Текст книги "Приключения Китайца"

22. Слово

В центре города пустовала квартира, доставшаяся в наследство от Володиного отца. Эта была не та квартира, в которой мы жили, а последняя из цепи продаж по случаю развода и раздела имущества. Бывший муж мой так и не дождался своего угла, слепо поручив мне самой решить этот вопрос по совести, уступив моему желанию развестись. Не имея опыта на практике, как выяснилось, и в теории, на ощупь, окрылённая небольшими успехами вначале, я довела хорошую идею до тупика, из которого никак не могла выбраться. Идея заключалась в покупке дешёвой полуразрушенной квартиры, без ремонта, как говорят маклеры, «убитой», с последующим её приведением в порядок и продажей по более высокой цене. Таким образом, продав череду квартир от трёхкомнатной распашонки в хрущевке с огромными долгами, которая принадлежала мужу, добиться приобретения каждому однокомнатной квартиры. Сразу после продажи трёхкомнатной это было сделать невозможно по причине дороговизны однокомнатных квартир. И в результате такого обретения маклерского опыта бывший мой муж, так как мы уже были в разводе, отец моего сына, обитал то у нас на даче, пока её не продали, то у своей сестры. Став беспомощным алкоголиком к тому времени, но с врождённым чувством достоинства, иногда и вовсе скитался по товарищам, не выдержал унижений и умер, как выяснилось, в недостроенном помещении многоэтажного дома вдали от нашего района, во сне, без алкоголя в крови, надо полагать, от тоски, от отсутствия любви. Как раз в то время его сын и я находились далеко в Сибири, в гостях у моей сестры, по известным обстоятельствам, и синица стучала в окно комнаты, где находился Володя.

Разве могла знать я тогда, что дети униженных отцов всегда протестуют в семье? Особенно мальчики, становясь в протесте всё более агрессивными. Взвалив на себя роль добытчика, я тем самым продолжала унижать своего мужа, не осознавая этого. Как и во многих семьях, святостью становилась не моя семья, а добыча пропитания и приобретение необходимых для жизни вещей, в том числе и ненужных. И последней каплей унижения мужа была моя настойчивость в разводе. В своих обидах и неумении прощать это решение казалось мне правильным. Муж, как всегда, уступил – и запил сильнее. В это время кроме злости на его саморазрушение не вспоминается никаких чувств, все они были вытеснены поисками работы, ожесточив моё сердце, вытеснены необходимостью обеспечивать себя и моего сыночка, и такая жестокость не осознавалась и в своей вибрации гармонично соединялась с поставленными целями. И только теперь понимаю, что моему сыночку нужна была только любящая семья. И только теперь мне открылся ещё один тайный закон, что для детей униженного мужа закрыт духовный путь. Об этом я узнала только сейчас, а на тот момент я знала, что в центре города пустует квартира как потенциальный источник средств, надо только приложить руки или, как говорят в народе, довести её до ума. Хотя причём здесь ум, до сих пор не понятно.

Раньше, ещё до того как Володю лишили свободы, он отличился, проявив себя при ремонте этой самой квартиры. Самому дому, в котором размещалась эта наша квартира, более ста лет. Строился он при Австрии, как и большинство старых зданий центра города, когда Львов ещё назывался Лембергом. Квартиры в нашем этом доме по большей части неполноценные, так как являются частями когда-то роскошных квартир, перегороженных и розданных населению, или захвачены самостоятельно населением во времена не очень добровольного присоединения Западной Украины к бывшему Советскому Союзу. Надо полагать, присоединяться не хотели ученицы «Школы дивчат армии СС», которая находилась в районе Погулянки, ныне престижном районе Львова. Квартира, которую я неосторожно купила, соблазнившись площадью в пятьдесят метров, была когда-то подсобным помещением, вроде бы прачечной, относящейся к владельцу единого дворца, ставшего ныне подъездом для многих семей. Так вот, эта квартира находилась на уровне подвалов, и в ней отсутствовали ванная и само место для её установления. Чтобы поместить душевую кабинку для необходимого комфорта, следовало выбить в стене нишу под недостающие размеры этой кабинки, глубиной сантиметров десять в толстенной метровой стене, сложенной из австрийского кирпича. У мастера, делавшего ремонт, не было перфоратора, и за ручную работу он запросил двести гривен, на тот момент в валюте двадцати пяти долларов США. Я возмущалась дороговизной, и Володя предложил выбить нишу самостоятельно за пятьдесят гривен. На следующий день приступил к работе. Выбивал нишу Володя два дня по пять-шесть часов беспрерывного долбёжу молотком и топором по австрийскому необыкновенно крепкому кирпичу. И хотя работал в перчатках, всё равно на руках набил кровавые мозоли, взял свои пятьдесят гривен со словами:

– Знал бы, что это за кирпич, то на месте мастера запросил вдвое больше.

Я, увидев кровавые мозоли, предложила ему ещё денег, но Володя гордо отказался, благородно сославшись на поговорку:

– Договор дороже денег.

Потом добавил:

– Я вообще-то и бесплатно мог сделать, но будем считать, что я тебе сэкономил сто пятьдесят гривен.

И, несмотря на свои мозоли, был в радостном расположении духа от своей полезности.

В квартире был сделан основной ремонт и запущены квартиранты, которые вместо арендной платы доделывали ремонт, пользуясь квартирой, как офисом. Квартиранты – приятная молодая пара, разместили в комнатах компьютеры, столы, стулья, украсили стены разными причудливыми абстрактными коллажами и начали работать, открыв фирму по ландшафтному дизайну. Тут случилась буря во время ливня, и её последствием стала забитая канализация во дворике, куда выходили окна квартиры. Вода стояла целое лето. В результате старые стены квартиры намокли, компьютеры стали сыреть и приходить в негодность, в комнатах стоял запах сырости, на стенах появились мокрые пятна. Квартиранты съехали, и квартира оставалась в запустении. Я подала в суд на ЖЭК. И пока шли бесконечные суды, Володя попал в тюрьму, после чего совсем не оставалось средств и времени делать новый ремонт.

Володя вспомнил об этой квартире, когда к нему обратился товарищ в поисках дешёвого жилья. Товарища звали Андрей. Из рассказа Володи было ясно, что Андрей этот круглый сирота, выросший в приюте, работяга, ясное дело, сидевший и несчастный по жизни, без крыши над головой. Володино доброе сердце непременно хотело принять хоть какое-то участие в тяжёлой доле нового товарища. Несмотря на опыт по пристраиванию «сирот», Володя был убеждён, что должен помочь, и убеждал в этом меня: «Пусть Андрей поживёт там, хоть пару месяцев, пока не подыщет подходящее жильё, а заодно и поможет восстановить ремонт».

Итак, Андрей поселился в этой сырой квартире, и Володя стал наведываться туда для проведения ремонта.

К этому времени был закончен ремонт во всех трёх комнатах на Городоцкой, где мы жили. Все денежные поступления уходили на новые двери, кровати и модные шкафы-купе, взятые в рассрочку. Становилось красиво в нашей квартире. Всем нравилось, только Володя грустно комментировал: «Лучше бы на кухне ремонт сделали», – и переместил свою энергию на ремонт квартиры в центре города, где поселился Андрей.

Всё реже приводил домой товарищей, и не в комнату, а только на кухню. Жалкая кухня, маленькая, загромождена холодильником, старой мебелью, требовала и вопила о ремонте, и тем не менее, там можно было курить. Володя с каким-то приятелем или двумя устраивался попить чаю, пофилософствовать, когда шёл дождь, когда бабушка с дедушкой уже перед сном смотрели телевизор или читали. Иногда мы с Володей вдвоём вечером застревали на кухне и тоже говорили о странных вещах. Свет не включали, он был включён в ванной и через окошко, какие есть в хрущёвках, освещал кухню, создавая полумрак, что располагало к задушевной беседе. Мы говорили о забавных случаях, о загадочных явлениях, о телепатии, о снах, о тонком мире. Володя умел интересно и искренне рассказывать и обладал редким даром слушателя. Однажды, в ответ на моё откровение о видениях, он мне поведал, как под воздействием дурмана он общается с сущностями, которые нас окружают. Они объясняют ему многое и даже, бывает, дают советы. Меня тогда поразило его бесстрашие к неведомому. Сейчас, думаю, может, ему и от моих видений было страшно, но виду он не подал, просто слушал внимательно. Ничего не пытался объяснить или дать оценку, в отличие от меня. Объяснить же себе, что происходит в голове, в душе у моего сына, что это за сущности такие, я не могла, и от этого возникало чувство страха. По уродливой привычке, присущей заблудившемуся в материальном мире человечеству, давать оценку исходя из своих жалких знаний всему происходящему, я подумала о раздвоении личности. Но в попытках искоренить в себе жалкого обывателя, под впечатлением его искренности, я всё же увидела в сыне бесстрашного исследователя, каким он и являлся. Или каким он стал из-за моего неумения объяснять ему происходящее в жизни с самого детства. Или из-за моего частого отсутствия в его детстве. В любом случае, рассуждения его и мысли я буду встречать потом в так называемой эзотерической литературе, которую Володя к тому времени ещё не читал.

