Текст книги "Лекарство"

– То, что она чувствует, меня не интересует, как и она сама. Можешь ее искромсать и сделать чучело на память, мне все равно. Я лишь выполняю приказ. Остальное меня не касается.

Беззвучно выдыхаю, потому что дышать я больше не в состоянии. Неважно… мои чувства не важны, моя жизнь. Ничего не важно кроме приказа. Чувствую, как сильно сжимается в груди. Кажется, я сейчас задохнусь.

– Неужели?

Слышу, как он достает из кармана нож. На лице Блэквуда не сдвинулось ни нерва. Да что с ним? Он просто даст Даниилу меня убить? Если он не предпримет что-нибудь, это сделаю я.

– А если я сделаю так?

Он подносит лезвие к моему плечу.

А если я сделаю так? Втыкаю заколку ему в шею и бросаюсь бежать. Вниз со сцены, сквозь весь зал, бегу. Сквозь треск дерева и скрежет когтей, бегу. На зов Изи бегу. Вижу ее и Майкла у двери. Они протягивают мне руки. Я почти хватаюсь за них, но все вдруг исчезает. Вид полуоткрытой двери, складки платья, руки, лица. Весь зал пролетает перед глазами и тонет в темноте. Голова раскалывается от удара. Последнее, что вижу, это обивка стены и плиты пола.

В голове все смешалось. Так больно открыть глаза. Не чувствую своего тела, оно словно висит в воздухе. Я жива? Что произошло и почему так сложно дышать? Чувствую какое-то движение. Пытаюсь открыть глаза, но голова еще больше кружится. Такое ощущение, что я куда-то двигаюсь, но куда?

– Она просыпается!

Голоса. Они реальны или…

– С ней все нормально?

Это Изи! И Майкл. Значит, я жива, хоть, на первый взгляд так и не скажешь. Пытаюсь заговорить, но со рта вырывается только сдавленный звук.

– Сюда.

Только не он. Что он здесь делает? Да еще и так близко, словно… Открываю глаза и вижу Блэквуда прямо надо мной. Одна рука поддерживает мое плечо, вторая – ноги… словно он несет меня. Куда он меня несет?!

– Пусти…

Пара минут, и зрение наконец возвращается. Вижу заснеженный асфальт, силуэты машин. Мы на стоянке. Изи и Майкл за нами. Какое облегчение, что они целы. Не успеваю опомниться, как уже сижу на сидении. Блэквуд хочет приподнять мои ноги, но я отстраняюсь от него, как от огня.

– Убери от меня руки.

Ставлю ноги на выступ и захлопываю дверь. Не хочу, чтоб он хоть пальцем меня касался. На заднем сидении слышно дыхание. Вижу в зеркало заднего вида, как Майкл приобнимает Изи. Машина трогается с места так резко, что голову вдавливает в сидение.

– Сив, – Майкл подается вперед, – ты как?

– Нормально.

– Да какое там! – вспыхивает Изи. – Ты пролетала через ползала перед тем, как врезалась в стену. Ты бы слышала, какой при этом раздался звук! Словно тебе все кости переломали. Нам нужно в больницу!

– Никакой больницы, – Блэквуд резко выворачивает руль. – Там небезопасно.

– С ума сошел? Ей нужна помощь!

– Изи, я…

– Переломов нет, – перебивает Блэквуд. – Я проверил.

– А то, что у нее кровь идет из носа, это, по-твоему, ничего?

Изи готовится пуститься в атаку, но я ее опережаю. Меньше всего мне сейчас хотелось бы слушать, как они ссорятся.

– Со мной все нормально. В больницу не нужно.

Натягиваю воротник повыше. Только сейчас замечаю, что на мне пиджак Майкла.

– А как же кровь?

– Я сказала: все нормально.

– Ладно, – она беспомощно вскидывает руки, – делайте как хотите. Меня все равно никто не слушает. Зачем я вообще здесь распинаюсь?

