Текст книги "Волшебник в мире"

Глава 3

От дома к дому перебегал мальчишка, стуча в двери и выкрикивая;

– Менестрель! Менестрель! Выходите и послушайте менестреля!

Орогору оторвал взгляд от работы – он плел из лозы сиденье стула. Плел, как потом наверняка скажет мать, из рук вон плохо. Менестрель! Вести из мира за пределами деревни, песни о славных днях старины! Но Орогору не должен был позволить, чтобы его земляки заметили, как он взволнован. Его и так непрерывно дразнили за то, что он толстый, круглолицый, неуклюжий, но больше всего – когда он пытался с кем-то заговорить. При этом Орогору неизменно попадал пальцем в небо, поэтому сохранить хоть какую-то видимость собственного достоинства он мог, делая вид, что ему до смерти прискучило все в этой деревне. Хотя... сердце его изнывало от тоски по Алтее – самой хорошенькой и умной из девушек, по ее искрящемуся смеху и сверкающим глазам, по тому, как она беззаботно радовалась жизни. Перед ее красотой и жизнерадостностью не устоял бы ни один мужчина, и счастлив был бы тот, кого бы она одарила своей благосклонностью.

Но и она смеялась над Орогору, и она над ним издевалась. Над ним смеялись все его сверстники до единого, да и большинство крестьян постарше и даже многие из детишек! Словом, Орогору как бы неохотно поплелся к площади, откуда уже доносились веселые крики и взрывы смеха – судя по всему, менестрель уже начал рассказывать всевозможные новости, и притом излагал их жутко интересно. Орогору шагал и убеждал себя в том, что его ни в малейшей степени не волнует то, что сегодня происходит в мире. Его интересовали только песни, сказания о славных днях прошлого, о храбрых рыцарях в сверкающих латах, о турнирах и испытаниях, о прекрасных принцессах, томящихся в ожидании своих избавителей. К тому времени, когда Орогору добрел до площади, он уже успел представить себя в роли этого избавителя.

И он поспел вовремя! Менестрель как раз перебросил лютню со спины на грудь и начал перебирать струны. Орогору пристроился за спинами широкоплечих верзил – Клайда и Дейла, но Клайд обернулся, увидел его, скорчил рожу и толкнул Дейла локтем в бок. Тот тоже обернулся, осклабился и шагнул поближе к Клайду. Они встали плечом к плечу и заслонили трубадура. Орогору скрипнул зубами, но не отошел. Он разыграл полнейшее равнодушие и решил, что не подарит Клайду и Дейлу такого удовольствия, не станет пытаться обойти их справа или слева или искать местечко, откуда было бы получше видно, – где бы он ни встал, его бы ждала точно такая же встреча. Из горького опыта Орогору знал: все до единого сыграют с ним эту злую шутку, разве только Килета или еще кто-нибудь из девушек попроще сжалятся над ним и разрешат встать рядом, а от этого будет только хуже. Кроме того, Орогору отлично понимал, что в этом случае дело было бы не только в жалости. Девушек наподобие Килеты всерьез волновали перспективы замужества, и они полагали, что лучше уж хоть какой-нибудь муж, чем вообще никакого. Но Орогору не желал принимать их дружеского расположения ни по той, ни по другой причине. И то и другое было одинаково унизительно – и жалость, и то, что его бы выбрали только потому, что больше выбирать не из кого.

В общем, он остался стоять там, где встал, делая вид, что ему в высшей степени безразлично, что Клайд и Дейл загородили менестреля. В конце концов, когда слушаешь менестреля, главное – музыка, но еще главнее слова! Орогору стал слушать.

– Принц Артур жил в безвестности и тайне, – начал менестрель, и сердце Орогору взволнованно забилось.

– Сэр Эктор и его добрая супруга растили мальчика с пеленок вместе со своим родным сыном Кеем, и он вырос красивым и рослым юношей. Время от времени чародей Мерлин являлся к Артуру и учил его уму-разуму, и рассказывал о том, что происходило в большом мире под видом сказаний, но откуда Артуру было знать, что тот убитый король, о котором рассказывал Мерлин, – не кто иной, как его отец, и что пропавший принц – это он сам?

