бросив сумку на пол, я кидаюсь открывать окна, хотя вместе с ночным воздухом в квартиру врываются проклятые комары, которых я не приглашала. Что мне нравится у Марко, так это москитные сетки на окнах, самая заурядная для Флоренции вещь, но почему-то они есть далеко не везде. Может, и мне завести такие сетки? Надо поговорить с Фредерикой, наверняка можно внести в контракт соответствующие изменения. Она ведь не станет возражать? Благодаря мне квартира только прибавит в цене. Спрошу Кьяру. В конце концов, я ведь пока не планирую съезжать.

Если только не надумаю перебраться к Марко.

Но, конечно, не на следующей неделе. И не в ближайшее время. И не в любой момент. Мне нравится жить одной, напоминаю я себе, забрасывая вещи в стиральную машину и отмеряя порошок. Я приехала сюда именно для того, чтобы жить в одиночестве, на своей территории. Чтобы на первом месте у меня была работа. Чтобы я сама была у себя на первом месте. Необязательно отказываться от всего этого ради Марко, хоть он и называет меня своей fidanzata. А назвать кого-нибудь fidanzata – это, знаете ли, не шутки. То есть это не то чтобы «невеста» – хотя, строго говоря, бывает, что и невеста, – но этим неопределенным словом называют кого-то, кто тебе важен. Кого-то, с кем ты, если уж начистоту, хочешь жить. Так называют любимую женщину. Серьезное такое слово, особенно в самом начале… ну да, отношений. Очень серьезное слово.

Я наливаю себе вина, опускаюсь на диван и какое-то время просто сижу, пытаясь разобраться в своих чувствах. Честно сказать, я немного растеряна. Я не собиралась заводить серьезных отношений. Сейчас они мне точно не нужны, а может, и вовсе не нужны. Отношения вообще меня пугают. Да что там, в данном конкретном смысле они меня тоже пугают. Но это Марко. Это же Марко. С одной стороны, мне хочется сбежать и не возвращаться, но с другой – я уже невольно представляю себе, как мы живем здесь, как я переезжаю к нему или как мы ищем какую-нибудь другую квартиру, побольше, где у каждого будет свой кабинет. Может быть, в Санта-Кроче, а может, к югу от реки… да, где-нибудь в районе Садов Боболи. Или даже еще южнее, рядом с центром, на той красивой зеленой аллее. Виа Макиавелли, вот как она называется. Еще вполне город, но можно просто сесть в машину – и покатить на юг, в Сиену, в Ареццо, да куда хочешь…

Церковный колокол возвращает меня с небес на землю. Черт, уже почти половина одиннадцатого, а я так и не поела. Я хватаю телефон и заказываю пиццу в хорошо знакомой мне пиццерии, открытой допоздна, а потом берусь за письма Акилле. Чего это я размечталась? Прежде чем лечь спать, надо одолеть еще хоть пару страниц. Голова идет кругом, и я по нескольку раз перечитываю одну и ту же фразу, но стоит мне втянуться, как жужжит домофон. Я нажимаю кнопку, чтобы открыть дверь подъезда, и направляюсь на кухню – долить себе вина и достать из ящика салфетки.

В разгар моей битвы с пробкой, которая никак не хочет влезать в бутылку, в дверь стучат.

– Открыто!

Я уже столько раз заказывала в этой пиццерии, что давно состою в приятельских отношениях со всеми, кто там работает. Но сегодня, наверное, явился новичок, поскольку секунду спустя в дверь снова стучат, на этот раз громче.

– Ладно, ладно, иду. – Втиснув наконец пробку в бутылку, я спешу к двери. – Извините… – начинаю было я – и тут слова застревают в горле. Это не разносчик из пиццерии.

На пороге стоит Дункан.

30
Тори

На пороге стоит Дункан. Он выше, чем мне помнится, и шире – во весь дверной проем. Вещей при нем нет, только старый дедовский ягдташ. Дункан зарос щетиной, под глазами залегли темные полукружья, пахнет от него пропотевшей одеждой и самолетом. Он смотрит на меня с выражением, которое мне почему-то не нравится.

