Текст книги "Приключения Китайца"

4. Баба юта

Володя заговорил, когда ему ещё не исполнилось года. Утро начиналось с его щебета. Пробудившись, плохо проговаривая слова, Вовчик энергично приветствовал всех сладчайшим голоском, который мне приходилось когда-либо слышать:

– Баба юта, баба юта, – у него ещё не получалось сказать: «Доброе утро».

Комната заполнялась активной деятельностью и все присутствовавшие радовались жизни вместе с тружеником. Труженик неустанно искал занятия, не позволяя себе лениться. Если я не находила ему работу, то Володенька придумывал сам, как поскорее изучить мир. Неугомонность была чертой его характера, которая, возможно, тоже повлияла на ранний уход из этого мира. Ещё в младенчестве спал так мало днём, что я не успевала перестирать пелёнок, тогда памперсов ещё не выпускали. А с годовалого возраста спал меньше часа и не каждый день. Он был гиперактивным, как принято сейчас говорить. А может, знал, что жизнь его коротка, и надо успеть многому научиться. Я не успевала за ним, не знала, чему его учить. И в большей мере Володя учился сам постигать мир, который он так любил и спешил принять участие во всех его проявлениях.

Когда Володя начал правильно и разборчиво говорить и кто-либо спрашивал, как его зовут, представлялся исключительно по имени, фамилии и добавлял: «Мальчик», хоть и внешность говорила сама за себя. Возможно, он расставлял акцент при общении таким образом, чтобы чувствовалось, что он гордится своим полом. Личико было красивым со смугловатой гладкой кожей, мужественным, и с раннего младенчества медперсонал в поликлинике сразу определял в нём мальчика, даже в розовом костюмчике. Костюмчик – подарок от коллектива с работы. Девчонки по всем приметам беременности решили, что будет девочка. Приметы таковы: если мать подурнела во время беременности, значит, ребёнок забрал красоту и это наверняка девочка. Родился красивый мальчик с мягкими светло-русыми волосами, с немного азиатскими скулами и восточным разрезом глаз. Он был удивительно похож сразу на все восточные национальности, но больше всего, всё же, на маленького китайчонка, только русого. И прозвище Китаец пристало к нему с младенчества с «лёгкой руки», или, вернее, с «лёгкого языка» соседской девочки. Заглянув в коляску, девочка рассудительно отметила, что ребёнок похож на китайца, и поинтересовалась, будет ли ребёнок говорить по-китайски, когда вырастет.

Как-то, в двухлетнем возрасте, Володя вдруг начал беспрестанно покашливать, как при простуде. Собственно, все неудачи, происходящие с человеком, случаются из-за отсутствия любви. А все беды с детьми – из-за отсутствия любви между родителями.

И мой мальчик заболел. Ночью мне приснился сон, что мой сынок в коробке задыхается. Наутро Володя пожаловался, что у него болит горлышко, а на его шейке в области щитовидки красовалась опухоль, как укус насекомого. Только теперь я знаю, что горло это чакра общения. И только теперь знаю, что болезнь ребёнка – это показатель проблемы между матерью его и отцом. Между душой его или матерью, что одно целое, и духом его или отцом, что также неразделимо. И бедное тельце ребёнка показывало дисгармонию отношений родителей, обделённых знаниями законов природы. Так оно и было. Общение между мной и мужем превратилось в постоянное недовольство друг другом и злость. Мой мальчик своей болезнью пытался нас объединить. Разве я это понимала? Муж пил и не мог остановиться. И с утра садился за руль, чтобы возить ребёнка по модным новым центрам диагностики и врачам, уже накатив по «старым дрожжам», оправдываясь, что запах после вчерашнего. Мы с Володей уже ушли жить к родителям, а муж пил в одиночестве, чтобы заглушить боль ненужности и страх «меня не любят». А наш ребёнок пытается своей болезнью научить нас общаться. Но тогда этого я не знала, к великому сожалению.

