Текст книги "Лекарство"

Больше не могу. Я не воин, а простой человек. Стражи с детства тренировались, они привыкли выживать в любых условиях. Но даже это им не помогло. Что тогда говорить обо мне? Щеки пекут. Спустя время понимаю, что это не из-за холода, а из-за слез. Как давно я плачу? Прикрываю рот рукой, но от этого они только сильнее текут. Каждое воспоминание спускается каплей пламени по щеке. Сквозь помутненное сознание заставляю себя оглядеться. Поляна, холмы, деревья. Впадина прикроет нас снизу, ветки спрячут от окружающего мира сверху. Как давно мы здесь? Только сейчас замечаю, что моя одежда промокла до нитки. Вот только это меня не волнует. Ничего не волнует, только она. Закрываю глаза и вижу ее. Открываю, закрываю и снова по замкнутому кругу. Все, что вижу, это она. Марена. Ее иссохшее лицо и руку, падающую на землю. Как ни пытаюсь, не могу выбросить эти образы из головы. Пока собираю себя заново по кусочкам, Блэквуд занят снаряжением.

– Ты, собери хворост.

– У меня есть имя!

– Живее, нужно устроиться на ночь.

Пытаюсь заставить себя подняться, но не могу. В голове непрерывным потоком вертится лицо Марены. Как можно сейчас думать о чем-либо другом? Ей нужна была помощь, а мы просто бросили ее.

– Нельзя было ее бросать…

– От нее уже не было пользы.

– Как ты можешь так говорить? Марена была твоим стражем!

– Верно, была.

– Мы бросили ее умирать! Почему ты не дал мне пойти первой?

– Ты еще нужна.

– Что значит нужна?

По хребту проскальзывает дрожь догадки, настолько мерзкой, что я не сразу заставляю себя заговорить снова.

– Ты ведь не знал, что там ловушка, так ведь?

Не отвечает.

– Так ведь?!

Он втыкает колья палатки в землю. Поверить в это не могу.

– Господи… ты знал. Ты специально пустил ее вперед, чтоб избавиться? Ты ведь убил ее!

– Она была убита задолго до этого. От нее уже не было никакого толку.

Его слова парализуют до кончиков пальцев. Вот что думает Блэквуд. Окружающие для него – лишь объекты, приносящие определенную пользу. И как только они ее утрачивают, от них нужно избавиться. Все гораздо проще, чем у обычных людей. Дружба, любовь, верность – чужеземные слова, значение которых ему вряд ли будет когда-либо понятно. Вот как устроен мир Дориана Блэквуда и вот что он скажет, когда я умру. От нее все равно не было никакого толку.

* * *

Лежу лицом к небу. Спина онемела, но я не могу заставить себя сдвинуться ни на сантиметр. Да и зачем? Лим, Марена, Шрадрик, Сэт… Никого нет. Остались только я и Блэквуд. Как надолго нас хватит? Найдем ли мы лекарство? Как знать, что оно вообще существует? Вдруг это лишь легенда? Может, оно вообще за столько лет испортилось? А если оно в самом сердце логова моровов? Что тогда, умирать? Ради чего? Нет. Так дальше не может продолжаться. Нужно выбираться отсюда, пока еще есть шанс. Мы не так далеко от стены и успеем вернуться, когда они откроют врата. Блэквуд возвращается, а я даже не заметила, что он уходил. Наклоняется надо мной, что-то говорит, но я не в состоянии расслышать. Затем вытягивает из рюкзака кинжал и скрывается за опушкой. Воспользовавшись его отсутствием, подползаю к рюкзаку и ныряю рукой внутрь. Среди снаряжения нащупываю ствол. Вот она, ракетница – наша последняя надежда. Рука обхватывает ствол. В глубине души я понимаю, что этого делать не стоит, но внутренний голос упорно твердит обратное: «Сделай это. Ты должна. Потом не будет возможности. Да и самого «потом» не будет. Если не сделаешь, вы оба умрете. Разве ты готова умереть за него? Думаю, мы обе знаем ответ».

Пальцы сдавливают курок.

– Какого черта ты делаешь?

– Все бессмысленно. Мы никогда его не найдем…

– Опусти ракетницу.

– Мы умрем!

– У тебя шок. Это пройдет.

– Ничего не пройдет! Их всех убили! И нас убьют, а я не хочу умирать.

