Текст книги "Приключения Китайца"

17. Исправительная колония общего режима № 110

Володе исполнилось восемнадцать, на следующий день он подал заявление о переводе. Меня вызвали, пытались вразумить о пользе истинного света колонии, указывая на видимые глазом блага, скрывая насильственные методы приобщения к ним и рабовладение. Помня угрозу сына, я была непреклонна, отказалась от видимых благ и подписала в документах, что не возражаю переводу сына в тюрьму для взрослых. И моего сына переместили в другую исправительную колонию № 110, для тех, кому больше восемнадцати лет.

Исправительная колония № 110 размещена в селе Держив, тоже Львовской области, только по другую сторону Львова, и добираться туда непросто, особенно непросто с тяжёлыми сумками. Прямого автобуса нет. Нужно выйти на трассе перед селом Песочне, перейти на перекрёсток и там ждать редко проходящую маршрутку, либо, если повезёт, может, кто и подбросит километров тринадцать на частном транспорте по разбитой дороге до села Держив, но это не весь путь. Жилых домов на этом отрезке пути нет, при дороге стоит один магазинчик-киоск. На нём надпись – «Куры», и он всегда закрыт. Вдоль дороги, по обеим её сторонам, ближе к самому селу, видны редкие полуразваленные здания. Это заброшенное производство птицефабрики, вернее остатки от производства, зарастающие малыми деревцами. Разбитая дорога, отсутствие транспорта, да и само село, всё в унынии, бедности и запустении. Перед селом нужно выйти и свернуть налево, на извилистую дорогу, которая и приведёт к тюрьме. По этому последнему отрезку пути никто не ездит, кроме работников колонии. Последняя дорога длинная, и по ней уже только пешком, около двух километров. Ближе к колонии дорога вымощена бетонными плитами и не видна из-за плотного высокого кустарника. Кустарник настолько плотный, что даже зимой, без листьев, сквозь него не видно, что там дальше. Летом кустарник буйно-зелёный, с птичьими голосами, напоминающими о жизни. По этой дороге родственники заключённых тянут кули с передачами своим ходом до металлических ворот. За воротами и спряталась от всего мира ИК № 110. Асфальтированный двор. Слева двухэтажное здание администрации, справа здание с гостиницей для длительных свиданий и проходом на территорию самой зоны. Между зданиями и по периметру двора побеленная старая кирпичная стена, украшенная сверху знакомыми витками колючих проволок. Сама местность болотистая, и заедают комары от весны и до осени, и не только после захода солнца. Сырость и бедность.

После десяти дней положенного карантина нам с Вовчиком разрешили свидание.

Досмотр продуктов проводил здоровый грузный детина, лет тридцати пяти, с непропорционально маленькой головой и белым пухлым лицом на этой голове. Он тщательно вскрыл все кулёчки с чаем, с кофе, с печеньем, прощупал и избирательно, сообразно своей голове, придавил пальцами конфеты в кулёчках. Прощупал вещи, вскрыл каждую пачку сигарет, заглянул в нее и проверил плотность посадки каждой сигаретины. Взял старый замызганный нож и начал им тыкать сначала в куски мыла. Обстоятельно всё проткнув, вытер нож о такую же замызганную тряпку и приступил к протыкиванию колбасы и сыра этим ножом. Затем открыл крышечку бумажного пакета с соком, понюхал, типа не понял, ещё раз нюхнул и отпил прямо из горлышка пакета, облепив его своими изголодавшимися по соку пухлыми губёнками. На этом досмотр был закончен. Не сообразила подарить досмотрщику сок, чтобы нормально напился ущемлённо-головорождённый, и получилось, напрасно руки обрывала, выбросила. Собрала рассыпанные на столах продукты и вещи в сумки и поднялась на второй этаж, где находилась гостиница. Привели моего сына. Володя как-то незаметно вырос, повзрослел, поправился. По узкому коридору размещались комнатки, в одной из них нас поселили. Под стенами две кровати, две тумбочки, занавески, стол, стул и телевизор в углу на полке. Стены с картинами личной кисти отбывающих срок. Такая обстановка заменит уют дома надолго, и мы рады ей, мы вместе.

