Текст книги "Мобильность и стабильность на российском рынке труда"

Приложение П9

Таблица П9-1. Распределение иностранных работников, имевших действовавшее разрешение на работу в 2014 г., по профессиональным группам и странам происхождения, %

Источник: [Труд в России, 2015].

Таблица П9-2.

Декомпозиция различий в логарифмах заработных плат мигрантов из Таджикистана и российских работников

Литература

Вакуленко Е.С., Леухин Р.С. Дискриминируются ли иностранные работники на российском рынке труда? // Экономическая политика. 2016. Т. 11. № 1. С. 121–142.

Вакуленко Е.С., Леухин Р.С. Исследование спроса на труд иностранных мигрантов в российских регионах по поданным заявкам на квоты // Прикладная эконометрика. 2015. Т. 37. № 1. С. 67–86.

Варшавская Е.Я., Денисенко М.Б. Мобильность иностранных работников на российском рынке труда // Социологические исследования. 2014. № 4. С. 63–73.

Денежные переводы и их влияние на уровень жизни в Хатлонской области республики Таджикистан. Душанбе: МОМ-НИЦ «ШАРК», 2006.

Зайончковская Ж.А., Тюрюканова Е.В. Иммиграция: путь к спасению или троянский конь // Отчет по человеческому развитию. Российская Федерация 2008. М., 2009.

КузьминовЯ.И. и др. Миграционная политика // Стратегия-2020: Новая модель роста – новая социальная политика. Итоговый доклад о результатах экспертной работы по актуальным проблемам социально-экономической стратегии России на период до 2020 года / под науч. ред. В.А. Мау, Я.И. Кузьминова. Кн. 1. М.: Изд. дом «Дело», 2013. С. 262–277.

Локшин М.М., Чернина Е.М. Мигранты на российском рынке труда: портрет и заработная плата // Экономический журнал ВШЭ. 2013. Т. 17. №. 1. С. 44–80.

Миграция и демографический кризис в России / под ред. Ж.А. Зайончковской, Е.В. Тюрюканова. М.: ИНП РАН, 2010.

МОМ – Международная организация по миграции: IOM. Тенденции в области миграции в странах Восточной Европы и Центральной Азии. М., 2002.

Мукомель В. Миграционная политика в России. М., 2005.

Ромодановский К.О., Мукомель В.И. Регулирование миграционных процессов: проблемы перехода от реактивной к системной политике // Общественные науки и современность. 2015. № 5. C. 5-18.

Рязанцев С.В. Трудовая миграция в странах СНГ и Балтии. М., 2007. Труд и занятость в России: стат. сб. М.: Госкомстат, 2001.

Чернина Е.М. Выбор направления миграции: роль прошлого опыта // Экономический журнал ВШЭ. 2016. Т. 20. № 1. C. 100–128.

Чудиновских О. С. Системы сбора данных о внешней трудовой миграции в современной России // Вопросы статистики. 2008. № 6. С. 6–12.

Arrow K. The Theory of Discrimination: Princeton University Working Papers 403. 1971.

Aslund O. Now and Forever? Initial and Subsequent Location Choices of Immigrants // Regional Science and Urban Economics. 2005. Vol. 35. № 2. P. 141–165.

Bartel A.P. Where Do the New US Immigrants Live? // Journal of Labor Economics. 989. P. 371–391.

Becker G.S. The Economics of Discrimination. Chicago: The University of Chicago Press, 1957.

Blinder A.S. Wage Discrimination: Reduced Form and Structural Estimates // Journal of Human Resources. 1973. P. 436–455.

Borjas G.J. Native Internal Migration and the Labor Market Impact of Immigration // Journal of Human Resources. 2006. Vol. 41. № 2. P. 221–258.

Borjas G.J. The Economic Analysis of Immigration // Handbook of Labor Economics. 1999. Vol. 3. P. 1697–1760.

Chiswick B.R. The Effect of Americanization on the Earnings of Foreign-born Men // The Journal of Political Economy. 1978. P. 897–921.