Горло болезненно колет. Рука с пистолетом рефлекторно вздымается вверх.

– Никто не умрет, если ты послушаешь меня. Опусти ракетницу.

– Я не хочу здесь умереть.

Спустя секунду Блэквуд бросается ко мне, но этой доли секунды достаточно, чтоб пальцы надавили на курок. Воздух разрезает шипение, будто кто-то поджег огнепроводный шнур. В небе вздымается красный шар – такой яркий, что глаза ослепляет. В одну секунду он разрастается, поглощая все небо. В другую – осыпается сотней осколков. И все стихает, будто и не было ничего. Чувствую тяжесть на плечах. Блэквуд трясет меня из стороны в сторону.

– Что ты наделала?

Не понимаю, чего он так злится. Я ему жизнь спасла! Скоро мы выберемся и будем в безопасности. И вернемся домой. И… что это за треск? Стражи увидели вспышку. Скоро они заберут нас отсюда. А лекарство, черт с ним. Мы провалились, но это не значит, что должны умереть в грязи, как звери. Треск усиливается. За одну секунду он разрастается по всей округе, будто тысяча веток трещат одновременно.

– Уходим.

Говорит это, а сам смотрит в одну точку. Глаза превращаются в щелочки, плечи поднимаются, будто готовится к нападению. Куда он смотрит? Что там такого… Треск разражается воплем, от которого кровь в жилах перестает течь. Сотни теней прорываются между елей.

– Живо!

Треск перерастает в гул, гул – в шум, а шум – в ярость. Я буквально ощущаю ее на вкус. Терпкая, зловонная, пропитанная злобой и голодом. Что я наделала? Бежать. Быстрее. Дальше. Куда угодно и не останавливаться. Чувствую зловонное дыхание у себя за спиной. Слышу сотню лап. Они гонятся за нами. Не оглядывайся. Просто беги! Воздух пронзает легкие иголками. Не могу дышать и бежать не могу. Что же делать? Внезапно справа появляется светлый ореол, будто большой сияющий нимб. Бегу к нему. Только вблизи понимаю – это озеро. Вода утонула под толстой ледяной коркой. Выдержит или нет?

– Нет! – слышу крик Блэквуда, но не могу остановиться. Ноги слишком долго бежали. Если сейчас остановлюсь, то умру еще до того, как ко мне подберутся моровы. Еще несколько метров. Выдержит или нет? Пять шагов. Что, если я нырну под лед? Вода превратит меня в каменную глыбу. Три шага, два, один… Лед не сдвинулся. Он выдержал! Слышу за спиной громкое дыхание. Блэквуд поравнялся со мной. Теперь у нас только один вариант – на другой берег. Вес двоих лед сможет выдержать, но если моровы бросятся за нами… Сквозь шум ветра прорывается треск. Нет, только не это. Берег совсем близко, осталось рукой подать. Поверхность озера дрожит. Моровы забрались на лед. Нет! Он не выдержит такого большого веса! Бегу вперед что есть мочи, хотя горло и так уже пылает огнем. Перед глазами маячит кусочек земли. Треск усиливается. Он догоняет нас. Еще чуть-чуть, и… Ноги приземляются на землю в тот момент, когда последний осколок льда проваливается в воду. Шум воды, рев, боль в спине. Все замирает.

Я умерла или выжила? Боль настолько явная, что, кажется, я умерла, едва коснувшись земли. Но почему-то еще дышу, хоть легкие и превратились в обугленные трубки. Но я все равно продолжаю жадно втягивать воздух, будто боль приносит мне удовольствие. До ушей доносится тяжелое дыхание. Значит, Блэквуд тоже успел. Эта мысль бальзамом стекает по обожженному горлу. Сказать, что мы достигли берега в последний момент – ничего не сказать. Мы буквально перелетели через водяную бездну с последнего островка льда. Теперь льда больше нет. Радует только то, что твари ушли под воду вместе с ним.

– Довольна? – внезапный толчок откидывается меня назад. Блэквуд хватает меня за горло.

– Единственный путь к берегу и вратам утерян.

– Я…

– Я чуть не погиб из-за твоей глупости!

– Я не…

– Хочешь умереть? Только скажи.