И вот наконец однажды чародей явился и принес весть о турнире...

Орогору не видел менестреля, но слушал во все уши про то, как сэр Кей решил поучаствовать в рождественском турнире, а Артур отправился с ним в качестве оруженосца, про то, как они прибыли в Гластонбери и увидели меч, воткнутый в камень, про то, что только тот, кто вынул бы этот меч из камня, доказал бы, что он и есть истинный король Англии. Звонкий голос повествовал о том, что сэр Кей забыл свой меч дома, а Артур, спеша вооружить Кея до начала поединка, взял да и выхватил меч из камня... и был провозглашен королем Англии!

Менестрель пел и пел, но Орогору отвернулся. В ушах у него звенело, голова шла кругом – настолько его захватила чудесная легенда.

– Не видать, Орогору? – хихикнул Дейл и прищурился – не выказывает ли Орогору признаков поражения. – Плохо, да?

– А хочешь, мы тебя на плечи посадим, а? – предложил Клайд.

Но Орогору их не слушал – зато хорошо расслышал последние строчки баллады:

 
Артурово царство! Года над тобою не властны!
Служи всем владыкам и странам примером прекрасным!
 

Тут Орогору вновь ощутил нечто вроде озарения. Он покачнулся, чуть было не упал, но успел ухватиться за ствол тонкого деревца и удержался на ногах. Он не замечал, что над ним смеются, – теперь он точно знал, кто он такой! Он, как Артур, был принцем, которого растили втайне, среди простолюдинов, до тех пор, покуда он не догадался бы о том, кто он такой на самом деле, покуда бы не осознал, какая ему суждена доля! Сам менестрель только что назвал его имя – он был принцем Приммером!

Орогору медленно брел по берегу пруда, и вот наконец дрожь в коленках унялась, он задышал ровнее, вспышка, затмившая все прочие мысли, померкла, и он стал замечать, что происходит вокруг. Что же за чародей был этот менестрель, этот глашатай судьбы, одаривший его озарением? Орогору вдруг мучительно захотелось вновь услышать его голос.

Он вернулся к крестьянам, по-прежнему стоявшим кругом возле менестреля. Кто-то из мужчин постарше недоверчиво фыркнул:

– Город в чаще леса? Ну ты и заливаешь!

– Я бы тоже не поверил, – отозвался менестрель. – Но тот человек, который мне рассказал об этом, клялся, что видел его своими глазами – каменные стены выше деревьев, а за ними башни – еще выше!

– Но кому бы только взбрело в голову строить город за каменными стенами в лесу? – засомневался другой крестьянин. – Разве сам лес – не защита?

– Вот! – Менестрель глубокомысленно поднял руку с вытянутым указательным пальцем. – А что, если город был построен на открытой равнине так давно, что теперь вокруг него вырос густой лес?

При упоминании о столь древних постройках толпа огласилась благоговейным ропотом, но какой-то старик выкрикнул:

– Чепуха! Неужто эти люди были такими паршивыми хозяевами, что позволили своим полям зарасти лесом?

– Не позволили бы, – уточнил менестрель, – если бы были живы.

Пару минут деревенские жители молчали, переваривая услышанное. А потом по толпе пронесся взволнованный шепоток – так шепчутся, когда тебя пугают, но тебе не страшно, когда речь идет о благоговении перед чем-то сверхъестественным.

– Так ты говоришь, что город необитаем? – спросила какая-то женщина.

– Да не то чтобы совсем необитаем, – отозвался менестрель и добавил потише:

– Тот человек, который рассказал мне эту историю, заночевал возле стены, так вот... он клянется, что слышал голоса, смех и даже музыку – правда, все эти звуки были такими тихими, что он гадал – не померещились ли они ему.

Толпа обрадованно загомонила.

– Так ты хочешь сказать, что там обитают привидения? – спросил старик.

– Может, и так. Кто знает? – Менестрель спохватился и решил, видимо, побороть недоверие крестьян. – Он же не перелез через стену – она была слишком высока. Но слышать голоса – точно слышал. Кто знает? Быть может, те господа и дамы, что обитали в этом городе во времена его юной славы, до сих пор живут там, и они бессмертны!