Правильный диагноз сразу поставила та же подруга моей матери, терапевт по специализации, заподозрив кисту. Ещё пять диагнозов и все разные: и щитовидка, и ножка щитовидки, в том числе, совершенно сбили нас с толку. Новоиспечённые диагностические центры не справлялись с главной задачей. Хотя, возможно, и не ставили перед собой таких задач. Медицина во Львове, понемногу, становилась попросту хорошим доходным местом. Объездив всевозможные платные центры, оказались в Охматдете и попали к очень занятому врачу с фамилией Стеник. Опытный хирург, без всяких снимков и анализов, определил кисту и назначил операцию через недельку, после того как исчезнет кашель. Пришлось форсировать сроки, на следующий день киста увеличилась до размеров сливы и покраснела, началась температура и кашель становился всё круче. Это моя злость на мужа набирала обороты. Врач предположил, что кашель и вызывает киста, а потому надо оперировать срочно.

Меня с Володей определили в палату, я положила кулёк с вещами на выделенную нам кровать и понесла своего сыночка на операцию сама, так как идти на руки к медсестре он отказывался, как и к другим посторонним людям. По длинным коридорам попали в «предбанник» операционной с холодными стенами в белой плитке, коричневой плиткой на полу, запахом хлорки. Незнакомые люди в белых халатах ввели наркоз в венку на голове моему мальчику, так как у детей плохо видны вены на руках. Положенная на массу тельца доза наркоза плохо действовала на Володю, как на человека с ясным сознанием, но об этом я узнаю нескоро. И врачам пришлось ещё добавить эфирную маску. Его взгляд, полный страха, остался в моей памяти вместе с необъяснимым чувством вины. Володенька во время всех манипуляций доверчиво смотрел только на меня, я объясняла ему, что всё будет хорошо и молола какую-то чепуху. Наркоз начал действовать, глазки начали вращаться в разные стороны, сознание расплывалось, и моего сыночка забрали в операционную.

Теперь мы лежали на одной кроватке в палате, где ещё находились мамы с детьми примерно такого же возраста, как и Володя. Утром пришёл наш доктор с интернами для проведения ежедневного осмотра, все столпились возле нашей кровати, так как она стояла первой у двери. Доктор взял бланк, прикреплённый к нашей кровати, прочёл интернам диагноз, с каким поступил больной, и, продолжая рассказывать, какая была проделана операция, нагнулся над моим сыночком, пытаясь открепить повязку и показать интернам результат. Володя сопротивлялся неприятному вторжению. Доктор не обращал внимания на приносимые неудобства, отклеил повязку. За что Володя наградил доктора званиями – «сволочь» и «гадюка». Воспитанные интерны замерли, доктор будто бы не услышал, не обращать же внимание на лепет ребёнка, но в последующие ежедневные обходы с публикой сторонился нас и осмотр начинал со второй койки. Володя быстро поправлялся, в палате находились малыши его возраста, и он почти не скучал. Только во время общего дневного сна, без которого уже обходился, искал себе личное занятие в закрытом пространстве комнаты. Периметр палаты был очерчен по стенам китайским карандашом от нашествия тараканов. Тараканы, проползая через химическую полосу, становились медлительными и некоторые падали на пол, парализованные. Володя накладывал их в кузовок маленькой грузовой машинки, перевозил в уголок, где и сгружал в кучку. Возвращался за новыми трупиками и был доволен своим занятием, результаты которого были очевидны: кучка росла. Проснувшиеся мамаши сочли эту забаву омерзительной и не пускали своих малышей принять участие. Чем и продлили Володе развлечение, так как на всех детей тараканов не хватило бы.

Наконец нас выписали, и я с ребёнком вернулась к родителям, не поняв посыла болезни.

