Текст книги "Лекарство"

День 4

Очередная ночь, очередной день. Сложно сказать какой. Я сбилась со счета, когда мы повалились в логово моровов. С тех пор ничего не изменилось, кроме погоды. Сырость, ливень и раскаты молний – наша компания на ближайшие сутки. Мы словно вынырнули в густом, промозглом болоте. Пихты уступили место елям. Настолько высоким, что им не видно конца. Невероятно. Казалось бы, всего лишь дерево, но верхушкой гладит небо. Но погода – не худшее. Мало того что мы оказались в совершенно незнакомой части Застенья, так еще и лишились снаряжения. Рюкзаки остались где-то в подземелье. Ни одежды, ни палатки, ни даже драгоценного компаса Блэквуда. Только нагрудная сумочка с запасами крови. Хорошо хоть кинжал Уилла удалось сберечь. Свое оружие Блэквуд никогда не вынимает из-за пояса без необходимости. Пожалуй, этот момент и определит нашу дальнейшую судьбу. Лично я понятия не имею, как выживать в лесу, да еще и с человеком, который втайне мечтает от тебя избавиться. Наверное, это конец. По крайней мере, его начало.

Находиться в лесу во время дождя не очень приятно. Во всяком случае, не так поэтично, как в фильмах. Ни тебе блестящих капель, ни мелодичного покачивания веток на ветру, ни успокаивающего шелеста. На самом деле ноги грузнут в грязи, пальцы-руки онемели, спина прилипла к стволу. Сырость просочилась в каждую клеточку, хранившую в себе воспоминание о тепле. Стена дождя отрезала нас от окружающего мира. Блэквуд сидит напротив, довольно далеко, чтоб не стеснять себя моей близостью, но недостаточно, дабы потерять из виду. Держится на расстоянии, как от прокаженной. Он давно б уже улетучился на поиски лекарства, если бы не Сильвер, которая то и дело устает, не пройдя и трех шагов.

Раскаты грома разрезают дождевую стену плетью. А в Уинтер Парке сейчас спокойно. Повсюду лишь сугробы да леса и наш пустой дом на окраине. Как бы мне хотелось, чтоб Эми была дома, в безопасности. Пускай даже она не помнит меня. Это ничего. Главное, чтоб она была жива. Почему-то в голове возникает образ палаты. Эми в синей униформе проходит по коридору, проверяя комнаты. Ей всегда нравилось работать ночью, может, потому что так меньше думалось. После двух-трех ночей дежурства усталость доходила до такой точки, что она с трудом добиралась домой. Интересно, чтобы она сейчас делала, если бы была дома? Представляю, как она с чашкой идет в гостиную, уворачиваясь от ухлестываний Оскара. Садится на диван, не так, как я, с разбегу, а медленно, с ровной спиной, аккуратно поджав под себя ноги. Будь она дома, ей бы тоже меня не хватало.

Может, от скуки она решила бы испечь по маминому рецепту печенье, которое у нее, в отличие от мамы, всегда подгорает. Возможно, замечая фото на камине с людьми в новогодних шапках, она подумала бы обо мне. Знала ли она, когда сбежала через окно, что оставляет меня на произвол судьбы? Могла ли подозревать, в какую передрягу я попаду? Чувствует ли она сейчас опасность, вздрагивает ли от невидимых плетей в небе, как вздрагиваю я? Подозревает ли, что, возможно, больше меня не увидит? Может, ей одиноко, как и мне, в аквариуме из четырех стен, в котором мы плаваем изо дня в день. Возможно, сейчас, оставшись один на один с голодными мыслями, она наконец сможет меня понять. А вокруг только дождь свирепствует наперегонки с грозой. Кто дальше, быстрее. И я продолжаю вздрагивать от каждого удара плети в небе. Конечно, это не поведение, достойное стража, но что делать. Это рефлекс, это сильнее меня. К тому же я не страж. А всего лишь голодная, напуганная девчонка, которая хочет попасть домой.

