Текст книги "На край любви за 80 дней"

Глава 25

Снимок: Труба теплохода «Иса Минали»

Инстаграм: Роми_К [Порт-Саид, Египет, 1 апреля]

#ВтороеМореПозади #АпрельскаяДурочка

85 ♥

Весна в Средиземном море в этом году мягкая, и наш зловонный корабль пересекает спокойные воды в рекордно короткий срок. А еще… готовясь к выходу, я неожиданно для себя замечаю, что мои волосы выглядят лучше, чем когда-либо: мягкие волны вместо вечно торчащих во все стороны косм, и в них даже появились высветленные солнцем блики. Не зря я просидела два дня на палубе. Тем не менее меня крайне воодушевляет перспектива покинуть провонявшее рыбой нутро «Исы Минали», и я слетаю по трапу, как на крыльях.

Вслед за воображаемым Филеасом Фоггом я прибываю в Порт-Саид, египетский город на средиземноморской стороне Суэцкого канала. Я торопливо семеню по причалу, вдыхая благоухающий смолой и бензином соленый воздух, от которого немножко щиплет глаза.

Египет – первая на моем пути страна, где нужна виза, и она у меня есть – только на чужое имя. Цепляясь за мысль, что хоть паспорт мой собственный, я решаю, что надо идти ва-банк. В конце концов, я выросла, имея перед глазами замечательный пример. Когда Томми попадет вожжа под хвост, его ничто не остановит. Хотя мне никогда не удавалось грозно нахмурить брови, как делает он, попробовать стоит. Отведя плечи назад и заправив за уши роскошные локоны, я направляюсь к таможне.

Новая, смелая Роми овладевает моим существом на все десять минут, что я стою в очереди. Наконец пограничник протягивает руку в белой перчатке, и я отдаю ему свой паспорт.

Пролистав документ, чиновник спрашивает визу. Клянусь, в этот момент его брови нахмуриваются, точно как у Томми. Просто невероятно! Представитель власти вслух читает имя Доминика, и смелая Роми сдувается, как лопнувший воздушный шарик.

– У меня тут небольшая проблемка… – едва слышно лепечу я, но затянутая в перчатку рука вновь поднимается.

– Имена не совпадают, – говорит таможенник и указывает на неприметную дверцу в противоположном от выхода конце помещения. – Требуются дальнейшие разъяснения.

Я оглядываюсь через плечо, прикидывая, не броситься ли обратно к кораблю, но не успеваю сделать и шага, как из воздуха материализуются два охранника, которые проводят меня в ту самую деревянную дверь. Оба одеты в синюю форменную одежду, а фуражки натянуты так низко, что я почти не вижу их глаз. Они в мгновение ока освобождают меня от вещей – фотокамеры, чемодана и рюкзака. За дверью – коридор, в конце которого виднеется еще одна, только не деревянная, а сделанная из ржавых железных прутьев. Меня охватывает ужас.

– Секундочку, – говорю я, обращаясь к женщине слева.

Не удостоив меня взглядом, она крепче сжимает мою руку и находит на звенящей связке, пристегнутой к поясу, огромный ржавый ключ.

– Послушайте, это недоразумение, – бормочу я, повернувшись к мужчине справа.

От Новой Роми к этому моменту остается лишь смутное воспоминание. Второй цербер тоже избегает моего взгляда. Как только напарница отпирает замок, он распахивает дверь. Они вталкивают меня внутрь, захлопывают дверь и уходят.

Я подумываю, не прижаться ли лицом к решетке, но она такая грязная, что я отказываюсь от этой идеи.

– Подождите! – кричу я вслед церберам. – Мне полагается телефонный звонок! Это незаконно! Я должна позвонить в американское…

Деревянная дверца тоже захлопывается.

– …посольство, – заканчиваю я.

Меня охватывает такая мощная волна страха и отчаяния, что я, забыв об отвращении, все-таки прижимаюсь лицом к металлическим прутьям. И зря: они склизкие и ржавые.

Сегодня первое апреля, и я в тюрьме. Не успеваю я мысленно отругать себя за то, что оказалась в буквальном смысле апрельской дурой, как чувствую на плече чью-то руку.

– Красавица, – шепчет мне в ухо голос с ужасным акцентом.