Может, она права. Может, мне не помешало бы показаться в больнице, но сейчас мне на это плевать. На тяжесть в спине, слабость в руках, пятна перед глазами. На все.

– Куда мы едем? – возникает Изи.

– Я думаю.

– Где, по-твоему, сейчас безопасно?

– Я думаю, – повторяет жестче Блэквуд.

– Дом Майкла рядом, – она поворачивается к нему. – Ты ведь живешь во Фрейзере?

– Да, здесь в двух-трех километрах…

– Нет, – отрезает Блэквуд, – слишком близко к академии.

Изи задумчиво закусывает щеку.

– Наш загородный дом! Он недалеко от Уинтер Парка, но все же проехаться придется. Пятнадцать километров в сторону Грэнби. Третий выезд на сто тридцать пятом шоссе. Я покажу дорогу.

Блэквуд кивает, даже не взглянув на нее. Вместо этого он смотрит на меня, словно проверяя, не отключилась ли я еще. Какая забота.

– Потерпи, милая, – шепчет Изи мне на ухо, – дома есть обезболивающее.

Но я ее не слышу. Откидываюсь на спинку и всеми усилиями стараюсь игнорировать Блэквуда. Не хочу даже смотреть на него после того, что он сделал. Черт, как он мог убить дядю? Как мог не сказать мне? Он же видел, как я места себе не находила, и врал мне в лицо. Когда я спросила, он мог сказать, но не сделал этого. А еще Лизбет. Какой бы стервой она ни была, она не сделала ничего, заслуживающего смерти. Хотя о чем я. Убийство невинных давно вошло в его привычку. Сознание уплывает, мысли текут медленно и тяжело. Сзади слышен рокот голосов. Изи с Майклом обмениваются впечатлениями, а я не могу выдавить из себя и слова.

– …вы двое, – вскрикивает Майкл, – были просто потрясающие!

– Майкл… – Изи пихает его локтем.

– Это правда! Прямо как Бонни и Клайд. Сив, никогда бы не подумал, что у тебя такая реакция. Ты ту тварь одним ударом уложила. Это было просто…

– Ужасно? – подсказывает Изи.

– Круто! Разве нет?

– С ума сошел?! Сив чуть не покалечили. Может, ты головой ударился?

– Это адреналин, – вставляет Блэквуд. – Его отпустит через пару часов.

– А ты, – не успокаивается Майкл, – был просто неподражаем. То, как ты раскидал этих тварей после отключки Сив, это было просто… вау!

Полегче, Нэш, а то его эго вырастет до размеров стены между нами и моровами.

– Долго тренировался?

– Последние семьдесят лет.

– Да ладно, я серьезно.

– Похоже, что я шучу?

Господи. Мне даже голос его противен. Один взгляд в его сторону поднимает во мне целую стену гнева и боли. Хочется просто ударить его, пихнуть, расцарапать лицо. Сделать ему так же больно, как он сделал мне. Какая же я дура. Блэквуду плевать. Нет ничего особенного в том, что он всегда был рядом. Я до сих пор жива только из-за приказа Кристиана. А цветок… лишь проделки Даниила. Как я могла надеяться на что-то большее? Ненавижу его. Ненавижу себя. Блэквуд ловит мой взгляд, но я отворачиваюсь к окну. Остаток дороги я словно сижу в тумане. Вокруг витают какие-то звуки, но я ничего не слышу. Они словно проходят мимо меня, сквозь меня, насквозь. За окном бушует дождь. Капли бегут по стеклу наперегонки. Кто сильнее, быстрее, дальше.

Закрываю глаза, а когда открываю – капли испаряются. Машина останавливается на обочине. Загородный дом Хилтон. После развода Изи с мамой редко сюда приезжают. Только машина останавливается, открываю дверцу и иду к входу. Хочу как можно скорее оказаться подальше от него. Мысль, что он сидит рядом, просто невыносима. Правда, иду – громко сказано. Ноги подкашиваются, стоит только стать на землю. К счастью, Майкл оказывается рядом.

