Текст книги "Волшебник в мире"

Глава 17

Она помнила, что была леди Риджорой, и во снах до сих пор была ею, но при свете дня становилась простушкой Бесс.

Самой настоящей простушкой! Вместо красоты, которую ей показывало зеркало леди Риджоры – дивный овал лица, большие голубые глаза, длинные ресницы, белая кожа, грива золотистых кудрей, – теперь она видела круглую мордашку, близко посаженные карие глазки, прыщавые щеки, прямые жидкие каштановые волосы. Жирок, правда, сошел после занятий по рукопашному бою под руководством Дирка и вследствие диеты, назначенной Хранителем. Бесс сохранила горделивую осанку и легкую походку. Она по-прежнему владела речью благородной дамы, руки не забыли изящных жестов, которыми следовало сопровождать беседы, помнила она и как пользоваться всевозможными столовыми приборами во время пиршественных торжеств. Более того: она помнила и как строить глазки, как смотреть искоса, как склонять голову и изображать трепет ресниц – помнила настолько хорошо, что ей даже не приходилось обо всем этом задумываться.

Однако существовали вещи и менее явные, которые следовало скрывать, – знания из области литературы, почерпнутые от Хранителя во времена после выздоровления, уроки Гара и Дирка – история, юриспруденция, социология, психология. Эти знания следовало таить, однако ими можно было изредка пользоваться, чтобы время от времени задавать вопросы, оживлявшие беседу, и Бесс узнавала гораздо больше и быстрее именно благодаря таким вопросам.

Женщины-горожанки поглядывали на нее подозрительно, когда она вышагивала по главной улице с корзинкой в руке. Она не раз слышала шепоток:

– Кем она, интересно знать, себя возомнила, что так нос задирает?

Ответ был готов сорваться с ее губ: «Я – леди Риджора, презренная крестьянка! Ты забываешься!» Однако она вовремя прикусывала язык, только еще выше запрокидывала голову в ответ и получала новую порцию сварливого шептания вслед.

«По крайней мере я привлекаю внимание», – думала она, но сердце ее при этом уходило в пятки. О да, она стремилась привлечь к себе внимание, но что же она станет делать, когда это произойдет?

Мужчина в военной форме с жезлом стражника остановился рядом с ней, лицо его хранило нарочитое равнодушие.

– Добрый день, девушка.

– Добрый день, стражник, – отвечала она, и сердце ее забилось так часто, что казалось, сейчас выскочит из груди.

– Покажи-ка мне свой пропуск.

Стражник протянул руку.

– Сейчас-сейчас. – Она сунула руку в корзинку и вынула бумагу. Сердце ее бешено колотилось, хотя она изо всех сил старалась спокойно улыбаться. Первое испытание – выдержат ли проверку ее фальшивые документы. Правда, их изготовил сам Хранитель и выдал через прорезь в стене. Он заверил Бесс, что бумаги списаны с самых настоящих, взятых у одного странника пять лет назад, но ведь за пять лет многое могло измениться! Да и сама она тоже!

Но бумаги, похоже, выдержали проверку. Стражник с минуту читал их и удовлетворенно кивал.

– Стало быть, ты – Бесс из деревни Милорга и пришла навестить своих родственников. – Оторвав взгляд от бумаг, он нахмурился. – Но твой магистрат не пишет, зачем ты их ищешь. Ты хочешь жить вместе с ними?

От Бесс не укрылся опасный блеск глаз стражника. Ведь в его обязанности входило выслеживать холостых мужчин и незамужних женщин, которым по возрасту полагалось вступить в брак. А она и сама имела те же самые намерения, вот только в качестве будущего спутника жизни представляла совсем не того человека, о котором, похоже, думал стражник.

– Нет, господин стражник. Просто моя бабушка только в этом месяце узнала, что ее сын жив и, быть может, женился после того, как отслужил в войске Защитника.

Стражник напрягся. Солдаты войска Защитника, даже демобилизованные, пользовались большим почтением.

– Бабуся стара и немощна, – продолжала Бесс, – и мечтает повидать внучат, если они у нее есть. Мамочка осталась ухаживать за старушкой, а меня послали разыскивать родню.