Я отпрыгиваю в сторону, разворачиваюсь спиной к решетке и вижу перед собой слащаво улыбающегося беззубого старикашку в белоснежном тюрбане. Он одет в мешковатые брюки цвета хаки и спортивную футболку с надписью «FIFA» синими буквами через всю грудь.

– Американская красавица, – повторяет старик и вновь тянется ко мне.

– Не трогай меня, – рычу я.

Раздражение мгновенно вытесняет страх. Я столько раз сталкивалась с извращенцами в подземке, что ни капельки не боюсь этого старого хрыча. У тех и зубов-то было побольше.

Поскольку все вещи отобрали, защищаться нечем, и я сжимаю руки в кулаки. Меня не останавливает даже тот факт, что я в жизни ни с кем не дралась.

Старикашка в ответ складывает руки в молитвенном жесте и кланяется.

– Американская красавица? – теперь в его словах слышна вопросительная интонация. – Доллары есть?

– Размечтался, дружок! – фыркаю я и вдруг замечаю в глубине камеры еще нескольких человек. Когда ближайший встает и наклоняется над стариком, я, не веря глазам, прижимаюсь спиной к решетке.

– У нее нет долларов, сэр, – говорит Доминик Мэдисон, положив руку старику на плечо.

При виде его меня охватывают одновременно неимоверное облегчение и безграничная ненависть. Не успеваю я собраться с мыслями, как кто-то отодвигает Доминика в сторону и берет старика за руку.

– Оставь человека в покое, дедушка, – говорит молодая женщина с оливковой кожей, в джинсах, хлопчатобумажной рубашке с длинным рукавом в бело-розовую полоску и таком же шарфике на голове.

Она с извиняющейся улыбкой поворачивается ко мне:

– Он не хотел тебя обидеть.

Девушка уводит старичка к низкой деревянной скамье, составляющей всю меблировку помещения.

Доминик облокачивается на решетку.

– Вот так встреча!

Я сверлю его злобным взглядом.

– Это ты виноват, что мы здесь оказались!

– Я, что ли, перепутал документы? – пожимает плечами он. – И все же я чертовски рад, что ты наконец появилась.

– Наконец? А ты давно здесь?

Он опускает взгляд и потирает запястье. У него отобрали часы.

– Точно не знаю. Часа три или четыре назад. Я не нашел тебя на причале и решил подождать возле таможни, а им это не понравилось.

– У тебя тоже забрали паспорт? – спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.

Не считая нас и маразматичного старика с внучкой, в камере больше никого нет. А запах напоминает самые старые станции подземки у нас в Нью-Йорке. Пахнет сыростью и едва заметно мочой.

– Ага. Документы и рюкзак.

В голове проносится тысяча мыслей.

– Вот и прекрасно. Они сравнят визы с паспортами и выпустят нас.

– Неплохо бы!

Я вглядываюсь сквозь решетку в темноту коридора.

– Эй, кто-нибудь! Выпустите нас, пожалуйста!

За моей спиной раздается несмелое хихиканье. Я разворачиваюсь. Молодая арабка прикрывает рот рукой.

– Извини, что я смеюсь, – виновато говорит она. – Просто меня всегда забавляет образ мышления американцев.

Пока я соображаю, обидеться или нет, Доминик садится на скамью рядом с ними.

– Рамона, это Худа и ее дедушка, Тарик. Они приплыли с Кипра на том же судне, что и я.

– С какого еще Кипра? Что ты там делал? – шиплю я.

– Добирался сюда.

Женщина кивает и смущенно улыбается.

– Приятно познакомиться. Я живу на Кипре, а теперь отвожу Тарика к маме в Каир. С ним очень тяжело.

Несмотря на унылую обстановку, я не могу сдержать улыбку.

– И долго он у тебя гостил?

– Нам с мужем эта неделя показалась вечностью, – закатывает глаза Худа. – Мне пришлось взять отпуск, чтобы отвезти джадди домой. Начальник и так был недоволен, а вчера вечером дедушка выбросил за борт все наши документы. Кто знает, когда я теперь попаду домой?

Внезапно мое положение начинает казаться не столь безвыходным. Да и на старичка я уже смотрю другими глазами. Мне приходилось видеть, как наши клиенты самого почтенного возраста со временем погружаются в старческий маразм. Грустное зрелище.