Время шло, отец Володи, мой муж, периодически приходил к сыну, брал его погулять. И, иногда когда «накопилось», выяснял отношения. В один из таких дней, а дело происходило летом и окно на кухне было открыто, мы с мужем ужасно ссорились в комнате, а мой сынок находился на кухне и не желал этого больше выносить. Но Володя ведь маленький, и как могут услышать орущие родители его ангельский голосок и внять Божьему закону? Родители и не услыхали его ангельского голоска, зато услыхали звонок в двери. Это соседка принесла нашу табуретку, вылетевшую из нашего окна. Хорошо, что никого не было под окнами, четвёртый этаж всё-таки. Дух ребёнка придумал, как унять распоясавшихся. Я поняла это только сейчас. Тогда мы, конечно, ссориться прекратили, даже задумались о причине полёта табуретки, но дальше этого не пошли, выводов не сделали и дальнейших ссор всё равно не разбирали, и семья Володи продолжала раскалываться на всё большие осколки, которые всё трудней было собрать воедино. А так как я перебралась с Володей в родительский дом, то мои обиды и неумение прощать подкармливались теперь уже регулярными оценочными суждениями всё той же маминой подруги. И в своих обидах я начинала кивать головой, соглашаясь с её доводами и доводами моей матери, убеждённой той же подругой, что муж мой плох и выбор был неправильный, тем самым всё больше и дальше отдаляясь от своего мужа. Тем самым оставляя своего сына без поддержки отца. Тем самым обрекая себя на муки невозможности найти себе места. Тем самым обрекая мужа на гибель.

Весной, с началом дачного сезона, бабушка с дедушкой выезжали на дачу и брали с собой внука. Там Володе было чем заняться в песке и в огороде. Дедуля, так Володя его называл, души не чаял во внуке. Будучи человеком военным до мозга костей, дисциплинированным, склонным к аскетизму, дедуля нарадоваться не мог буйству энергии жизни в своём маленьком продолжении рода, который походил характером на покойного родного брата дедушки. Володя вдыхал в деда новую жизнь, напоминая о его собственном детстве, о родных, о кубанском казачестве, родом из которого был сам. Нельзя сказать, что внучок вил верёвки из деда, но, бывало, дед давал слабину. Володя прибегал к лести, выклянчивая опасный инструмент. «Дедуля, красотик ты мой», – говорил маленький внук, и дед не мог отказать, в оправдании, что слов таких за всю жизнь ни от кого не слыхал. Надо заметить, Володя не любил излишней фамильярности как с близкими, так и с малознакомыми людьми. Назойливое сюсюканье и прикосновение к лицу, типа ущипнуть за щёчку ребёнка, очень его возмущало. Даже ругался старинным забытым словом – «гадюка». Это слово он запомнил, когда и говорить-то ещё не умел. Ругалась так его прабабушка, доживавшая свои последние дни с нами. Почти не узнавая «своих», она бурно реагировала на шалость своего правнука. Володя каждый раз норовил вытащить гребешок из её волос во время ползания по дивану. Эта процедура входила в цикл изучения мира и заканчивалась руганью с упоминанием «гадюки», во время наших, тогда ещё, визитов в родительский дом. Старинное словечко закрепилось в Володиной голове вместе с обстоятельствами нарушения личного пространства. И когда мой сын заговорил, то уже определённо знал, как реагировать на неуместное вторжение теперь уже в его личное пространство.

Некоторые моменты особенно врезаются в память. Сидим на кухне с мамой, чаёвничаем, вечер, включено электричество. Володя носится по квартире, изучает мир. Набирает в чашку воды и убегает. Раздается взрыв, гаснет свет во всей квартире. Суматоха, свет восстановлен, и я спешу в комнату, где находится маленький Володя. А мой сынок уже выходит навстречу из этой комнаты, где был, и на ножке его, на изгибе ступни, прилипло раскаленное стекло от взорвавшейся лампы. Глаза широко открыты от ужаса случившегося, и шок не даёт почувствовать боль. Володя сердечно выкрикнул:

– Мамочка, не ходи туда, – и, оказавшись в моих объятиях, заплакал. Белком сырых яиц уняла боль, прижала к себе сынишку, убаюкала, слёзы высохли и он заснул. Меня тогда поразило, как он, такой маленький, пострадал, и всё же первым его желанием было защитить меня.