Не знаю как, но спустя время мне удается уснуть. Усталость дошла до каемки. Проснувшись, ищу взглядом Блэквуда. На секунду мне кажется, что в тени соседнего дерева зияет пустота. Но тут пустота задвигалась, повернулась и показала свое лицо. Хотя бы он не бросил меня, пока я спала. Если бы он еще не смотрел на меня как на дождевого червя. Хотя это вряд ли. Он ведь считает меня избалованной. Избалованной? Эта мысль разгоняет сгустившийся над головой сон. Но ведь я совсем не такая! Нашу семью даже средней по классу не назовешь. Полуфабрикаты, одинокие вечера с пиццей и телевизором, редкие из них – в компании. Я даже не помню, когда Эми последний раз поздравляла меня с днем рождения, не ошибаясь в дате или возрасте. С другой стороны, у него не было и этого. Все это – роскошь по сравнению с жизнью беглеца. Если верить словам Уилла, сиринити, лишившиеся семьи, жили буквально на улице. Бог знает, как он выживал. Голод, холод и ни единого друга. Уиллу повезло, ему помог дядя Ник, но не всем так везло. Не удивительно, что Блэквуд не умеет общаться с людьми и каждую секунду ждет подвоха. Просто никто не проявлял к нему доброты, вот она и кажется ему чем-то диким.

Гроза тонет в ливне, предоставляя мне возможность выспаться. В следующий раз, когда открываю глаза, они щурятся из непривычки. Дождь закончился. Картинка перед глазами настолько четкая, что больно смотреть. Солнца нет, но по яркости света понятно – это рассвет. Блэквуда нет. Спустя секунду нахожу его, подпирающим ель напротив. Синяки под глазами говорят о том, что он снова не спал.

– Пора идти.

– Куда? – удивляюсь своему голосу. Он совсем охрип.

– Оставаться на открытой местности небезопасно.

– Что ты предлагаешь?

– Найти укрытие.

Потираю отекшие глаза. Его тон намекает, что сегодняшний день не предвещает ничего хорошего.

– Предлагаешь прятаться под землей, как полевые мыши?

– Если потребуется.

Надеюсь, до этого не дойдет. Чувствую: что-то не так. Есть какая-то доля волнения в его голосе.

– Что-то не так?

Не отвечает, но кивает в сторону.

– Что там?

– Можешь взглянуть.

Не нравится мне его тон, хотя, собственно, когда он мне вообще нравился. Но не в этом соль. Если уж Блэквуда что-то заставило поволноваться, я точно должна это увидеть. Поднимаюсь по склону, спускаюсь в овраг. Не вижу ничего необычного, кроме деревьев и… Нет. Этого не может быть. Подхожу ближе, подавив рвотный рефлекс. Мертвый моров, еще один. Но на этот раз он не выглядит, как застывшая статуя. Все гораздо хуже. Он буквально разорван на части. Голова висит, рук нет, вместо шеи – кровавое месиво. Фу. Прикрываю рот рукой. Что здесь произошло? Кто мог с ним такое сделать? Это ведь моров, черт подери! Я видела, как один из них уложил Сэта одним броском. Тогда кто мог такое сделать?

– Что здесь произошло?

– Ужин.

Только сейчас понимаю, что Блэквуд все это время стоял за моей спиной.

– Я думала, сильнее моровов никого нет в этих краях.

– Верно.

– Тогда кто мог с ним такое сделать?

– Учитывая манеру убийства, ответ очевиден.

Очевиден, да не для всех. И почему он постоянно не договаривает? Неужели так трудно просто сказать, что произошло? Будто я могу знать. Моровы – самые сильные существа на Другой Стороне. Безжалостные, кровожадные, дикие. И кто тогда, как не моров, мог разорвать эту тварь на куски? По-моему, здесь не может… Минутку.

– Это сделали моровы?

Кивок в подтверждение моей догадки.

– Но зачем? Я думала, они питаются исключительно…

– Им все равно, кем питаться. Когда наступает голод и дефицит крови сказывается на организме, они готовы разорвать все, включая себе подобных.

Не могу поверить. Просто в голове не укладывается. Моровы убивают людей, убивают животных, убивают себе подобных. Такое ощущение, что они убивают все живое вокруг. Что будет, если только эти твари прорвутся в наш мир? Нет, этому не бывать. Никогда.