– Не может такого быть! – буркнул старик.

– Призраки, – заявил кто-то с полной уверенностью, и это слово пробежало по толпе, словно круги по воде от брошенного камня:

– Призраки!

– Призраки!

– Призраки принцев и принцесс, – согласился менестрель. Голос его звучал негромко, волнующе, тонкая рука чертила в воздухе силуэты невидимых царственных особ. – Призраки королей и королев! По ночам они устраивают пиршества за столами, накрытыми призрачными яствами, и внимают звукам колдовской музыки, водят тихие хороводы, и кавалеры ухаживают за дамами с воздушным изяществом.

Шепоток дрогнул, дрогнула и сама толпа.

А Орогору – хоть бы что. Его глаза взволнованно сверкали. Он слушал и слушал рассказ менестреля, впитывал каждое произнесенное слово как губка, и воображение его рисовало картину блестящего двора, прекрасных галантных вельмож. Но когда менестрель умолк и получил положенную за представление плату, и жители деревни, огорченные тем, что все хорошее когда-нибудь кончается, стали расходиться по домам, Орогору отошел от площади, сверкая глазами. В сердце его пела и ликовала надежда.

– Что это ты такой взбудораженный, Орогору?

Орогору вздрогнул и обернулся. Неужели хоть одна из деревенских девушек наконец поняла его превосходство над остальными парнями? Однако его ожидало жестокое разочарование. Это была всего-навсего Килета – некрасивая худышка, единственная девушка, которая относилась к нему сносно, даже, пожалуй, по-дружески. Вот если бы Алтея хоть разок так взглянула на него!

И все же Орогору был благодарен девушке за доброту. В конце концов, Килета была единственным человеком в деревне, с кем Орогору мог поделиться своими мыслями, хотя даже ей он не дерзнул бы сказать о самом сокровенном.

– Но кого бы оставила равнодушным такая история, Килета?

– Никого, но только все остальные сразу успокаиваются, как только рассказ отзвучит, – сказала Килета. – Почему же ты до сих пор весь словно горишь, Орогору? Я тебя таким никогда не видела!

Орогору быстро огляделся по сторонам: нет ли кого, кто бы подслушал их разговор.

– Кто-то другой мог бы подумать, что я спятил... – пробормотал он и обернулся к Килете. – Только тебе я могу сказать правду – если ты поклянешься, что больше никому не скажешь ни слова.

Да даже если бы она и проболталась – какая разница? Все равно на рассвете его уже не будет в этой деревне.

– Клянусь, – проговорила Килета, от изумления широко открыв глаза.

Орогору вдохнул поглубже и объявил:

– Я всегда знал, что я лучше всех здешних олухов, Килета. На самом деле я точно знаю, что мои настоящие родители были знатными людьми!

Килета остолбенела, в страхе уставилась на него.

– Твои настоящие родители? Но... Орогору...

– Ты ведь не думаешь, что эти неотесанные чурбаны – мои родные отец и мать? Нет! – Орогору словно прорвало. – Наверняка моими настоящими родителями были кто-нибудь не ниже магистрата и его жены. Они спрятали меня здесь, потому что боялись каких-то врагов! Но даже эта вредная карга и ее муженек не знают, кто я такой на самом деле!

– Орогору! – ахнула Килета. – Как ты можешь так говорить о своих родителях! – Но тут ею все-таки овладело любопытство. – И кто же ты такой?

– Сегодня, когда я слушал менестреля, я все понял. Я – принц, принужденный жить под покровом тайны, чтобы враги моих родителей не додумались, где меня искать. Разве им взбредет в голову, что я живу среди простых крестьян? Менестрель даже назвал мое истинное имя – принц Приммер!

– Разве? – вытаращила глаза Килета. – Когда это он так сказал?

– В самом начале. Наверное, он – переодетый вестник, которого сюда послали мои родные. Он ведь даже рассказал мне, где их искать – в том городе, что затерян в чаще леса.

– В том городе? – в ужасе прошептала Килета. – Но, Орогору! Он же сказал, что там полным-полно привидений!