– Ну? – спрашивает он. – Так и будешь держать меня на пороге?

Я машинально отступаю, и Дункан протискивается в квартиру.

– Я тебя не ждала.

– Но кого-то же ты ждала? Ты меня впустила. И не спросила «кто там».

– Пицца. Я заказала пиццу.

Дункан глядит на меня с каменным лицом, как будто я ему вру. Как будто он ждет от меня объяснений. Явившись в мою же квартиру через несколько месяцев после того, как я его бросила.

– С чего ты вообще явился без предупреждения? Это моя квартира.

Дункан бросает сумку на диван и оглядывается, моих слов он как будто не слышит.

– Неплохо. Я так понимаю, отель для тебя – слишком по-простецки?

– Это моя квартира, – повторяю я.

– Поразительно, на что ты транжиришь свои деньги. Точнее, деньги твоей бабушки. Кстати, Чарли мне все рассказала, так что не пытайся врать.

Конечно, рассказала, гадина.

– Дункан…

Тут, слава богу, снова жужжит домофон, я отворачиваюсь и нажимаю кнопку, затылком ощущая тяжелый взгляд Дункана.

– Пицца, – пищит голос в динамиках.

Я оглядываюсь на Дункана с невольным торжеством.

– Входите.

Пиццу приносит Луиджи, сын владельцев пиццерии. Луиджи отдает мне коробку и спрашивает, как продвигается книга, я отвечаю, что хорошо продвигается, и интересуюсь, как там его новорожденная дочка. Луиджи достает телефон и показывает фотографию малышки в смешных оборочках, все это время я ощущаю неласковый взгляд Дункана. Кожу покалывает, меня противно знобит, как будто я заболеваю. Наконец я прощаюсь с Луиджи и закрываю за ним дверь. Как же я не сообразила! Можно было попросить его придумать какой-нибудь отвлекающий маневр, который дал бы мне возможность выйти из квартиры. Дункан итальянского не знает, он бы ничего не понял.

Стараясь не смотреть на бывшего мужа, я ставлю коробку на кухонную стойку.

– Угощайся, если хочешь.

– С чем она?

– Моцарелла из буйволиного молока и анчоусы.

– Ну и гадость, – кривится Дункан.

– Я заказывала ее себе, а не тебе. Вина?

– Нет.

– Как знаешь.

Я беру недавно купленный ножик-диск, нарезаю пиццу на удобные порции и сажусь за стойку. Руки у меня трясутся, и чем старательнее я пытаюсь унять дрожь, тем сильнее она становится. Несмотря на это, я чувствую странную решимость. Буду вести себя как ни в чем не бывало. Ну почему я не осталась у Марко? Я подцепляю треугольник пиццы, откусываю и судорожно проглатываю, от соленых анчоусов щиплет язык.

Дункан вздыхает. Я слышу и вздох, и скрип дивана, но на бывшего мужа не смотрю.

– Тори, ты не хочешь все это обсудить?

– Что – «это»?

– Да все! – Дункан откашливается. – Наш брак. То, как ты сбежала в Италию поиграть в писательницу, не дав… не дав мне возможности все устроить. Устроить нашу жизнь как следует.

Тут я все же поворачиваюсь к нему:

– Нет, я давала тебе такую возможность. И не одну. И я не играю…

– Ну хватит, хватит. – Дункан демонстративно вскидывает руки, изображая, что сдается. – Ты настоящая писательница. Пусть. Я только не понимаю, зачем тебе понадобилось быть писательницей именно здесь, а не дома.

– Но это мой…

– Чарли думает, что все это – лишь показуха, игра такая. Что ты просто встала на дыбы и хочешь проучить меня после того случая с бабушкой. Слушай, мне жаль, что я такая несовершенная личность. Я принял неправильное решение, и я это признаю. Окей? Может, на этом и остановимся?

– Ни в кого я не играю. – Я стараюсь говорить спокойно, но понимаю, что вот-вот стисну зубы. – Я говорила тебе, что уезжаю. Я тебе об этом говорила, но ты ответил – «мне все равно». Я и уехала.