У меня отобрало дар речи. Что сказать? Что мне жаль? Вряд ли это поможет. Рука соскальзывает с горла, а вместе с ней и сам Блэквуд. И я снова остаюсь одна, обессиленная, напуганная. Черт, я ведь не хотела, чтоб все так обернулось. Я лишь хотела домой. Это произошло под влиянием шока. Я не понимала, что снаряд разорвется на миллионы искр. Что свет привлечет не только Уилла, но и моровов. Что мы вряд ли успеем добраться до врат, даже если пустимся в бег. Даже не думала об этом. Все, о чем я думала… Кого я обманываю. Я ни о чем не думала. Спустя какое-то время, чувствую, как ноги несут меня в сторону опушки. В следующий момент я уже на земле. В голове словно серая дымка. Может, это здешняя природа так влияет? Или отсутствие солнечного света. Теперь я понимаю, что чувствовала Марена после смерти Лима. Ничего. Абсолютно. Не знаю, как долго я так просидела и сколько еще смогла бы. Кажется, прошла не одна ночь перед тем, как в сознании появилась долгожданная дыра просветления, и сквозь эту щелочку одна за другой потекли мысли. Сначала скорбные, затем виноватые, за ними – печальные. Двое из дюжины. Я не знала и половины из них, но от этого не легче. Все-таки они боролись за то же, что и мы. Они заслуживают почтения.

Не знаю, чем себя занять. Внутри так пусто, будто там выжгли все живое. А ведь еще целая ночь впереди. Блэквуд ныряет где-то в зарослях. Пытается отыскать что-то на ужин (я так думаю). Не могу похвастаться подобным. Навыков у меня немного, да и от тех мало толку. В самом деле, что я могу? Нарисовать пейзаж прутиком на грязи? Вряд ли от этого будет какая-то польза. Да здравствуй ощущение собственной никчемности. Почему стражи так верили в меня, почему Кристиан верит? Я не особенная, более того… Я посредственная, пустая, такая же, как этот камень. Но все в поместье (не считая Блэквуда) уверены в моей уникальности. Уверенность выражалась в каждом взгляде. Или это была вера? Что ими всеми двигало? И тут меня осенило. Надежда. В смехе Марены, дружеском подмаргивании Лима, почти ласковом похлопывании Шрадрика, проницательном взгляде Сэта. Внутри всех этих людей жила надежда. Я могу плакать, могу сдаться, но разве это выход? Ведь речь идет даже не обо мне, а о жизни целой расы. Где-то там, за лесной чащей, есть люди, которые на меня надеются, и я не могу их подвести. Я должна быть сильной, должна найти лекарство и вернуться к ним. Вернуться…

Только теперь, когда голова прояснилась, понимаю, что произошло. Что же я наделала? Теперь мы и вправду отрезаны от другого берега, который вел прямо к вратам. Придется искать обходные пути, если они вообще есть. Подумать только. Своей глупостью я подставила под удар не только себя, но и Блэквуда. Его злость вполне оправдана. Один необдуманный шаг, и моровы могут легко нас сожрать. Нужно быть осторожнее. Думать перед тем, как что-то делать! Думать… это понятно, но как быть с Блэквудом? Делать вид, что ничего не произошло или объясниться? Поймет ли он, какое черное отчаяние охватило меня в момент, когда я взяла ракетницу? Сможет доверять после этого? Не уверена, что сама смогу. Но одно для меня становится ясно – молчание сделает только хуже. У нас с Блэквудом не самые лучшие отношения, но это не означает, что нужно относиться друг к другу как к врагу. В конце концов, здесь только мы. Нужно иметь немало смелости, чтоб противоречить человеку, но еще больше, чтоб признать свою неправоту. Я должна извиниться.

– Извини, – нахожу его у ручья ниже по склону, – это было глупо. Я действовала не подумав. Ты был прав, это ничего не изменит.

В ответ на самое искреннее извинение в моей жизни лишь хмурый взгляд.

– Больше этого не повторится. Обещаю слушаться и делать все, что ты говоришь.

Так себе извинение. Чувствую себя пятилетним ребенком. Надеюсь, этого хватит, чтоб пробить броню его самолюбия.

– Закончила?

Молча киваю.

– Не смей больше трогать мои вещи.