– Доброе дело, – с уважением проговорил стражник. – Но зачем ты отправилась сюда, к нам, в Гристер?

– Моя бабушка помнила, что этот городок был последним местом службы моего дяди, – пояснила Бесс. – И она надеется, что его семейство и сейчас живет здесь. Но если я тут никого не найду, может, хоть спрошу у кого-нибудь, куда они переехали.

– Так ты говоришь, он служил здесь... – Стражник выпятил нижнюю губу и задумался. – Стало быть, он был приписан к гвардии шерифа?

– Да, господин, но его шериф послал его командовать стражей магистрата этого городка.

– А-а-а, такое часто бывает, когда магистрат новенький и только-только приступил к службе на новом посту, – кивнул стражник. – Вот и сейчас нами командует как раз такой офицер, посланный шерифом, потому как наш новый магистрат – молодой совсем, недавно к нам прибыл.

Как он ни старался, в голосе его прозвучала снисходительность.

Сердце у Бесс екнуло. Она очень хорошо знала, что магистрат здешний самый что ни на есть новоиспеченный, что он очень молод – ему лет двадцать пять. На самом деле именно поэтому Майлз и послал ее сюда.

– А как звать твоего двоюродного деда? – поинтересовался стражник.

К этому вопросу Бесс была готова – она была готова к любому вопросу относительно ее семейства.

– Реймонд, господин. Из Милорги.

Стражник покачал головой и сдвинул брови.

– Это имя мне незнакомо, а я тут всю жизнь прожил. Можно поспрашивать, но сильно сомневаюсь, чтобы его тут помнили. Думаю, девушка, лучше тебе пойти в суд. Может, молодой магистрат Керрен согласится порыться в книгах, да, глядишь, найдет какую запись.

– Спасибо вам, господин, – сказала Бесс и вздохнула. – Если честно, я и не ждала, что найду здесь свою родню. Но, быть может, все-таки узнаю, где они теперь.

– Наверное, искать тебе придется долго, много деревень обойдешь, – с сочувствием проговорил стражник. – Пойдем, девушка. Я отведу тебя к магистрату.

Бесс охотно пошла с ним – на самом деле очень охотно. Она не была обязана выходить замуж за молодого магистрата – Майлз ясно сказал, что этого не вправе требовать ни от кого из женщин. Но если у него не слишком отталкивающая внешность, если она сможет заставить себя выйти замуж без любви, она могла бы многим помочь общему делу. Майлз не забыл напомнить Бесс и о том, что ее брак должен длиться ровно столько, сколько положено браку магистрата, а Хранитель и Дирк преподали всем женщинам уроки того, как не забеременеть, если этого не хочешь.

Если не хочешь.

Но Бесс очень хотела. Чего ей еще было ждать от жизни теперь, когда Волшебник пробудил ее от сладчайшего сна? Только миг она гневалась на него за то, что он вырвал ее из объятий прекрасного безумия, но гнев унялся. Бесс поняла, что если будет злиться, пестовать собственную обиду, этим добьется только того, что разрушит себя. Она вернулась к реальной жизни и должна была постараться сделать эту жизнь как можно лучше. К тому же не она первая выходила замуж не по любви. Она не была девственницей – романы и любовные игры среди мнимых придворных были самыми настоящими, и она охотно пускалась в приключения.

Между тем мысль о предстоящем замужестве волновала ее, но и пугала. Помимо всего прочего магистрат был молод. Она должна была стать его первой женой, а если революция победит – быть может, и единственной.

Если он ей понравится.

* * *

Вновь пришла весна. Деревья вокруг ратуши в Гринторпе буйно цвели, а в открытые ворота толпами валили празднично наряженные жители городка, затем выстраиваясь по обе стороны от дверей. Играли музыканты, звучали виолы, гамбы и лютни. Флейта, гобой и фагот придавали мелодии более глубокое звучание.

Бейлиф и самые богатые купцы в дорогих нарядах стояли по левую руку от дверей ратуши. По правую руку разместились главы гильдий ремесленников. Одеты они были более скромно, однако из-за того, что на груди их сверкали цепи – символы высокого положения, выглядели они ничуть не менее величественно, чем купцы.