– Откуда я знал, что ты всерьез. – Тон у Дункана такой, будто сам себе не верит, да и вид точно такой же. – Я думал, ты просто устроила сцену. Господи! Оказывается, я кругом не прав.

Я чувствую, что у меня поднимается давление. Но какой-то холодный, рассудительный голос говорит мне: единственный способ выйти из положения – это по возможности сохранять спокойствие. Я медленно выдыхаю и, прежде чем заговорить, отпиваю вина.

– Дункан, а зачем ты приехал? Мы что, не могли все обсудить по телефону?

– Чтобы дать тебе прийти в себя, – произносит Дункан с видом великомученика. – Я подумал, что если на время оставить тебя одну, ты успокоишься.

– Так. А теперь ты приехал, потому что?..

– Потому что пора все это заканчивать. Я долго терпел, я пытался понять тебя, но теперь с меня хватит. Прекращай валять дурака, возвращайся домой.

В висках у меня начинает стучать. Я закрываю коробку и отодвигаю пиццу: меня мутит от запаха анчоусов.

– Это не разговор.

– Но…

– Хватит! – не выдерживаю я. – Уже полночь. Я хочу спать, да и ты, наверное, тоже. Я вызову тебе такси, и мы все обсудим утром, при свете дня. – Где-нибудь на людях, мысленно прибавляю я. – В каком отеле ты остановился?

– Ни в каком.

– Что?

– Не останавливался я ни в каком отеле. Зачем? Побуду здесь, пока ты соберешься и уладишь дела, а потом мы улетим. Я взял нам билеты на послезавтра. По-моему, времени предостаточно.

На меня накатывает паника, и я опираюсь рукой о стойку.

– Нет, Дункан. Я не вернусь. Если ты не можешь этого принять – сочувствую, но это так. А еще я хочу, чтобы ты остановился где-нибудь в другом месте. Здесь ты ночевать не будешь.

Дункан встает с дивана и надвигается на меня. Теперь я думаю только о том, какой он массивный, как он разозлен, насколько он сильнее меня. Подойдя к стойке, Дункан нагибается – слегка, но мне тут же хочется отпрянуть.

– Чтобы я уехал один – а моя жена осталась тут сама по себе? Не будет такого. И ни в какой отель я не уйду. Кончай ныть и собирайся.

Каждый нерв во мне пищит: сдайся! Но затем я вспоминаю о Стелле. Стелла, упрямая маленькая девчонка-подросток, каждый день тайком проносила оружие мимо больших страшных мужчин. Если она справлялась, говорю я себе, то справлюсь и я.

– Ладно. Тогда ты сегодня ночуй здесь. Ты ночуй здесь, а я… – Мне удается вовремя прикусить язык и не сказать про Марко. – А я заночую у друзей. Утром за завтраком все решим. Я напишу тебе, где мы встретимся. – Я спрыгиваю с табурета, хватаю ключи и сумку и направляюсь к двери.

Дункан пялится на меня:

– Ты куда это?

Я открываю дверь, оборачиваюсь и одариваю его лучезарнейшей улыбкой самой рассудительной в мире женщины. Так я когда-то улыбалась хамоватым подгулявшим брокерам.

– Чувствуй себя как дома. Когда будешь утром уходить, захлопни дверь. А если тебе понадобится выйти до нашей… лучше не выходи.

И я закрываю за собой дверь. Сбегая вниз по ступенькам, я почти ожидаю услышать за спиной шаги, но на лестнице тихо. И все же я оглядываюсь почти до самого Санта-Кроче.

* * *

Мне не спится. Лежа в кровати Марко, я снова и снова прокручиваю в голове этот отвратительный разговор. Хочется послушать, что скажет Марко, но не звонить же ему посреди ночи, да и потом, я все равно не знаю, как начать, я вообще не знаю, смогу ли начать, так что тревожить Марко смысла нет. Завтра я отделаюсь от Дункана. Сумею настоять, чтобы он уехал, как когда-то настояла на собственном отъезде. Еще несколько часов – и все кончится. А еще через несколько часов вернется Марко.

При этой мысли я улыбаюсь. Но меня все равно трясет.