Володе пять лет. Я привезла из Польши компьютерную приставку и к ней игры. Сосредоточенно играет в «Марио», зову кушать уже в который раз без ответа. Наконец, вымолвил:

– Я не могу, я должен спасти жену.

Это желание спасать и защищать он пронёс через всю свою короткую жизнь.

Ещё запомнился осенний холодный день. Листвы на деревьях нет. Прошёл дождь. Сыро, грязь на площадке во дворе. Мой сын вышел гулять и начал прокладывать русла от луж на площадке. Это довольно большой участок для пятилетнего мальчика. Зовет меня, чтобы я посмотрела на созданную красоту. Работа проделана была большая, голыми руками в холодной грязи. Вся площадка исчерчена бороздками с водой, от чего лужи обмелели. Руки красные, замерзшие, лицо счастливое.

– Володя, что ж ты всю площадку перерыл?

– Мама, это канализация, чтобы вода из луж сходила.

Теперь только увидела, что любовь к строительству и сообразительность физика уже была в нём с детских лет.

А однажды Володя открыл мне главный секрет мужской психологии, правда, я до сих пор не знаю, как им правильно распоряжаться. Стоим, болтаем с подругой возле песочницы, где возятся наши дети. Вдруг подруга опускает глаза в песочницу и с досадой так вскрикивает:

– Настенька, я же тебя только выкупала!

В этот момент мой Володенька заканчивает высыпать песок из ведёрка Настеньке на голову. Я грозно вскрикиваю:

– Вовка! – и пытаюсь его отшлепать.

Вовка зайцем выскакивает из песочницы и несётся к огородам и вокруг дома, и я несусь за ним. Бегал он быстро, пока его догнала, гнев поутих, и я только расстроенно спросила:

– Володя, ну почему ты сыпал песок на голову?

Володя растеряно произнёс:

– Так она же терпит.

Тогда задумалась о сказанном, но не обратила внимания на его не по годам философское мышление.

5. Счастливое материнство

Как я уже упоминала, разлучаться с сыночком приходилось часто. Народ с «кравчучками» – мини-тачками на колёсиках, прозванными в честь тогдашнего президента, сновал в Прибалтику и в Польшу, чтобы выжить. Задавив тоску по моему мальчику лозунгом «всё это временное явление», приходилось уезжать и зарабатывать, а маленький Володя опекался бабушкой и дедушкой. Конца не было этому «временному явлению» разлук и неустроенности. И никто не спрашивал маленького мальчика, что у него происходило в душе без мамы и папы.

