Текст книги "Волшебник в мире"

– Ваша честь?

– Удобно ли мои стражники устроили людей магистрата Плюрибла?

– Очень даже удобно, ваша честь, куда удобнее, – отвечал дворецкий и брезгливо скривился:

– Они уже пьяны в стельку.

Ателлен довольно кивнул:

– Скажи стражникам, пусть продолжают в том же духе, а людям Плюрибла скажи, что их господину вдруг стало дурно и что его уложили в постель в гостевой комнате. У них весь день до вечера на отдых, но ни в коем случае нельзя давать им отлучаться от здания суда. Скорее всего они тут и заночуют, так что передай бейлифу: пусть и для них приготовят постели.

– Слушаюсь, ваша честь, – покорно отвечал Саттер. По его тону чувствовалось, как он относится к происходящему, но он все же поклонился и отправился исполнять приказ.

Ателлен со вздохом опустился на стул. Кризис миновал – вернее говоря, первый его этап. Тем не менее он не сомневался, что те люди, которых вышлет Хранитель, без лишнего шума увезут Плюрибла и его изрядно подвыпивших стражников, а на их месте оставят подсадного Плюрибла с подсадной свитой. И еще Ателлен всем сердцем надеялся, что ему больше не суждены встречи с теми, кто знал настоящего Ателлена.

Глава 19

Дилана оторвала взгляд от рукоделия и украдкой глянула на мужа. Была зима, но он сидел у окна и задумчиво смотрел на занесенный снегом сад. Сад и теперь был красив – вернее, был бы красив в солнечный день, но сегодня погода стояла пасмурная, хмурым было и лицо Вильяма. Учитывая, какое дело он обдумывал, это было неудивительно. Дилана отложила вышитую салфетку и сказала:

– А разве это было бы так уж скверно, если бы юный Чариг стал столяром?

Вильям вздрогнул и обернулся, улыбнулся, коснулся руки жены.

– А как ты догадалась, что я об этом думаю?

Она ответила ему улыбкой и сжала его руку.

– Вчера за обедом ты говорил о том, как тебя это тревожит, и с тех пор не находишь себе места. Догадаться нетрудно. Ну же, супруг мой, подумай: что дурного случится, если мальчик станет подмастерьем старика Виззигруфа? Ведь он так мечтает об этом!

– Дурно то, что это огорчило бы его отца.

– Но только на время. В конце концов, он ведь боится только того, что его сын как бы сделает шаг назад. Но когда Тоби Чариг станет главой гильдии, думаю, отец станет гордиться им.

– Если он станет главой гильдии, – уточнил Вильям. Дилана пожала плечами.

– У юноши талант, как мы смогли убедиться. Какой красивой резьбой он покрыл деревяшки, какие чудные безделушки выточил для матери! А люлька, которую он вырезал для старшей сестры в подарок на свадьбу – это же просто произведение искусства! Но даже если он не станет главой гильдии, разве мальчик не имеет права на счастье?

– Нет, если это принесет горе его отцу.

– Но если старик Чариг на самом деле любит сына, счастье мальчика и его должно сделать счастливым, – не отступалась Дилана. – А если мальчику не по душе карьера купца, это опечалит и его отца, это будет его злить. Они станут ссориться, дело и до драки может дойти. Нет-нет, безусловно, мальчик имеет право стать счастливым.

– Счастье – это не то, о чем можно говорить, что кто-то имеет на него право, – проворчал Вильям. – Счастье – не хорошо и не дурно. Это просто удача.

– Если так, то мне и в самом деле очень повезло, – улыбнулась Дилана и, сжав руку супруга, отпустила ее. А он заглянул ей в глаза и улыбнулся.

– Мне тоже, – сказал он тихо. – Я понимаю, о чем ты говоришь, и это великое благо.

– Если так, то каждый из нас имеет право на счастье.

– Имеет право? – нахмурился Вильям. – Странно звучит.