Оркестр ненадолго смолк, а потом заиграл громче. Зазвучал торжественный марш, и в дверях появился Орогору в праздничной бархатной мантии. Сверкавшая на его груди цепь власти затмевала своим блеском все остальные. Толпа взволнованно загомонила. Марш становился все более ритмичным, а его мелодия – все более веселой и живой. Толпа у ворот расступилась, и на дорожке появились шестеро девушек-горожанок в легких светлых платьях. В волосы их были вплетены цветы. За ними шла Гильда в белом подвенечном платье и фате с цветочным венком.

Подружки невесты расступились. Гильда пошла между ними. Если и звучал то тут, то там приглушенный завистливый шепоток, жительниц городка можно было простить. В конце концов, любая женщина в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет втайне мечтала выйти замуж за нового магистрата, а вышло так, что его заполучила явившаяся невесть откуда незнакомка. Естественно, Гильде завидовали.

Орогору шагнул ей навстречу, протянул руку, и Гильда шагнула на ступень широкого крыльца и встала рядом с ним.

Прозвучал торжественный финальный аккорд. Вперед вышел бейлиф, прокашлялся и стукнул жезлом о камень, требуя тишины.

– Друзья и соседи! – возгласил он. – Смотрите и слушайте! Совершение обряда бракосочетания – это дело магистрата, но когда в брак вступает сам магистрат, честь проведения церемонии принадлежит бейлифу – и я беру на себя эту честь!

Он повернулся к Орогору и Гильде и принялся задавать им бесчисленные вопросы, целью которых было выяснить, действительно ли брачующаяся пара понимает, что ждет ее впереди, и что новобрачные готовы к самому худшему, надеясь при этом на лучшее. Никто не ведал, будет ли брак счастливым, никто не мог этого обещать, ничто не мешало новобрачным просто-напросто зазубрить правильные ответы на вопросы и отвечать, не задумываясь об их смысле, и все же эти вопросы могли заставить призадуматься даже самые горячие головы.

Конечно, те церемонии, которые в подобных случаях возглавлял сам магистрат, были намного короче.

Наконец все вопросы отзвучали, и бейлиф провозгласил:

– Отныне объявляю вас мужем и женой!

Орогору приподнял фату Гильды и поцеловал ее. Толпа радостно взревела. Пусть среди горожан затесался какой-то нищий бродяга с лютней, заброшенной за спину, – что ж, одним радостным воплем стало больше, и тем счастливее должен был стать новоиспеченный брачный союз.

Оркестр грянул торжественный свадебный марш. Магистрат и его супруга повернулись к толпе горожан, помахали руками и пошли по дорожке к воротам, а оттуда – к расставленным под открытым небом столам, ломившимся от всевозможных угощений и кувшинов с вином и пивом. Всем гостям новобрачные пожимали руки, а стало быть, руки пожать им пришлось всем горожанам до единого, да еще и семействам зажиточных крестьян, обитавших в окрестностях Гринторпа.

Когда очередь дошла до бродяги, кто-то из горожан, наиболее зоркий и внимательный, наверное, заметил, что Гильда торопливо чмокнула его в щеку, а магистрат, пожимая ему руку, наклонился и прошептал ему на ухо:

– Спасибо, что пришел, Майлз! Как я рад тебя видеть!

– Я пришел, чтобы пожелать тебе счастья, Орогору, – отозвался тайный предводитель мятежников. – Что и делаю – от всего сердца!

Он крепче пожал руку Орогору и отошел в сторонку. Магистрат, глядя ему вслед, улыбнулся.

– Что случилось, муж мой? – негромко спросила Гильда и покраснела.