Испытывая чувство ненужности, мой маленький сын обрастал друзьями, вкладывая при этом в дружбу всю душу. Друзья, видимо, тоже испытывали это жуткое чувство ненужности в разной мере, кто больше, кто меньше. Дети, которым не хватало материнской любви, тянулись к моему сыночку, а он тянулся к ним. Мамы часто нет, потому как в стране нет закона, защищающего материнство. На бумаге закон вроде как есть, мать имеет право на оплачиваемый отпуск до трёхлетия ребёнка. Только оплата этого отпуска настолько далека от действительных расходов, что и не знаешь, как это воспринимать. Похоже на издевательство. Все матери дружно старались горьким юмором убаюкать наплевательство государства на материнство, прикрываемое унизительно мизерными выплатами по уходу за ребёнком. В это время в Прибалтике уже принимается такой закон, где матерям оплачивается отпуск до восьми лет. Правда, не известно ничего про сумму оплаты, но зная достоинство прибалтов, можно предположить о реальном выживании на эту сумму. Словом, наше с Володей материнство-детство молодое украинское государство не могло защитить, как и других детей с матерями. Что предполагало уменьшение контакта с драгоценным ребёнком. А ребёнка разлука с матерью лишает ощущения защищённости, любви, уверенности в себе, своей значимости и нужности в этом мире. Это потом будет видно, что добрая половина из этих детей, которым не хватало материнской любви, в основном, мальчиков, станет наркоманами. А пока, не зная этого закона природы, женщины с яростным энтузиазмом пытаются выжить, выбраться из унизительной нищеты. Отрываются от семей с целью заработать, не надеясь на растерянных мужей или, скорее, не умея их любить. И большая вероятность такого поведения – это желание доказать своё превосходство перед униженным мужем, тем самым унизив его ещё больше. Так разваливаются семьи. Так развалилась и моя семья. Тем временем наш маленький сынок рос, тосковал по родителям, думал, что так надо, заводил друзей, отбивался от рук.

Как-то во сне мой мальчик, а было ему тогда лет семь, стал плакать и проснулся от страха. Как могла, успокоила, но Володе было не до сна, ему хотелось обстоятельно рассказать свой страшный сон, в котором с двух сторон его сжимают два прозрачных шара, похожие на мыльные пузыри. И так сильно сжимают и душат его, что он не знал, как выбраться, и проснулся от страха. Я вытерла его слезинки. Самой тоже стало страшно. Долго не спали. Теперь думаю, что сон тот – это я со своим мужем в противостоянии, и были мы теми мыльными пузырями, душившими собственного сына. Вместо того чтобы поговорить по душам и постараться понять, мы просто тиранили друг друга, тем самым уничтожая и разрушая себя, своё счастье и счастье своего сына. И даже никогда при нём вслух не обвиняя друг друга, мысленно при этом оставаясь при своём, мы разрушали его психику, расшатывали его равновесие души этими своими мыслями. Мыслями, в которых не было любви. И мы не понимали этого, и некому было нас научить, так как и родители наши и их родители и так далее тоже этому не обучены. А всё это, оказывается, и есть естественные законы природы. Суровость которых начинается в незнании, и незнание не избавляет от ответственности.