Дилана напряглась. Разговор принимал опасный оборот, а она и не заметила, как это произошло. Она повернула голову к окну, вгляделась в заснеженный сад и сказала, старательно подбирая слова и искусно меняя их значение:

– Если рассуждать о том, что право, что не право, то наш союз, конечно же, дело правое, супруг. А если рассуждать о правах... то некоторые из них принадлежат нам только потому, что мы рождены на свет. К примеру, каждый имеет право на жизнь, право защищаться от воров и убийц.

– Да, это верно, с этим я спорить не стану, – медленно, осторожно проговорил Вильям. – Но жизнь – это нечто такое, что происходит с нами независимо от того, хотим мы этого или нет, любимая, хотя, вероятно, у наших родителей в этом смысле имеется некоторый выбор.

Его рука вновь легла на ее руку, ее взгляд встретился с его теплым взглядом, она ответила ему сияющей улыбкой.

– Но вот счастьем люди не наделяются с первым вдохом, – продолжал развивать свою мысль Вильям. – Счастье либо приходит, либо нет. Даже те, кто сам избирает для себя супругов, частенько совершают ошибки. Можно из кожи вон лезть ради счастья, а потом обнаружить, что тебя гложет тоска. Ведь это не назовешь правом.

– Нет, не назовешь, – медленно проговорила Дилана, не отводя глаз от мужа. – Но можно попытаться быть счастливым. Хотя бы это можно назвать правом.

Взгляд Вильяма стал задумчивым.

– Да, пожалуй, – сказал он негромко и отвернулся к окну. – Пожалуй...

Следя за выражением лица супруга, Дилана неслышно облегченно вздохнула. Миновал крайне напряженный момент, но, похоже, она неплохо справилась. Да, Вильям снова погрузился в раздумья, но хотя бы ей удалось отвлечь его от раздумий более тяжких.

Однако при этом она ухитрилась отвлечь супруга от разговора на более интимную тему, из которого могла бы проистечь ночь, полная любви. Дилана вновь вздохнула и напомнила себе о том, что все они обязаны идти на жертвы ради общего дела.

Однако ночь опровергла ее ожидания, а на следующий день... На следующий день Вильям вынес вердикт: юного Чарига следовало отдать в подмастерья к деревенскому столяру. После судебного заседания магистрат позвал старика Чарига к тебе в кабинет, где долго разговаривал с ним. Из кабинета купец вышел хмурым, но не злым, а главное – задумчивым.

* * *

Позднее, весной, Дилана удивила и Вильяма и себя тем, что забеременела. Ей уже было под сорок, однако она сравнительно легко родила своего первенца, и Вильям на диво обрадовался появлению ребенка, хотя родилась девочка, а не мальчик. Миновало три года, и магистрат подолгу «разговаривал» с дочуркой – усаживал ее на колени и слушал ее лепетанье. Время от времени Дилана касалась в беседах того, какие права малышка Луиза приобрела, появившись на свет в результате решения супругов иметь ребенка. Вильям заверял жену в том, что он целиком и полностью осознает свою ответственность перед дочерью, а затем, мало-помалу, начал соглашаться с тем, что права женщины следует столь же настойчиво охранять, как и права мужчины.

Вот примерно так те небезнадежные магистраты, которые остались на своих постах, говорили о правах человека со своими новыми женами. Медленно, постепенно они начинали задумываться о необходимости кое-каких перемен в системе правления – перемен, проистекавших из идеи о правах человека. И Майлз начал понимать, что ему нет нужды подменять всех магистратов до единого подсадными и мучиться из-за того, что подсадных не хватает.

* * *

– Не думаешь же ты, что вы сможете удержать нас здесь, если мы на самом деле пожелаем уйти? – с сердитой усмешкой вопросил магистрат Флаунд.

– О да, – отвечал Бейд голосом мягким, словно бархат. – Да, я думаю, что мы удержим вас здесь, невзирая на то, как отчаянно вам хотелось бы бежать.

– Вы? Но вас всего пятеро! – ухмыльнулся Флаунд. – А нас пять сотен.