– Эй, полегче, – он подхватывает меня под руку, – ты куда разогналась?

– Все нормально. Я могу идти.

– Не сомневаюсь, но давай я все же подстрахую.

Он улыбается. Видно, встреча с моровами не сильно сказалась на его психическом здоровье. В отличие от Изи, которая вряд ли сегодня будет спать спокойно. Пытаюсь выдавить улыбку, но не уверена, что получилось что-то похожее. Сомневаюсь, что когда-либо смогу снова улыбаться. Хоть последний раз я была здесь два года назад, внутри ничего не изменилось. Те же терракотовые обои, та же обивка, тот же серый диван. Даже пахнет так же – лавандовые свечи и ваниль. Майкл усаживает меня на диван, Изи укрывает пледом, хоть мне и не холодно. Голова, конечно, еще побаливает, но все не так плохо, как они думают.

– Я принесу обезболивающее.

Киваю в ответ, хоть на самом деле даже не слышу, что она говорит. Все мое внимание приковано к Блэквуду. Как он входит в дом, заходит в гостиную, словно у себя дома. Ненавижу его безграничное спокойствие и несуетливость, даже когда переживать есть о чем.

– Пойдем со мной, – кивает она Майклу, – нужно обработать рану.

– Рану? Какую?

– Рану, – она пихает его в бок, – на щеке. Нужно обработать.

– Эту царапину? Да брось, сама заживет.

Намек доходит не сразу. Спустя полминуты его лицо озаряется пониманием.

– Ах, рану, конечно! Я не хочу что-то подцепить.

Изи тащит его на кухню, оставляя меня с моим худшим кошмаром. А вот и он – садится в кресло, не сводит с меня глаз. Ждет. Чего интересно? Что буду извиняться за то, что сдалась, чтоб спасти друзей? Не дождется. Я ни капельки об этом не жалею. Жалею лишь о том, что верила ему.

– Здесь оставаться рискованно.

Смотрю на него, но не вижу. Куда подевался прежний Блэквуд? Блэквуд, который гладил меня по щеке, перевязывал рану, закрывал от моровов. Блэквуд, который держал меня за руку внутри стены, отдавая последние силы. Он исчез, а может, его и не было никогда.

– Ты солгал.

– Что?

– Тогда в комнате, когда ты спас меня от Эми, я спросила, ты ли убил дядю. Ты ответил нет. Почему?

Его брови сходятся на переносице.

– Это все, что тебя интересует?

Не отвечаю.

– Сейчас не время и не место выяснять отношения.

– Нет, сейчас как раз самое время! Как ты мог?

Чувствую, что теряю самообладание, но стараюсь держаться.

– Он был моей семьей. Кроме него у меня никого нет…

– Он был опасен.

– Дядя бы никогда мне не навредил! Он лишь хотел увезти меня подальше, – глаза начинают жечь. Еще чуть-чуть, и я потеряю контроль и тогда… не знаю, что произойдет.

– Он был моровом. Долго сдерживать свою сущность он не сумел бы.

– Но ведь есть лекарство! Мы могли его вылечить!

– Слишком опасно. Он мог навредить тебе до того, как стражи нашли лекарство.

– Оп…пасно?

Навредить? Опасно? Слышу слова, понимаю их произношение, но не их суть. Он словно говорит на другом языке, который мне никогда не понять. Язык рациональности, язык фактов, но не чувств.

Блэквуд наклоняется, говорит медленно и четко, словно помогая мне понять очевидное.

– Он был моровом. Он мог обратить тебя или съесть.

– Именно поэтому ты просто… убил его?! – откидываю плед в сторону. – Да кто ты такой, чтоб решать за других?

Поверить не могу. У нас ведь есть лекарство! Если бы Блэквуд не убил его, мы смогли бы его вылечить! Но Блэквуду плевать на чужое мнение и на чужую жизнь. Он всегда поступает так, как хочет.