– Так могут подумать только те, у кого вместо мозгов солома, – пренебрежительно отозвался Орогору. Он и не пытался скрывать презрения. – Вестник отлично знал, что тот дровосек слышал не голоса привидений, знал, что если бы он взобрался на дерево повыше да заглянул через стену, он бы увидел самых настоящих танцующих господ и дам!

– Но откуда он мог знать об этом? – недоумевающе спросила Килета.

– Какая разница? – раздраженно пожал плечами Орогору. – Он знал или должен был знать – вот и все. В этом я не сомневаюсь, ни капельки не сомневаюсь! Байка про человека, которому померещились голоса призраков, – ха! Меня на мякине не проведешь, как этих остолопов! Никакой не дровосек нашел этот город и слышал голоса вельмож и придворных дам, а сам менестрель, и его впустили в город, а потом послали сюда с вестью для меня! Я слыхал историю, которую он рассказывал раньше. Тогда он говорил о Маленьком Народце, что будто бы обитает в Полых Холмах. И вроде бы тамошние обитатели время от времени захватывают в плен людей, чтобы те полюбовались тем, как Маленький Народец пирует и пляшет, а потом этих людей так напаивают вином, что они засыпают, а потом просыпаются на склоне холма, а уж целых двадцать лет прошло! Но я-то не рыбка, чтобы заглотить такую наживку – под ней крючок, на который хотят поймать мою душу! Что я знаю – то знаю!

– Но ведь... истории похожие, – возразила Килета. – Правда, менестрель не сказал, что входил в город и собственными глазами видел при... тех, кто там живет.

– А он и не мог, неужто ты не поняла? Чтобы все догадались, зачем он на самом деле сюда явился? Нет-нет, он пришел затем, чтобы тайно передать мне весточку, и знает, что я все понял, как надо! Я разыщу этот Потерянный Город, Килета, и наконец воссоединюсь с моими сородичами!

– Но разве магистрат отпустит тебя? – изумленно спросила девушка.

– Магистрат? Ха! Какое право он имеет указывать тому, кто родился принцем?

– Орогору! – вырвалось у Килеты. – Не собрался ли ты бежать!

– Я вырвусь из этой темницы! – вскричал Орогору. – Никто не имеет права меня здесь удерживать! Нынче же ночью убегу!

– Но наказание... – испуганно произнесла Килета.

– Наказание? Ха! Что мне до цепей и каторги, когда я это терпел всю жизнь? Нет, им не удастся держать взаперти особу королевской крови или искать принца, когда он этого не желает! Нет, я должен уйти сейчас – именно сейчас, потому что ни магистрату, ни его ищейкам в голову не придет, что я могу улизнуть так скоро!

– Этой ночью? – На миг Килета застыла от изумления. А потом вдруг бросилась к Орогору, ухватила его за рубаху и стала умолять:

– О Орогору, возьми меня с собой! Мне бы не хватило духу бежать одной, но с тобой я на все готова! Может быть, ты и прав, может быть, ты и владеешь каким-то колдовством, которое убережет тебя от них!

– Ты пойдешь со мной? – Орогору вытаращил глаза. Он был не на шутку потрясен. – Но... Килета... ведь здесь твой дом, здесь ты была счастлива!

– Моему счастью пришел конец прошлой зимой, когда умер отец!

– Да, бедняга, он не вынес тоски по твоей матери... – пробормотал Орогору. – Он ведь и на год ее не пережил!

Пожалуй, родители Килеты были единственной по-настоящему любящей супружеской парой в деревне.

– Теперь его нет, и магистрат мне сказал, что, если я вскоре не выйду замуж, он сам мне выберет мужа!

– Сам выберет?! – воскликнул Орогору, и перед его мысленным взором предстали физиономии Тана и Борка – самых уродливых парней в деревне. Ни за того, ни за другого по доброй воле, конечно же, не пошла бы ни одна девушка. – Нет, Килета, этому не бывать!

– Магистрат говорит – отцовский дом слишком велик для того, чтобы я там жила одна и что отцовское наследство мне доверить нельзя. Но я-то знаю, что никому из парней я не нравлюсь просто так, сама по себе. Верно, разговаривают со мной учтиво, но только потому, что Алтея и Сара – мои подружки, а от них все парни без ума и надеются, что когда-нибудь завоюют их сердца.