– Нас пятеро, а еще Хранитель и тысяча роботов. – На самом деле роботов было всего сто, но они сновали повсюду с такой скоростью, что Бейд не сомневался: никому из магистратов было бы не под силу сосчитать их. – Они могли бы надежно держать вас здесь даже без нас, пятерых тюремщиков. На самом деле мы здесь присутствуем только для того, чтобы следить за тем, чтобы не упустить досадных мелочей, которые могут ускользнуть от пристального внимания Хранителя.

Сомневаться не приходилось – главный компьютер прежде никогда не выступал в роли тюремного надзирателя. Безумцам и в голову не приходило бежать из Фиништауна. Все они до единого хотели навсегда остаться здесь.

Хотел остаться здесь и Бейд, но не ради того, чтобы, как прежде, купаться в волнах иллюзий. Ненависть распаляла его добела, он с радостью оставался в Фиништауне и был бы рад своими глазами увидеть, как кто-то из плененных магистратов взбунтуется. Он никогда не смог бы забыть о том, как гневно кричал его отец на Ладо – магистрата их деревушки – за то, что тот отобрал у отца деньги, а Бейда выгнал из школы за плохие успехи в учебе. (Но то, что он выучил, он выучил крепко-накрепко!) Он никогда не забудет жуткого зрелища: отец в колодках, а соседи швыряют в него гнилые овощи и потешаются над ним, и по щекам отца стекает зловонная жижа. Он никогда не забудет слез матери, их ссор с отцом, когда мать кричала на отца и говорила, чтобы он перестал мучать мальчика.

Но отец не мучил Бейда. Он только пытался дать ему возможность учиться – ведь Бейд так любил учение. Здесь, в Затерянном Городе, он обрел эту возможность. Каждый день он проводил по несколько часов в учебной кабинке, где Хранитель показывал ему на экране картинки и слова, и всякий раз, когда Бейд чего-нибудь не понимал, Хранитель прерывал показ и объяснял, объяснял... Бейд и здесь учился медленно, с натугой, но все же не так медленно, как в деревне, где учитель кричал на учеников и нещадно колотил за не правильные ответы. Теперь же Хранитель говорил Бейду о том, что он знает столько, сколько положено знать магистрату, вот только, увы, в делах этой страны Хранитель отстал от жизни на несколько сотен лет.

Но теперь положение изменилось: Орогору и другие магистраты-самозванцы присылали в Фиништаун книги по юриспруденции, писали о своих личных впечатлениях, делились накопленным опытом. Мало-помалу Бейд нагонял своих товарищей.

Он ответил Флаунду усмешкой на усмешку и сказал:

– Пожелать вырваться из этого города сильнее, чем вы уже желаете, вам не под силу. Среди вас нет ни одного, кто бы не пылал жаждой мести, кто бы не грезил о перспективах, которые откроются перед ним, когда он поведает первому попавшемуся шерифу о мятежниках, когда позволит шпионам Защитника выведать все о наших агентах по всей стране.

Флаунд перестал улыбаться и устремил на Бейда взгляд, полный ненависти.

Мстительное чувство Бейда было удовлетворено – немного, совсем немного. Он откинулся на спинку стула, забросил ногу на ногу.

– Да-да, Флаунд, Хранитель слышит все ваши разговорчики, слово в слово.

Глаза магистрата сверкали от ярости. Как он ненавидел этого зазнавшегося простолюдина, который имел дерзость обращаться к нему, не упоминая его титул!

– Слово в слово, – негромко повторил Бейд. – И вы не сумеете замыслить побег без того, чтобы Хранитель об этом не узнал. А как только об этом узнает Хранитель, узнаю и я.

Тут он, конечно, погрешил против истины. Звукоулавливающие устройства действительно были установлены во всех жилых комнатах, немало их было и за пределами зданий, но стояли они уж никак не повсюду. Запросто можно было отыскать потаенную нишу, закуток в аллее, где компьютер не смог бы засечь беседу заговорщиков, но уж лучше пусть Флаунд и его собратья свято верят в то, что машина видит, слышит и знает абсолютно все.

– Как, интересно, на ваш взгляд, Хранитель узнал о том, что на прошлой неделе вы пытались под покровом ночи перелезть через стену, и послал робота, чтобы тот отогнал вас? – язвительно поинтересовался Бейд.