Его фигура скрывается за стеной елей, оставляя меня наедине со своей Виной. Спускаюсь с ней к ручью, смываю с себя остатки погони. Пытаюсь утопить ее в ручье, но она не тонет. Говорят, вина пудовая. Моя вина соткана из листов воспоминаний, поэтому и не тонет. Кое-как нахожу дорогу обратно в лагерь. Блэквуда нет. Сажусь на бревно, подгибаю под себя ноги. До сих пор не знаю, чем себя занять. Желудок вспоминает о пище жалостным урчанием, но меня это не волнует. Когда из леса выныривает силуэт, вокруг уже сгущается сумрак. Блэквуд возвращается с горсткой веток. Наблюдаю, как он устанавливает палатку. В мою сторону даже не смотрит. Он ненавидит меня всем нутром. Вижу это в его глазах каждый раз, когда они мельком касаются меня. Тонкая ледяная корка, вон там, между радужкой и кристалликом. Но, несмотря на это, он не дал мне умереть. Это доходит до меня только сейчас. И как я раньше об этом не подумала? Ведь он мог бросить меня вместе с Мареной, но не сделал этого. Почему? Это нелогично. Без меня ему проще. Да и еды осталось бы больше. Почему он это сделал? Из-за жалости? Чушь. Блэквуд не знает, что такое жалость. Примитивные человеческие чувства ему чужды. Тогда почему? Наверное, этого мне никогда не узнать. Но если он посчитал меня достойной спасения, может, я не так уж и бесполезна.

Неожиданно для себя делаю важное открытие. Несмотря на нашу взаимную неприязнь, я рада, что он рядом. Без него у меня вряд ли есть шансы выжить. Он это понимает, я это понимаю. Если только с ним что-нибудь случится… Не могу даже думать об этом.

– Дориан?

Он резко оборачивается. То ли не ожидал, что я так быстро приду в себя, то ли удивлен, что я в кои-то веки назвала его по имени.

– Спасибо, что не бросил меня.

На его лице проскальзывает тень. Сомнение, как мне кажется. Спустя секунду понимаю, что не в нем дело. Непонимание. Ну конечно. Ведь за столько лет он привык, что все всегда выполняют его приказы. Никто не перечит и не благодарит. Разве солдаты благодарят генерала за командование над ними? Их задача – выполнять. Его – руководить. Вряд ли за свою жизнь он часто слышал слова благодарности. Вполне естественно, что он не знает, как на них реагировать.

– Не смей меня так называть.

Он скрывается в лесу, так и не закончив начатого. Сбегает от того, чего не может понять. Не мне его судить. Самой бы сейчас хотелось сбежать отсюда. Вот только некуда.

День 3

Отсутствие солнечного света отнимает возможность считать часы. Может, и к лучшему. Иначе я бы уже давно сошла с ума от счета. Как можно жить в постоянном сумраке, спросите вы? Никак. Это больше похоже на плавание в смоляном сиропе. Первый день хочется выть волком: глаза протестуют против отсутствия света, голова тяжелеет килограмм на двадцать. Трудно различать, где ты и что происходит вокруг. На второй день непрекращающегося дождя начинают барахлить легкие, перегоняя по трубам сырую воду вместо кислорода. Не думала, что доживу до третьего, но нет. Третий день, вопреки всем опасениям, принес долгожданное облегчение. Вместо смерти я начала жить. Легкие очистились, мышцы разогрелись, глаза навострились. Человек ко всему привыкает, даже к аду. Это лишь вопрос времени. Мое привыкание ждало критического момента, чтоб протянуть спасительную веревку. Но вместе с облегчением пришла новая проблема – пища. Запасы иссякли, и теперь нам нужно найти что-то съедобное. Если, конечно, мы не хотим умереть от голода (не знаю как Блэквуд, но в мои планы это не входило).

Сегодня лучшая погода за время на Другой стороне. Ни капельки дождя, ни пушка снега. Только деревья, влага и сырость. Увидеть бы солнце хоть одним глазком, но об этом можно забыть, ведь стена настолько высокая, что буквально перекрывает солнечный свет. А о моровах забывать не стоит. Каждый мой шаг сопровождается нервным посапыванием Блэквуда. Мы в лесу, кишащем тварями, которые плохо видят, но отлично слышат. Поэтому нужно идти как можно тише. Я это знаю, понимаю, но поделать ничего не могу. Стоит сделать шаг, как каждый сучок норовит попасть под мою ногу и затрещать под ней с такой силой, будто и не ветка это, а целое бревно. Пока что нам везло. Мы наткнулись на тварей только раз, но что-то мне подсказывает, что это не последняя наша встреча.