– Да, – выдыхает он, – я убил его, в тот день в лесу. Выследил, убил, избавился от машины. Тело оставил в лесу ведь, в случае пропажи его бы искали, а сиринити это ни к чему. Когда я его нашел, он укусил меня за шею. И нет. Я не врал. Я действительно убил, но не твоего дядю, а кровожадную тварь.

Не могу произнести и звука. Глаза жжет, словно от кислоты. Все внутри вдруг опустело, будто каждое его слово выкачало у меня кровь. Я… он… просто… монстр.

– Теперь нужно ехать.

Хватаю с кофейного столика рамку и швыряю в него.

– Уходи!

За ней следом диски и вазу. Последняя попадает ему в плечо.

– Убирайся!

– Я не могу оставить тебя.

– Не хочу тебя видеть! – пускаю в него книгу. – Слышишь?

Блэквуд пробегает по мне взглядом, но не уходит. Видимо, прикидывает, что со мной делать. Богом клянусь, если он снова использует этот прием с чувствительной точкой на шее, я сама его убью.

– Уходи!

Стук входной двери отдается эхом в висках, заставляя вздрогнуть все тело. Опускаюсь на диван, пытаюсь не дать себе утонуть, но уже поздно. Мысли расплываются по всей комнате. Не чувствую почвы под ногами, не могу дышать. Наверное, так чувствует себя человек, который лишился всего.

– Боже, здесь что, землетрясение было?

Изи поднимает с пола диски и только тогда замечает меня.

– Ты в порядке? Вот, – она кладет на столик пластинку, – выпей, полегчает.

Даже не смотрю на таблетки. В последнее время мне от них уже тошнит. Почему, когда мне плохо, все всегда предлагают таблетки? Разве они решат проблему? Избавят меня от той боли, которая разъедает изнутри? От них никакого толку. Есть лекарство от боли, но не от страданий.

– Куда подевался Дориан?

Звук его имени заставляет мою челюсть передернуться.

– Ушел.

– Так скоро? А я хотела предложить ему колу. Все-таки он нам жизнь спас, – она поднимает с пола книгу, – если честно, мне он понравился.

– Ты бы так не говорила, если бы провела с ним наедине больше пяти минут.

– Да ладно, ты чего такая строгая? Он ведь тебе тоже нравится.

Поднимаю голову так резко, что Изи невольно отшатывается.

– Нет.

– Хватит это отрицать. Все и так понятно.

– Ничего не понятно, – рычу в ответ и не узнаю свой голос. – Ты ничего не понимаешь. И не знаешь ни о нем, ни о том, что он сделал.

– Конечно, – улыбка тает с ее лица. – Знаю, ты считаешь меня глупой, и, может, так и есть, но я не слепая. И если бы ты не была так зациклена на себе и изредка смотрела по сторонам, то заметила бы.

– Заметила что?

– Как он на тебя смотрит. Так, словно ты особенная, будто среди всех в мире есть только ты.

О чем она? Нет никакого особого взгляда и чувств нет.

– Тогда в зале, когда ты отключилась. Ты бы видела, как он раскидал этих тварей, как бросился к тебе, как сжал в руках…

Хватит. Ты ничего не понимаешь!

– Так, словно ты самое ценное, что есть в зале, что у него есть. Именно тогда я и поняла, что все намного серьезнее, чем я представляла. И если ты этого не замечала, то это ты слепая, а не я.

– Перестань…

Она замолкает, ее голос до сих пор звучит в моей голове. «Сжал в руках, самое ценное…» Нет. У Блэквуда нет ко мне чувств, у него вообще нет чувств. Он просто бесчувственный тиран, машина, которая слепо выполняет приказы. У него даже мнения своего нет. Все, что он делал, это было ради сиринити. Не для меня.

– Почему? В этом нет ничего плохого.

Замолчи, пожалуйста. Не говори ни слова о…

– Если бы на меня кто-либо так смотрел…

– Хватит!

Я больше так не могу. Подрываюсь с дивана и бегу к входной двери.

– Сив, куда ты? Там же холодно!