Сообщение от Дункана приходит, когда нет еще и шести утра. Может, вернешься и мы поговорим?

Я закатываю глаза.

В восемь встречаемся в баре «Дианора».

Я не знаю, где это. Лучше приходи сюда.

Прямо напротив дома. Не ошибешься. До встречи.

Я откладываю телефон и встаю, чтобы не видеть новых сообщений.

Когда я подхожу к бару, Дункан уже ждет у дверей. Меня поражает, как плохо он выглядит. По-настоящему плохо: Дункан бледен и сутулится, будто его пнули в живот. Я испытываю странную смесь облегчения, раздражения и острого чувства вины.

– Привет. – Я чуть не спрашиваю, как ему спалось, но очевидно, что спалось ему плохо. К тому же мне не хочется, чтобы он задал мне тот же вопрос.

– Привет, – бурчит Дункан и следом за мной входит в бар.

Элиза уже за стойкой, она жизнерадостно здоровается со мной. Я заказываю капучино с шоколадным пирожным и поворачиваюсь к Дункану:

– А тебе что? – Я стараюсь говорить как можно бодрее. – Капучино здесь потрясающий, но эспрессо тоже очень хорош. Правильный эспрессо – крепкий, но не слишком. А пирожные просто высший класс. – Господи. Ну точно воспитательница в детском саду.

Дункан смотрит на меня так, будто я предлагаю ему выбрать способ казни. Тебе как больше нравится: чтобы отрубили голову или лучше выпустить кишки?

– Мне все равно.

– Хорошо. Ему то же самое, – говорю я Элизе, и она кивает.

– Присаживайтесь, я все принесу.

– Спасибо. Останемся здесь или сядем на улице? – спрашиваю я, но Дункан только пожимает плечами. – Тогда давай на улице. – И я веду его к столику. Я сажусь, Дункан мешком опускается на стул напротив и смотрит на меня трагическим взглядом. Несколько минут мы сидим в неловком молчании, а потом он начинает говорить:

– У тебя в ванной, в шкафчике, гель для волос. И крем для бритья, и лосьон после бритья, и дезодорант. Мужской. С запахом лайма.

В висках снова стучит. Странное дело: меня словно поймали на вранье, но я ведь не врала?

– Ты рылся в моих вещах, – констатирую я.

Дункан пожимает плечами:

– Искал кое-что.

– Да ну? И что же ты искал?

– Не помню.

– Ecco a voi[51]51
  Вот (ит.).


[Закрыть]. – Элиза опускает поднос на столик и ставит перед нами кофе и пирожные. – Еще что-нибудь?

– Спасибо! Все такое красивое!

Дункан переводит глаза с меня на Элизу, снова на меня – будто наблюдает за матчем на Уимблдонском турнире. Никогда еще я так не радовалась его упорному нежеланию выучить хоть слово по-итальянски.

Элиза вскидывает бровь:

– Все нормально? Что-то твой друг загрустил.

– Не загрустил, – произношу я все тем же голосом бодрой воспитательницы и киваю на стоящее передо мной пирожное, как если бы речь шла о нем. – К тому же он не друг, а бывший муж.

– Тот самый парень, про которого ты рассказывала?

– Кто же еще. Свалился ночью как снег на голову. Уже успел порыться в моих вещах, а теперь обвиняет меня в неверности, хотя я от него ушла несколько месяцев назад.

– Ну-ну. – Элиза подхватывает мой фальшиво бодрый тон. – Ты имеешь в виду, с…

– Да, – торопливо отвечаю я, пока она не успела произнести имя Марко. – Прошу прощения за сцену, но он хотел поговорить, и я решила, что нам лучше встретиться где-нибудь на людях.

– Вот это правильно. Ну и гад. – Элиза одаривает Дункана лучезарной улыбкой, тот в ответ едва растягивает губы. – Если он начнет вести себя по-хамски, шумни, и я вызову карабинеров. Buon appetito.

И Элиза, похлопав меня по плечу, убегает в бар.

Дункан бросает на меня подозрительный взгляд:

– Обо мне говорили?