– Но и на тебе женится кто угодно по приказу магистрата, и притом с радостью, потому что твое приданое – дом и деньги отца.

«Вот-вот, – подумал Орогору. – А потом будут обращаться с тобой, как с собакой, которую терпеть не могут, а должны терпеть». Милая, добрая Килета, отданная во власть какого-нибудь хама, который превратит ее жизнь в бесконечную, беспросветную муку!

– Не нужны мне они! – воскликнула Килета. Она бы взвыла от тоски, если бы смела повысить голос. – Не нужен мне такой муж, который не будет меня любить! Пусть забирают и дом, и деньги, но сердце мое пусть оставят мне! – Она снова вцепилась в рубаху Орогору. – О, прошу тебя, Орогору, возьми меня с собой! Всю жизнь я мечтала уйти из этой деревни! Наверняка где-то есть жизнь лучше! С того самого дня, когда магистрат объявил мне, что я должна выйти замуж за человека, который будет помыкать мной, я только и думала о том, как бежать отсюда! Но я боялась! Даже если бы меня не изловили бейлиф и его лесничие, ведь полным-полно разбойников на дорогах и в лесах, которые не упустят возможности напасть на одинокую слабую женщину. Но если со мной рядом будешь ты, бояться надо будет только разбойников. Одна я бы не осмелилась, но с тобой смогла бы!

Что мог ответить Орогору? Что мог он ответить той единственной в деревне, которая всегда была готова заговорить с ним, стать его другом, которая видела в нем что-то хорошее? Как он мог покинуть ее в беде?

– Что ж, – улыбнулся он, – двоим, глядишь, больше повезет, чем каждому поодиночке.

– О, спасибо тебе, Орогору! – Килета обвила руками его шею и крепко прижалась к его груди. – О, спасибо, спасибо тебе! Ты не пожалеешь!

Орогору обнял ее, искренне надеясь, что действительно не пожалеет ни о чем. Двоим могло и повезти больше, но и не повезти тоже.

* * *

Во сне Майлзу снился лай собак. Собаки были громадные, с обвисшими брылями, длинными ушами и печальными глазами. А печальными их глаза были оттого, что их гнали на охоту за лисой, но все же лай их был звонок и весел. Несчастная лиса тяжело дышала и дрожала от усталости, она вот-вот готова была в изнеможении упасть на землю... но у нее была не заостренная лисья мордочка – у нее было лицо Майлза, а когда он оглянулся на собак, то увидел, что у той, что бежала первой, – физиономия магистрата, искаженная злобной гримасой. Губы магистрата были раздвинуты, белели его острые клыки...

Майлз содрогнулся от ужаса и проснулся. С минуту он метался из стороны в сторону, ничего не понимая, но потом наконец убедился, что он – не в каменном мешке, что вокруг него – только солома. Он обмяк, закрыл лицо согнутой в локте рукой, стараясь избавиться от навязчивого видения – лица магистрата, но лицо не исчезало, и отголоски собачьего лая до сих пор звучали в ушах...

Нет, не только в ушах! Майлз вдруг понял, что лай слышится наяву, хотя и звучит далеко-далеко. Погоня! С часто бьющимся сердцем он осторожно высунулся из стога. О ужас! Оказывается, он проспал всю ночь! На горизонте алело рассветное солнце. Оно только что взошло, но если он как можно скорее не отыщет убежища понадежнее – ему конец! Майлз поспешно выбрался из стога и зашагал по проселку. В ушах у него звенело, он мечтал побыстрее дошагать до большой дороги, где бы запах от его следов потерялся среди тысяч других следов на камнях. Если бы ему повезло, он, быть может, встретил бы какую-нибудь толпу и затерялся бы в ней...

Толпу – не толпу, но с десяток людей он вскоре увидел. Тяжело дыша, Майлз устремился следом за путниками.

А потом он услыхал голос позади.

– Погоди, парень! Куда так спешишь?