Выбегаю на подъездную дорожку. Бегу по заснеженному тротуару. Холод? Меня это не волнует. Ни холод, ни боль в коленях, ни тяжесть в спине. Ничего, кроме разъедающей дыры в груди, которая разрастается все больше. С каждым словом, с каждым вдохом, движением. Не могу больше это терпеть. Не в состоянии говорить, не хочу слушать. Просто хочу побыть одна. Чтоб все оставили меня в покое, не задавали вопросов, не мусолили и без того тяжелые мысли. Ноги подкашиваются, но я все не перестаю бежать. Хоть даже и не вижу куда. Пробегаю мимо какого-то дома, выбегаю на шоссе, и только, когда свет ослепляет глаза, останавливаюсь. Звук тормозов, хруст снега. Я стою посреди проезжей дороги и не понимаю, что происходит.

– Сильвер?

Знакомый голос выныривает из окна авто.

– Что ты здесь делаешь посреди дороги?

Я узнаю этот баритон. Это мистер Фармстронг, наш сосед.

– Что произошло? Тебе нужна помощь?

– Все в порядке.

Сказать сейчас, что все в порядке, – значит не сказать вообще ничего. Мистер Фармстронг, может, и пенсионер, но он ведь не слепой. Оборванное платье, потекший макияж, чужой пиджак. Хорошо хоть не видно следов крови на платье.

– Ты уверена? Может, тебе луч…

– Все хорошо, – оборачиваюсь и перехожу дорогу.

– Тебя подвезти?

Неплохая мысль, но куда? Куда я вообще собиралась? Домой? После сегодняшнего я почти уверена, что следующей целью моровов будет мой дом. Изи с Майклом здесь, а больше мне и пойти некуда. Кроме как…

– Отвезите меня во Фрейзер, – захлопываю дверцу машины.

– Конечно, – он еще раз пробегается по мне взглядом. – Может, все-таки в больницу для начала?

– Нет, Фрейзер. Мне нужно в церковь…

Толкаю массивную дверь, но она не поддается. Стоило ли ожидать, что посреди ночи двери церкви будут открыты. Но, к счастью, это не единственный способ попасть внутрь. За зданием есть небольшое окошко, в которое я пробиралась, когда была ребенком. Раньше на нем была решетка, но пару лет назад священнослужители ее сняли. Сейчас только старый кусок ширмы закрывает его. Просовываюсь внутрь, поднимаюсь по ступенькам и даже не замечаю, как оказываюсь в комнате дяди. Голова раскалывается, правда, непонятно почему: из-за мыслей или из-за того, что я пару часов назад встретилась лицом со стеной. Не могу думать. Мысли приносят буквально физическую боль, будто каждая из них врезается иглой в висок. Включаю свет, иду к кровати, но вдруг что-то меня останавливает.

Фотографии на стене. Это же наши памятные фото, с прогулок, летних каникул. Эми улыбается во весь рот, хоть ее губы все в сахарной вате. Вот я вешаю игрушку на рождественскую елку. Снова я, снова Эми, и так по бесконечному кругу. Он любил нас, хоть и не был нашим настоящим дядей. Но даже его у меня отобрали. Родители, дядя, Эми… У меня отобрали всех, кто мне дорог. Так много людей, так много лиц и так мало времени, проведенного вместе. Что мне теперь делать? Сиринити считают меня предательницей. Моровы охотятся. В поместье мне больше не рады. Я не могу вернуться в академию, не могу вернуться домой. Куда мне тогда идти и стоит ли? Рано или поздно они все равно найдут меня. Плевать. Я устала.

Валюсь на кровать. Пускай приходят. Мне уже все равно. Я просто хочу отдохнуть, ни о чем не думать. Просто оставьте меня все в покое. Натягиваю холодное одеяло до подбородка. Сознание уплывает от меня, а я даже не пытаюсь его удержать. Но что-то не дает ему уйти, удерживает против моей воли. Скрип, дуновение прохладного воздуха. Наверное, окно открылось от ветра. Но… в комнате дяди нет окна. Резко сажусь и вижу открытую дверь, а возле нее тень. Как бы мне хотелось, чтоб это был сторож или моров. Да кто угодно, только не тот, кого я меньше всего хочу видеть. Но это было бы слишком просто. Видимо, мой лимит страданий еще не исчерпан.