Скромный завтрак из ягод и ящерицы еле протискивается по горлу. После увиденного аппетит отбило, даже несмотря на покалывание в желудке. Каким-то образом мне все же удается запихнуть в себя немного еды, но вряд ли этого хватит надолго. Думаете, после сна и еды продолжать путь намного проще? Появились силы, отдохнули мышцы, желудок получил свою порцию подпитки. Если так, то вы крупно ошибаетесь. Четыре дня мы пробираемся сквозь эти непроходимые чащи. Четыре ночи мы нормально не ели (кучки ягод и ящерицу вряд ли можно назвать едой), не отдыхали, не мылись. Боже! Я забыла, когда последний раз расчесывала волосы! На голове похуже совиного гнезда, а я никак не подгадаю момент, чтоб привести себя в порядок. Куда уж там, когда повсюду бродят твари. Все бы сейчас отдала, чтоб принять душ. Пускай даже холодный. Воспоминания о доме вновь зарождается в потухшем сознании. Перед глазами вырастает камин, в воздухе витает запах дерева, специй, средства для стирки. Я даже слышу звук тикающих часов с кукушкой, старых, как сам мир, бабушкиных. Ком в горле растекается по груди. Я скучаю по дому. Даже не думала, что можно так сильно скучать по чему-то неживому. Дом не живой, но воспоминания о нем живее меня самой. Домашний уют… Никогда не поймешь, как сильно его ценишь, пока не потеряешь.

По дороге нам попадается ручей, и я, не без усилий, уговариваю Блэквуда сделать привал. Наконец можно умыться. Когда морозная вода касается кожи, меня переполняет чувство восторга. Как же приятно быть чистой! Смываю грязь с лица, мою руки, волосы. За столько дней антигигиены сложно разобрать, где начинается макушка и заканчивается коса. С болью пополам раздираю пару узлов, выдираю щепки и даже кусочки мха. Мои руки такие худые, ладони все в царапинах. Будто голыми руками пробиралась сквозь чащу. Собственно, так и было. Холод пробирает до кончиков пальцев, но я терплю. Такова цена чистоты, и я готова ее заплатить. Усаживаюсь на берегу, заплетаю еще влажные волосы и замечаю цветы на кроне дерева. Шоколадные. Снова они. В последнее время они все чаще мне попадаются. И откуда они только берутся? Пока я привожу себя в порядок, Блэквуд времени не теряет. Набирает воду, промывает царапины на руках. Ничего себе! Оказывается, у него самого немало ссадин. На лице, руках, шее.

Наверное, они заживут после инъекции, но честно говоря, я ни разу не видела, чтоб он ее делал. Может, его смущает мое присутствие или время не пришло… или это настолько отвратительно, что он предпочитает избавить меня от подобного зрелища. И славу богу. Наверняка это мерзко. Он снимает куртку. Она уже немного потрепалась, но все равно выглядит крепкой. Кожа не лучший выбор для похода. Другое дело – моя спортивная куртка. Такая большая, будто маленькая палатка.

Небо уже почернело, но мы не перестаем идти. Блэквуд даже не заикнулся о ночлеге, хотя я уже изрядно вымоталась. Надеюсь, он не планирует идти целую ночь. Ведь он сам говорил: ночью моровы особо активны. Их чувства обостряются, а наши, наоборот, ослабевают. Погода меняется вместе с небом. Стоит только сумраку опуститься на плечи, как воздух наполняется гробовой сыростью. Земля становится непривычно мягкой. Спустя время понимаю, что это не земля, а мох. От ощущения влажной жижи под ногами становится не по себе. Ночь определенно не самое лучшее время суток, особенно в лесу. Особенно с человеком, который в любой момент может от тебя избавиться. Но дело вовсе не в Блэквуде, а в погоде. Все вокруг буквально кричит о приближении чего-то страшного, но я никак не могу понять чего. Блэквуд тоже уловил эти изменения. Его плечи заметно напряглись.

– Ты что-то заметил?

– Слышишь?

Напрягаю слух, но не слышу ничего особенного.

– Я ничего не слышу.

– Именно. Тихо.

– Здесь всегда тихо.

– Нет, – он подходит к дереву, – не всегда. Это затишье.

Рука опускается на крону. Он что-то изучает, только что? Подхожу ближе и замечаю символ на коре. Три линии, переплетенные между собой. Похоже, он здесь уже очень давно, может, даже дольше, чем само дерево. Кора совсем дряхлая.

– Что это?

– Метка живого леса.

– Чего?