Володя, полон жизнерадостности, снял мастерку, начал распаковывать принесённое мной. На руке, из-под футболки, на всём предплечье красовался синеватый подтёк. Я ужаснулась. Володя с грустным смешком прокомментировал:

– И на бедре такой же, с конвоиром на карантине поцапался.

Длительное свидание – всего трое суток, которые пролетают в одно мгновение ока. Мы готовили еду на общей кухне, вместе садились за стол в своей комнате, читали, смотрели телевизор. Переживали, как тут будет на новом месте, где его ждала длительная полоса жизни. Связи никакой нет, и только на следующем свидании, через три месяца, я узнаю немного больше о жизни моего сына.

На новом месте Володя прижился. Население зоны на семьдесят процентов состояло из молодёжи, в среднем, двадцати пяти лет. Оказался в 110-й его одноклассник из вечерней школы, Игорь, и ещё ребята из нашего района. Хорошо, что он познакомился с ними заранее, и теперь среди «своих», а может, потому и попал туда, в силу этих самых знакомств со «своими». В любом случае, изгоем не был, что очень важно для любого человека в любом месте. Долго «пробивал» работу, как теперь выражался мой сын, из того, чем можно было там заняться, и наконец устроился в мастерскую, куда и хотел, втайне, скрывая от всех. С этого момента бодрость духа вернулась к моему сыну. Раз в месяц я возила передачу, раз в три месяца – длительное свидание. Мы будем отмечать в тюрьме его дни рождения: девятнадцать, двадцать и двадцать один. Одним словом, теперь живёт Володя в ИК № 110.

Однажды к моему дню рождения Володя подарил мне икону, сделанную своими руками. Вынести что-либо из зоны непросто. Володя обрастал связями, узнавал порядки другого мира за стеной. И теперь икону его передали на «свиданку» охранники благодаря умению решать вопросы, что тоже влияло на Володино хорошее настроение.

В простой деревянной рамке, покрытой серебрянкой, под стеклом размещалась маленькая каноническая репродукция лика Святого Николая. Репродукция находилась в центре композиции на третьем ярусе возвышения, была обрамлена тонкими брусочками из скрученной вдвое тонкой медной проволоки. Все ярусы украшены кружочками разных диаметров из медной проволоки, малые кружки вставлены в большие и крепятся ободком в одном месте по точке прикосновения. Выглядят, как маленькие полумесяцы. Такие полумесяцы и сами кружки залиты цветными лаками, вокруг присыпано металлической стружкой медной и бронзовой. Разглядывая его работу, угадывала кропотливый труд и ювелирное усердие. Всё это делалось из отходов мастерской, как и другие иконы, которые где-то продавались администрацией. Мне досталась ещё одна, большая, с изображением Божьей матери, ещё одну он сделал для моей подруги, которая за него молится в церкви, и ещё одну икону передал для моей директоровой (так во Львове называют директора женского пола) в офис по недвижимости, где я работала.

Как-то в очередной приезд, уже оказавшись в тюремном дворике, я была остановлена каким-то служащим в форме с вопросом: «К кому я приехала?» Я назвала фамилию, имя и не успела сказать номер отряда, как служащий закивал головой и произнёс: «А, к художнику. Ясно».

Было приятно. И уважение к его труду и такого рода популярность.

Я гордилась моим сыном. И для каждой следующей передачи выискивала в киосках по всему городу цветные шариковые стержни – для создания красоты. Покупала лак и клей. И теперь, когда случалось, что при мне кто-то хвастал детьми, нарушая тайный закон природы, что довольно часто происходило в моём окружении, я приобщалась, хвалясь сыном-художником, не зная о законе, не зная о последствиях.