Chiswick B.R., Miller P.W. Where Immigrants Settle in the United States // Journal of Comparative Policy Analysis: Research and Practice. 2004. Vol. 6. № 2. P. 185–197.

Damm A.P. Ethnic Enclaves and Immigrant Labor Market Outcomes: Quasi-Experimental Evidence // Journal of Labor Economics. 2009. Vol. 27. № 2. P. 281–314.

Daymont T.N., Andrisani P.J. Job Preferences, College Major, and the Gender Gap in Earnings // Journal of Human Resources. 1984. P. 408–428.

Dustmann C. Earnings Adjustment of Temporary Migrants // Journal of Population Economics. 1993. № 6(2). P. 153–68.

Foreman K., Monger R. Nonimmigrant Admissions to the United States: 2013. Annual Flows Report, July 2014. Office of Immigration Statistics. U.S. Department of Homeland Security.

Jaeger D.A. Green Cards and the Location Choices of Immigrants in the United States, 1971–2000 // Research in Labor Economics. 2007. Vol. 27. P. 131–183.

Jaeger D.A. Local Labor Markets, Admission Categories, and Immigrant Location Choice: Manuscript. College of William and Mary. 2000. (http://www.iza.org/conference_files/amm_2004/jaeger_d138.pdf)

Kaushal N., Kaestner R. Geographic Dispersion and Internal Migration of Immigrants // Frontiers of Economics and Globalization. 2010. Vol. 8. P. 137–173.

Kerr S.P., Kerr W.R. Economic Impacts of Immigration: A Survey. National Bureau of Economic Research, 2011. № w16736.

Lazareva O. Russian Migrants to Russia: Assimilation and Local Labor Market Effects // IZA Journal of Migration. 2015. Vol. 4. № 1. P. 1.

Longhi S., Nijkamp P., Poot J. Meta-analysis of Empirical Evidence on the Labour Market Impacts of Immigration. 2008. (http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm7abstract_idM136223)

Mocetti S., Porello C. How Does Immigration Affect Native Internal Mobility? New Evidence from Italy // Regional Science and Urban Economics. 2010. Vol. 40. № 6. P. 427–439.

Oaxaca R. Male-Female Wage Differentials in Urban Labor Markets // International Economic Review. 1973. 14. P. 693–709.

Pena A.A. Locational Choices of the Legal and Illegal: The Case of Mexican Agricultural Workers in the US 1 // International Migration Review. 2009. Vol. 43. № 4. P. 850–880.

Phelps E.S. The Statistical Theory of Racism and Sexism // American Economic Review. 1972. № 62(4). P. 659–661.

Scott D.M., Coomes P.A., Izyumov A.I. The Location Choice of Employment-based Immigrants among US Metro Areas // Journal of Regional Science. 2005. Vol. 45. № 1. P. 113–145.

Simon J. The Economic Consequences of Immigration Ann Arbor. The University of Michigan Press, 1999.

Tomaskovic-Devey D. The Gender and Race Composition of Jobs and the Male/Female, White/Black Pay Gaps // Social Forces. 1993. № 73. P. 45–77.

Глава 10
Мобильность социального самочувствия россиян в 2000–2014 гг.

10.1. Введение

Предшествующие главы данной книги были посвящены различным аспектам мобильности индивидов на российском рынке труда, таким как перемещения между состояниями занятости и незанятости, между рабочими местами, профессиями и отраслями и т. п.

Субъективная мобильность, т. е. изменение представлений о своем благополучии и месте в обществе, представляет собой еще один важный угол зрения. Несмотря на то, что одни и те же факты могут по-разному отражаться в восприятии конкретных людей, именно субъективные представления в конечном счете определяют то, как они себя ведут и какие решения принимают. Согласно одной из наиболее знаменитых формулировок этой причинно-следственной связи, принадлежащей социологам Уильяму и Дороти С. Томас, «если ситуация воспринимается как реальная, то она реальна по своим последствиям»¹ [Thomas &

Thomas, 1928]. Показатели стабильности или изменчивости тех или иных самооценок людей сами по себе предоставляют важную информацию об экономических, политических и социальных процессах, которые сложно отследить напрямую при помощи лишь объективных данных [Veenhoven, 2001]. В этом заключается их особая значимость.