Из его рта вырывается вздох. Мое незнание его раздражает.

– Живой лес – болотистая местность с ядовитой флорой и фауной. Отличается скоплением хищных растений, приспособленных к гетеротрофному питанию. Стоит на сети подземных рек, перетекающих в болота. Находиться здесь крайне опасно.

– Но мы все равно сможем пройти? Достаточно держаться границы леса.

– Здесь нет границ, все обманчиво. Почва может провалиться от одного шага, мох затащить в болото, а растение обвить твои ноги быстрее, чем ты успеешь закричать. Те, кто сюда заходит, не возвращаются. Они становятся частью леса.

Не нравится мне, как он это говорит. Будто сама смерть срослась с землей в этом месте.

– Нужно идти обратно.

– Но ведь мы шли сюда с самого утра!

– Лучше потерять время, чем жизнь.

Не двигаюсь с места.

– Я сказал: обратно.

Я сказал: туда, я сказал: сюда. Надоели мне его команды. Сам не может определиться. С такими темпами заведет нас в болото и все равно скажет, что виновата я. Но делать нечего, поэтому я молча поворачиваю назад. Ночь дышит нам в спину. Сама не замечаю, как стемнело. За это время мы немало отдалились от живого леса, но странное чувство до сих пор не отпускает. Никак не понимаю почему, пока Блэквуд буквально не сбивает меня с ног.

– Уходим, быстрее!

Что? Кто? Когда? Не успеваю спросить, как Блэквуд толкает меня в спину. Он явно встревожен и вскоре я понимаю почему. Звуки наших шагов перекрикиваются с рычанием. Моровы! Они нас нашли! Бросаюсь изо всех ног, чувствуя, как когтистые лапы хватают за пятки. Как они подкрались так близко? Каждый шаг отдается болью в икрах. Ноги не выдерживают, я устала. Вижу размытый силуэт Блэквуда. Он все больше отдаляется. Почему он так быстро? Я не успеваю! Его силуэт сливается с темнотой или… это у меня перед глазами все плывет? Подошва проваливается в мягкую жижу, ноги подкашиваются, а рычание все никак не отдаляется. Почему вы не отстаете от меня? И куда делся Блэквуд? Он ведь только что был здесь! Несусь по лесу и вдруг теряю равновесие. Подошва соскальзывает, нога подгибается, и в тот же момент я оказываюсь на земле. Страх кричит, что нужно подниматься, но внутренний голос нашептывает, что уже поздно. Скрежет и рычание ему в подтверждение. Поднимаю голову, лицом к лицу встречая свой конец. У моей смерти багровые глаза. Яркие, как кровь, глубокие, словно бездна. Они смотрят на меня в упор, поедают, мысленно представляя мое тело на вкус. Ужас приковывает к земле. Ничего не вижу, только глаза и отблеск слева. Что это? Лед, стекло? Это же кинжал Уилла! Всего в нескольких метрах. Видимо, выпал у меня из кармана… Успею ли я…

Лапы продвигаются в мою сторону. Либо сейчас, либо никогда! Я бросаюсь к оружию. Сумрак разрезают клыки, вонзаясь в мою ногу. Боль накатывает с такой силой, будто мне выламывают все кости одновременно. Блэквуд откидывает тварь в сторону, но пока он вонзает кинжал в одного, за спиной появляется другой. Ковыляю подальше от места схватки. Второго такого укуса я не переживу. Впереди мелькает поляна. Такая зеленая, такая яркая. Она словно обрезает лес на две части. Бегу к ней. Почему-то мне кажется, что мне нужно именно туда. Лишь бы добраться… Господи! Я не хочу умирать! Еще немного. Несколько шагов. Ты сможешь… Но я не могу. Что-то впивается в спину и тащит назад. Я даже не успеваю закричать. Валюсь на землю, заранее зная, что не смогу подняться. Пытаюсь за что-то ухватиться, но пальцы скользят по рыхлой почве. В плечо впиваются когти. Когда из моего рта вырывается крик, за спиной выныривает тень, за ней еще одна. Моровы. Теперь их двое, а я одна. Мне ни за что не справиться. Даже со здоровой ногой, даже с кинжалом, даже со всем оружием мира.