– Как ты меня нашел?

– Это было нетрудно.

Блэквуд проходит в комнату с таким видом, словно к себе домой. Да как он вообще смеет появляться здесь?

– Убирайся, – укрываюсь одеялом, но по шагам слышу, что никто даже не собирается уходить.

– Я сказала: уходи.

– Ты не можешь оставаться здесь. Если я тебя нашел, моровы тем более выследят.

– Мне плевать.

– Ты должна пойти со мной.

Во мне словно канистра керосина вспыхнула. Откидываю одеяло с такой силой, что оно падает на пол.

– Ты что не понимаешь? Я никуда с тобой не пойду. Уходи.

Во мне все кипит. Еще немного, и я на него наброшусь.

– Сейчас же!

Не реагирует, даже с места не двигается.

– Ты что, не слышишь? Я не хочу тебя видеть. Убирайся!

Хватаю лампу со столика и бросаю в него. Слишком ожидаемо. Он уклоняется, и лампа разбивается о стену.

– Я не могу оставить тебя одну.

Нет, это поразительно! Настолько хорошо можно разбираться в тварях и настолько плохо в людях. Вскакиваю с кровати так быстро, что перед глазами все темнеет. Похоже, мне придется вытолкать его отсюда.

– Мне плевать на твой дурацкий приказ, – хватаю его за локоть и тащу к двери. – Я хочу, чтобы ты наконец оставил меня в покое.

– Ты злишься.

– Да неужели? Ты стоял там и ничего не делал. Ты… просто смотрел, как Даниил собирается меня изрезать.

– Он бы ничего не сделал. Ты нужна моровам.

– Он собирался! Его ничего не останавливало.

Он сужает глаза.

– Ты ведь злишься не из-за этого, а из-за того, что он сказал?

Не могу поверить. Меня сегодня чуть не убили (в который раз). Я узнала, что моего дядю убили не моровы, а Блэквуд, которому я доверяла. А все, что его интересует, это правду ли сказал Даниил насчет моих чувств к нему?

– Это правда?

В этот момент меня переполняет такая злость, которую я не испытывала никогда в жизни. Я сжимаю руку и со всей силы врезаю ему пощечину, так сильно, что нижняя губа трескается. На подбородок стекает кровь. Блэквуд смахивает ее краем ладони.

– Полегчало?

Господи… не могу на него смотреть. Каждый взгляд, слово делает только хуже, раскрывает его худшие стороны. Стороны, которых я не хочу знать, не хочу видеть. Его не хочу видеть.

– Просто уходи… пожалуйста.

Устало бреду к кровати. Чувствую, что с минуты на минуту могу упасть в обморок.

– То, что я сказал Даниилу, – неожиданно говорит он, – ложь. Я сказал то, что он должен был услышать. Если бы он понял, что ты мне нужна, он бы искалечил тебя. Специально.

– Так я должна тебя поблагодарить?

– Вообще-то, да.

Подхожу к нему впритык, смотрю в лицо и не вижу ничего, что могло бы остановить меня. Благодарность, симпатия, жалость… Ничего из этого. Только ненависть, безграничная ненависть.

– Ненавижу тебя. Все плохое, что произошло в моей жизни за последнюю пару месяцев, так или иначе, связано с тобой. Ты разрушаешь все, до чего дотрагиваешься. Ты рушишь и мою жизнь, хоть даже не замечаешь этого. Не смей говорить мне, что то, что ты сделал, было из благих побуждений. Это было не ради меня, а ради тебя. Чтоб добыть лекарство, выполнить приказ. Все, что ты делал, ты делал только для себя. Потому что тебе ни до кого нет дела. Дориану Блэквуду все одинаково безразличны. Не так ли?