При изучении показателей социального самочувствия, как правило, анализируются средние значения, характерные для различных категорий и групп населения. Однако в таком случае мы фиксируем лишь некий наблюдаемый «уровень воды», ничего не зная о том, из каких подводных течений он складывается. К примеру, если средние самооценки населения страны устойчивы во времени, означает ли это, что индивидуальное восприятие также не изменяется? Их стабильность может являться результатом суммирования полярных самооценок, носителями которых в разные периоды времени могут выступать абсолютно разные группы.

Интерес к изучению мобильности индивидуального самовосприятия приводит нас к рассмотрению траекторий социального самочувствия. Под последними здесь будут пониматься совокупности самооценок одних и тех же людей в разные моменты времени.

Для России исследования подобного типа ранее не проводились. При этом понимание особенностей самовосприятия населения в нашей стране имеет особую значимость. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что на протяжении большей части 2000-х годов средние самооценки населения в целом оставались на достаточно низком уровне, несмотря на развитие экономики и различные социальные преобразования [Российская идентичность в социологическом измерении, 2007; Андреенкова, 2010]. Притом, даже самые благополучные слои населения демонстрировали более низкую удовлетворенность жизнью, чем жители западных стран в схожих обстоятельствах [Андреенкова, 2010]. Определенное улучшение средних самооценок наметилось лишь в 2010–2014 гг. [Тихонова, 2015а].

Вопрос о том, какие индивидуальные траектории лежат в основании этого низкого среднего уровня, остается неисследованным. Для какой категории населения в период 2000–2014 гг. был характерен наибольший подъем самооценок, для какой – спад? Каков социально-демографический портрет представителей различных траекторий самовосприятия? В какой степени наступление различных личных жизненных событий (к примеру, вступление в брак, появление ребенка, потеря работы) влияет на форму и направление траекторий социального самочувствия?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, в настоящей главе используются панельные данные Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения (РМЭЗ НИУ ВШЭ) за 2000–2014 гг. Под социальным самочувствием мы понимаем самооценки респондентов по таким параметрам, как удовлетворенность жизнью и субъективный социальный статус. Удовлетворенность жизнью является обобщенным показателем, охватывающим все сферы жизни индивида [Veenhoven, 2008], а самооценки социального положения концентрируются на более узком аспекте его положения в обществе.

Согласно полученным результатам, наблюдаемый средний уровень самооценок россиян в 2000–2014 гг. является результатом «перемешивания» нескольких различных типов траекторий. Некоторые из них можно описать как стабильные, но примерно для половины населения оказывается характерна значительная мобильность социального самочувствия (его улучшение или ухудшение). Принадлежность к тому или иному типу объясняется сочетаниями нескольких различных индивидуальных характеристик, при этом те, кто обладает высокой (или растущей) самооценкой, в гораздо меньшей степени подвержены влиянию шоков дохода или наступления негативных жизненных событий.

Логика и структура настоящей главы выстроены следующим образом. В разделе 10.2 кратко изложены основные результаты предшествующих зарубежных исследований траекторий социального самочувствия. Раздел 10.3 представляет методологию анализа и эмпирическую базу исследования, в частности, описывает методику классификации индивидуальных траекторий. В разделе 10.4 представлена динамика средних показателей самооценки российского населения за период 2000–2014 гг. В разделе 10.5 обсуждается устойчивость индивидуальных самооценок. Раздел 10.6 дает типологию индивидуальных траекторий социального самочувствия, а также социально-демографический портрет представителей каждой из них. В разделе 10.7 мы обратимся к вопросу о влиянии жизненных событий на форму и направление выявленных траекторий. В заключении подводятся итоги.

10.2. Зачем и как изучают индивидуальные траектории?