– Красивые волосы, – радостно говорит Тарик своей внучке. – Доллары есть?

Худа качает головой и поворачивается ко мне.

– Извини. Он почти не понимает по-английски.

Она сжимает дедушкину руку и тихонько говорит ему что-то по-арабски.

Внезапно дверца в конце коридора открывается, и к нам подходит низенький человечек.

– Худа аль-Амин, – говорит он.

Когда девушка поднимается, мужчина обрушивает на нее поток арабской речи, в котором я не разбираю ни слова. Худа поднимает дедулю на ноги, щелкает замок, коротышка выводит пленников и запирает дверь.

– Погодите! – кричу я, хватаясь за решетку. – А как же мы?

Коротышка бросает на меня укоризненный взгляд и отходит подальше.

– Ждите.

Худа сочувственно оглядывается.

– За нами приехала моя мать, – говорит она. – Да пребудет с вами мир.

– Доллары есть? – с надеждой в голосе произносит Тарик, и они уходят.

Когда дверь за ними закрывается, меня вновь охватывает паника, и в тишине тюремной камеры слышны лишь гулкие удары моего сердца.

Я вижу, что Доминику тоже невесело, но он, должно быть, прочел страх в моих глазах.

– Все будет хорошо, – успокаивает он меня. – Они скоро разберутся.

– Ты-то откуда знаешь? – набрасываюсь на него я.

Сама не ожидала, что это прозвучит с такой злостью. Ну и правильно, нечего с ним любезничать. Из-за него нас упекли в тюрьму.

Словно прочтя мои мысли, Доминик встает. Я тоже не маленького роста, но он чуть ли не на голову выше. Доминик одет в длинные джинсы, точно обрезанные второпях, из-за чего кажется еще более долговязым.

Я отступаю на шаг, чтобы сохранить дистанцию.

– Послушай, – начинает он, – то, что произошло в поезде, – случайность. Давай спокойно все обсудим, когда выберемся отсюда. И я…

Дверь в конце коридора вновь открывается, мы одновременно поворачиваемся и видим уже знакомую мне женщину-охранника, только теперь она без фуражки, а в руках держит два паспорта.

– Доминик Макана Мэдисон? – говорит она.

– Это я, – облегченно вздыхает Доминик.

– А я Роми, Рамона Кини, – торопливо поясняю я. – Вы принесли мой паспорт? Рамона Пейдж Кини?

Женщина отпирает дверь и указывает на Доминика, который бросает на меня извиняющийся взгляд. Я делаю рывок к двери, но та захлопывается у меня перед носом.

– Я замолвлю за тебя словечко, – обещает Доминик. – Постарайся не волноваться.

– Эй! – воплю я в спину тюремщицы, впадая в панику. – Эй, не бросайте меня здесь! Доминик, скажи ей!

Не успеваю я окончить свою слезную мольбу, как они уходят.

Проходит минут двадцать, на протяжении которых я с нежностью вспоминаю парижские подземелья. К моменту возвращения охранницы я уже мысленно пересмотрела все самые страшные фильмы о тюрьмах. Даже после открытия двери меня продолжает трясти еще добрых полчаса.

Женщина протягивает мне салфетку и усаживает за стол в комнатушке чуть побольше предыдущей. С другой стороны стола мне лучезарно улыбается мужчина в безукоризненной униформе, с непокрытой головой. Он театральным жестом пропечатывает мой паспорт и, как ни в чем не бывало, желает хорошего дня.

Наверное, для него это в порядке вещей. Мне никто ничего не объясняет.

От внезапного облегчения слабеют коленки, и я, спотыкаясь, выхожу на улицы Порт-Саида. Меня ничуть не удивляет, что Доминика Мэдисона и след простыл. Завидев знакомый бело-зеленый логотип, я спешу в единственное место, где можно найти утешение на чужой земле, – в «Старбакс» – возле входа в здание, напоминающее по стилю американский отель.

Выпив чашку обжигающего чая «Английский завтрак» с тремя пакетиками сахара и щедрой порцией сливок, я прихожу в себя. К счастью, мне вернули все вещи: сломанный фотоаппарат, телефон и мои собственные документы. Виза действительна на тридцать дней.