Голос звучал так дружелюбно, что Майлз обернулся. Сердце его наполнилось надеждой...

...И тут же ушло в пятки. Дружелюбное лицо принадлежало мужчине в военной форме, а за первым военным шагал второй – высоченного роста, широкоплечий. Майлз развернулся и дал деру.

– Эй! Мы тебе ничего плохого не сделаем!

Да? Не сделают? Но почему тогда их тяжелые сапоги грохотали за спиной – все ближе и ближе, почему крепкая ручища одного из них ухватила Майлза за плечо, крутанула, и...

– Если у тебя нелады с законом, парень, ты как раз тот, кто нам нужен, – пророкотал великан, сострадательно глядя на Майлза сверху вниз. – Мы с приятелем – не совсем те, кем выглядим, а если честно – то мы вовсе не солдаты.

– Если ты бежишь от кого-то, кто тебя несправедливо обидел, мы станем твоими друзьями, – заверил Майлза солдат, что был ростом пониже великана, но при этом на голову выше Майлза. – Зови меня Дирк. Так почему ты бежишь?

– Я не хочу жениться на Салине! – выпалил Майлз. – Пусть лучше меня повесят!

– Тебя хотят заставить жениться на женщине, которую ты не любишь? – переспросил Дирк и уставился на Майлза в упор. – Что ты с ней сделал?

– Ничего! Но она не хочет выходить за меня, а я не желаю жениться на ней!

– А вам, стало быть, все равно велено пожениться? – Великан нахмурил брови. – И кто же отдал такой приказ?

– Да магистрат наш, кто же еще! Если он меня изловит, назначит мне каторжные работы, от которых дух мой будет сломлен, и я соглашусь жениться на Салине!

– Хотя она этого тоже не желает, – мрачно проговорил Дирк и, кивнув, представил Майлзу своего спутника:

– Это Гар.

– Меня... меня звать Майлз, господин, – промямлил Майлз.

– Майлз – и все? – уточнил Гар. – Фамилии у тебя нет?

– Конечно, нет, господин, – ошарашенно ответил Майлз, изумленный тем, что ему задали такой вопрос. Все крестьяне носили лишь те имена, которыми их называли, и только у магистратов и членов их семейств имелись какие-то еще имена, и кроме них эти имена знали только другие магистраты.

– Далеко ли отсюда те, кто тебя преследует? – требовательно вопросил Дирк.

– А вы прислушайтесь! Их же отсюда слыхать!

Двое мнимых солдат замерли, склонили головы, уставились в пространство и прислушались.

– Ищейки, – заключил Гар. – Но пока они еще довольно далеко. Значит, у нас есть время. А ты уверен, что гонятся именно за тобой, парень?

– За кем же еще? – в искреннем изумлении проговорил Майлз.

Гар пожал плечами.

– Да за кем угодно еще, кто нарушил закон.

– Неужели еще кто-то угодил в такую же беду, как я?

– Для того чтобы нарушить закон, совершенно не обязательно попадать в беду, – заметил Дирк.

Майлз уставился на него так, словно тот повредился умом. Разве он никогда не видел, как людей подвергают мучительному избиению, хлещут плеткой до крови только за сальную шутку про магистрата?

– Ну ладно, допустим: ты в беде, – нетерпеливо проговорил Дирк. – Но так ли мы близко от твоего дома, чтобы эти собачки узнали тебя? Ну, они – это ладно, главное – узнают ли тебя те, у кого эти собачки на поводках?

– Какая разница? Узнают меня или нет, у меня нет пропуска – разрешения ходить, где мне вздумается. Только за одно это меня можно считать преступником. Меня схватят и разошлют гонцов ко всем магистратам в округе.

– Пропуск, говоришь? – Дирк бросил взгляд на Гара и обернулся к Майлзу. – Стало быть, не дают тебе погулять на воле?

– Погулять? – Майлз сам очень удивился, что еще способен смеяться, пусть даже смех вышел горьким. – Погулять – это для бейлифа и его людей. Но не для меня.

– Да, наверное, они сейчас развлекаются на всю катушку. Ничего себе прогулочка! Ты ведь ухитрился удрать так далеко, что они до сих пор тебя найти не могут. – С этими словами Гар ухватил Майлза за плечи и развернул в сторону стоявшего в сотне футов от дороги амбара. – Пошли, парень.