– Нет, конечно. – Я делаю глоток капучино.

– Откуда мне знать, так это или нет? – Дункан берет ложку и размешивает пенку на кофе. – А вот что ты не пользуешься лаймовым лосьоном после бритья, мне известно.

– Извини. – Странное дело, но я неожиданно чувствую жалость к нему.

У Дункана такой убитый вид, что я вопреки здравому смыслу задумываюсь: а вдруг я и правда что-то сделала не так? Может, я недостаточно ясно дала понять, что все кончено? Если бы я постаралась как следует, то, может, и не попала бы в такое положение?

Дункан со звоном бросает ложечку и отодвигает чашку.

– Какой же я дурак. Какой дурак! Примчался сюда, решил, что смогу увезти тебя, пытался убедить, а ты все это время… господи! – Дункан роняет голову на руки. – Нет, не могу… я просто…

Черт. Я подаюсь вперед и неловко кладу руку ему на локоть.

– Послушай, Дункан. – Я стараюсь говорить миролюбиво, надеясь, что это его как-нибудь успокоит. – Я понимаю, что для тебя это оказалось неприятной неожиданностью. Мне очень жаль. Я бы рада сказать тебе об этом как-нибудь по-другому, но…

– Не могу поверить! – Дункан прижимает мою ладонь к своей щеке.

От ужаса я пытаюсь вырвать руку, но хватка становится еще сильнее.

– Не могу поверить, что ты и правда… Мне и в голову не приходило, что ты т-такая… Я думал, ты меня любишь. – Он почти шепчет. – Я думал, ты любишь меня так же, как я тебя. Может быть, моя любовь иногда казалась тебе неуклюжей, но я без тебя не могу! Не бросай меня.

– Тори! – произносит кто-то у меня за спиной.

Я оборачиваюсь – и, к своему огромному облегчению, вижу Кьяру, в элегантном костюме и с картонным стаканчиком кофе. Слава богу, кавалерия подоспела.

Кьяра глядит на меня, на Дункана, а потом снова на меня.

– Что происходит? – спрашивает она по-итальянски. – Это твой бывший? Парень с фотографии?

Я с усилием высвобождаю руку. На этот раз Дункан сдается и с выражением глубочайшего страдания закрывает лицо руками.

– Да. Свалился как снег на голову. Моя стерва-сестрица дала ему адрес. Я пытаюсь избавиться от него, но он не хочет уезжать. Ты не могла бы меня выручить? Сказать, что возникла непредвиденная ситуация с квартирой? Можно выдумать любую ерунду. Главное, такую, чтобы я срочно сорвалась и убежала с тобой.

Несколько секунд я жду, что Кьяра мне подыграет. Придумает какой-нибудь железобетонный предлог и вытащит меня отсюда. Она же моя подруга, она знает, что за тип Дункан. Но Кьяра лишь пристально смотрит на меня. Я узнаю этот взгляд, с таким же недоумением она смотрела, когда я пыталась объяснить, почему вышла за Дункана, почему так долго оставалась с ним.

– Предполагалось, что на этой неделе ты живешь у Марко. Или я что-то перепутала?

– Нет, не перепутала. Но я вернулась к себе – просто чтобы постирать белье и, м-м, поднять себе настроение. – Я так нервничаю, что мой итальянский меня подводит. – Я не знала, что он приедет, и заказала пиццу, но это была не пицца. Это был он. Я не могу прогнать его и не знаю, что делать. Поэтому я прошу у тебя помощи. Помоги мне, пожалуйста.

Кьяра переводит взгляд со сгорбившегося в жалкой позе Дункана на меня.

– Не поняла. Я думала, ты порвала с ним несколько месяцев назад.

– Да! Да, я с ним порвала, но он… не хочет с этим смириться. – Выходит неубедительно, Кьяра явно не верит мне, да и сама я начинаю думать, что мои слова мало похожи на правду.

Кьяра с искренним сожалением качает головой, и это почему-то кажется мне плохим знаком.