– Думаю, Килета теперь стала намного ближе нашему другу Майлзу, чем мы полагали, – прошептал в ответ Орогору и повернулся, чтобы пожать руку очередному гостю, а Гильда с нескрываемой теплотой проводила взглядом удаляющегося Майлза, Маленький оркестрик заиграл танцевальные мелодии. А когда музыканты выдохлись, за дело принялся волынщик. Пиршество продолжалось до заката, и никто не жалел для пришлого бродяги глотка вина или кусочка угощения, тем более что когда устал и волынщик, бродяга заиграл на лютне. А когда музыканты отдохнули и снова принялись играть, бродяга плясал с городскими девушками, а на то, что в круг вышла какая-то незнакомая женщина и тоже сплясала с бродягой, и вообще никто внимания не обратил. Похоже, это удивило только самого бродягу.

Вот так Орогору и Гильда поженились, а Майлз с Килетой танцевали на их свадьбе. Революции предстояло пройти еще долгий путь, но и той и другой парочке, похоже, предстояло приятное и радостное ожидание окончания этого пути.

* * *

Попрощавшись с последним из тех, кто жаждал пожелать молодым счастья, Орогору закрыл дверь спальни, обнял Гильду и поцеловал. А потом, отступив на шаг, он сказал:

– Помни, мы не обязаны предаваться плотским утехам, если ты не хочешь этого.

– Конечно, хочу, – сказала она. – Только потому, что ты – это ты. Но если тебе нужна и еще какая-то причина, не забудь о том, что, не имея от тебя детей, я не буду иметь права на протекцию Защитника после того, как тебя переведут на другое место службы. Хуже того – меня сочтут бесплодной и отправят на пограничные фермы. Хотя, правду говоря, я уже была готова к безбрачию – до того, как приехала в Гринторп.

Орогору смущенно проговорил:

– Но ведь мы намереваемся сломать всю эту систему и тогда сможем остаться неразлучными всю жизнь!

«Или погибнуть в борьбе за это», – подумал он, но вслух этого не сказал, Гильда радостно улыбнулась ему.

– Я знаю, – сказала она.

Орогору смотрел на нее, пока не понял, что она просто-напросто играет свою роль до конца, а когда понял, то снова улыбнулся.

А Гильда рассмеялась и проговорила:

– Ну вот, похоже, ты понял правила игры. А теперь поцелуй меня, прекрасный принц.

Орогору собирался потратить еще несколько недель на то, чтобы соблазнить ее, но у Гильды планы были гораздо более срочные.

* * *

Магистрат, с которым познакомилась Дилана, был старше, намного старше, – но и сама Дилана была далеко не девочкой. Из величественной герцогини иллюзорного мирка она превратилась в солидную, хотя и худощавую и угловатую вдову крестьянина, погибшего от рук разбойников вместе с двумя сыновьями – по крайней мере таковой историю Диланы знал магистрат.

Они сидели в его кабинете. За окнами пышно зеленел сад и радовал глаз цветами всевозможных оттенков. На фоне окна прекрасно смотрелся богатый письменный стол и деревянные панели. Казалось, бархатная обивка стульев и шторы были изготовлены из этих самых цветов. На миг Дилана задумалась о том, как это удивительно, что в каждой ратуше по всей стране комнаты обставлены одинаково до мелочей. Зачем так делалось, было понятно: это делалось для того, чтобы магистраты повсюду чувствовали себя как дома, переезжая из города в город. И все же знакомая обстановка только приглушала тоску по дому, никогда не позволяя избавиться от нее окончательно.

Магистрат просматривал ее бумаги, то кивая, то хмурясь. Дилану ожидала новая жизнь, далекая от перенесенных утрат и от воспоминаний о былых радостях. Он отложил бумаги и вздохнул.

– О да, почтенная Дилана. Добро пожаловать к нам. Уверен, тут найдется много людей, которые будут рады воспользоваться твоими познаниями в лечении травами.

Дилана прекрасно понимала, что негоже опускать ресницы и искоса поглядывать на магистрата – подобные проявления кокетства совершенно не шли женщине ее возраста. Она опустила голову и уставилась на свои руки, сложенные на коленях.

– Магистрат Проксум был очень добр, если написал такое про меня.

– Думаю, он воздал тебе по заслугам, – возразил магистрат Горлин. – Я с этим Проксумом лично не знаком, но любой магистрат знает, что хорошо, что дурно.