В определенном смысле практически все социальные науки изучают, как складывается жизненный путь конкретного человека, что отличает одну жизненную траекторию от другой и какие факторы оказываются в этом процессе определяющими. Однако исследование индивидуальных траекторий самовосприятия представляет собой относительно новое направление. Социальное самочувствие представляет собой наиболее обобщенную характеристику оценки индивидом своей жизни. Данный термин можно определить как «ценностно-эмоциональное… отношение [людей] к своему социальному положению и уровню удовлетворения своих потребностей, интересов, совокупность оценок, которые люди дают себе, своим повседневным взаимодействиям друг с другом, с социальными институтами, территориальными сообществами и обществом в целом» [Лапин, 2007]. Оно формируется под влиянием сопоставления своего положения с собственным уровнем притязаний или положением других людей. Опираясь на данное общее определение, можно отнести к числу индикаторов социального самочувствия не только удовлетворенность жизнью в целом (т. е. субъективное благополучие), но и самооценки положения индивида в обществе. Тем самым, в зависимости от конкретного исследовательского подхода, в рамках изучения социального самочувствия могут «высвечиваться» разные его составляющие.

Исходя из существующей исследовательской литературы можно сформулировать общее определение индивидуальных траекторий социального самочувствия как совокупности наблюдений о самовосприятии одних и тех же людей во времени. На протяжении долгого времени исследователи концентрировали свое внимание исключительно на среднем уровне самооценок различных групп населения, оставляя за скобками особенности эволюции индивидуального восприятия. Тем не менее именно понимание тенденций изменения субъективных оценок на индивидуальном уровне способно пролить свет на динамику социального самочувствия групп населения и общества в целом [Lucas et al., 2003; Gadermann, Zumbo, 2007]. Форма и направление индивидуальных траекторий самовосприятия выступают гораздо более наглядным индикатором мобильности или стабильности самооценок, чем динамика средних значений или разброс вокруг них [Nagin, 2005].

При изучении индивидуальных траекторий социального самочувствия исследователи чаще всего обращаются к анализу изменения оценок субъективного благополучия, под которым понимают общую удовлетворенность жизнью[150]150
  Мы не обнаружили исследований индивидуальных траекторий самовосприятия, которые бы рассматривали какие-либо другие самооценки помимо субъективного благополучия.


[Закрыть]. В 1990-е годы между исследователями развернулась дискуссия о составляющих самооценки благополучия (см., к примеру: [Veenhoven, 1994; Stones, 1995]). Были выявлены два ее ключевых элемента – неизменный, связанный со свойствами личности каждого конкретного человека, и вариативный, отражающий особенности восприятия текущей жизненной ситуации. Последний представлял собой колебания вокруг средней оценки удовлетворенности жизнью, характерной для данного индивида.

Одним из наиболее популярных направлений в этих исследованиях стало изучение эффектов различных жизненных событий. Полученные результаты показывают, что наиболее важные жизненные события («major life events») оказывают значительное воздействие на индивидуальные траектории субъективного благополучия, хотя исходный «скачок» самооценки и ее дальнейшее изменение варьируются в зависимости от конкретного события [Luhmann et al., 2012]. Эффект негативных событий на динамику субъективного благополучия, как правило, оказывается продолжительнее эффекта позитивных событий[151]151
  Во многом данные результаты согласуются с выводом теории перспектив Д. Канемана и А. Тверски об асимметричности реакции на увеличение и уменьшение благосостояния (потери и выигрыши) [Kahneman, Tversky, 1979].


[Закрыть]. К примеру, резкий рост удовлетворенности жизнью непосредственно после вступления в брак (эффект «медового месяца») достаточно быстро сменяется падением, а полное возвращение к исходному уровню наступает уже через два года [Lucas et al., 2003]. В противоположность этому выравнивание самооценок после сильных отрицательных «шоков» (безработицы, развода, вдовства, потери дееспособности) наступает гораздо медленнее или не наступает вовсе. Один из наиболее ярких примеров подобной реакции связан с потерей рабочего места. Прошлый уровень удовлетворенности жизнью не восстанавливается даже после нахождения новой работы [Luhmann et al., 2012].