Будучи художником, Володя набил тату паука на икре левой ноги, а над пальцами правой ступни теперь красовалась витиеватая опасная надпись:

«Нагнись холоп, перед тобой стоит боярин».

Во второе лето жизни в колонии № 110 Володя как-то позвонил по мобильному телефону с просьбой пристроить товарища. Телефоны запрещены в тюрьмах, но они там есть. Заключённые прячут их во время обысков, чтобы говорить с близкими. Обыски проводят часто, и если обнаруживают телефон, изымают и, понятное дело, складывают в свои карманы, в смысле присваивают, что считается нормой среди служащих исправительных колоний, где исправляют и изъян воровства, вдобавок обязательно наказывают владельца за нарушение порядка, упиваясь собственной безнаказанностью. Несмотря на это, телефоны в тюрьмах существуют. Подвергая себя опасности, обречённые на нарушение порядка, нарушители закона звонят своим родным, вбирая крохи тепла дома, укрепляясь в сознании единства с семьёй.

Итак, Володя звонил в очередной раз с просьбой о товарище, который готовился к освобождению и не имел пристанища. Без понятия, как помогают в таких случаях, какие обязательства и так далее, и нет времени, словом, отказывала в его просьбе. Но мой сердобольный сынок был настойчив, регулярно звонил с напоминанием, взывал к моему участию в жизни заброшенного, никому не нужного сироты. Просил, чтобы я что-нибудь придумала, поспрашивала у знакомых, и укорял в безынициативности, сожалея, что сам не на свободе, иначе всё решил бы и без меня. С каждым таким звонком посвящал меня в чужие мытарства, рекомендовал товарища как хорошего человека. Описывал его жестокую судьбу круглого сироты и незавидную участь по освобождению сирот. Сироты попадают якобы в резервации, в которых живут, как в тюрьме.

До сих пор не знаю и негде выяснить, что на самом деле происходит с сиротами без крыши над головой, когда они выходят из тюрем. Есть ли вообще такие государственные проекты, которые обывателям и не нужны, так как имеется масса развлекательных проектов на телевидении.

Моему сыну казалось, что я всемогуща и способна помочь хорошему человеку, которого не понимают. Не слыша моего сарказма про то, что в тюрьме как раз и сидят непонятые хорошие люди, уверял и настаивал на своём, в слепоте своей доброй души.

Моя подруга из церкви так прониклась просьбой моего сына, что нашла через таких же сердечных христиан пристанище Володиному протеже. В каком-то селе Николаевской области строилась церковь, и батюшка согласился взять помощника. По выходу из тюрьмы будущий «помощник», а звали его Юрой, приютился на недельку в Володиной комнате и часами не мог оторваться от компьютера, смотря фильмы, чего не доставало в местах лишения свободы. Иногда выходил погулять во двор, в основном посидеть на лавке и поговорить с незнакомыми добропорядочными гражданами – соседями. Но считал главной своей обязанностью за полученные блага пугать Володину бабушку бесконечными рассказами о своей нелёгкой жизни, пока я была на работе. Что поделать, ему же надо с кем-то поговорить, а говорить он был мастер, как потом выяснилось, и другим искусствам обучаться не хотел. Купила ему билет, приодела и отправила. Там его встретили, приняли и определили на работу. Через два месяца батюшка выдал Юре деньги на обратную дорогу до самого Луцка, откуда Юра и был родом. По телефону батюшка сообщил, что Юра работать не хочет, умудряется находить в глухом селе компанию по выпивке и создаёт проблемы, будучи всё время пьяным. Юра доехал до Львова, по прибытию поезда пропил деньги, выделенные до Луцка, и пришёл ещё раз к нам. Теперь стращал Володину бабушку новыми рассказами о своих злоключениях, где кормили его только кабачками. Где работы никакой нет, и его обманули в очередной раз, только в этот раз батюшка, и пытка кабачками невыносима и ему срочно надо домой в Луцк, где ждёт не дождётся его родной дядька и тётка, и ждёт его двоюродный брат, да и троюродные тоже ждут. В новых рассказах круглый сирота Юра обрастал роднёй, за которой истосковался, и горюет, что нет у него денег добраться до родненьких, чтобы увидеться и воссоединиться. Бабушка Юру накормила, посочувствовала, наскребли ему на дорогу и, не спрашивая, почему же пропил выделенные до дому деньги, раз так соскучился, проводили и выдохнули. После долго дивились несоответствию рассказов раннего и позднего периодов устного творчества, подвергались насмешкам моего отца, Володиного деда, и сокрушались о нашей и Володиной наивности, поражаясь Юриному таланту.