Лежу на земле, молясь лишь о том, чтоб потерять сознание. Отключиться, умереть, только не чувствовать, как твари разрывают меня по кусочкам. Это хуже любых пыток. Хуже самой смерти! Извини, Марена. Я не справилась. Я не герой. Я слабая, такая слабая. Чувствую, как твари подкидывают мое тело в сторону. Как оно приземляется на траве. Как лапы устремляются в мою сторону и… вдруг останавливаются. Словно кто-то нажал на кнопку пульта. Что… случилось? Пытаюсь перевернуться, но это стоит огромных усилий. С трудом нахожу в сумраке моровов. Они замерли, ровно на том месте, где проходит граница между лесом и поляной. Они выжидают или…

Сознание размывается, вытекая темной лужей на землю. Опускаю голову. Больше… не… могу… бороться. Пускай делают… со мной все, что… хотят. Я слишком… измотана. Картинка перед глазами блекнет, слух отключается. Не могу дышать. Горло сжимается, и я задыхаюсь от собственной крови. Слышу рычание и звуки борьбы. Наверное, они все же переступили границу. Дерутся за мое тело, как звери. Каждый хочет кусок побольше, кому-то ногу, кому-то легкие. Кому достанется лакомый кусочек в виде сердца? Не могу думать… Краешком сознания чувствую, как лапы поднимают меня с земли, и отключаюсь не столько от боли, сколько от ужаса.

* * *

Лес, грязь, моровы. Сотня лап, миллионы заточенных когтей – и все впиваются в мою ногу. Боль заставляет кожу пылать огнем. Жарко, хочется пить. Голова ложится на что-то мягкое. Что происходит? Чувствую касание к лицу. Кто-то убирает прядь волос за ухо. Хочу открыть глаза, но не могу. Тело не слушается. Поэтому мысленно слежу за происходящим. Пальцы спускаются к ноге, закатывают штанину и… я сжимаюсь от боли. Левая нога вся горит. На лодыжке нет живого места. Горло пересохло. Так хочется пить. Чувствую, как кожу касается что-то влажное. В нос въедается запах спирта. Раствор? Нет, только не это. Я не смог… Ай! Огонь на ноге усиливается в сотню раз. Теперь это уже не огонь, а адское пламя, выжигающее каждую клеточку кожи. Боже, это невыносимо! Кусочек влаги поднимается выше. Пожалуйста, хватит! Пусть это прекратится! Я больш… не вы… несу… Боль отступает так же резко, как и пришла. На ее место приходит холод. Блаженный холод, притупляющий боль, растапливающий жар, ледяной струйкой разливающийся по венам. Как приятно. Вот бы и к голове приложить лед.

По коже скользит терпкая лента, стягивает боль, удерживает разорванные мышцы, чтоб они не вывалились наружу. Как больно. Я даже не думала, что боль может быть настолько сильной. После промывания должно стать лучше, но нет. Кажется, у меня болит даже то, что в принципе болеть не может. Пальцы пробираются к предплечью. Движения легкие, как перышко. Кому они принадлежат? Может, это Уилл? Увидел сигнал ракетницы, перебрался через стену и нашел меня. Горло пересохло. Как же здесь жарко. Чувствую, как оттягивается ворот кофты. Кто-то приподнимает меня и пытается вправить плечо. Нет! Я взвываю от боли. Не нужно! Пусть будет так. Пожалуйста! Умоляю… От боли меня выворачивает наизнанку. И почему я до сих пор в сознании? Любой человек уже давно бы отключился от такой порции боли. Как же больно. Больше не могу. Пусть это прекратится! Сделай, чтобы это прекратилось… Пож… пожа…луй… ста…

Словно услышав мою мысленную мольбу, невидимый спаситель переворачивает меня на спину. Кулак боли ослабляет хватку. Мышцы ломит, как в лихорадке, артерии пылают. Даже вздох невыносимо разжигает горло. Кажется, это конец. Вряд ли я выживу. С такими ранами нет. Или может… Нет. Боль невыносимая. Это предсмертная боль, поэтому и такая сильная. Просто судьба решила напоследок меня помучить, чтоб потом я смогла сполна ощутить вкус облегчения. Как жаль, я даже не успела попрощаться. С Эми, Изи, Майклом. Узел в горле затянулся сильнее. Как же… хочется… пить… Голова приподнимается, иссушенный рот наполняется водой. Боже, вода! Жадно поглощаю каждую каплю, будто она последняя. В щелочках глаз вижу расплывчатый силуэт. Черные волосы, тонкий нос… Это же Блэквуд! Неужели это он? Пытаюсь открыть глаза пошире, но не могу. Слабость упорно закрывает веки. Не могу сопротивляться. Так хочется… спа…