После таких бесед мы оба находились в состоянии бодрящего духа, спать не хотелось, и, укладываясь, мы ещё долго, шёпотом, как нам казалось, переговаривались, вспоминая и дополняя какую-то мысль, утраченную в разговоре. Бабушка или чаще дедушка, разбуженный нашим наполовину шёпотом, просыпался, произносил реплику: «Угомонитесь, полуношники». Реплика его резко не ложилась в наш диалог своей громкостью и смешила нас. Володя отвечал деду, что Баська проснулась от испуга и теперь и у неё бессонница или что дедуля и сам сейчас своей громкостью всех соседей разбудит. Мы смеялись. И, наконец, засыпали.

Как-то на кухню вечером на такие разговоры попали его одноклассник Игорь из 110-й и новый товарищ Игора. Они делились наблюдениями телепатических эффектов, которые возникали в редкие моменты под воздействием каких-то препаратов. Володя рассказывал, как у него и Тараса возникло такое общение с сущностями на уровне подсознания и оба видели одинаковые картинки, что подтверждает реальность происходившего, а не собственную игру воображения. Я вышла в кухню на перекур и невольно втянулась в беседу о тонких мирах. Хотела дополнить или предостеречь прочитанными мною знаниями о тёмных сущностях, об опасности. На что Володя возразил, что тёмных сущностей не бывает, просто надо объяснять себе, не бояться. И начал приводить пример из собственного опыта общения:

– Если ты испытываешь страх, то нужно с ним (со страхом) поговорить, и он тебя отпустит и не будет преследовать. И объяснить себе, что страшно не тебе, а это ты почувствовал притянутую сущность.

Ребята слушали с интересом, не перебивая, но по их выражению лиц мне было заметно, что они сомневаются в правдивости оратора, так как с ними таких явлений не происходило. Мне захотелось защитить Володю от него же самого, и я попыталась перевести эту тему в другое русло, неудачно пошутив о том, что если бы кто нас послушал, подумал бы, что у нас шизофрения. И сказала, чтобы Володя не говорил о своих контактах с сущностями, так как непосвящённые подумают однозначно. Ребята засмеялись. Игорь, озабоченно обращаясь к Володе, поддакивал мне и пытался рассказать что-то своё. По лицу Володи я увидела, что шутка моя ему не понравилась и что он зол на меня, за то, что я так грубо пошутила и прервала его рассуждения. Мне и в голову не пришло, как глубоко ранили его мои слова. И он никогда больше не поделится со мной своими размышлениями о сущностях.

23. Халатный Будда

Ещё весной этого года мы с Володей были приглашены на свадьбу в Севастополь. Сын моей подруги, однокурсницы по университету, наконец-то определился. Ольга, а так звали эту мою подругу, была очень рада приближающемуся важному событию и заочно оповестила нас, приглашая разделить радость. Свадьба должна была состояться осенью, молодые объявили о своих намерениях, но заявление никак не получалось зарегистрировать, по причине, связанной с работой обоих молодых. С наступлением лета сын Ольги стал болеть каким-то странным недомоганием. Плохо ел, постоянно жаловался на бессилие. К врачам обратились, когда совсем стали плохи дела. Севастопольские врачи затянули с обследованием и, ничего не обнаружив, посоветовали обратиться в Киев. В Киеве Ольга со своим вторым мужем привезла своего сына, практически поддерживая под руки. Он пролежал там две недели и умер у нее на руках с диагнозом рака лимфы. Ольга кремировала тело и с прахом единственного сына вернулась в Севастополь к концу лета. Она проживала там со своей маленькой семьёй уже некоторое время до этого жуткого события в надежде на счастливую новую жизнь для всех, включая и своего сына.