С тех пор как мы остались вдвоем, Блэквуд меня избегает. Держится в стороне, уткнувшись в свой компас. Только шипит иногда, чтоб я шла тише. С ним сложно. Не легче, чем пытаться приручить кобру голыми руками. Даже обычный разговор завязать уже целое искусство. Искусство выкуривать кобру из норы. Пару раз мне все же удавалось завязать более-менее внятную беседу, но это было больше похоже на монолог, в котором мне полагалось место за кулисами. В конечном счете это и есть формула нашего общения: Блэквуд говорит, Сильвер слушает. Стоит мне открыть рот, как кобра шипит, мечется и заползает в свою нору. Вскоре мне надоедает, и я перестаю пытаться. Захочет – сам заговорит. А я нет. Слова из меня не вытянешь. Почему я вообще должна с ним говорить? Его же не волнует, что мы третьи сутки двигаемся в гремучей тишине. Теперь меня тоже.

Поиск еды на Другой стороне для меня как открытие новой планеты. У меня мало опыта в подобных вещах. Да, Уинтер Парк находится в окружении лесов. Но ведь вы не думаете, что с детства я только то и делала, что блуждала по лесу в поисках чего-то съедобного? Даже живя на отшибе, можно найти много других занятий, например, заполнение налоговой декларации, чем я, собственно, и занимаюсь с двенадцати лет. Даже те два раза травяной охоты с дядей сейчас оказались абсолютно бесполезными. Дело в том, что большая часть флоры Другой стороны уникальна: там произрастают редкие виды, которых нет в цивилизованном мире. Чего только стоят трехметровые ели и пихты с серыми листьями. Дорожки бордового мха, грибные грозди на ветках, трава с кровавой росой – так много растений, о существовании которых я и не подозревала. Все выглядит таким удивительным и одновременно пугающим. Кто знает, какая напасть спряталась под кустом с ягодами, чей внешний вид напоминает глаз.

Успеваю про себя отметить, что мох здесь растет гуще всего. Его можно встретить везде: на земле, стволах, кустах и даже в воде. Местами он паутиной свисает с веток и растет очень быстро. Иногда требуется всего несколько часов, чтоб протоптанная дорожка от лагеря заросла. Лес не оставляет следов. Он пожирает любые намеки на пребывание людей, и это пугает больше, чем встреча с моровами.

Блуждаю по окрестностям в поисках чего-то съедобного. Глаза так и выискивают знакомые очертания черники или лесного ореха. Да хоть чего-то, чей внешний вид не вызывал бы опаски. Наконец одно растение кажется мне достойным доверия. Куст с мелкими листьями и толстым стеблем. Растущие на нем синие ягоды похожи на терновник. Нарываю горсть, но не ем. Лучше узнать мнение специалиста.

– Это кермиш, – отзывается Блэквуд, едва взглянув на ягоды, – съедобны, полуядовиты. В малых дозах безвредны. Употребление большого количества чревато головокружением, дезориентацией, онемением конечностей и параличом.

– Фу, – выбрасываю горстку на землю. Пожалуй, я не настолько голодна. Может, в следующий раз повезет. Но в следующий раз только хуже. Белые горны, которые я сорвала с шипастых кустов, лопнули и обожгли мне руку. После этого я решила держаться ближе к Блэквуду. Во время охоты мы набредаем на ручей, что я считаю настоящей удачей. Запасы воды давно исчерпались. Опускаю в воду фляжку, но не успеваю поднести ко рту, как Блэквуд вырывает ее из моих рук.

– Нельзя пить воду из непроверенных источников.

– Почему?

Это ведь всего лишь ручей. Что с того, если я выпью…

– У сырой воды высокий микробиологический показатель.

Микробиологический показатель? Когда он уже научится нормально разговаривать.

– Много бактерий, большинство из которых – нераспознанные. Их употребление может навредить организму и привести к летальному исходу.

Летальному исходу? Это уже серьезно. Никогда бы не подумала, что вода может быть такой опасной.

– Условно пригодной к употреблению считается только дождевая вода.

– Дождевая? Разве она не опаснее речной?