– Прости, Тори, но все это выглядит очень странно. Я вижу, что ты чем-то очень расстроена. Мне хотелось бы верить тебе, очень хотелось бы. Но… – Она вздыхает. – Марко – мой лучший друг. Ты это знаешь. И вообще то, что сейчас происходит, не кажется мне честным по отношению к Марко. Я хотела бы помочь тебе, но не могу, у меня совесть будет нечиста. Тут я на стороне Марко, и мне придется все ему рассказать. Прости. Удачи.

– Погоди… – начинаю было я, но Кьяра поворачивается и шагает прочь.

– Извини. – Дункан выпрямляется и потирает лицо. – Я поставил тебя в неловкое положение перед твоей подругой.

– Ничего. – Да уж. Ничего хорошего. Мне больно, я страшно устала. Все бессонные ночи, вся нервозность и страх, кажется, разом наваливаются на меня, накатывают волной. – Она не подруга. То есть подруга. Но она близко дружит с…

– С ним. С мистером Лаймовым Лосьоном.

– Да.

– Тогда, думаю, всему конец.

Дункан говорит это как бы между прочим, но в его голосе звучит тихое удовлетворение. Тут-то моему терпению и приходит конец. Я достаю кошелек, бросаю десять евро на стол и прижимаю бумажку тарелочкой с пирожным.

– У тебя завтра самолет, так?

– Не понял…

– Я сказала – у тебя завтра самолет. Ты говорил, что взял билеты на самолет. – Я отодвигаю стул и встаю. Вскидывая сумку на плечо, я смотрю Дункану в глаза. Дункан отвечает изумленным взглядом.

– Н-ну да. Завтра утром. Я тебе объяснил, что…

– Отлично. Значит, тебе надо где-то переночевать. Ты не распаковал вещи?

– Э-э…

– Ну, неважно. Подожди здесь. Я схожу за твоими вещами, а потом мы найдем тебе гостиницу. Здесь это не проблема.

– Что значит «гостиницу»? – хмурится Дункан. – Я останусь у тебя.

– Нет! – Я утрачиваю всякую осторожность, теряю остатки дипломатичности. – Я хочу, чтобы ты покинул мою квартиру. Не надо было тебя даже впускать. Я сказала – подожди здесь, – рычу я, завидев, что он поднимается на ноги.

– Тори, не горячись, – говорит Дункан, не повышая голоса, но страдальческие интонации исчезают, возвращаются снисходительность и презрение, от которых я всегда чувствовала себя пристыженным ничтожеством. Но в этот раз номер не проходит. В этот раз знакомые интонации меня бесят. – Я имею право находиться там, где хочу. Согласна? Не нужно закатывать скандал.

– Нет, нужно! К тому же никакой это не скандал. Я просто хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

– Тори. – Дункан приближается ко мне и кладет руку мне на плечо. Я отшатываюсь. Люди за соседними столиками начинают перешептываться, прохожие на тротуаре замедляют шаг и оборачиваются.

Дункан тоже это замечает, он гримасничает, как бы говоря: «Извините, мы с ней просто…» – и берет меня за руку. Я хочу вырваться, но тело мое словно оцепенело.

– У тебя истерика, тебе надо успокоиться. – Тон у него почти ласковый. – Я даже готов простить тебя за то, как ты со мной обошлась. Но сначала мы вместе поднимемся в квартиру и обсудим все как следует, наедине, как разумные люди. Хорошо?

Дункан не отрываясь смотрит на меня, его пальцы сжимают мне руку, как клещи. Я могу только злобно таращиться на него в ответ. И тут из бара, крича и потрясая телефоном, вылетает Элиза:

– Оставьте ее в покое! Немедленно оставьте ее в покое – или я вызову carabinieri!

Дункан хмурится:

– О чем это она?

– Я вызову полицию. – Элиза взмахивает телефоном.

Дункан отцепляется от меня и быстро пятится.

– Ну-ну, – бормочет он. – Мне кажется, вы неправильно поняли. Моя жена очень расстроена, я пытался успокоить ее. Вот и все.

– Ma che stronzate! – цедит Элиза, и Дункан в недоумении смотрит на нее.

– Она говорит, что это чушь, – услужливо переводит какая-то американка.