6. Ученик

Вечерами всем хотелось что-то почитать, ребёнка занимали игрушками и среди них – кубики с буквами. Глядя на всеобщую приверженность к чтению, Володя научился складывать слова в четыре года. А там и читать. Когда пришло время, выбрали школу с углублённым изучением английского, предварительно посещая уроки для дошкольников. Учился хорошо, почти на «отлично». Английским занимался с репетиторами и проблем с языком не возникало. Но поведением классная руководительница была недовольна. Все ранения своего чувства достоинства Володя тщательно скрывал от всех, в том числе и от близких, поэтому не жаловался. Ошибки учителей сильно сказываются на детях, это ни для кого не секрет. Секретом остаётся момент, когда эти ошибки совершаются. Об ошибке педагога узнаю позже, на одном из длительных свиданий в тюрьме. А на то время знала только, что учительница английского Валентина Валентиновна обожала Володю и ласково называла его «хани-бани». Именно об этой учительнице Володя только и говорил, когда спрашивали о его школьных делах. Возможно, именно её любовь привила тягу к английскому, и, может быть, жажду к знаниям вообще. Жаль, что её любовь не могла противостоять бессердечию классной руководительницы, которой в голову не приходило, что, ставя в угол при всём классе мальчика, она унижает его. А может, и приходило, и именно так находило выход её самодурство, выращиваемое в семье. Классная ставила в угол детей, и чаще всех моего мальчика, можно сказать, систематически регулярно. Володя тайно складывал горечь этих «углов» в чашу терпения, никому не доверял её содержимое, стараясь как можно скорее забыть об унижении, как делают все дети. Учительница тоже не говорила о методах наказания, просто сетовала на поведение мальчика на родительских собраниях, при этом нахваливая его за учёбу. Её чаша нетерпения, видимо, выливалась через край и понемногу разливалась в учительской, как делают все учителя. Когда же классная увидела, как со школы Володю пришёл встречать его пьяный, соскучившийся по сыну отец, то попросту началась незаметная глазу травля. Для начала классная руководительница посоветовала мне с ребёнком обратиться к школьному психологу. Психологом оказалась молодая женщина, якобы обладающая знаниями иридодиагностики. Это диагностика по радужке глаза. Она внимательно просмотрела через прибор Володины глаза, сказала, что есть психические отклонения. Я поинтересовалась, каким образом это она увидела, и с наигранным любопытством к ноу-хау предложила рассмотреть и мою радужку глаза. Психолог разговорилась, стала рассказывать расплывчато о признаках отклонений, проявленных в радужке. Рассмотрев так же внимательно под прибором и мои очи, пришла к заключению полнейшего здоровья. На тот момент я недавно вышла из психушки, куда поступила в состоянии тяжёлого психического расстройства. Стал очевидным и уровень её познаний в иридодиагностике и откуда «дует ветер» в отношении её выводов относительно психического здоровья моего сына. Местом общения психолога с коллективом педагогов была всё та же учительская, где рождались диагнозы учеников. Уродливое сплетничанье, вредящее духу учителей, учеников и самой школе, сложилось и укоренилось не известно с каких времён, или раньше, в любом случае, было втянуто в систему образования, укоренилось и стало нормой женского коллектива. Мало школьных учителей мужчин. А женщины-учителя живут своей жизнью обывателя со всеми проблемами и в этих житейских проблемах уже некогда задуматься о миссии учителя, о чём думалось в момент выбора профессии. Учителя не любят проблемных детей и стараются избавиться от них по возможности, забывая о своём предназначении, охваченные желанием «быть лучшими», выполняют требования министерства общего образования. Любовь свою дарят способным и хорошим, так уж повелось, а нужны на самом деле учителя, со всей своей любовью, именно трудным детям. Так как именно трудным особо не достаёт любви, почему они и трудные, и, к сожалению, учителя об этом не осведомлены. Можно только представить атмосферу вокруг Володи, создаваемую авторитетной классной руководительницей со званием заслуженного учителя.

Терпел такое учительство мой мальчик почти шесть лет. Естественное желание уклониться от пыток унижения пересилило долг обучения, и, как-то по дороге в школу, мой сынок сбежал от меня и всего этого кошмара. Школа находилась далековато, ездить приходилось на автобусе, сели, как всегда, вместе. Володя прошёл к задней двери автобуса, думала, хочет самостоятельности, не придала значения такому самовыражению и только случайно увидала в окно после очередной остановки своего Вовку с рюкзаком. Попросила в срочном порядке водителя остановиться, вылетела из автобуса и погналась за сыночком. Да где там. Обнаружив преследование, Вовка сбросил с себя рюкзак на тропу, уменьшая тем самым мою скорость и увеличивая свою. Встретились только дома. Причину такого поведения, как упоминала, узнаю только потом, на свиданке в тюрьме. А пока сынок встретил меня дома счастливый, что ушёл от погони, гордый, что сообразил с рюкзаком, чтобы не догнала его, и, полон твёрдой решимости, без обиняков объявил:

– Я в эту школу больше не пойду.

И мы пошли устраиваться в другую.

Уважение к личности ребёнка не в моде у многих учителей. Как ни странно, такой, не уважающий ребёнка, учитель всегда страстно рассказывает детям об уважении на уроке воспитания. Не подозревает, увлечённый, что дети чувствуют ложь, и не понимает до конца, какой детям всё же преподаётся урок. Мой сынок думал, что усвоил основной невидимый урок, и был уверен, что таким образом, сменив школу, избежит учительского лицемерия. К сожалению, в следующей школе ему предлагали именно этот урок. Володя не захотел его усваивать и в этой школе, и ещё в следующей не захотел, и в следующей. Всё без объяснений, но по одной причине унижения, как выяснится потом. А пока объявлял только результат:

– Сказал: не пойду в эту школу и точка.