Плохо одно: из-за неприятностей на границе я опоздала на судно, которое отправилось два часа назад. Турагент в Бриндизи сообщила мне, что найти транспорт в Египте не так просто, как купить билет на поезд в Италии. По ее совету я забронировала место на пароходе под названием «Вахаш Махат». В то время это казалось идеальным вариантом. Он шел через Красное и Аравийское море в Мумбаи. Почти такой же долгий переход, как я совершила через Атлантику, и «Вахаш Махат» на тот момент единственный принимал пассажиров.

А теперь он ушел. Уплыл. Испарился, или что там делают пароходы?

Я по-прежнему злюсь на Доминика: все из-за него! Преисполненная решимости держаться от «племянника» подальше, я решаю поискать способ пересечь Сомалийский полуостров по суше.

Порт-Саид – город уникальный. Он возвышается на египетской стороне, в устье Суэцкого канала, построенного в девятнадцатом веке британцами, чтобы более эффективно эксплуатировать порабощенные заморские народы. Вид с моря на линию горизонта с великолепными зданиями производит неизгладимое впечатление. Пальмы похожи на те, что я видела в Бриндизи, однако у меня не возникает сомнений, что я в Египте. На восточном берегу канала стоит город-близнец – Порт-Фуад. Это редчайший пример успешного сосуществования двух городов, находящихся на разных континентах, поскольку Порт-Саид расположен на африканской стороне канала, а Порт-Фуад – в Азии.

Если верить симпатичному молодому человеку, который называет себя капитаном порта, длина канала составляет сто двадцать миль, и он ежедневно пропускает более сорока судов. Помимо этого парень утверждает, что ищет жену-американку, так что я не склонна принимать все его слова за чистую монету.

Я думала, с таким оживленным движением найти попутный транспорт будет проще простого – не тут-то было. В течение дня мне отказываются предоставить место на нефтяном танкере и двух маленьких пассажирских судах. В единственном найденном мной туристическом агентстве понимающая по-английски сотрудница озадачена моим требованием и пытается всучить мне билет на круизный теплоход. Когда я спрашиваю о возможности пересечь Аравийский полуостров по суше, женщина смеется, а о Йемене даже слышать не хочет.

Где-то после обеда, утомленная жарой и препятствиями, я нахожу уличного торговца и покупаю баранью шаурму. Она горячая и вкусная, но оставляет какое-то неприятное чувство в желудке, как и все, что произошло за день. К девяти вечера я так и не нахожу способа преодолеть свое затруднение.

Единственный светлый момент, не считая освобождения из тюрьмы, в том, что я нашла место для ночлега. Да и это не моя заслуга. Когда становится понятно, что я застряла здесь надолго, англоязычная сотрудница турагентства дает мне визитную карточку.

К счастью, на обратной стороне визитки есть фрагмент карты, и обозначенная на ней вилла находится недалеко от центральной улицы. Следуя указаниям, я нахожу виллу «Реста Рамаль» – прямо на рыночной площади. Это старое здание песочного цвета с затейливыми коваными балконами, спрятанное за углом бара, из которого несет кальяном. На входе меня встречает хозяйка, мадам Нефтис.

Она одета в красную тунику и коричневые брюки, на голове – красно-коричневый шарф. Руки увешаны звенящими браслетами, а на шее – несколько ожерелий разной длины с тяжелыми медальонами. Даже на десятисантиметровой платформе ее рост не превышает полутора метров.

Я показываю ей карточку.

– Она звонила, – говорит мадам. – Я тебя ждала. Скажи, что тебе нужно.

Я коротко рассказываю о своих бедах и даже умудряюсь при этом не заплакать. Горжусь своим достижением.

Через пару минут мадам усаживает меня за маленький столик. За бисерной шторой, очевидно, скрывается кухня. Увидев мою карту из «Экслибриса», женщина подмигивает мне обоими глазами, исчезает за шторой и вскоре появляется вновь, с тарелкой кускуса, от которой поднимается пар, и откупоренной бутылкой без опознавательных знаков. Похоже на красное вино.

– Ешь, – говорит мадам Нефтис, втыкая в миску вилку с длинными зубьями. – Вкусно. Станет лучше. Утро вечера мудренее, да?