Просыпаюсь от кашля. Так много пыли. Она буквально облепила горло. Пытаюсь пошевелить плечом. Лучше бы я этого не делала. Боль вспыхивает с такой силой, что я еле сдерживаю крик. Боюсь даже взглянуть на него. Осматриваюсь, чтоб хоть как-то отвлечься. Пол зарос мхом, везде груды камней и грязь. Что за гиблое место. И как я только здесь оказалась?

– Давно очнулась?

Блэквуд появляется из ниоткуда. Или я просто не обратила на него внимания?

– Только что.

Что за ужасные звуки. Неужели это я так разговариваю?

Он опускается на корточки и закатывает рукав моей куртки. Так резко, словно обертку от конфеты срывает. Неужели нельзя аккуратнее?! Я же ранена! До этого все казалось не так уж плохо, но стоит ему оголить предплечье, как я понимаю – все хуже некуда. Рана выглядит ужасно. От одного взгляда меня начинает мутить. Это не кожа. Это сплошной кусок мяса. Кажется, я даже вижу кость или это… Нет, не хочу знать.

– Рана глубокая.

Серьезно? То-то я не заметила.

– Но мышцы не задеты. Кровотечение не останавливается.

Он отрывает рукав моего костюма и прижимает к ране, в то время как я еле сдерживаюсь. Выглядит довольно спокойным для человека по локти в крови. Не знаю, успокаивает меня это или раздражает. Скорее второе. Неужели так сложно проявить хоть капельку эмоций?

– Что-то не так?

Он убирает ткань и долго всматривается в рану. Это начинает меня раздражать. Почему он ничего не говорит? Это ведь я здесь потеряла полруки и пару ведер крови!

– Там что-то есть. Похоже, коготь.

Он опускает мою руку на колени и вытягивает нож.

– Ты же не собираешься…

– В ране не должны оставаться посторонние предметы. Это повышает риск заражения.

– Даже не вздумай!

– Хочешь, чтоб я вытащил коготь или отрезал руку? Если начнется заражение, это будет единственным выходом.

Он серьезно хочет ковырять мою руку ножом? На ней же и так живого места нет! Но, судя по его серьезному взгляду, становится ясно – это действительно необходимо. Черт бы его побрал.

– Только быстро.

Быстро – мягко сказано. Не успеваю закончить фразу, как нож уже замер на предплечье. Ждет команды.

– На счет три, – его вторая рука опускается мне на плечо, – один, два…

– Ай!

Комок боли пронесся от предплечья до самых пальцев. Боже! Когда же это все закончится?

– Ты сказал на счет три!

– Эффект неожиданности, привыкай.

Чертов садист. Ему явно это нравится. Хочу потратить последние силы, чтоб ударить его, но вид окровавленного клыка лишает меня возможности двигаться. Голова кружится. Кажется, меня сейчас стошнит. Пытаюсь собраться с мыслями и не думать о боли. Слышу звук рвущейся ткани.

– Сиди смирно.

Он достает из сумки буро-зеленые листья и прикладывает к ране. На вид обычные, но стоит им коснуться кожи, как ее будто выжигают раскаленным металлом. Сколько он собирается меня мучить?! Я и так корчусь от боли! Скоро потеряю сознание. После этого еще хуже – перевязка. Понимаю, он пытается помочь, но ткань так больно врезается в кожу, будто ее наждачной бумагой стирают. Вода придает немного сил и притупляет головную боль. Видимо, головокружение и слабость – последствия обезвоживания. Краем глаза замечаю, как Блэквуд на меня смотрит. Как на подстреленного кролика. Прикидывает, долго ли смогу продержаться.

– Здесь… – прочищаю горло, – здесь они нас не найдут?

– Они везде найдут.

Спасибо, успокоил.

– И что же нам делать?

– Набираться сил, пока есть возможность.

– Как много у нас времени?

– Немного. Запах крови они чуют за километр.