Сыну её исполнилось только тридцать четыре. В юности его однажды задержали в поезде из Москвы со спичечным коробком анаши и поместили в московскую «Бутырку». Он провёл там полгода, пока Ольга собирала деньги на выкуп. Позже рассказывал матери, как все в тюрьме голодали, всегда мёрзли, как спать укладывались в одежде по двое на нары из-за перенасыщенности людей, как он заболел и у него поднялась высокая температура, и как тюремный доктор дал ему таблетку аспирина, какую только и выдавал всем больным с разными симптомами заболеваний. Я пришла навестить подругу спустя две недели после выкупа сына из «Бутырки». Ольга со вторым мужем ещё жила во Львове и на тот момент не выходила практически из дома, ухаживая за своим сыночком, вытягивая его «с того света». Во время моего визита мы с Ольгой вполголоса беседовали на кухне, чтобы не разбудить её мальчика, и через приоткрытую дверь виднелись кровать, где он спал, его голова и рука из-под одеяла. Меня поразили худоба и размеры иссохшего черепа. Именно черепа, так как головой это нельзя было назвать. Когда, проснувшись от моего присутствия, Ольгин сын повернул ко мне своё лицо для приветствия, я ужаснулась, не узнавая его. Тёмные впадины глазниц и тусклый взгляд, как будто из документальных фильмов про жертв концлагерей, замученных фашистами. Его звали Игорем. Необыкновенной красоты юноша, высокого роста, глаза «с огоньком», румянец на белой коже и гордый профиль, доставшийся ему от матери. Всё это куда-то исчезло, и осталось болезненное существо, измождённое, засушенное, как бы и не он вовсе.

Врачи обнаружили у него туберкулёз. Ольга долго упорно лечила сына, увязая в долгах, подняла своего мальчика на ноги и вывезла из города сначала в Белоруссию к родственникам, а позднее в Севастополь. Сын её в Севастополе отъединился и стал жить отдельно, арендуя квартиру, как и Ольга с мужем. Работал в бригаде мужа Ольги мастером по гипсокартону. Сочинял стихи и делился ими в «Одноклассниках» под аватаром «Мактуб». Имел почитателей своего таланта, и, наконец, встретил ту единственную. Но здоровья его не хватило на долгую жизнь. И вот теперь Ольга вместе со своим вторым мужем, как и в прошлый раз, увозила в машине уже не полуживого своего сына, а его прах и своё большое горе.

Ольга развеяла прах сына среди гор, с высокого холма возле одинокой крымской сосны, неподалёку от Инкерманского монастыря, где они гуляли иногда вместе и наслаждались красотой природы, пока он был жив.

Наступила осень. Мы с Ольгой часто стали говорить по телефону. Она, вспоминая, искала причины раннего ухода сына. Я поделилась своей проблемой, так как ранее находилась в полнейшем одиночестве, понимая, что тема эта изгоев и, озвучив её, сама стану изгоем. Ольга посоветовала мне увезти сына в другой город, ссылаясь на рекомендации врачей, с которыми она много общалась. Пригласила к себе в Севастополь. Идея мне и Володе понравилась, только решение её представлялось мне невыполнимым в кратчайшие сроки. Скорее, как вариант на недалёкое будущее.

Ольга доверила мне продавать квартиру, оставшуюся во Львове, поселив надежду на осуществление ремонта кухни и надежду на переезд в новую жизнь.

К этому времени, наконец, привезли и смонтировали последний из шкафов, также взятый в рассрочку. Володи не было дома, а когда он появился с Серёгой, то проскочил в свою комнату мимо шкафа, не заметив его. И только выйдя на кухню на перекур, Володя обнаружил приобретение. Вернее, первым заметил Серёга:

– О, шкаф?