– Дождевая вода небезопасна для употребления, поскольку насыщается нежелательными веществами при движении к земле, но в ней отсутствуют вредные бактерии, скопившиеся в застоялой воде. Ее употребление в свежем виде не смертельно, а, значит, допустимо в условиях выживания. Жидкость с остальных источников нужно обеззаразить.

– Как?

– Позже увидишь.

Не знаю, что это значит кроме того, что попить я не смогу еще пару часов. Что ж, придется потерпеть. В любом случае Блэквуд знает, что делает и насчет воды, и насчет охоты. В отличие от меня, он не срывает все подряд. Он двигается медленно, шаг за шагом, словно принюхиваясь. Трогает мочку деревьев, ковыряет почву, гладит ладонью пятнышко мха, будто успокаивает его. Поначалу его действия мне кажутся странными. Хотя когда, собственно, Блэквуд вел себя нормально? Может, помешательство для него естественная среда обитания. Спустя время понимаю, он не с природой примириться хочет. Он выискивает следы животных. Следы на земле, где стоял зверь. Царапины на кронах там, где он ходил. Утоптанный мох – где спал. Вместо того чтоб срывать каждую пеструю ягодку, он занят настоящим делом – охотой. Сначала мне становится стыдно, что сразу не сообразила. Потом обидно. Навыки Блэквуда приносят больше пользы. От меня же в лесу нет никакого толку. Затем страшно. А если он выследит зайца или, что еще хуже, оленя? Он ведь его убьет, сдерет шкуру и поджарит. Раньше я не задумывалась, какой жестокий путь должна проделать еда, чтоб попасть к нам в тарелку. Нет, увидев такое, я не смогу проглотить ни кусочка. Уж лучше парализующие ягоды. Но Блэквуд не спешит хвататься за нож. Он изучает ветки, топчется на месте с россыпью следов. Небольшие, словно две половины круга.

Охота… папа любил охоту. Это была одна из немногих его страстей (помимо писательства). Помню, у него была большая звериная энциклопедия, которую он любил листать вместе со мной. В ней были рисунки сотни лесных обитателей. Пометка в углу рассказывала о виде зверя, картинки снизу изображали, чем он питается, а вместо линии на полях тянулись тропа лап – его следы… После смерти родителей большинство их вещей кануло в груде картона, а книга затерялась, но некоторые из иллюстраций клеймом отпечатались в моей памяти. Например, этот след из двух полумесяцев принадлежит оленю. Тропа следов обрывается посреди землянки, словно олень вдруг подпрыгнул и улетел в теплые края. То же самое с треугольниками и крохотными оттисками подушечек лап; они обрываются без причины, словно зверек просто испарился в воздухе. Странно. Проходит не один час перед тем, как Блэквуд всаживает нож в землю. Затем поднимает что-то длинное, похожее на ветку. «Да это же змея!», – вдруг понимаю. Неужели он собрался ее есть? Это отвратительно. Но сам Блэквуд считает змеиное жаркое превосходной добычей. Вода из рудника отправляется на раскаленные угли, вместе со змеиной тушкой (открытый костер опасно разводить из-за моровов). Похоже, кипячение и есть в понимании Блэквуда обеззараживание, и, поскольку он ничего не объясняет, обо всем этом я должна догадываться сама.

Как только рептилия подрумянивается, он приступает к ужину, в то время как я со смесью удивления и отвращения наблюдаю за ним. Так нельзя, знаю, но ничего не могу с собой поделать. Но это ничего, ведь мне ее никто даже не предлагает. От пупка к груди ощущается заметное жжение. Последний раз я ела вчера. На минуту я всерьез задумываюсь о парализующих ягодах. Они ведь съедобные. Но тут же отгоняю эту мысль. Кто знает, как они подействуют на мой организм. Может, одной ягоды будет достаточно, чтоб отказали руки-ноги. Уж лучше не искушать судьбу раньше времени. У нее еще будет достаточно поводов поиграть с моей жизнью. А ноги мне еще пригодятся.