Переход из состояния незанятости в занятость, напротив, сопровождается, как правило, весьма небольшими позитивными последствиями с точки зрения субъективного благополучия [Ibid]. Исследователи склонны объяснять этот факт двумя различными комплементарными процессами. Во-первых, нахождение рабочего места и непосредственный выход на работу разделены во времени. Тем самым первоначальная эйфория от удачного завершения поиска работы происходит до непосредственного перехода в занятость. Помимо этого реальная удовлетворенность новым местом работы может оказаться меньше, чем ожидаемая индивидом. Во-вторых, значительное сокращение свободного времени в связи с необходимостью осуществления трудовой деятельности может также уменьшать положительный эффект нахождения новой работы.

Выход на пенсию представляет собой еще один вариант возможной смены статуса на рынке труда. Зачастую он представляет собой «нейтральное» с точки зрения субъективного благополучия событие, сопряженное для индивида как с выгодами (больше свободного времени для себя и общения с друзьями и семьей, отсутствие привычного регламентированного ритма трудовой жизни), так и с издержками (меньший доход, сократившееся число социальных связей). Исследования показывают, что субъективное благополучие может несколько снизиться сразу после выхода на пенсию, отражая чересчур завышенные ожидания, связанные с преимуществами пенсионного статуса. Однако в дальнейшем уровень самооценки все же выравнивается.

Важно отметить несколько проблем методологического характера, связанных с анализом индивидуальных траекторий самооценок. Наступление основных жизненных событий нельзя смоделировать в условиях естественного эксперимента. Тем самым любые исследования индивидуальных траекторий самооценок сопряжены с большими ограничениями по внутренней валидности: невозможно быть полностью уверенным в том, что наблюдаемое изменение в самооценках действительно было вызвано именно наступлением жизненного события [Luhmann et al., 2012]. Помимо этого, наступление или ненаступление событий в жизни человека во многом может определяться индивидуальными ненаблюдаемыми характеристиками людей (например, ценностями) [Headey, 2006], что приводит к проблеме эндогенности.

Кроме того, существует и проблема обратного влияния: низкая самооценка субъективного благополучия может быть значимым фактором последующего наступления таких негативных жизненных событий, как развод или потеря работы [Luhmann et al., 2010]. Важная особенность жизненных событий состоит также в том, что они в большинстве своем не являются сугубо одномоментными, индивид очень часто может заранее «предвидеть» их грядущее наступление. Наиболее очевидные примеры такого рода – свадьба, рождение ребенка и развод, к которым начинают готовиться за несколько месяцев. Таким образом, не только само событие, но и знание о его грядущем наступлении могут влиять на индивидуальную траекторию самооценки [Luhmann et al., 2012].

Еще один важный аспект изучения социального самочувствия состоит в том, что агент, осуществляющий оценку, не является в полной мере «объективным» и нейтральным. На процесс самовосприятия оказывают влияние как социальный и культурный контекст существования индивида [Kahneman et al.,1999], так и уровень его притязаний, а также наличие референтной группы индивидов, обладающих желаемыми характеристиками, по отношению к которым происходит оценивание [Campbell, Converse, Rodgers, 1976][152]152
  Возможны случаи завышения индивидуальной самооценки теми людьми, которые находятся в крайне неблагоприятных объективных жизненных обстоятельствах [Hall, Ring, 1975], и занижения самооценки более успешными людьми [Hammermesh, 2001].


[Закрыть].

Одним из способов частичного решения проблемы ошибок измерения, характерной для субъективных оценок, является наблюдение одних и тех же индивидов на протяжении определенного периода времени, т. е. использование панельных данных [Easterlin, 1974]. Помимо этого также применяются специальные методы эконометрического анализа, одним из которых является регрессия с индивидуальными фиксированными эффектами.

10.3. Методология анализа и эмпирическая база исследования

Целью исследования, представленного в настоящей главе, является изучение индивидуальных траекторий социального самочувствия российского населения в 2000–2014 гг. Для этого сначала мы рассматриваем самооценки россиян в 2000–2014 гг. и степень их устойчивости во времени; затем строим типологию траекторий социального самочувствия и, наконец, обсуждаем, как различные события в жизни людей влияют на изменение этих траекторий.

Эмпирическую базу настоящего исследования составляют данные РМЭЗ НИУ ВШЭ за 2000–2014 гг.