Флаунд взглядом метал молнии, а Бейд только усмехался в ответ. Он понимал, что у магистрата мерзко сосет под ложечкой при мысли о том, что компьютер и в самом деле подслушал его заговорщицкие беседы с десятком соратников. На самом деле робот, отогнавший Флаунда от стены, всего-навсего совершал патрульный обход по заданному маршруту, – но Флаунда просвещать на сей счет было вовсе не обязательно. Из кабинета Бейда пленный магистрат ушел, злобно скалясь и ворча, а Бейд проводил его взглядом, полным триумфа победителя.

* * *

Здание стояло не дальше и не ближе от стены, чем любое другое. Вдоль наружного края стены по всему ее периметру тянулась пустая мостовая шириной в тридцать футов. Тридцать футов – это почти устраивало Флаунда. Конечно, здание было выстроено из камня, как и все остальные, сохранившиеся в полуразрушенном городе, – из очень странного, рыжеватого, теплого на ощупь, но все же камня – ведь чем еще быть этому материалу, как не камнем, когда он был настолько прочен? Этим же камнем были выложены и полы, плоские, цельные, и Флаунд поражался тому, каким образом древние строители могли высекать такие громадные куски камня. Может быть, древние предания не лгали, может быть, древние строители действительно владели некими секретами зодчества, волшебными инструментами, ныне утраченными приемами?

Дом имел внутренний двор, а внутренний двор был вымощен булыжником. Сначала Флаунд видел только густую траву, но когда раскопал корни и расчистил небольшой участок от дерна, обнаружил булыжники – самые настоящие, хотя они были вырезаны в форме различных красивых фигур и подогнаны друг к дружке, как кусочки головоломки, и все же это были отдельные камни и между ними проросла трава. А раз так, значит, под булыжниками – земля!

Никто не возражал против того, чтобы он перебрался сюда и завладел этим домом, – ни Бейд, ни Хранитель, ни один из его «роботов», как называл их Бейд, – этих странных гладких страшноватых скелетов с головами, похожими на яйца, и глазами, напоминавшими драгоценные камни. Флаунд знал, что эти глаза способны метать световые копья, и эти копья жгли и кололи не хуже мечей. Он заверял себя в том, что не боится этих страшилищ, но был очень рад, когда они не стали противиться тому, чтобы он стал единоличным владельцем дома, и тому, чтобы к нему ежедневно заглядывало с десяток друзей, с которыми он выпивал и вел пространные беседы.

Вернее говоря – выпивали и разговаривали шестеро, а другие шестеро в это время вели подкоп под мостовой, прокладывали подземный ход под двором к стене. Потом шестеро землекопов возвращались и отмывались под удивительными струями воды, которые стекали из неиссякаемых источников за стенами в большую ванну, стоило только прикоснуться к стене. Тогда к подкопу приступали другие шестеро заговорщиков. Копали по очереди. Пока один копал, другие передавали из рук в руки корзины, наполненные землей. У стены, окружавшей внутренний двор, вырастала гора земли, но кто мог заметить ее, кроме Флаунда и его друзей? Магистрат мысленно нахваливал себя за находчивость. Подкоп продолжался.

* * *

– Наверняка Флаунд и его друзья понимают, что всякий город, окруженный стеной, предусматривает наблюдение за возможными попытками подкопа! – возразил Хранитель.

– Не исключено, что они об этом подумали, – согласился Бейд. – Но они себе представляют единственную разновидность наблюдения: людей с длинными палками, которые ходят вдоль стены и тыкают ими в землю. А поскольку они не видят, чтобы твои роботы разгуливали вдоль стены с палками, они и думают, что ты за ними не наблюдаешь.

– Я все время забываю о том, что такие образованные люди ничего не знают о сонаре, – вздохнул Хранитель. – Ты уверен, что мне нельзя ознакомить их с принципом действия этого прибора, Бейд?

– Нельзя, до тех пор, пока революция не завершится нашей победой, – иронично отозвался Бейд. – Пока численное преимущество – на их стороне. Так что давай не будем дарить им никаких преимуществ.