Наконец вода в кружке закипает, и я хватаю ее. Я так хочу пить. Но вода оказывается не просто горячей, а адски раскаленной. Что ж, терпела час, потерплю еще десять минут. От вида обугленной кожи у меня начинается приступ дурноты, а от чавканья моего напарника желудок переворачивается. Странно. Казалось бы, кобра, а пожирает своих же. А мне не предлагает, даже не смотрит, будто меня здесь нет. У Блэквуда явно скверное понимание команды. Ведь команда должна делиться всем друг с другом, иначе как? В итоге он поймал змею и сам же ее ест. С одной стороны – логично. Я ведь ничего не поймала. Да и вряд ли я смогла бы запихнуть в рот то, что час назад ползало где-то по земле. Но с другой – это как-то не по-человечески, есть перед другим, прекрасно зная, что тот умирает от голода. Похоже, выживание для Блэквуда равносильно одной простой истине: «Каждый сам за себя».

Ну вот, он замечает, что я не свожу с него глаз. Думает, чего я хочу. Понимает, что мой взгляд привлекает не он, а змеиная тушка. Может, даже колеблется, стоит ли со мной поделиться. Все же дорога предстоит дальняя. Пока только думает, но отводит глаза каждый раз, встречаясь со мной взглядом. Будто я не то что ему неприятна, а просто противна. Всегда приятно разделить вечер в прекрасной компании, жаль прекрасной ее язык не повернется назвать. Наконец, перестает есть. Весы колебания все же перевесили в мою пользу, или Блэквуду просто надоело, что я на него пялюсь. Берет змеиный хвост, опускает на лист и пододвигает мне. Я не притрагиваюсь к еде.

– Чтоб преодолевать расстояние, нужно есть.

Машу головой из стороны в сторону.

– Не уверена, что смогу. Это… отвратительно.

Он смотрит на меня так, будто ничего глупее в жизни не слышал.

– Мы в лесу, а это еда.

Заставляю руки взять лист, а рот откусить кусочек. Единственное, что я не могу себя заставить, это подавить тошнотворный ком, выталкивающий еду из горла. Не могу. Это даже едой не назовешь. Уж лучше поголодаю, чем выпущу все из себя спустя час.

– Как знаешь.

Блэквуд прячет еду в рюкзак. Проверяю кружку – до сих пор горячая. Замечаю возле нее в миске зеленую кашицу, а рядом красно-зеленые листья. Интересно, для чего они?

– Что это?

– Горноцвет, семейство коммелиновых. Растет в болотистой местности. Листья мелкие, буро-зеленого цвета. Ускоряют регенерацию клеток.

Регенерацию? То, что мне нужно. Беру зеленую жижу и размазываю по изодранной щеке. Надеюсь, поможет.

– Животных поблизости не было?

– Нет.

– Но я видела следы.

– Следы были, животных нет.

– Как так? Должно же здесь хоть что-то водиться.

Запиваю голод водой, которая оказывается уже теплой.

– За день я не обнаружил ни одного признака обитания живого зверя.

– Но следы…

– Следы высохшие, норы засыпанные, тропы оборванные. Если здесь и были животные, то очень давно.

Он срезает кусок мяса и отправляет в рот. С трудом притупляю рвотный рефлекс.

– То есть животные здесь просто вымерли?

– Не вымерли, их истребили.

– Моровы…

Кристиан говорил, что животная кровь не подходит сангвинарам. Если они взялись за животных, значит, они на грани. Скорее всего, падших уже давно нет. Конечно, есть их ловушки, но они могли сделать много лет назад.

– Думаешь, падшие живы?

Блэквуд молча возвращается к тушке. Мы за стеной третий вечер, но этого достаточно, чтоб я научилась отличать, когда он игнорирует меня, а когда ускользает от ответа. Он боится и не хочет быть пойманным на этом низком чувстве. Может, в глубине его терзают те же мысли. Если они живы, у нас есть повод для беспокойства. А он так спокоен. Ест тут свою змею как ни в чем не бывало, тогда как рядом рыскают твари.

– Как ты можешь спокойно есть?

– Что я должен делать?

– Семеро твоих людей мертвы, лес кишит голодными тварями.

Он обводит меня взглядом, затем снова впивается в хвост.

– Тебе что совсем плевать?

– Да.

– И на Уилла, и на Скретча?

Не отвечает, но по его взгляду и так ясно. Кроме поджаренного куска мяса его мало что волнует.

– А Мирилин? За нее ты тоже не переживаешь? Или то, что ее в любой момент могут съесть, тебя не волнует?

– И что я, по-твоему, должен делать? Молиться, чтоб она выжила?

– Хотя бы.