О ком это он, интересно, говорил? О мифическом Проксуме или о себе самом? Дилана понадеялась на лучшее и пролепетала:

– Магистрат Проксум еще совсем молодой, господин.

– А, так, значит, он еще не способен судить верно до конца? – усмехнулся Горлин. – И все же исцеленные люди – это исцеленные люди, досточтимая Дилана. Тут и двадцатилетний не ошибется.

– Мое искусство не помогло исцелить моего мужа, – грустно вздохнула Дилана. – И моих сыновей тоже.

– Но ты же не смогла поспеть к ним вовремя, – возразил магистрат, склонился и сочувственно коснулся ее руки. – Потери рано или поздно настигают всех нас, досточтимая. Мне, правда, не довелось пережить смерти супруги и детей, однако трое жен и шестеро детишек покинули мою жизнь, ушли из нее столь же неотвратимо, как если бы их забрала могила. Ты ведь знаешь, что нам, магистратам, не позволено даже писать писем бывшим женам?

– Знаю, господин, – тихонько пробормотала Дилана и сама удивилась тому, что на глаза набежали слезы.

– Быть может, есть слабое утешение в том, чтобы знать, что они живы и здоровы, но я вижу, что утешение это воистину слабое.

Говоря, она старалась вложить в слова все сострадание, на которое только была способна.

– И вправду, слабое. – Горлин вздохнул и откинулся на спинку стула. – Но мы обязаны жить, почтенная, мы должны трудиться. Слишком многие нуждаются в помощи, которую мы им можем оказать, слишком многим мы можем сделать жизнь лучше, и потому негоже нам страдать в одиночестве, предаваясь тоске по утраченному.

– Да, мы должны жить дальше. – Дилана осмелилась поднять глаза. У нее на самом деле сердце заныло от жалости к несчастному магистрату, так страдавшему из-за потери близких. Она дерзнула робко протянуть руку и коснуться его руки. – Вам ли не знать, что жизнь должна продолжаться, когда вы прошли через такое уже трижды?

– Я знаю и продолжаю жить, – сказал Горлин, мягко улыбнулся и сжал руку Диланы. – Когда я покинул мою первую супругу, я погрузился в такую тоску, что весь мир вокруг меня помрачнел. Но я предался трудам на новом месте, утешаясь одной лишь верой в то, что людям нужен магистрат.

– Конечно, нужен, – негромко проговорила Дилана, трепеща от его прикосновения, от нежности, звучавшей в его голосе. – Ведь есть люди, которых вы защитили от разбойников, есть слабые, которых вы не дали в обиду более сильным и жестоким.

Горлин тяжело вздохнул.

– Как отрадно поговорить по душам с человеком, который пережил то же, что и ты, и знает об этом по собственному опыту.

Дилана зарделась, вновь потупилась и отняла руку.

– Есть добродетели, которыми можно обзавестись только на жизненном опыте, магистрат Горлин.

– О да, такие добродетели, как понимание и сострадание, – кивнул Горлин и снова взял ее за руку. – Я очень рад тому, что теперь вы будете жить в нашей деревне, почтенная Дилана.

– Вы льстите мне, магистрат Горлин.

– Что ж, это правда. – Печаль магистрата уступила место улыбке. – Именно этого я и хотел. Зовите меня Вильямом, почтенная Дилана.

– О, благодарю вас, магис... Вильям, – пролепетала Дилана и изумленно посмотрела на магистрата. На сей раз ресницы ее затрепетали. – Но я не могу назвать вам другого имени. Я просто Дилана.

– В таком случае я и буду звать вас просто Диланой, – решил Горлин и погладил ее руку.

* * *

Ратуша выглядела в точности как та, что стояла в родной деревне Бесс, и это придало ей уверенности и нисколько не удивило. Всякий знал, как должна выглядеть ратуша: большое, квадратное здание, выстроенное из желтого кирпича, с четырехскатной черепичной крышей, а не с соломенной, с настоящими стеклами в больших прямоугольных окнах. Бесс не знала другого: по всей стране в каждом городке, в любой деревушке стояли точно такие же ратуши, и из-за этого казалось, что сила власти присутствует повсюду, что она неуязвима.