В качестве индикаторов самооценки социального положения используются несколько вопросов регулярной анкеты РМЭЗ НИУ ВШЭ [Зудина, 2016]. Их точные формулировки выглядят следующим образом:

1. «Представьте себе, пожалуйста, лестницу из девяти ступеней, где на нижней, первой, ступени, стоят нищие, а на высшей, девятой – богатые. На какой из девяти ступеней находитесь сегодня вы лично?»;

2. «И еще одна лестница из девяти ступеней, где на нижней ступени находятся люди, которых совсем не уважают, а на высшей – те, кого очень уважают. На какой из девяти ступеней находитесь сегодня вы лично?».

Использование двух данных показателей соответствует веберовскому пониманию социальной стратификации. М. Вебер подчеркивал многопараметрический характер социального неравенства и выделял несколько основных автономных сфер его формирования, в том числе благосостояние и уважение [Weber, 1966]. Можно предположить, что наступление основных жизненных событий будет влиять на восприятие каждой из этих составляющих. Как следует из формулировок вопросов, респондентам предлагалась девятибалльная шкала с одинаковым «шагом» между ступенями в один балл.

В качестве интегральной меры субъективного благополучия был использован вопрос регулярной анкеты РМЭЗ НИУ ВШЭ об удовлетворенности жизнью: «Насколько вы удовлетворены своей жизнью в целом в настоящее время?». Ее степень измеряется с помощью пятибалльной порядковой шкалы (от полностью удовлетворены до совсем не удовлетворены).

С учетом результатов предшествующих исследований было выдвинуто предположение о том, что значения данных индикаторов социального самочувствия будут увеличиваться при наступлении «позитивных» жизненных событий (вступление в брак, появление ребенка[153]153
  Здесь и далее используется термин «появление ребенка», а не «рождение ребенка», так как данное понятие включает также ситуацию усыновления или вхождения в домохозяйство детей, которые являются кровными или усыновленными родственниками его новых членов (падчерицы, пасынки).


[Закрыть], нахождение работы) и снижаться при наступлении «негативных» (развод, потеря работы). Мы можем установить факт наступления жизненных событий лишь на основе сопоставления объективных условий жизни индивида в двух последовательных периодах наблюдения. Точный момент наступления события нам неизвестен – он может произойти в любое время между двумя наблюдениями. Это может приводить к значительным смещениям в оценке влияния события на динамику социального самочувствия из-за ненаблюдаемых различий в моменте наступления события, т. е. в фиксируемой нами значимости и силе воздействия этого события. Напомним, что «шок» самооценки после наступления важного жизненного события постепенно ослабевает.

Мы начинаем наш эмпирический анализ с обсуждения динамики средних самооценок социального самочувствия (удовлетворенности жизнью и субъективного социального статуса), а затем ищем ответ на вопрос о том, насколько устойчивы или, наоборот, подвижны индивидуальные самооценки. Влияет ли прошлогодняя самооценка на формирование текущих представлений о себе или нет? Если да, то каков ее вклад? Мы анализируем матрицы переходов, описывающие вероятность изменения самооценки респондента между двумя последовательными годами.

Однако выяснение степени мобильности представлений респондентов о себе в пространстве двух лет не дает понимания того, как выглядят траектории их социального самочувствия в более длительной перспективе. Поэтому мы используем специальную технику моделирования траекторий (Group-Based Trajectory Modeling). С ее помощью мы выявляем типологию наиболее распространенных траекторий изменения показателей социального самочувствия[154]154
  Для расчетов использовалась команда Traj в пакете STATA, см.: [Nagin, Jones, 2012].


[Закрыть]. Остановимся на описании этого подхода подробнее.