– Мне очень жаль…

– А мне нет.

Открываю дверь и жду, пока он не выходит в коридор, затем сразу же захлопываю ее у него за спиной. Но даже теперь, когда я наконец осталась одна, легче не становится. Кажется, легче уже не станет, ведь с каждым днем становится только тяжелее. Однажды я просто не смогу подняться с кровати, так и останусь лежать под гнетом проблем и воспоминаний о том, чего у меня больше никогда не будет. Не знаю, как добираюсь до кровати. Не замечаю, как оказываюсь под одеялом. Нет сил думать. Не могу шевелиться. Утыкаюсь лицом в подушку, надеясь, что это пройдет, но оно не проходит. Отпускаю все, что скопилось, что так долго жгло изнутри, но не могу выдержать. Слишком много, слишком тяжело, больно. Кажется, виски сейчас лопнут. Холодное одеяло, мертвая комната – все, что у меня есть, и ни ночной сумрак, ни утренний свет не могут этого изменить. Сижу на кровати, спина у изголовья, руки на коленях. Не знаю, как долго я так просидела, но знаю, что могу сидеть так весь день.

Утро. В академии, наверное, переполох из-за вчерашнего. Изи с Майклом ужасно за меня волнуются. Не знаю, как много времени пройдет перед тем, как коллеги Эми заметят ее пропажу. Вполне вероятно, что мой дом от крыши до подвала переполнен моровами, но меня это не волнует. Ничего не волнует. Ничего не хочу. На душе как-то неестественно спокойно, словно и не происходит ничего. Наверное, это и есть эмоциональное выгорание. На мне до сих пор пиджак Майкла и платье в пятнах крови и грязи. Смотрю на свои подранные руки. Нет, все-таки кое-что хочу. Хочу помыться. Смыть пережитки вчерашнего вечера. В церкви тихо. Не уверена, что кто-либо догадается искать меня здесь. Кто-либо, кроме Дориана-черт-бы-его-побрал-Блэквуда. Я могу оставаться здесь вечно, никто из церковников даже не заметит, но это было бы слишком идеально. У меня нет ни одежды, ни еды. Нет, я не могу бояться вечно. Мне нужно вернуться домой. А если там полно моровов, что ж, надеюсь, им понравится вкус малинового геля для душа.

Нахожу в кармане пиджака пару смятых купюр. Для еды маловато, а на дорогу хватит. Сажусь на автобус, проезжающий мимо Уинтер Парка, игнорируя, как на меня посматривают пассажиры. Помятое платье, потекший макияж. Должно быть, я выгляжу как сумасшедшая. Хотя внешний вид – меньшее, что меня волнует. Беру запасной ключ в цветочном горшке, вхожу в дом, осматриваюсь. Вроде ничего необычного. Посторонних звуков не слышно. Столовая, лестница, второй этаж. Вот я стою посреди своей комнаты, по-прежнему жива и убеждена, что моровы не успели сюда добраться. Пока еще. Иду в ванную, натягиваю вместо платья халат. Решаю что-нибудь перекусить, а затем привести себя в порядок. Желудок сворачивается. Я со вчерашнего дня не ела. Спускаюсь на кухню, достаю из холодильника первое, что вижу. Упаковка бутербродов, куриные крылышки в маринаде, сок. Закрываю дверцу и вскрикиваю. Бутылка сока выпадает из рук.

– Привет, – Мирилин сидит за столом как ни в чем не бывало.

– Привет, – поднимаю с пола сок, – я тебя не заметила.

– Пришла убедиться, что с тобой все в порядке.

Ее взгляд дает понять, что теперь она в этом сомневается.

– А еще принесла тебе это.

На стол опускается флакончик с темно-зеленой жидкостью. Обезболивающее? Отлично. Жаль, что оно мне не поможет. Беру упаковку с крылышками и отворачиваюсь к плите.

– Что вчера произошло?

– Моровы захватили академию. Ты вроде в курсе, ты была там.

– Я имею в виду после того, как вы уехали.