– Ну, если надо, значит надо, – не слишком довольно согласился компьютер. – Но это противоречит двенадцатой установке моей базовой программы, Бейд.

– Противоречит, о учитель, полагающийся на интуицию наравне с опытом. – Тут Бейд улыбнулся искренне, без издевки. – Мне-то точно жаловаться не на что, ведь я столько знаний почерпнул под твоим руководством. Однако у тебя есть установки более приоритетные, Хранитель, и одна из них заключается в том, чтобы держать этих людей в плену ради блага движения за восстановление свободы, которую ты запрограммирован защищать и охранять.

– По всей вероятности, в один прекрасный день кто-то слишком вольно и широко истолковал понятие порядка в обществе, когда люди потеряли контакт со мной, – пожаловался компьютер. – И все же ты прав, Бейд. Их надо держать в плену. Тем не менее мы могли бы просветить их на тот счет, что выкопанный ими ход будет перекрыт до того, как они сумеют им воспользоваться.

– Нет-нет, пусть думают, что им сопутствует удача, – жестоко усмехнулся Бейд. – Тем горше будет потом их разочарование, тем меньше вероятность того, что они дерзнут пытать судьбу еще раз. Мы должны убедить их в том, что ты неуязвим, Хранитель. Если они прекратят попытки спастись бегством, можно считать, что мы одержали победу.

– Вынужден признаться, что недостаточно хорошо понимаю ход мыслей людей для того, чтобы выразить несогласие с тобой, Бейд, – проговорил компьютер. – Однако из того немногого, что мне об этом известно, я должен сделать вывод: ход твоих мыслей довольно жесток.

– Ты не ошибаешься, – кивнул Бейд. – Но те страдания, которые наши узники причинили бы другим людям, удайся их побег, были бы гораздо более жестоки.

Это было неплохое оправдание, но всего-навсего оправдание, не более этого, – это Бейд прекрасно понимал. А истина состояла в том, что ему доставило бы глубочайшее наслаждение увидеть обиду и разочарование, которые ожидали пленных магистратов, когда те обнаружат, что все их труды пошли прахом. Спору нет, отомстить одному магистрату было приятно, но куда приятнее – всем сразу.

* * *

Подкоп пришлось углубить: наверняка стена глубоко уходила в землю. Оставался последний, решающий этап: подрыться под стену шириной в шесть футов и вывести ход наверх. Дождались безлунной ночи, а весь день провели в доме – смеялись, шутили, чокались бокалами. Словом, елико возможно, старались создать впечатление развеселой пирушки. А когда стемнело, зажгли свет, еще с час продолжали вечеринку, а потом мало-помалу стали затихать, начали гасить одну лампу за другой, и в конце концов все как бы уснули, напившись и наевшись до отвала и не имея сил вернуться и разойтись по домам, что в общем-то было правдой: ведь своих домов тут ни у кого из них не было.

А потом, ближе к полуночи, отправились заканчивать подкоп. Флаунд самолично прокопал последние несколько футов до поверхности. Он работал с радостью, злорадно ухмыляясь, и наполнял корзину за корзиной вырытой землей. Его товарищи передавали наполненные корзины друг другу, а последний в цепочке вываливал землю во двор. И вот наконец лопата прошла насквозь, не встретив сопротивления. Флаунд издал победный вопль, расширил дыру, утрамбовал ее края, примял траву черенком лопаты...

...и замер: от края дыры вверх уходили две длинные, тонкие, блестящие ноги. В ужасе Флаунд поднял взгляд выше, увидел перекрестье – бедра, плоский цилиндр – туловище, тоненькие ручки, кисти, как у скелета, и напоследок – красноглазое яйцо – голову.

– Сожалею, но сюда вам нельзя, магистрат Флаунд, – проговорил робот.

Флаунд от изумления и страха не мог вымолвить ни слова. Друзья сгрудились позади, спрашивая:

– В чем дело? Почему ты остановился?

А потом двое, просунув головы к дыре, увидели то же самое, что повергло Флаунда в отчаяние, и застонали.