– Да им же вся деревня пользуется! – запротестовал Майлз. – Нас наверняка заметят!

– Ни одна душа нас не увидит, – заверил его Гар. – Дирк, ты бренди прихватил?

– В мир, пребывающий на заре существования? А как же!

Дирк вытащил из болтавшейся на боку сумки бутылку и, немного отстав от Гара и Майлза, принялся выплескивать на землю ее содержимое.

– Но собаки... – вяло выговорил Майлз.

– Поверь мне, они теперь унюхают только бренди, а никак не твое благоухание, – пообещал бедняге Гар.

Порыв ветерка донес до Майлза запах спиртного, и он понял, что Гар прав. Запах был сладок и крепок – пахло миндалем и летом. Как ни взмок Майлз от пота, теперь он твердо уверился в том, что собаки не учуют ничего, кроме этого дивного аромата. С этой мыслью он гораздо бодрее зашагал к амбару впереди своих нежданных спасителей.

Шагая за Майлзом, друзья вели безмолвный разговор. Дирк мысли читать не умел, но знал, что это по силам Гару. Он выразительно глянул на великана и постучал пальцем по виску, давая тем самым понять другу, что не возражает против того, чтобы тот читал его мысли. Гар едва заметно кивнул, что было равноценно фразе: «Перехожу на прием».

Вслух Дирк произнес следующее:

– Солонина надоела до смерти. Как думаешь, удастся поживиться какой-нибудь свежатинкой на обед?

При этом мысль он другу передал такую:

«Рыбку мы изловили – но можно ли ей доверять?»

Гар снова коротко кивнул и сказал:

– Думаю, время у нас есть. Правда, мы не знаем, что тут водится в окрестных речушках. А хороша рыба или нет, не скажешь, пока ее не отведаешь.

– Тот же случай, верно?

– Я не против полакомиться новой рыбкой, – продолжал развивать свою мысль Гар, – если она придется нам по вкусу. Если она окажется вроде той, что ты ловил раньше, то вполне подойдет. Окуньки – они везде окуньки.

– Да, мы и прежде налаживали контакты с крестьянами, и они оказывались достоверными источниками информации, – мысленно отозвался Дирк. – Похоже, этот, парень обладает нужными нам качествами: у него хватило храбрости бежать по принципиальным соображениям и достало ума спастись от погони. Трудно сказать, получится ли из него достойный лидер. Пока имеет смысл понаблюдать за ним. Но можно ли ему доверять? Этого мы не узнаем, пока не испытаем его. Почти наверняка он то же самое думает о нас.

Гар улыбнулся и снова кивнул:

– Рыба рыбакам доверять не должна.

– Сейчас встреча с нами – лучшее, что с ним могло произойти, – передал свою мысль Дирк. – В его интересах к нам присмотреться получше.

– Доверять не должна, это так, но все-таки поддается искушению и хватает наживку, – изрек Гар. – Эгоизм – вещь вполне предсказуемая.

– Зато крайне трудно предвидеть, что выкинет альтруист, правда? Ну, ты-то это хорошо знаешь. Но тут нам, похоже, повезло. У меня такое чувство, что он – человек хороший, добрый, верный и надежный, а по другую сторону закона оказался исключительно из-за того, что его доняло начальство.

На сей раз Гар кивнул весьма выразительно.

– Ты того же мнения, верно? Ну, что ж, я всегда считал себя неплохим знатоком характеров. Если честно, этой науке я обучен – без нее – как без рук, когда подвизаешься на поприще шпионажа.

– Но когда занимаешься рыбной ловлей, видишь только то, что снаружи, – продолжал размышлять вслух Гар. – Выискиваешь глазами камень, под которым может прятаться рыба, корягу, под которой таится глубокий омут.

– А когда эта рыба – человек, наблюдаешь за выражением глаз, мимикой, осанкой. Невербальный язык – так это называется, верно? Но ты вдобавок умеешь читать мысли. Правда, я всегда считал, что ты не делаешь этого без разрешения, а если и делаешь, то только в случае самой крайней необходимости.