– Волноваться о том, что вполне вероятно никогда не случится? Ты хоть понимаешь, как глупо это звучит?

Действительно. Волноваться за близких, бояться, чтобы с ними ничего не случилось. Как глупо. Какие же мы все-таки глупые и расточительные люди.

– Это нормально.

– Переживание допустимо по факту, а не наперед. Иначе это бессмысленно.

Вздох, шарканье ботинок. Его фигура скрывается в тени деревьев, подальше от меня. И зачем я только завела этот разговор? Ясно же как белый день – Блэквуду все безразлично, кроме него и его желаний.

Не успеваем спуститься с холма, как небо над головой опасливо сгущается. Птицы затаиваются в ожидании самого пугающего из явлений природы – грозы. Вскоре пускается дождь, следом – ливень. Поэтому вопрос о ночлеге встает острее, чем когда-либо. Натягиваю капюшон до самых глаз, правда, от него мало толку. Походная куртка вмиг промокает, а следом за ней и вся одежда. В небе шепчут первые раскаты грома. Пытаюсь не потерять из виду Блэквуда, пока не натыкаюсь на его спину.

– Подходящее место для ночлега.

– Здесь? – откидываю капюшон. – Но здесь же ничего нет.

Он прыгает вниз и исчезает под пластом земли. Как потом оказалось, не под самой землей, а лишь в выемке, оставшейся от поваленного с дерева. Дыра небольшая, но места хватит, чтоб установить палатку. Ствол упавшего дерева спрячет нас со стороны леса, овраг – со стороны чащи. Место и вправду идеальное. К тому же дальше по такому ливню идти нельзя, мы и так промокли до нитки. Блэквуд бросает мне рюкзак с палаткой, а сам принимается перетаскивать к выемке ветки. Не понимаю зачем, но не спорю – для споров нужны силы, а у меня их нет. Гроза все набирает обороты и будто подталкивает меня в спину. Пока я безуспешно пытаюсь хоть что-то разглядеть, Блэквуд вбивает в землю брусья, каждый по метру высотой. Сверху улаживает ветки. Получилось что-то наподобие шалаша. Так вот зачем ему понадобились ветки. Умно. Теперь у нас над головой в прямом смысле есть крыша. Кое-как нащупав крепления, устанавливаю палатку, закидываю внутрь вещи и залажу. Жалко, что в рюкзаках нет чистой одежды или хотя бы полотенца. Сейчас оно было бы кстати. Потоки дождя стекают с меня лужами. Собираюсь спросить Блэквуда, что делать с мокрой одеждой, но теряюсь, наткнувшись на его голый торс.

– Что ты делаешь?

– Избавляюсь от одежды.

– Это я вижу. Зачем?

– Удержание тепла мокрой одежды на 30 % ниже. Если от нее не избавиться, возникнет гипотермия.

– Но у нас нет запасной одежды!

– Высохнет.

Его пальцы берутся за защелку тренировочного костюма.

Господи. Мало мне голода и боли в мышцах. На тебе еще и голого Блэквуда в придачу.

– Тебе тоже следует.

– Мне и так неплохо.

– Ты замерзнешь, – отрезает он, и звук падающего ремня дает понять, что брюк на нем уже нет, – и намочишь спальный мешок.

– Потом высушу.

Шум падающих ботинок, скрип шагов, скрежет молнии – Блэквуд уже в спальном мешке. Интересно, осталось ли на нем хоть что-то из… Хотя нет. Не хочу об этом знать. Решаю тоже забраться в спальник, но, сделав пару шагов, останавливаюсь. Под ногами уже не лужа, а целое море. В ботинках хлюпает вода. Черт, все-таки Блэквуд прав. Я не могу в таком виде залезть в спальник, ведь я его намочу. А дождь даже не собирается прекращаться. И почему он всегда оказывается прав? Ненавижу его за это. Мысленно выругавшись, принимаюсь стягивать куртку. Это занимает немало времени. Пальцы онемели от холода. Слышу скрип спального мешка. Блэквуд отворачивается спиной ко мне. Наконец-то он ощутил, что уровень неловкости в этой палатке зашкаливает. Раздеваться, да еще и перед ним – к такому спецкурс сиринити меня не готовил. Стрелой сбрасываю комбинезон и ныряю в спальный мешок. Белье все же решаю оставить. Пусть мокрое, зато оно есть.