Запах? Рана… Ну конечно. Теперь я слабая шестеренка, которая ко всему прочему привлекает моровов. Словно прочитав мои мысли, Блэквуд подходит и делает то, на что я никак не рассчитывала – снимает куртку и накидывает мне на плечи.

– Кожа пропитана плотным водоотталкивающим составом. Он скроет запах крови на время.

Не могу сказать, что этот жест меня не озадачивает. Скорее, наоборот, полностью выбивает из колеи. Он поднимает повыше воротник, застегивает молнию, а я смотрю на него как прикованная. Тот ли это Блэквуд, что собирался отдать меня Даниилу? Впервые он делает что-то по-человечески. Первый раз помогает мне, а не прогоняет, как назойливую муху. Я словно вижу его впервые. Или это просто сказывается потеря крови?

– Спасибо.

Зря я это сказала. Блэквуд все равно не знает, что такое признательность. Но почему-то мне захотелось, чтоб он это услышал.

– Тебе нужно поспать.

Это точно. Он опускается на землю возле стены. Боль в плече снова дает о себе знать. В голове бардак. Не могу больше думать. Размышления забирают слишком много сил. Слова будто выкачивают из меня кровь по капле, а я и так потеряла ее слишком много. Укладываюсь поудобнее у балюстрады. Куртка теплая. Кожа греет не хуже костра. Еще и пахнет приятно. Запах кожи. Нет, винила, травы и корицы. Какое странное сочетание. Я его уже слышала. Только где? И когда? Постепенно боль отходит на второй план, третий, четвертый. Становится так тепло и спокойно.

Вдыхаю аромат куртки и словно возвращаюсь в детство. Еще один вдох – и я в папином кабинете, в окружении книжных шкафов и полок. Большое окно, синий бархатный ковер, письменный стол – и я возле него держу в руках кожаный портфель для документов. С тем же винилово-коричным запахом. Папа часто запирался в кабинете, чтоб ничего не отвлекало от написания статей, но оставлял дверь открытой, когда выходил за кофе, чем я и воспользовалась, когда нашла портфель. Или это был кейс? Мне тогда было лет шесть, и я точно не помню, но когда я взяла в руки то, что было на столе, отец прогнал меня из комнаты. Тогда он в первый раз повысил на меня голос, и этого я никогда не забуду. Чей это был портфель и как оказался в кабинете? Он ходил на работу с потертой коричневой сумкой через плечо, поэтому я точно знаю, что кейс был чужим. Почему папа так разозлился, когда я подошла к столу? Почему у него был такой же запах, как у куртки Блэквуда и, что еще страшнее, не был ли он знаком с отцом? Потому что, если это так, они… О чем это я? Отец общался с Блэквудом. Вероятность этого один к тысяче. Да это невозможно. Моя паранойя еще не достигла такого уровня. Нет. Просто кто-то ударился головой, спасаясь от тварей. И этому «кому-то» необходим отдых, а не пустые фантазии. Поэтому откинь все мысли, закрывай глаза и попытайся хоть чуточку поспать.

Когда открываю глаза, с удивлением отмечаю, что могу шевелить рукой. Могу даже вздохнуть на полную грудь. Неужели я жива? Но как? Совсем недавно я прощалась с жизнью. Наверное, это все Блэквуд. На смену радости приходит удивление. Это он. Он буквально вырвал меня из пастей моровов. Уход, обработка ран, вода. Это все был он! Не Уилл, не Мирилин. Он не бросил меня, несмотря на ранения, а спас и принес в… собственно, где я? Каменный пол, балюстрада, высокие стены, вместо одной из них дыра. А еще потолок, куполообразный, высокий, метров пять, не меньше. Судя по старинным колоннам и высоте потолка, складывается впечатление, что раньше это было небедное здание, может, даже королевское, хотя сейчас оно больше похоже на помойку. Как ему удалось его найти? Выпрямляю спину и вздрагиваю. Повязка так сильно впивается в кожу, что, кажется, перекрывает течение крови. Нужно ее ослабить, иначе я лишусь руки быстрее, чем начнется заражение. Пока пытаюсь здоровой рукой растянуть повязку, боковым зрением замечаю Блэквуда. Он перебирает кучу камней.

– Нашел что-нибудь интересное?