– Отку... откуда ты узнал?

– А мы слышали, как вы копали, Флаунд, – ответил Бейд, выйдя из-за спины робота.

– Прозвучало чрезвычайно упрощенное описание принципа действия сонара, – констатировал робот. Флаунд был готов взглядом испепелить Бейда. А тюремщик ответил ему едва заметной улыбкой. Но на самом деле его просто распирало от злорадного восторга.

* * *

Несколько часов спустя, когда город засеребрился в предрассветных сумерках, Бейд взобрался на стену. Он думал о том, что Флаунд не сможет смириться с поражением. Он наверняка предпримет новую попытку побега. Теперь это будет не просто попытка. Теперь это будет состязание между Флаундом и Бейдом. Гордыня заставит Флаунда придумать нечто более изощренное. А если нет – ну, значит, Бейд плохо знал своих узников. Все они были неглупы, а большинство из них отличалось агрессивностью и инициативностью. Острый ум в них сочетался с беспокойством и горечью поражения. Они никогда не смирятся с пленом – ведь они не какие-нибудь трусливые безмозглые овцы. Следующая попытка побега будет массовой и яростной, и кое-кто из магистратов может при этом погибнуть.

Какая-то частичка Бейда предвкушала этот вариант развития событий с мрачной радостью, но другая часть испытывала стыд из-за того, что он плохо справлялся с порученной ему работой. Ведь его назначили надзирателем, а не палачом. Гар усиленно настаивал на том, чтобы магистратов ни в коем случае не мучили. Он говорил о том, что для успеха революции крайне необходимо, чтобы мятежники не выглядели злодеями – наоборот, они должны были производить впечатление спасителей, а потому все узники должны были выйти на свободу живыми, целыми и невредимыми. Бейд обязан был найти какой-то способ, сделать так, чтобы плененные магистраты стали довольны своим заключением.

Но как этого добиться? Бейд ломал голову над этой задачей, размышляя по обыкновению медленно, но методично. Ближе к вечеру он ушел из кабинета, не дождавшись робота, который должен был принести ему ужин. Он не был голоден – раздумья отвлекли его от мыслей о еде. Ему отчаянно хотелось поскорее разобраться в головоломке. Конечно, он мог бы обратиться с этим вопросом к Хранителю, но он начал догадываться, что и у этой умной машины есть пределы. Одним из таких пределов была способность заглянуть в сердце человека и понять, что он чувствует.

Бейд расхаживал по стене до темноты. Вышла луна. Бейд спрашивал себя: а он почему счастлив здесь, почему рад тому, что его работа – охранять непокорных, враждебно настроенных людей? Да, конечно, он им в некотором роде мстил, но мести самой по себе было бы мало. Нет, тут было что-то еще, что-то большее, и если быть честным с самим собой до конца, то следовало признаться...

Бейда озарило. Он резко остановился, уставился в темноту и поздравил себя с тем, что нашел ответ. Ему доставило такое наслаждение разгадывание этой головоломки, – но ведь подобные раздумья ему всегда приносили радость! Он не просто хотел – он жаждал остаться здесь и стать надзирателем, потому что получал неописуемое удовольствие от непрерывного состязания умов, от постоянной необходимости быть на шаг впереди ненавистных магистратов.

Но если его удерживала здесь радость состязания, может быть, она же удержит и магистратов?

Конечно, в нынешних обстоятельствах вызов, брошенный магистратам Бейдом, вынуждал их сидеть взаперти. Какой же еще вызов он мог бросить им – такой, чтобы им расхотелось вырваться из плена?

Учебу. Учиться они все любили – или по крайней мере им приходилось увеличивать багаж собственных знаний ради того, чтобы добиться поставленной цели. А Бейд мог впустить их в настоящий необъятный девственный лес знаний и выдать каждому охотничью лицензию.

Но сначала он должен был одарить их достаточно веской причиной, руководствуясь которой они бы отправились на охоту, показать им добычу, за которой они бы бросились в погоню.

А чего могла страстно пожелать эта орда бюрократов, что заставило бы их, засучив рукава, с головой уйти в изучение фактов, дотоле неведомых?