– Вы принесли мне вино? – ужасаюсь я. – Оно же под запретом!

– Никакого вина, – громко говорит хозяйка, обращаясь к двери, а затем поворачивается ко мне и проводит рукой по горлу. –   Тише, ты хочешь, чтобы меня арестовали?

И тянется к бутылке, но я успеваю схватить ее.

– Извините, спасибо, – шепчу я.

Она, громко вздохнув, оглядывается на дверь, достает из бара высокий бокал и ставит на стол.

– Пей молча, – командует она, и я повинуюсь.

Глава 26

Снимок: Гостевой дом

Инстаграм: Роми_К [Порт-Саид, Египет, 1 апреля]

#ИзЕгиптаНеВыбраться #ДиареяПутешественника

105 ♥

Мадам Нефтис права: я никогда не ела такого потрясающего кускуса – с жареным луком, кедровыми орешками и вялеными томатами. Я не люблю маслины, но в этом блюде они тонко нарезанные, острые и очень вкусные. Я в мгновение ока опустошаю тарелку, а вина в бутылке остается меньше бокала. Выпитого хватает, чтобы я почувствовала себя способной на безрассудство. Высунуть нос на улицу я по-прежнему не отваживаюсь, а вот полазить в Интернете – с удовольствием. Не знаю, разумно ли гуглить спьяну, только сейчас это самое подходящее занятие.

Я достаю из рюкзака под стулом ноутбук. Должен же быть какой-то выход. Даже всемогущая мадам Нефтис не знает, как помочь мне выбраться из Египта. Не говоря уже о дальнейшем путешествии.

Я в отчаянии забиваю в строке поиска слова «помогите Роми» и смотрю, что получилось. В основном высвечиваются страницы по сбору средств для каких-то женщин по имени Роми, попавших в затруднительное положение. На одном из сайтов моя тезка-транссексуалка ищет возможность официально изменить имя.

Разумеется, эта Роми тоже заслуживает поддержки. Интересно, как звали Терезу Сайфер, пока она не поменяла имя? Прежде чем официально стала Терезой? Я не сомневаюсь, что она всегда была Терезой, вне зависимости от имени, данного при рождении. Интересная мысль, вот только она не поможет разрешить мое затруднение. Как, впрочем, и гугл. Я кладу руки на стойку и роняю на них голову.

Из-за бисерной шторы раздается обеспокоенный голос:

– Мисси плохо себя чувствует?

Из кухни выскакивает мадам Нефтис с кухонным полотенцем, с ее рук капает вода.

– Отвести мисси в номер?

Я поднимаю голову и упираюсь в нее остекленевшим взглядом.

– Все нормально. Я не больна. Просто…

Просто нервничаю. Упала духом. Чувствую себя загнанной в угол. И что-то… мне нехорошо. Желудок испускает утробный рык.

Я с тревогой прислушиваюсь к себе. Неожиданно дверь открывается, и на порог ступает Доминик Мэдисон.

Этого только не хватало! Сегодня, видно, день такой – сплошные неприятности. Появление этого человека – самое плохое, что может случиться.

– Привет, – как ни в чем не бывало говорит он.

Как будто мы столкнулись в нью-йоркском баре, а не в крошечной гостинице на другой стороне земного шара.

Я сверлю его подозрительным взглядом.

– Как ты узнал, что я здесь? И вообще, что ты тут делаешь?

– Я здесь остановился, – заявляет он и ставит на стол еще одну бутылку. – Думаю, надо обменяться информацией.

– Ладно, – выдавливаю я.

Мадам Нефтис тут как тут.

– Нельзя. Спиртное в этом доме нельзя. Мы можем потерять хорошую репутацию.

Я перевожу взгляд с бутылки, которую она принесла мне к ужину, на ее лицо.

Она смахивает полотенцем невидимую пыль со стойки.

– Я не знаю, откуда эта бутылка. Вдруг вы агенты и хотите закрыть мое заведение. Лишить меня лицензии.

Доминик сует бутылку в рюкзак.

– Вы ничего не видели, – говорит он женщине и кладет на стол несколько египетских фунтов. –   За кускус, – добавляет он, хотя я подозреваю, что он дал ей в три раза больше положенного.

Не успеваю я и глазом моргнуть, как купюры исчезают в фартуке мадам.