По истечении долгих трёх лет Володя попал в списки на удо (условно досрочно освобождаемых). Предупредил меня, чтобы я не поддавалась на провокацию по вымоганию денег администрацией, так как существует определённая схема для ненарушителей внутреннего порядка, и он в нее попадает, так что «всё будет путём». Так оно и было в очередной мой приезд. Зам нач. колонии лично пригласил на беседу, намекал на отсутствие поощрений, которые пригодились бы при решении вопроса удо моего сына. Для непросвещённых – поощрение в западно-украинских тюрьмах это и денежные взносы родственников, и строительные материалы. Особо не наглел, остался без поощрений, но всё равно подписал необходимые документы на удо, в чём и был уверен Володя.

Володю выпустили на следующий день после моего дня рождения. Он держал в тайне этот день, хотел сделать сюрприз. Непосредственно из тюрьмы его встречал новый приятель, освободившийся немногим раньше. Володя добрался из колонии с приятелем по известному мне, а теперь и ему, маршруту и позвонил в двери дома, где никому в голову не пришло, кто же там за дверями. А это вернулся наш Володя, мой повзрослевший сын. Свет радости проник в наш дом, и только присутствие незнакомца, а точнее, доверенная ему миссия встречи, тяготила мое ревнивое сердце.

18. Свобода

Мой мальчик дома. Подарил мне крестик, сделанный руками какого-то умельца из зоны. Красивый. Подвесила на серебряную цепочку, надела на шею. Володя доволен, что мне понравился подарок, и всё же, чтобы я осознала всю ценность, дополнил вручение словами:

– Это, мам, мученический крест, чтобы ты знала. Сделанный руками мученика, потому как в тюрьме все мученики.

Жизнь вернулась в наш дом, и всё бывшее серым вдруг обнаружило свой цвет и живость с возвращением Володи. В первую очередь, прежде всего, Володю интересовали, конечно, друзья, которых давно не видел, за которыми скучал. «На районе» многое изменилось, все немного повзрослели, как и сам Володя, и душа его рвалась засвидетельствовать своё почтение и присутствие. Только началась календарная осень, погода летняя задержалась очень кстати, как пора каникул, так необходимых Китайцу.

Возвращаясь с улицы, мой сын в состоянии непокидающего счастья объявлял, кого встретил, а кто-то его не узнал и он сам хлопнул того по плечу, и было смешно им обоим. Печалился о Тарасе, которого посадили. Восторгался Серёгой, который записал собственно сочинённый рэп, обещал в другой раз взять запись, чтобы я прослушала. Немного был недоволен разобщённостью товарищей, подытожил: «Каждый на своей волне» и даже, как-то уединившись в своём уголке, нарисовал по этому поводу небольшую картинку простым карандашом, жирными жёсткими линиями. На ней были изображены мультяшные ребята. Один из них в сомбреро, другой в кепке, всего пятеро с разными выражениями лиц, от хмурого до радостно-глупого, смотрят в разные стороны, но выстроились вместе, как на альбомной фотографии. Назвал рисунок: «Встреча друзей». Рисунок был хорош. От него так и веяло несуразностью объединённых сюжетом. Я начала было нахваливать его творение, как обычно. Володя прервал меня, не захотел слушать, и попросил не хвалить излишне и впредь, так как это, по его мнению, развивает тщеславие и мешает дальнейшему развитию творчества.