Ответ полыхнул в сознании Бейда словно загоревшийся в непроглядном мраке светильник.

* * *

Купец сидел рядом с возницей, потемнев от злости. Фургон въехал в город. Возница помалкивал и опасливо поглядывал на купца.

– Останови здесь, – буркнул купец, и возница придержал лошадей прямо перед ратушей. Горожане, спешившие куда-то по своим делам, останавливались и глазели на фургон. Выбежал стражник, закричал:

– Эй, вы! Проезжайте! Посреди дороги встали – это не положено!

– Встанешь там, где он тебе скажет, – распорядился купец, спрыгнул с облучка и размашисто зашагал к ратуше. Каждый шаг его был полон гнева. Стражник, перед которым предстали одновременно два нарушения закона, на минуту растерялся. Взгляд его метался между купцом и возницей. Возница сочувственно смотрел на него. Стражник возмущенно запрокинул голову.

– Жди здесь! – выкрикнул он и, развернувшись, бросился следом за купцом. Но, увы, он опоздал: тот уже вошел в двери, а к тому времени, когда стражник догнал его, купец уже успел рявкнуть бейлифу:

– Скажи магистрату, что я желаю его видеть!

– Да что вы говорите? – Бейлиф театрально кивнул и знаком отослал стражника. – И как же мне доложить магистрату Ловелу? Что за важная особа требует приема у него без предварительного уговору?

– Брэнсток, торговец одеждой и тканями! Да поторопись, а не то опоздаешь, а их и след простынет!

Бейлиф резко посерьезнел.

– Чей след?

– Тех разбойников, что меня ограбили, вот чей! Если бы их так не позабавила моя злость, они бы меня убили и возницу моего тоже! Ты над такими делами смеяться намерен?

– Нет-нет, господин, какой уж тут смех! Эй, Бривис! – Бейлиф махнул рукой, и из зала суда торопливой походкой вышел мужчина с заляпанными чернилами пальцами. – Это Бривис Кларк, писарь магистрата Ловела, – объяснил бейлиф купцу. – Кларк, это торговец Брэнсток, у него вести для его чести, которые не терпят отлагательства. Будь добр, отведи господина к магистрату. – А Брэнстоку бейлиф сказал:

– Прошу прощения, торговец. Но я должен поспешить – пущу моих людей по следу этих негодяев. Пока вы будете с магистратом беседовать, я переговорю с вашим возницей. До свидания! – С этими словами бейлиф отвесил торговцу торопливый поклон и быстро вышел на улицу.

– Ну, хоть так, и то дело, – проворчал Брэнсток. Видно было, что оперативность бейлифа пришлась ему по сердцу.

– Уверяю вас, господин, мы тут к разбою строги, – поспешил заверить торговца писарь. – Прошу вас, следуйте за мной. – И он повел Брэнстока к кабинету магистрата. – Подождите, – попросил он, постучал в дверь, приоткрыл ее и возвестил:

– Ваша честь, к вам торговец с жалобой. Его ограбили в окрестностях нашего города. Бейлиф Якоби занялся погоней, но Брэнсток все-таки желает с вами поговорить.

– Да-да, конечно, проходите скорее, – сказал магистрат и поднялся из-за стола.

Писарь отступил и пропустил Брэнстока в кабинет.

– Ну, спасибо, что приняли меня, ваша честь, – сказал торговец, и Бривис нахмурился – ему не понравился ни тон обращения Брэнстока, ни его слова. К магистрату следовало обращаться намного более почтительно. А вот магистрата Довела манеры просителя, похоже, нисколько не смутили. Вернее, не так: если и смутили, то послужили неким знаком. При взгляде на торговца он помрачнел и распорядился:

– Закрой дверь, будь так добр, Бривис Кларк.

Кларк повиновался, но раздумья не покинули его. Ничего особенного, конечно, в том, что магистрат решил провести беседу с просителем за закрытыми дверями, не было – ведь проситель был мужского пола. Но вот так сразу, при первой встрече... Если только...