– Да, кучу столетнего хлама.

Обвожу взглядом гору мусора, но решаю промолчать. Интересно, что он там хотел найти.

– Выглядишь лучше, – говорит он, даже не взглянув на меня.

По правде сказать, и чувствую себя лучше. Предплечье еще ноет, но по сравнению со вчерашними пытками, это земля и небо. Я даже могу ею спокойно двигать.

– И чувствую себя так же. Что ты сделал?

– Инъекцию. Сомневался, что подействует.

Чтоб вылечить меня он использовал пробирку, когда запасы нужны ему самому? Зачем он это сделал? Хотел, чтоб меня разъедало чувство вины, или просто желал оставаться один? Если с ним что-то случится, а запасов нет… Я этого не переживу. Совесть задушит меня. Не знаю, что сказать, поэтому решаю перевести тему.

– У нас осталась еда?

Блэквуд откидывает в сторону кусок… чего-то, достает из кармана пакетик с ягодами. Что ж, негусто. Говорит что-то о восстановлении сил и возвращается к раскопкам. Думаю, это означает, что я могу все доесть. Подхожу к выступу в стене, кладу в рот ягоды по одной, рассасываю сок. На мне до сих пор кожаная куртка, и я вспоминаю об этом только сейчас. Она такая теплая, что мне не хочется с ней расставаться, но температура на улице резко упала, а у Блэквуда нет верхней одежды. Протягиваю ему кожанку, но он отмахивается. Это не для тепла, а для маскировки. Она перебивает запах крови. Совсем забыла. Мысленно радуюсь возможности погреться. Аромат винила с корицей поднимает во мне насильно придушенное воспоминание о портфеле. Терять нечего, поэтому решаю все же задать рискованный вопрос.

– Ты знал моего отца?

Блэквуд застывает, переворачивает кусок древесины, затем откидывает его в сторону.

– Есть причины предполагать?

Странный ответ. Еще страннее, что он отвечает вопросом на вопрос.

– Запах твоей куртки. Мне кажется, я уже его слышала в детстве.

Он выравнивает спину и пробегает по мне взглядом. Может, думает, не блефую ли я.

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

И снова вопрос вместо четкого ответа. Дает понять, что мои предположения вовсе не беспочвенны. Это не детская выдумка. Портфель действительно был его.

– Почему вы общались? Зачем ты приходил к нему? Как… как вы вообще познакомились? Ты что, следил за ним или за мной?

– Не я нашел его, а он меня.

Что это еще значит? Зачем папе искать сиринити, да еще и не кого-то там, а Блэквуда.

– Ты ведь не задумывалась, почему он бесследно пропал, тогда как твою мать убили.

Почему я вообще должна была об этом думать? Это ведь была всего лишь случайность. Бытовое ограбление…

– Его похитили моровы.

– Что? Но зачем?

Догадка сразу же рождается в моей голове.

– Все из-за крови, ведь так? Если он действительно мой отец, у него должна была быть двенадцатая группа крови.

Блэквуд не отвечает, но по его молчанию и так все ясно. Я права. Моровы похитили папу, чтоб использовать его кровь. Возможно, именно с его помощью они хотели завладеть лекарством, но, судя по всему, это им не удалось.

– Почему моровы не добыли с его помощью лекарство?

– Трудно сказать. Вероятно, он сделал что-то, чтобы им помешать.

Сделал… то есть навредил себе. Это единственное объяснение, почему он не искал меня и не вернулся домой.

– Зачем ты приходил к нему?

Скулы Блэквуда заостряются. Мои расспросы начинают действовать ему на нервы.

– Именно твой отец сообщил сиринити, что ты носитель двенадцатой группы.

– Что?

Мир вдруг опасливо закружился. Хватаюсь за край балюстрады, чтоб не упасть. Папа… мой папа сдал меня сиринити? В голове не укладывается. Как? Почему? Единственное логичное объяснение – защита. Он хотел меня защитить от моровов. Его желание обезопасить дочь любой ценой я могу понять. Но с другой стороны, не объяви он об этом сиринити, моя жизнь, может быть, сложилась бы иначе. Возможно, я сейчас наслаждалась бы солнечным деньком с Изи во Флориде, а не сжималась от ран в затхлом, полуразрушенном зале. Как он мог так поступить?