Иногда его озвученные мысли были настолько глубоки, что невольно думалось, какой одинокий дух философа скрывался под его шутками в общении. Сколько страданий было перемелено, чтобы жизнерадостно смотреть на тюремное прошлое, и на прямые вопросы о тюрьме отвечать однозначно: «Несладко» или: «Нормально, тюрьма есть тюрьма». Впрочем, свободный теперь, иногда вспоминая пережитое, представлял это пережитое смеясь, всё ведь уже в прошлом, и он это пережил. Сам возвращался к этим воспоминаниям исключительно из-за немногим старше него товарища по 110-й, Максима Зайца, контакты с которым по случайности не сохранились. Максим освободился на пару месяцев раньше и пребывал дома в Балаклаве, вблизи Севастополя, или в Крымской Балаклаве. Быстро нашёл работу, женился, о чём успел сообщить Володе, ещё отбывающему срок, чем вызывал ещё раз восхищение, как и всегда, своей жизнерадостностью и жизнестойкостью.

Материнский долг, привитый государственной системой, призывал меня к содействию в организации его новой жизни, а вернее к продолжению старой – нужно было закончить школу. Володина классная руководительница, теперь уже вечерней школы, Катерина Ивановна имела большой опыт с такими детьми и высказала своё наблюдение, конечно, не в присутствии Володи. Наблюдение было такого рода, что дети, побывавшие за решёткой, учиться потом не хотят. И моя задача – проследить, чтобы Володя являлся в обязательном порядке хотя бы на контрольные, для необходимой документации выдачи аттестата. Так оно и случилось, несмотря на Володино понимание необходимости школы для дальнейшего обучения. После тюрьмы Володя счёл нужным получить образование психолога, почувствовав тяготение к изучению внутреннего мира человека. В своём новом классе, с незнакомыми детьми, младше его, не имевшими багажа тюрьмы, Володя был рад встретить Игоря, с которым его теперь объединяла 110-я. Но вместо соревнований в добыче знаний, что должно быть свойственно юности, они вдвоём часто прогуливали уроки, что, должно быть, свойственно людям, вкусившим от другого древа познаний, связанного с тюрьмой.

Как-то Игорь привёл Володю средь бела дня, средь школьных занятий, в одурманенном состоянии. Сам Игорь был перепуган Володиными подвигами не меньше моего и говорил не очень последовательно, хотя, возможно, его собственная речь была странной под воздействием того же дурмана, но в меньшей степени принятого. Эмоционально поведал, что они с Китайцем решили съездить в пригород на дачу к отчиму. А там росли какие-то плоды на дереве, о свойствах которых Игорь и понятия не имел, пока Вовка не рассказал. Игорь их захватил с собой. В кульке лежали парочка зелёных, круглых, размером с крупное яблоко, похожих на каштаны плодов, покрытых такими же шипами. Игорь захлебывался от негодования, рассказывал, как не мог Вовку остановить, когда тот выдергивал на даче деревца, недавно посаженные отчимом. С трудом оторвал товарища от хулиганского занятия и привёз его домой.

– Не мог отправить Китайца на маршрутке самого, он же не в адеквате и ржёт всё время. Вот, привёз, и опять на дачу надо ехать, деревья повтыкать. Только с отчимом отношения наладили, и на тебе, сейчас опять начнётся.

Володя и вправду был «не в адеквате». Чего-то нёс, к кому-то обращался, но не к нам, а к невидимому. При этом слова не проговаривал в результате паралича каких-то нервных центров, все эти жуткие звуки сливались и перемежались со смехом. Казалось, что ему смешно именно оттого, что он слышит, как вместо слов у него получается эта какофония. Смешно было только Вовке. Я, увидев своего сынка, тотчас была объята страхом неизвестного и близка к панике. Игорь выносил это ещё с час. Он помог уложить Вовку спать, несмотря на белый день. Вовка соглашался, слушался, значит, был в сознании, но через пару минут снова поднимался, принимался за своё, и мы опять его, вроде бы послушного и безропотного, укладывали. Измученный таковым общением и товарищеским долгом, Игорь успокоил меня, что должно попустить, и пошёл сажать сызнова деревца на даче, во всяком случае, объявил о своём намерении. Ещё долго Вовка в безумии крутился на диване, что-то выкрикивая и смеясь, но всё тише и тише, и, наконец, заснул.