– Благодарю, мистер Доминик. Но никаких грязных делишек, понятно?

Он уверяет ее, что у него даже в мыслях не было заниматься грязными делишками, и поднимает мой чемодан.

– Пойдем поговорим у меня в номере.

Мадам выкатывает глаза.

– Мы только поговорим, – обещает Доминик. – Ничего противозаконного. Честное слово.

Она улыбается ему и медленно поворачивается ко мне, протягивая руку ладонью вверх.

– А ты даешь слово?

Я вылавливаю из кармана оставшуюся мелочь и ссыпаю ей в руку.

– Даю.

Она презрительно фыркает, но опускает мое подношение в карман фартука и скрывается за шторой.

Комната Доминика значительно просторнее, чем моя; окно выходит в маленький внутренний садик. Помимо кровати, там имеется небольшой стол с двумя стульями, в центре которого стоит ваза с разноцветными фруктами. При ближайшем рассмотрении они оказываются искусственными. Доминик достает с полки над раковиной два стакана и ставит на стол рядом с бутылкой. Он выдвигает для меня стул, а сам усаживается на второй.

– Кто первый?

– Ты, – категорично заявляю я. – Ты предложил обменяться информацией.

И Доминик Мэдисон рассказывает мне свою историю.

Я узнаю, что он и вправду не состоит в родстве с Фрэнком Виналом. В прежней жизни учился сначала на повара, а затем на кондитера в Международном кулинарном центре на Бродвее, от которого меньше мили до «Двух старых королев».

В подтверждение своих слов он достает телефон и показывает свою ленту в инстаграме, пестрящую всевозможными тортами и пирожными. Поразительное разнообразие, а подписчиков у него даже больше, чем говорила Тереза. Но я не собираюсь его в это посвящать. И как я не додумалась поискать его в инстаграме?

Я откидываюсь на спинку стула и вспоминаю, что говорила Тереза Сайфер о моем сопернике. Так это и есть ее успешный нью-йоркский фотограф? А вовсе не гламурные самодовольные девицы, которых я боялась?

Я кошусь на Доминика, пока он наливает в стаканы прозрачную жидкость из бутылки. Его гладкая, янтарная кожа покрыта равномерным загаром, и, несмотря на темные круги под глазами, выглядит он лучше девиц, которых я считала своими соперницами. Я вспоминаю восемь с половиной баллов, которыми оценила его при первой встрече. Джерси сказала бы, что парень с таким рейтингом великолепен и автоматически попадает в категорию достойных флирта.

Да какая разница! Каким бы распрекрасным он ни был, я тогда не знала, каков он на самом деле. Его связь с Фрэнком Виналом сводит все на нет. И вообще, дело не в том, как выглядит мой заклятый враг. Кажется, я упускаю что-то важное. Только не могу вспомнить, что именно. В голове плывет туман.

Закрыв глаза, я возвращаюсь мыслями к последнему вечеру в «Экслибрисе». С тех пор столько всего случилось. Кажется, что это было два года назад, а прошло каких-то две недели. В этом путешествии время как будто замедлилось.

Тереза назвала себя игроком. Тогда я подумала, что она идет на риск, нанимая меня. Наверное, так и есть. Но, возможно, дело не только в этом.

– Так вот, – говорю я, четко выговаривая каждое слово, – вечером перед отъездом Тереза сказала мне, что собирается предоставить работу популярному блогеру. Это ты, что ли?

– Она назвала меня популярным блогером? – ухмыляется Доминик. – Мне удалось произвести лучшее впечатление, чем я думал.

– Ладно, не важно. Я решила, что выбрали меня. А получается, она пообещала работу обоим.

Он отклоняется назад.

– Мне она тоже о тебе не сказала. Но я заподозрил неладное, когда ты чуть не сбила меня с ног в турагентстве.

– Это ты сбил меня с ног, – заявляю я, стараясь сохранить достоинство. Мои губы немеют. –   Значит, это гонка, и дело не только во времени.

– Похоже на то, – еще шире улыбается Доминик.

Чтобы набраться смелости, я одним обжигающим глотком опрокидываю в себя содержимое стакана. На глазах выступают слезы.