Володя смутился и удивлённо стал его разглядывать. Можно сказать, похвалил дизайн, высказавшись:

– Ну, ничё так. Только незаметный какой-то. Хорошо, Серёга заметил, а я в комнату шёл – не понял, и обратно – не понял.

Мы посмеялись, и Володя сообщил, что на днях смогу посмотреть и его работу в квартире, где поселился Андрюха.

На днях я и посмотрела. Конечно, квартира выглядела убого, но хоть какой-то жилой вид. В большой тридцатиметровой комнате под потолком красовалась люстра под медь. Володя не без гордости сообщил, что это подарок Ромки. Того самого, который щемил Вовку с Тарасом, а теперь, надо полагать, они в товарищах. На цементном полу красовался бордовый старый ковролин, неизвестно от кого доставшийся в наследство. Стояли старая кровать на пружинах, несколько мягких старых стульев, старый стол, две тумбочки. Под кроватью и по периметру комнаты настелены прессованные листы, чтобы не тянуло холодом от бетонного пола. На стенах были набиты в рядок большие гвозди для одежды Андрея и запасные, для гостей. По центру стены красовалась прикреплённая мишень для дартса, единственное окно было старательно залеплено белой непроницаемой подкладкой для ламината, чтобы никто не заглядывал из других окон дворика-колодца, куда выходило и наше окно. В коридоре с аркообразным потолком стены выкрашены бледно-жёлтым, исчезли мокрые пятна, на полу коридора старый тёмно-зелёный ковролин, наверное, от того же владельца, что и ковролин в комнате, стол, табуретка и на столе портативная электрическая плитка. Все эти вещи стаскивались не один день многими Володиными товарищами, заходившими «зависать», и захотевшими принять участие. Было тщательно подметено, в общем-то, чисто, не считая впечатления, производимого старым ковролином. У стены стояли в ряд картины, нарисованные Володей шариковой ручкой и карандашом. На одной изображалось, как Володя мне объяснил, энергетическое строение человека. Рисунок состоял из сфер, наложенных одна на другую. Сфер было много, рябило в глазах и невозможно было разобрать. По бокам сфер были надписи, которые я прочту только после смерти сына. На другой картине было множество сюжетов, и она напомнила мне его рисунок с друзьями, нарисованный в первые дни после выхода из тюрьмы. Эту картину Володя разрешил взять с собой.

– Ну как, уютно стало? – спрашивал Володя, рассказывая, что было сделано, и кто что принёс, и что ещё будет делаться.

– Небо и земля, – ответила я. Мы стояли и радовались. Володя радовался, довольный собой, я радовалась за Володю, и Андрей радовался, тому, что радовались мы, и тому, что стало действительно уютней в этой сырой, тоскливой квартире, где он теперь жил. И наверняка радовались и все Володины товарищи, для которых эта квартира стала местом, куда можно прийти и «зависать» в уюте.

Придя домой, я стала разглядывать Володину картину. На ней комичным образом были запечатлены мультяшные выдуманные герои с неизвестными головами и телами. Все они заняты какими-то пустыми забавами, в смешных позах с трогательной мимикой. Картина мне нравилась, и я спросила, что это всё означает. Володя ответил:

– Это я себя нарисовал.

Засмеялся и добавил:

– Картина называется «Халатный Будда».

Мы теперь смеялись вместе, разбирая незамысловатые сюжеты, и тут, видимо, я перестаралась с восторгами, Володя строго попросил не хвалить его, взял свою картину и сунул её в шкаф, откуда и достану эту картину уже после смерти сына.

Школа продолжала не интересовать своим существованием с самого начала последнего учебного года, однако посещалась, как бы с перспективой, что всё-таки для дальнейшего образования будет нужен диплом. Самообразование Володи ограничивалось общением с товарищами и компьютерными играми. Даже как-то пришёл с компанией, в которой была девушка. Было заметно, что девушка с ним. Все разговорились на фоне рэпа, слушали и комментировали содержание одновременно. Принесла им чаю, хотела познакомиться с ней поближе, но сразу наступила тишина, никто из компании меня не стал задерживать, Володя тактично произнёс: «Спасибо за чай» и немного погодя всей гурьбой вышли на улицу. Я ничего не спросила, как всегда, из соображений не лезть в душу. Видела эту девушку ещё раз, но получилось некрасиво с моей стороны. Опять сидела в Володиной комнате компания, и, пользуясь моим отсутствием, все курили прямо в комнате. Я залетела и грубо сделала замечание, а увидев девушку, почему-то обращалась именно к ней. И получилось, будто только ей и делала замечание. Больше она к нам в дом не приходила. Я не спрашивала о ней, и никогда о ней не говорил Володя. Значит, не наша девушка.