На следующий день, услышав про учиненное, констатировал:

– Да, неудобно получилось, Игорёху подвёл, да я и сам не ожидал, что так подействует.

Не стала расспрашивать в подробностях, про себя отметила, хорошо, что Володя не пристрастен к спиртному, и мы стали продвигаться дальше по жизни, больше не вспоминая этот случай. Игорёха крепко осерчал, товарищество было нарушено. Володю не особо тянуло в школу, а после обособления Игорёхи посещения первого становились ещё более редкими. Игорю хотелось мира и любви в семье, которой ему так не хватало, и, увидев в Володе угрозу своей идиллии, он стал сторониться его.

Володя принёс обещанный рэп Серёги. Слушали вместе все пять произведений. Немного шокировало присутствие мата в тексте, но смысловое содержание действительно было революционно честным. Под инструментальную фонограмму звучали рифмованные рассказы Серёги о жизни «на районе», которая происходила в отсутствие Володи.

Первый рассказ «Наш дом» описывал один из будней, начавшийся с пробуждения и созерцания серых домов за окном, ржавой воды из крана. Все обыденные наблюдения были прерваны внезапным звонком в двери «мусоров». После чего пришлось «шифронуться». Поискать в тупиках косяк с анашой. Закурить, чтобы вспомнить вчерашний день и себя в нём. Затем с собакой выйти на прогулку, встретить «братка» и пойти с ним в место сбора таких же, как они сами, таких же, какие есть во всём мире, которые любят выпить, покурить. После – подраться за дело, отвечая за слова. И, сгущая краски по случаю нелюбви к мажорам, решают, в конце концов, не вмешиваться, а подождать, пока «отпустит».

Следующий рассказ «Вшивая власть» был о крахе иллюзий детства, о новом взгляде на родителей. О продажной власти, представителей которой сравнивал с питонами, опустошающими взяточничеством страну. О вере в наступление нового времени, ведущего к счастью.

Третье произведение ещё более минорно. Здесь Серёга проговаривал рифмой про мир, в котором окружение сплошь состоит из «любящих бухнуть» или ищущих «геру», чтобы уколоть в вену, но всё это пути познания, в которых главное – «порядочным уснуть».

В стихе под названием «Львовские стены в крови», Серёга с помощью ярких кратких выражений описывал душу, погрязшую во всеобщем тумане неразберихи, отравленную дурманом. Душа ещё различает красоту Львова, являющую собой для этой души красоты архитектурных произведений всего мира. Высокий замок сравнивался с Эйфелевой башней, Часы на Ратуше – с Биг-Бэном, а статуя Свободы, которая есть и во Львове, но сидит, как многие друзья. Людей, которые тонут не на «Титанике», а в своих ваннах, погружённые в свои болячки, и не видят, что вокруг от жестокости «мусоров» забрызганы стены кровью. И не забудет никогда, как его мать вытаскивала из «мусарни», отдавая последнее. Начинался и заканчивался рассказ призывом: «Нечисть, умри».

И последний рассказ «Не поощряй ад», где название и есть смысл содержания. Где заблудшие души, несмотря на гибель товарищей, вместо создания зелёного сада собственными жертвами поощряют процветание ада.

Рэп Серёгин вполне отражал то, что было пропущено Володей, то, что продолжалось и теперь, то, что встретило моего сына на свободе. Душа его меньше чувствовала себя такой одинокой, когда есть единомышленник, есть товарищ Серёга-философ, думающий о происходящем, переживающий за всё и за всех.

Таковым был тёмный мир улиц нашего района в отсутствии Володи, таковой мир встретил моего сына из тюрьмы.