Стражник провел Бесс в большие двустворчатые двери, и они оказались в просторной прихожей размером пятнадцать на десять футов. Затем стражник повернул направо и вывел девушку через двери поменьше прямо в зал суда. Магистрат восседал за столом на возвышении. Он действительно казался чересчур молодым для работы на таком важном посту. Наверное, атмосфера зала могла бы принизить его, если бы он не хмурил так сурово брови, глядя на каждого из просителей. У Бесс екнуло сердце, но она поняла, что магистрат просто напускает на себя суровость, дабы не показать, как робеет.

Стражник указал Бесс на скамью у стены и шепнул:

– Боюсь, девушка, тебе придется подождать. Сначала он должен выслушать других просителей.

– О, конечно, – прошептала в ответ Бесс и уселась на скамью с уверенным видом. Пусть она теперь просто Бесс, однако она так долго пробыла в обличье благородной дамы, что уверенность в себе не покидала ее, невзирая на то что на ней были блузка, лиф и юбка из домотканого холста, а не аристократический наряд.

Стражник вытянулся по струнке и отсалютовал магистрату. Бесс была немного близорука, щуриться ей не хотелось, поэтому она не могла хорошо разглядеть черты лица магистрата, но он показался ей не таким уж уродливым. С третьей попытки стражнику удалось привлечь к себе взгляд магистрата. Тот едва заметно кивнул, но не прервал просителя, излагавшего свое дело, – бородатого мужчину средних лет, который умолял отсрочить ему выплату податей, с которой он задолжал. Похоже, дело было в том, что лето выдалось тяжелое, урожай оказался хуже, чем ожидалось, и мужчина рассказывал об этом, пускаясь во все более мелкие подробности. Бесс вздохнула и решила набраться терпения. Своей очереди ожидали еще несколько просителей. Всего в зале находилось восемь человек, но, заметив, как они переглядываются друг с дружкой, Бесс поняла, что дел всего пять. Но если предстояли споры, ожидание могло затянуться.

Бородатый мужчина говорил довольно долго. Наконец он умолк, чтобы отдышаться, и молодой магистрат устало проговорил:

– Да, фермер, лето и вправду было тяжелое. Твоя дань будет снижена до двенадцати бушелей пшеницы и одного бычка.

Фермер, не веря своим ушам, в изумлении уставился на магистрата, но через пару мгновений заулыбался от радости.

– Но на следующий год, если погода будет благоприятствовать сбору хорошего урожая, тебе придется покрыть недостачу или по крайней мере часть ее, а остальную часть – на будущий год.

Улыбка покинула лицо фермера.

– Писарь, запиши то, что я сказал, – распорядился магистрат.

Писарь, который был вдвое старше магистрата и наверняка помогавший ему освоиться с работой в течение первых лет, кивнул и принялся быстро водить пером по бумаге.

Фермер кашлянул и поклонился.

– Спасибо вам, ваша честь, – сказал он и отошел к столу писаря, на ходу напялив шляпу.

Ожидавшие просители поспешно пересели поближе к столу магистрата. Магистрат сдвинул брови и сказал:

– Стражник Гоуд желает сказать мне о молодой девице, которую он привел. Следующей я выслушаю ее, дабы стражник мог продолжить свой обход.

Просители недовольно зароптали, а Бесс перебралась поближе к возвышению, удивленная и взволнованная.

– Ну, иди же, девушка, он тебя не укусит, – добродушно пошутил стражник, весело сверкнув глазами. – Давай подойдем к нему поближе, ну?

И он проводил Бесс к столу магистрата, не отступая от нее ни на шаг – по крайней мере ей казалось, что он идет за ней по пятам, хотя она и не оборачивалась.

Они остановились на положенном расстоянии от стола магистрата – в четырех футах, и Бесс в изумлении подумала:

«О, да он красив! Или... почти красив».