Незадолго до новогодних праздников появился покупатель на Ольгину квартиру во Львове, которую она доверила мне продать ещё весной, когда был жив её сын. Квартира не продавалась долго, но всему своё время, и мы дождались получения залога. Ольга прибыла на оформление документов и с неделю жила у меня. Скорее, мы с ней не расставались круглосуточно. Хорошо, что в моей комнате закончился ремонт, правда не было дивана и приходилось спать на полу, а с утра бегали по инстанциям, собирая справки для нотариуса. Ольга изо всех сил старалась жить дальше. Как всегда, высоко держала голову с гордым профилем и планировала осуществить заветную мечту. Давно, во Львове, Ольга окончила замечательные курсы гида-экскурсовода. И теперь в Крыму она проводила экскурсии, составляла самостоятельно и новые маршруты, перелопачивая исторические справки. Гордилась своими успехами, обожала свою новую профессию, но для полного счастья, как ей казалось, мечтала иметь собственный минибус, чтобы возить экскурсантов. Так как бизнес этот сложный, тяжело со всеми ладить или подлизываться к тамошней дирекции, чтобы получить хорошую группу и всё такое. Продажа квартиры отвлекала её от тяжёлой действительности потери сына, посулив перспективы самостоятельной карьеры. Ольга продолжала подбивать меня к переезду к ней в Севастополь, да я и не сопротивлялась. Только вот закончу ремонт. Может, курсы парикмахеров понадобятся, чтобы там на первое время иметь какую-либо работу. Ольга обещала пристроить Володю к своему мужу в строительную бригаду, только надо будет попрактиковаться с гипсокартоном. Володя соглашался с Ольгиным предложением, тем более у него там рядом, в Балаклаве, дружбан по 110-й, Максим. Оставалось окончить школу, а с дальнейшим образованием будем определяться на месте и искать заочное обучение. Продажа квартиры поднимала всем настроение, и миражи мечтаний уже виделись нам, как определённая цель. Ольга щедро отблагодарила меня за хлопоты и труды и отправилась домой, в Севастополь, к мужу, осуществлять мечту.

Мы с Володей тоже не задерживались в раздумьях и, составив список необходимых стройматериалов для ремонта кухни и ванной, поспешили на закупку. Не помню, приглашала ли я его принять участие в выборе кафельной плитки, скорее всего, нет, так как давно в нашей семье процветало женское самоуправство, в результате которого плитку выбрала я с мамой. Выбрали, оплатили, заказали машину на завтра.

Володя собрал компанию товарищей, в указанное время «на завтра» дружно разгрузили машину и начали подъём всего разгруженного на четвёртый этаж. После нескольких пробных подъёмов Володя организовал каждого помощника на пол пролёта, и дело наладилось. Мы с мамой, в качестве охранников, потолклись возле горы плитки, кирпичей и стройматериалов и решили, не сговариваясь, принять участие. Взяли по три кирпича и понесли наверх, задерживая ловкие перебрасывания плитки один другому Володиных товарищей, при этом смущая их. Принесли, сгрузили в столбик, выпрямились и собираемся идти за новой порцией. В дверях стоит нахмуренный Володя и тихо так говорит:

– Ещё раз спуститесь, будете сами всё носить, ясно?

Мы с мамой переглянулись, поняли всё и пошли жаловаться деду. Деду понравилась такая Володина постановка вопроса, он ухмыльнулся и добавил:

– Так вам и надо, лезете не в своё дело, вот вас Вовка и уволил.

Разгрузка закончилась, грузчики явно устали и не могли напиться. Володя, довольный проделанной работой, гордился товарищами, попросил для них «пару рублей» и удалился с ними на свежий воздух отдышаться.