– Значит, ты влиятельный блогер, – ядовито произношу я, указывая на фотографии в телефоне. – Тебе не нужна эта работа. Зачем ты здесь?

Он осушает стакан и впервые за все время смотрит мне прямо в глаза.

– Моя мать – самоанка, родившаяся на Гавайях, – негромко говорит он. – Она встретила моего будущего отца в Гонолулу, он проводил там отпуск. Когда на сцене должен был появиться я, они поженились и уехали к его родным в Коннектикут. Несмотря на все их старания, семейная жизнь не сложилась. Мать хотела вернуться на Гавайи, но в конце концов оказалась в Нью-Йорке и устроилась домработницей к Виналу. С тех пор работает у него. Я вырос во флигеле в его имении.

– Значит, ты тоже на него работаешь?

– Вообще-то нет, – качает головой Доминик. – Трудно объяснить. Мне нужна эта работа, чтобы помочь матери. В прошлом году Винал узнал, что она в свободное время присматривает за детьми в семьях местных иммигрантов. С тех пор он ее шантажирует, угрожая тем семьям депортацией.

Он угрюмо смотрит на бутылку и наполняет стаканы. Я отодвигаю свой в сторону, бормоча, что и без того уже не могу сосредоточиться. В животе зловеще булькает.

На самом деле из-за расстроенного желудка и от непривычки к спиртному я не просто не могу сосредоточиться, а едва удерживаюсь в вертикальном положении.

Но я не собираюсь в этом признаваться. Вместо этого открываю бутылку воды, оставленную мадам Нефтис, и делаю несколько глотков. На какое-то время это помогает.

– Я понимаю, у тебя свои причины, но ты ведь знаешь, в каком я положении. Твой опекун, или кем он там тебе приходится, собирается погубить Мерва с Томми. Мои дяди открыли этот магазин, когда меня еще на свете не было. В «Двух старых королевах» – вся их жизнь. Они там и живут, и работают. А твой… а этот Винал хочет у них все отобрать, из-за своей прихоти.

– Знаю, он редкий подлец, – вздыхает Ник. – И если бы моя мать не оказалась у него в заложницах, меня бы здесь не было. Но у нее больше никого нет, и я должен ее вытащить. Клянусь, я не знал, что моя соперница – ты. Пока не увидел тебя в поезде во Франции. А теперь… слишком поздно.

Я в ярости стучу кулаком по столу.

– Ничего не поздно! Ты сам сказал, у тебя мелкие неприятности. А у меня… на кону вся жизнь моей семьи.

– Успокойся, – говорит он, оглядываясь на дверь, хватает мой стакан и выпивает. – Ясно, что мы оба в сложном положении. Поэтому я и решил с тобой поговорить. – Он откидывается на спинку стула и краснеет. –   Помнишь, как мы пришли в ваш магазин? В тот день он оставил на кухонном столе статью, как доносить на людей в иммиграционную службу. Мама жутко расстроилась. Я понял, что надо как можно быстрее заработать денег на хорошего адвоката. Когда мы вышли из магазина, я заметил на телефонном столбе объявление и в тот же вечер пошел в «Экслибрис».

Он трет усталые глаза. За окном темно, из сада доносится сладкий экзотический аромат – навязчивый, незнакомый и странный.

– Я здесь совсем одна, – бормочу я.

– Что? – спрашивает Доминик, заправляя за ухо прядь волос и наклоняясь ко мне.

– Ничего. Я, пожалуй, пойду, – говорю я.

– Погоди. Я открыл тебе всю душу, а ты так ничего и не рассказала. Где твои родители? Почему ты живешь с этой парочкой геев?

– При чем здесь это? – вновь преисполнившись враждебности, рычу я.

– Ни при чем, – примирительно отвечает он. – Просто я хотел узнать, что с твоими родителями.

У меня на глазах выступают слезы, и я злюсь еще сильнее.

– Не хочу об этом говорить, понятно тебе?

– Ладно. – Помолчав, он продолжает: – Но если вдруг захочешь…

Я бросаю на него свирепый взгляд, и он вновь замолкает. Хватаю бутылку и наливаю себе и ему. Когда он поднимает стакан, я стучу по нему своим и произношу тост:

– За то, чтобы не говорить обо всяком дерьме.