Гар в ответ только улыбнулся.

– Ответ понял, – мысленно отозвался Дирк. – Обзавестись потенциальными союзниками – это и есть та самая крайняя необходимость? Это ясно, но насколько глубоко ты читаешь его мысли?

– Мне всегда нравилось любоваться игрой света на воде, – ответил другу Гар. – Но не меньше я люблю наблюдать за рыбами, плавающими в глубине. Конечно, вода не всегда бывает такой прозрачной, что видно до самого дна.

– Значит, ты ныряешь в самую глубину мыслей человека, но при этом не касаешься интимных секретов и потаенных воспоминаний, которые делают людей теми, кто они есть? – Дирк понимающе кивнул. – Наверное, такой глубины достаточно для того, чтобы понять, является ли тот или иной человек полицейской ищейкой – если только он не пытается нарочно ввести тебя в заблуждение.

– Пора прекратить болтовню и наживить крючок, – объявил Гар. – Пожаренная форелька, пожалуй, подойдет. Простенько и со вкусом – это самое лучшее.

– Ладно, все понял, – передал свою мысль Дирк. – Майлз, похоже, – простой, честный деревенский парень. Но знавал я кое-каких деревенских парней, с виду – честнее и проще не придумаешь, а на самом деле – хитрецы отъявленные.

Вслух он добавил:

– Единственная честная форелька – это форелька поджаренная.

– Эти рыбки откровенны и честны своей жадностью, – отметил Гар. – Вообще рыбка, заглатывающая наживку, отличается потрясающей честностью.

– Наживка в данном случае – наша защита, гм? Что ж, пожалуй, можно поджаривать Майлза медленно – несколько дней. Если он что-то скрывает, рано или поздно это станет очевидно. – Дирк, прищурившись, глянул на Гара. – По крайней мере должно стать очевидно, если слушаешь не только слова, но и мысли.

Гар ответил приятелю укоризненным взглядом.

– О, – мысленно возразил Дирк, – ты же все время этим занимаешься. И вообще мы все это делаем – как минимум в переносном смысле.

Гар покачал головой.

– Что, и в переносном смысле нельзя? А я знаком с массой людей, которые умеют слышать, не слушая.

Вслух Дирк сказал:

– Ладно, рыбачить так рыбачить. Но на самом ли деле у нас есть время для того, чтобы забросить наживку и ждать?

– Может быть, придется и сеть закинуть, – ответил Гар.

Майлз гадал: почему эти двое так долго решают – отправиться им на рыбалку или нет. С его точки зрения – тут все было просто: если ты голоден и у тебя есть время, ты идешь рыбачить. Ясное дело – сейчас у них времени было в обрез – ну, разве что рыба клюнула бы сразу.

Он не раздумывал о том, стоит ли доверять этим людям, – он знал, что доверять им нельзя. Они ведь были ему совершенно не знакомы – первые встречные, не более того. Но неизвестно почему, они вызвались оказать ему помощь, и он был бы полным идиотом, если бы отказался от их предложения. Кроме того, Майлз догадывался, что и его нежданным помощникам что-то нужно от него. Они явно были иноземцами и нуждались в том, чтобы кто-то ознакомил их с местными обычаями. Однако Майлз не собирался доверять этим людям больше, чем стоило, если бы только ему не пришлось продолжить путь в их компании и он не узнал бы их поближе.

Они вошли в амбар – ну и, конечно, там оказался крестьянин, впрягавший вола в плуг. Майлз попятился, попытался спрятаться за Гара, но крестьянин даже не обернулся, пока Дирк не шагнул к нему и не сказал:

– Доброе утро тебе, добрый человек.

Крестьянин вздрогнул, обернулся и при этом встал спиной к Гару и Майлзу.

– Утро доброе и вам, стражники, – произнес он с таким почтением, что оно почти граничило со страхом.

На взгляд Майлза, дивиться тут было нечему. Шериф мог отправить стражников куда угодно с каким угодно приказом – даже с приказом арестовывать ни в чем не повинных крестьян только за то, что они в пьяном виде наболтают лишнего.