У Кларка засосало под ложечкой. Неужто этот с виду самый что ни на есть обычный торговец – инспектор?

Тогда становилось ясно, почему его тон не оскорбил магистрата, почему он не отчитал неучтивого просителя, но все-таки что позволило Ловелу сразу признать инспектора? Какой знак?

Наверняка такой, какие ведомы только магистратам. Как бы то ни было, одно Бривис Кларк понимал наверняка: в точности ли все так, как он решил, или нет – этого ему не узнать никогда.

* * *

Магистрат дождался, когда за писарем закроется дверь, и порывисто обнял торговца.

– Майлз! Хвала небесам! Наконец хоть кто-то, с кем можно словом переброситься!

Майлз чувствовал, как дрожат руки у Ловела, и в который раз убеждался в том, в каком напряжении живут все его агенты.

– Бедняга, герой, как же тебе тяжко вдали от родственных душ! Но твоя жена, Ловел, – скажи, хотя бы она служит тебе утешением?

Ловел отпустил Майлза, отступил на шаг.

– О, еще каким утешением! Но и с ней я не могу поделиться правдой о моей работе. К тому же ее начинает беспокоить то, почему она не беременеет.

– Пусть гадает, – посоветовал другу Майлз. – Если ты по-настоящему полюбишь ее, наши враги получат возможность держать тебя в руках, но если она родит от тебя ребенка, они смогут вертеть тобой, как пожелают, угрожая твоему отпрыску.

Ловел кивнул:

– А если нас постигнет неудача, она всегда сможет сказать, что ее обманули, и это будет чистой правдой, и тогда найдет себе нового супруга. Но если у нее будет ребенок от изменника, самозванца, ей гораздо труднее будет снова выйти замуж.

– А государственные власти, естественно, не станут помогать отпрыску самозванца, – закончил мысль Майлз. Ловел указал на стул.

– Ну садись, садись же, а я распоряжусь насчет чая!

– Это было бы славно, – признался Майлз и опустился на стул. – Но пока ты не позвонил, будет лучше, если я расскажу тебе подробности про тех вымышленных разбойников, по следу которых ты отправишь своего бейлифа.

– Да-да, конечно! Что он обнаружит, когда доберется до места, где на тебя якобы напали? И где это место, кстати говоря?

– В миле от города, на большой дороге. Там они найдут следы десятка лошадей – нам пришлось выпрячь наших лошадок и гонять их по дороге туда и обратно, а потом еще до леса – шесть раз. По кустам мы разбросали несколько кусков полотна – для достоверности. Следы обрываются на берегу речки. Когда ты не сумеешь найти разбойников своими силами, можешь обратиться к соседям-магистратам. Трое расскажут ту же самую историю.

– Япет, Орогору и Минелло, – усмехнулся Ловел, усаживаясь за письменный стол. – Мы должны поддерживать друг дружку, верно?

– Непременно должны, – улыбнулся Майлз. – Ну, вот и все, пожалуй. Теперь позвони и попроси, чтобы принесли чай.

– Сейчас, – кивнул Ловел и потянул за шнурок. Дверь открылась, заглянул стражник, и магистрат распорядился:

– Чаю, да покрепче! Скажи горничной, чтобы поторопилась!

Стражник поклонился и, хмуро глянув на Майлза, закрыл дверь. Между тем от Майлза не укрылось, что стражник явно не на шутку напуган.

– Ну а как там у остальных дела? – нетерпеливо спросил Ловел. – Расскажи мне обо всех новостях!

Майлз вкратце поведал другу о всех агентах, которых повидал за последний месяц.

– Бейлиф и стражники Этуана уже вовсю вместе с ним развивают агитацию о правах крестьянства, у Лючии в октябре родился первенец. Ее муж начинает понимать, что женщины тоже...

Дверь распахнулась, вошла горничная с подносом.

– ...должны проезжать по окрестностям вашего города, не волнуясь о том, что на них могут напасть, – без запинки продолжал Майлз. – Ну, хорошо, разбойников вы за решетку, допустим, засадите, но можете ли вы гарантировать, что городская молодежь будет вести себя как подобает?