Доминик выпивает. На этот раз мне тоже удается проглотить содержимое стакана, не начав задыхаться.

– Ты придумал, как отсюда уехать? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Нашел водолазный корабль, но он местный. Потом хотел добраться через пустыню до Дубая автобусом или другим наземным транспортом, но правительство ввело ограничения на путешествия почти по всей Саудовской Аравии.

– Да, я тоже пробовала. Один парень рассмеялся мне в лицо. Правда, все равно чуть не взял с меня деньги.

Я умолкаю и жадно пью воду. Странно, она не такая вкусная, как жидкость в бутылке.

– Послушай, – говорит он, когда молчание начинает казаться бесконечным, – я не знаю, что задумала Тереза, но предлагаю соглашение.

– Какое еще соглашение?

Он пожимает плечами.

– Ну, давай договоримся о временном сотрудничестве. Объединим усилия, по крайней мере пока не выберемся отсюда.

Я смотрю ему в лицо. Красивый парень. Хотелось бы ему поверить. При других обстоятельствах я была бы не прочь познакомиться с ним поближе. Да что там говорить, я бы пошла за таким на край света.

И все-таки я понимаю, что не могу доверять Доминику Мэдисону, как самой себе. Если честно, я и себе не очень-то склонна верить – после сумасшедшего количества алкоголя, что ухитрилась выпить в этой стране трезвенников.

Я принимаю решение: надо попробовать.

– Соглашение, – заплетающимся языком произношу я и тянусь к нему через стол.

– Джентльменское… то есть между леди и джентльменом, – торопливо поправляется он, пожимая мне руку. – Будем работать в команде.

Последней каплей становится рукопожатие. Я целый час сидела неподвижно, пытаясь подавить растущее чувство дискомфорта в желудке. Но когда я тянусь через стол, чтобы скрепить договоренность рукопожатием, у меня внутри поднимается настоящая буря. Все, что там накопилось, требует выхода.

Я успеваю добежать до двери и сгибаюсь пополам. Мощный позыв к рвоте не в силах сдержать даже мысль об унижении, которое я испытаю, показав слабость перед лицом злейшего врага. Доминик подскакивает ко мне, и вместо того чтобы разбрызгать содержимое моего желудка по всей комнате, я блюю прямо в огромную вазу, служившую до сих пор украшением стола. Фрукты из папье-маше уже не спасти.

Я еще некоторое время стою на коленях, оскверняя вазу, и вдруг осознаю, что Доминик по-прежнему рядом – придерживает мои волосы, чтобы не испачкались.

– О боже, мне так стыдно, – стону я, когда обретаю дар речи. – Прости.

– Наверное, это граппа, – извиняющимся тоном говорит он. – Я купил на Кипре, она очень крепкая.

Я мотаю головой. Мне уже лучше – если не смотреть в вазу.

– Спиртное ни при чем. Это шаурма, которой я пообедала.

Я в один присест выпиваю полбутылки воды.

– Ты ела уличную еду? В Египте? – недоверчиво спрашивает он. – Надо же додуматься! Но ты не волнуйся, человек не считается больным, пока это не начинает выскакивать с другого конца.

Мой желудок вновь издает недовольное урчание, я бросаю тревожный взгляд на собеседника и мчусь к туалету в конце коридора.

Еле успела! Сидя на унитазе, я слушаю, как мой организм издает невообразимые звуки, и молю бога, чтобы Доминик остался в своей комнате. Он, конечно, мне не друг, но слышать такое не заслуживает даже самый злейший враг.

Двадцать минут спустя, чувствуя себя полностью опустошенной, я пробираюсь к себе. Слава богу, в коридоре пусто, но, как только я вставляю в замочную скважину ключ, Доминик выходит из своего номера. В руках у него бутылка с водой и маленькая белая коробочка.

Я трясу непослушной головой и бормочу:

– Мне не нужны лекарства, я сделала прививки.

Он встряхивает коробочку.

– Прививок от… гм… синдрома путешественников не бывает.

– Ничего страшного, ты можешь сказать «диарея».

Он с улыбкой протягивает мне таблетки.

– Я хотел избежать силы внушения. Прими хоть одну. Это антибиотики.

Не успеваю я взять коробочку, как приходится вновь бежать в туалет. Наверное, я легко поддаюсь внушению.