И, наконец, последняя школа перед вечерней, после которой я перестала по этому поводу вести с Вовкой войну, оказавшись втянутой в норму учительской лжи.

С первого сентября в восьмой класс, в очередную новую школу. Классная – приятная женщина, и я пытаюсь всеми силами завязать с ней дружбу. Можно сказать, дружим. Проходит некоторое время, и та же проблема. Звонит классная:

– Володя уже несколько дней не появляется в школе, может, заболел?

Так как мы с ней «дружим», рассказываю про замкнутость сына, про повторение поведения в других школах и я в ужасе от того, что не знаю, где он болтается, когда не в школе, а я на работе, словом, прошу поддержки и помощи. Учительница – сердечный человек, сочувствует, и точно знает, что надо делать:

– Пусть он придёт, только придёт, и тихо сидит. Я поговорю с учителями, его не будут спрашивать, так как, ясное дело, всё запущено. На носу конец года, пусть просто досидит, а там, может, и втянется.

С энтузиазмом прилипаю к драгоценному сыночку, клятвенно заверяю, со слов классной, что его не будут спрашивать и ему не придётся унижаться из-за этого, сейчас главное – присутствие, чтобы закончить школу. Даже предлагаю Вовке две гривны, он выторговывает четыре и соглашается. Идём вместе, ситуация непростая, чувствую, нужна поддержка. Прозвенел звонок, дети в классе, классная нас просит задержаться в коридоре. И начинает «сердечную» зазубренную, знакомую до оскомины лекцию с грузом чувства вины перед собой, перед родителями, перед одноклассниками. И этот груз, по стандартным неписанным правилам, душевная наша классная пытается прикрепить на Володину голову. Когда дыхание закончилось и зазубренный текст лекции, по-видимому, тоже, одухотворённая своей речью, педагог потащила нас к завучу по воспитательной работе, мотивируя тем, что завуч обеспокоена не меньше её по этому поводу и в связи с этим хочет нас видеть. Завуч как раз направлялась по просторному коридору навстречу к нам и, преисполненная чувством долга, повторила лекцию классной, прибавив обвинений. Теперь мой сынок был виноват ещё и перед остальными учителями, и перед нею, и перед школой. Закончила тираду классической репликой: «Так это продолжаться больше не может» и потащила нас к директору, так как директор обеспокоена происходящим не меньше всех остальных, желающих добра, и тоже хочет нас видеть по такому поводу.

На этом месте мой сынок вырвался вперёд, через плечо спокойно и тихо сказал: «Да пошли вы», – достал сигарету из кармана и летящей походкой удалился. Я осталась в одиночестве между училками, чей недоумённый взор обратился на меня. Наверное, выражение моего лица остановило поток возмущения. Завуч смогла сокрушенно вымолвить: «Хорошо, что не побил», после чего в коридоре восстановилась растерянная тишина и я направилась к директору без сына.

Директор, по-видимому, считала виновным моего сына перед всей системой образования в целом. Я зашла к ней в кабинет и попросила помощи, совета в обучении моего трудного ребёнка. Директор была настроена на визит «трудного» и почему-то решила, что я пришла «на ковёр» по её требованию. Едва удостоив меня взглядом, директор школы произнесла в ответ на просьбу о помощи, не скрывая цинизма:

– Мы можем только лишить вас материнства. И мы перевелись в вечернюю школу, где Володя закончит девять классов, а после попадёт в тюрьму, так и не выучив урока лицемерия, не умея применить его для себя и не видя всего разнообразия масок его у других.