А магистрат и вправду был довольно хорош собой: темные волосы выбивались из-под судейской шапочки, нос у него был прямой, подбородок сильный, волевой, глаза большие – ну, то есть большие для мужчины. Пожалуй, он был на год или на два моложе Бесс. Она же была несколько старше того возраста, когда по закону полагалось вступать в брак, но Бесс надеялась, что магистрат этого не заметит, хотя все остальное, похоже, он очень даже хорошо замечал. Он смерил ее взглядом с ног до головы, более внимательно рассмотрел лицо, затем изучил глазами ее руки и корзинку. Похоже, что-то его едва заметно удивило.

– Добрый тебе день, девица.

– День добрый, ваша честь, – отвечала Бесс. Под ложечкой у нее засосало от волнения.

– Зачем она явилась, стражник?

– Она только что пришла в наш город, ваша честь, – объяснил стражник Гоуд. – Говорит, что ищет родственников, которые, как она совсем недавно узнала, могут жить здесь.

– Совсем недавно? – Молодой магистрат в упор уставился на Бесс, и она поразилась тому, насколько пытлив его взгляд. С нелегким сердцем Бесс вынуждена была признаться себе в том, что магистрат – далеко не дурак и что обмануть его будет гораздо труднее, чем она рассчитывала.

Магистрат задумался и поджал губы.

– И как же это вышло, что ты только что узнала о месте проживания своих родственников, девица?

Хороший вопрос – в стране, где каждый был обязан получать пропуска. Бесс приступила к объяснениям.

– Я Элизабет из деревни Милорга, ваша честь, но родные зовут меня просто Бесс.

– «Просто»? А я бы так не сказал, – глубокомысленно изрек магистрат, и сердце Бесс часто забилось.

– У моей бабушки были сын и дочь, ваша честь, – продолжала она. – Дочь осталась в Милорге и вышла замуж за моего отца, а сын поступил на службу в войско шерифа, и вскоре его послали в город Защитника. Несколько лет он присылал домой письма, но потом они стали приходить все реже, а потом он и вовсе перестал писать. Бабушка боялась, что он умер, но мои мать с отцом уверяли ее, что, случись такая беда, шериф бы ей про это написал. Словом, много лет мы жили, не зная, жив он или нет, но этой зимой, в день солнцестояния, к нам в деревню пришел разносчик, и когда мы спросили его про дядю Реймонда, как всегда спрашиваем, он сказал, что Реймонд из Милорги арестовал его несколько лет назад здесь, в Гристере.

– Арестовал? – нахмурился магистрат. – И за что же?

– Одна женщина обвинила этого разносчика в том, что он продал ей три ярда красной ленты, ваша честь, вместо пяти, и таки оказалось три ярда, когда писарь магистрата измерил, но дядя Реймонд заметил, что ее старая шляпка украшена красными бантами, и сказал про это магистрату.

– Вот как? – Магистрат удивленно улыбнулся. Эта история его явно позабавила. – Ну, и что же магистрат? Развязал банты и измерил, сколько ленты на них ушло?

– Да это не понадобилось – так сказал разносчик. Всякому было ясно, что в этих бантах не меньше шести футов ленты, если не все восемь.

– Уж это, наверное, были банты так банты!

– Ой, я же помню этот случай! – вдруг воскликнул стражник Гоуд. – Почтенная Пру... Ну, точно! Так оно и было! Эта женщина потом еще несколько недель возмущалась. Так что твоему дядюшке, пожалуй что, повезло, девица, что шериф отправил его обратно в войско на следующей неделе. Словом, тут, у нас, он всего-то с пару недель и пробыл.

– Правда? – заинтересовался магистрат. – И почему же его так срочно отозвали?

– Не могу знать, ваша честь. Мы про такое никогда не спрашиваем. Приказ Защитника – это приказ Защитника, и все тут.

Магистрат еле заметно кивнул.

– Да, это понятно. – Он обернулся к Бесс. – Так ты полагаешь, что это был твой дядя?

– Только по его имени и месту, откуда он родом, ваша честь, но ведь, сами посудите, много ли может быть на свете мужчин такого возраста родом из Милорги. Деревня, спору нет, не маленькая, но все равно там у нас все друг дружку знают.

– Стало быть, на ту пору он был единственным Реймондом, которому исполнилось сорок пять лет?