Начинают собираться зеваки.

Элиза поворачивается ко мне и отчетливо по-английски спрашивает:

– Ну что, вызывать полицию? Ты только скажи.

Я оглядываюсь на Дункана. Лицо у него багровое, и нас уже снимают на телефоны человека три, не меньше.

– Не надо, – говорю я. – Пусть побудет здесь, пока я схожу за его барахлом. Если он тихонько отвалит отсюда и никогда больше не будет выносить мне мозги, карабинерам про него, я думаю, сообщать необязательно.

По толпе проходит рябь смешков. У Дункана такой раздосадованный вид, что сердце радуется.

– Конечно, – отвечает он. – Разумеется. Все нормально.

– Сидеть! – рявкает Элиза.

Дункан падает на ближайший стул и угрюмо пялится на собственные ботинки.

– Что я такого сделал? – ворчит он, ни к кому не обращаясь. – Не понимаю, из-за чего шум.

* * *

До ухода Дункана я держусь неплохо, а он под конец еще ноет, что я обещала помочь ему с отелем. Потом я выпиваю две чашки кофе, с благодарностью слушая утешения Элизы: дескать, Марко все поймет, любой приличный человек все поймет, ни Дункан, ни Кьяра не смогут расстроить наши с ним отношения, а если вдруг смогут – то скатертью дорога. Но по лестнице я все равно взбираюсь на ватных ногах, а оказавшись у себя в квартире, мешком оседаю на диван.

С одной стороны, мне хочется позвонить Марко немедленно. Время уходит, Кьяра может опередить меня. И если она успеет излить ему свои подозрения, кому он поверит? Другу детства – или недавней подружке, которая объявилась во Флоренции несколько месяцев назад, имея в запасе драматическую, но при этом практически недоказуемую историю? Велика вероятность, что он поверит именно Кьяре, которая к тому же при всем желании не понимает истории с Дунканом. И если ты хочешь хотя бы попытаться удержать Марко, шепчет мне настойчивый голос, то звони ему прямо сейчас, успеешь изложить свою версию событий первой.

Но вдруг ему покажется, что я оправдываюсь? Вполне возможно. И если он все равно поверит Кьяре, то какая, к черту, разница, первая я ему позвоню или нет? Это в каком-то смысле лакмусовая бумажка наших отношений. Мне не нужен мужчина, который не способен доверять мне безоговорочно, напоминаю я себе. Если приходится упрашивать, оправдываться перед ним – он не для меня. Оправданий мне и с Дунканом хватило. Так что лучшее, что я могу сделать (во всяком случае, так подсказывает логика) – это не суетиться и посмотреть, как поведет себя Марко, когда вернется. Он знал, что Дункан может приехать. А из того, что я ему рассказывала про мужа, он должен был понять, что мой бывший почти наверняка затеет какие-нибудь нечистые игры. И если Марко усомнится в моих словах хоть на минуту, то это его проблемы. Я всегда говорила и говорю только правду. Мне нечего скрывать.

И все же мне хочется позвонить Марко. Пока я раздумываю, гипнотизируя взглядом телефон, экран вспыхивает: входящий с неизвестного номера. Обычно я не обращаю внимания на такие звонки, они на девяносто пять процентов реклама, но на этот раз я так рада возможности отвлечься, что отвечаю.

– Pronto.

На том конце прокашливаются.

– Buongiorno. – Неуверенный голос какой-то пожилой женщины. – Я говорю с Викторией Макнейр?

– Да.

– Хорошо. – В динамике снова кашляют. – Виктория, меня зовут Мария Фурлан, я дружила с Ритой… с вашей бабушкой. Вы меня, наверное, не помните?

Фурлан. Услышав незнакомую фамилию, я теряюсь и не сразу соображаю, что сказать. Фурлан. Неужели это те самые Мария и Джузеппе, владельцы безымянного маленького бара в квартале Олтрарно?

– Я вас помню, – продолжает Мария, прежде чем я успеваю опомниться. – И мне кажется, что вы меня искали. Вы пишете книгу, да? Про свою бабушку и Акилле Инфуриати?