Как отмечают исследователи, традиционный эконометрический анализ панельных данных (модели латентных изменений и иерархические модели) плохо подходит для изучения индивидуальных траекторий изменения какого-либо показателя. Это происходит из-за того, что в фокусе оказываются только индивидуальные отклонения от среднего значения показателя по всей выборке. При этом существующие методы выделяют траектории для групп населения, которые уже различаются на основе наблюдаемого признака (к примеру, по полу – мужчин и женщин) [Nagin, 2005]. Тем самым исследователь имплицитно предполагает, что траектории показателя отличаются только из-за различий людей в одном этом наблюдаемом признаке (половой принадлежности). В действительности причины отличий в траекториях могут быть намного сложнее и объясняться как ненаблюдаемыми различиями в психотипе или локусе контроля респондентов, так и сочетанием сразу нескольких социально-демографических характеристик (например, пола, дохода и типа поселения).

В противоположность этому, методика моделирования групповых различий в индивидуальных траекториях на основе формальной статистической модели позволяет с самого начала выделить внутри выборочной совокупности отличные друг от друга группы респондентов со сходными траекториями изменения показателя [Ibid]. Эта методика относится к группе так называемых моделей латентных классов (latent class models'), в рамках которых происходит классификация респондентов на основе значений некой ненаблюдаемой напрямую характеристики, определяющей их сходство [Nagin, Jones, 2012]. При этом базовая предпосылка модели состоит в том, что в совокупности может существовать несколько различных подгрупп населения, каждая – со своим собственным средним значением показателя и характерной траекторией его изменения [Nagin, 2005]. Для оценки параметров модели используется метод максимального правдоподобия.

Само понятие траектории предполагает, что основной интерес представляет распределение значений ключевой переменной в зависимости от времени наблюдения, которое можно обозначить как P (Y_i | Time_i). Случайный вектор Y_i представляет собой последовательность значений наблюдаемой переменной для индивида i во времени, а вектор Time_i – время наблюдения в момент регистрации каждого из значений наблюдаемой переменной [Nagin, Jones, 2012]. Тем самым для каждого индивида i распределение значений зависимой переменной может быть записано следующим образом:

 (10-1)

где π^j – индикатор принадлежности к группе j с определенной траекторией; β – вектор с неизвестными параметрами, обозначающий условное распределение Y_i с учетом членства в группе j, который, в частности, определяет вид траектории интересующей переменной [Ibid].

В рамках данного метода исследователь задает количество и вид траекторий показателя (линейный, квадратический, кубический), которые могут существовать в генеральной совокупности. Далее алгоритм осуществляет поиск данных траекторий. Процедура повторяется несколько раз с разным количеством траекторий. Итоговое число траекторий определяется путем сравнения полученных результатов. При этом выделенные траектории должны максимально различаться между собой по своему виду[155]155
  Формальным статистическим критерием для определения оптимального количества траекторий является минимальное значение байесовского информационного критерия.


[Закрыть].

Далее для конкретного индивида вычисляется вероятность его принадлежности к каждому из выявленных в совокупности типов траекторий. После этого окончательная групповая принадлежность индивида определяется путем отнесения его к той траектории, следование которой для него является наиболее вероятным. Как подчеркивают авторы метода [Ibid], отнесение респондента к какой-либо групповой траектории не требует того, чтобы он принимал участие в каждой из волн обследования. Выделяемые в рамках метода группы индивидов представляют собой так называемые латентные страты, так как принадлежащие к ним индивиды демонстрируют приблизительно сходные индивидуальные траектории изменения показателя во времени.

В настоящей работе вероятность P (Y_i | Time_i) была специфицирована при помощи цензурированного нормального распределения. Оно используется при анализе шкал, приближенных к непрерывным и ограниченных наличием заданного минимума и (или) максимума. Данный вид анализа проводился на подвыборках мужчин и женщин отдельно по каждому из показателей социального самочувствия, в результате чего было выделено пять траекторий их изменения.

К достоинствам описываемого метода относится и то, что моделирование групповых траекторий позволяет изолировать эффект неизменных индивидуальных характеристик, а также оценить влияние изменяющихся характеристик на саму траекторию [Nagin, Jones, 2012]. Поэтому в нашем исследовании мы рассматриваем влияние наступления различных жизненных событий на групповые траектории социального самочувствия. В настоящей главе будет прослежено влияние наступления жизненных событий, связанных с изменением статуса на рынке труда (потерей и нахождением занятости), а также появлением ребенка, вступлением в брак или его расторжением.