– Нет, ваша честь, таких было трое, но двое по сей день живут в Милорге и никуда оттуда не уезжали, – ответила Бесс. Ей трудно было смотреть в глаза магистрата – зоркие, теплые карие глаза. В их взгляде было столько сочувствия, доброты, что девушка ощутила невольный трепет. И все же она встретилась взглядом с магистратом, расправила плечи и спину и подняла голову. – Стражник Гоуд был так добр... он сказал мне, что вы могли бы заглянуть в ваши книги и узнать, куда перевели моего дядю.

– Это можно было бы устроить, – медленно проговорил магистрат. – Но я не могу прервать заседание ради тебя. Сегодня у меня свободного времени мало, но если ты не против того, чтобы я поговорил с тобой за ужином, я, пожалуй, смог бы выкроить несколько минут.

Сердце Бесс забилось еще чаще, а другие просители недовольно зашушукались – мол, магистрат пригласил поужинать с ним простую крестьянку, такую же, как они, да притом еще какую-то выскочку, явившуюся невесть откуда! Правда, никаких оскорблений по своему адресу Бесс не услышала – вот какие преимущества таило пребывание в обличье простой крестьянки-дурнушки.

– О, спасибо! – воскликнула она. – Вы так добры, ваша честь!

Магистрат быстро, но ослепительно улыбнулся ей.

– Жду тебя на закате в моих покоях. – С этими словами он обернулся к писарю и распорядился:

– Эбен Кларк, будь так добр, принеси книгу записей за тот год, когда в городе служил Реймонд из Милорги.

– Слушаюсь, ваша честь, – отвечал писарь. Взгляд магистрата он встретил прямо и открыто, но хотя лицо его осталось бесстрастным, в глазах сверкнули искорки понимания.

Бесс с часто бьющимся сердцем отвернулась от стола. Судьба дарила ей удачу, на которую она так надеялась, и притом гораздо скорее и легче, чем она рассчитывала, и Бесс твердо решила, что своего не упустит. Простушка или нет, по любви или нет, но она выйдет замуж за магистрата Керрена!

Однако она надеялась если не на любовь, то хотя бы на дружбу.

* * *

Бесс вернулась в ратушу на закате. Сердце ее бешено колотилось. Она несколько раз подряд глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. В отчаянии она напоминала себе, что брак не должен длиться больше пяти лет. Конечно, в течение этих пяти лет она должна была стать настолько верной спутницей жизни, настолько бесценной и незаменимой, чтобы магистрат Керрен начал доверять ей, отнесся к ее взглядам всерьез и в конце концов сменил собственные воззрения на то, какой надлежало быть власти в стране. Его воззрения должны были совпасть с убеждениями Бесс. Такое много раз случалось в истории, – напоминала себе Бесс, – даже в Библии, той книге, о которой повествовал Хранитель и которая объясняла множество загадок в терранской литературе, – так вот, даже в Библии упоминалось о том, что мужчины частенько перенимали убеждения тех женщин, которых любили. Это ее роль в революции: привить идеалы свободы и справедливости, прав человека народу своей страны, прав для всех и каждого, даже для женщин. Это то, что в ее силах, то, что она должна сделать ради того, чтобы мир стал лучше.

А потом наконец Волшебник вернет ее в чудесный мир мечты, в мир благородства и роскоши...

Стражник постучал в дверь. Отворил дворецкий и коротко кивнул девушке.

– Девица Бесс. Тебя ждут. Иди за мной.

Он развернулся, а она послушно пошла за ним, стараясь скрыть обиду на его холодность и даже грубость – ни единого «пожалуйста» или «прошу».

Широкий коридор был отделан натертыми до блеска деревянными панелями, потолок поддерживали деревянные стропила. С потолка свисала люстра. Плафоны из резного стекла отбрасывали блики пламени свеч на стены и пол. Бесс широко раскрытыми глазами смотрела по сторонам, не скрывая восхищения. Ей и не нужно было его скрывать – разве могла простая деревенская девушка не восхищаться таким великолепием? Мало кому удавалось побывать в покоях магистрата.