– Ничего особенного, – ставлю на плиту сковороду и выкладываю на нее два крылышка.

– Правда? Совсем?

Почему она так на меня смотрит? У нее такое лицо, будто я тяжело больна. Я не больна, я просто устала. Вот и все.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто… – она мешкает, – я заметила, как странно вел себя Верховный Жрец. Вернулся ночью, собрал вещи и уехал неизвестно куда, даже не предупредив Старейшину.

– Я здесь при чем? Он большой мальчик.

– Он выглядел мрачным, больше чем обычно.

Беру лопатку и переворачиваю крылышко.

– Только не говори, что переживаешь за него.

Она отводит глаза, будто я сказала что-то неприличное.

– Я подумала, может, что-то случилось, и решила к тебе наведаться.

– Думаешь, это из-за меня?

– Не знаю, что и думать. Сильвер, – она подается вперед, – что произошло? Ты его видела ночью?

– Да, – откусываю бутерброд. – Он приходил ко мне.

– Зачем?

– Чтоб извиниться и увезти меня.

– Изви…

Она беззвучно выдыхает. Что это с ней? У нее такое лицо, словно я сказала что-то совершенно невероятное.

– За что?

– За то, что убил моего дядю и не сказал мне.

Откусываю еще кусочек и наблюдаю, как удивление на ее лице перерастает в шок. Похоже, она не знала. Что ж, хоть одна хорошая новость за последние сутки.

– Ты хоть понимаешь, что это значит?

– Что твой брат – редкая сволочь?

– Что он изменился!

– Да неужели?

– А ты что ему ответила?

– Ничего, просто выставила за дверь.

– Что? Ты… как ты могла?

– Он убил моего дядю!

– Ты понимаешь… – она заглатывает воздух, словно сейчас задохнется. – Нет. Ты хоть представляешь, скольким людям он приносил извинения? Ни одному, никому, ноль! Черт, поверить в это не могу.

Почему она злится на меня? Это мое доверие выбросили в мусорное ведро.

– Ладно, обсудим это потом. Нужно ехать. Я подожду, пока ты соберешься.

– Нет.

– Что?

Бросаю недоеденный бутерброд на стол.

– Я никуда не поеду.

– Но… ты должна. Проблема с лекарством не решена. Ты обязана доказать сиринити, что ты здесь ни при чем.

Переворачиваю подгорелое крылышко и все же заставляю себя подать голос.

– Извини, но это больше не моя проблема. Я остаюсь здесь.

– О чем ты? Моровы ищут именно тебя. Здесь они тебя найдут. Возможно, они уже на полпути.

– Надеюсь, что придут после обеда. Я бы хотела успеть принять душ.

Выкладываю крылышки на тарелку и сажусь за стол, чувствуя, как Мирилин буравит меня взглядом.

– Что с тобой? Тебе действительно плевать?

Не отвечаю. Просто отрезаю кусочек мяса и засовываю в рот.

– Отлично, а знаешь что? – она отодвигает стул. – Мне тоже. Делайте что хотите. Хотите на все забить и прятаться по своим углам, как маленькие дети? На здоровье!

Она направляется к двери, но останавливается на полпути.

– Знаешь, на самом деле у вас двоих много общего.

Я перестаю жевать.

– Он собрал вещи и уехал в неизвестном направлении только потому, что ему так захотелось. Ты – сидишь здесь и корчишь мученицу вместо того, чтоб взять себя в руки и выпить обезболивающее. Вы оба чертовы мазохисты. Вы просто не можете жить без боли. Она нужна вам как наркотик. Без нее ваша жизнь лишается красок. А на других вам плевать. Вы просто эгоисты. Оба.

Она направляется к двери.

– Позвони, когда повзрослеешь.

Хлопок двери, удар пульса в висках. Я смотрю в свою тарелку и больше не чувствую аппетита. Как бы это ни звучало, но в ее словах есть доля правды, и от этого отнюдь не легче. Бросаю флакончик обезболивающего в мусорное ведро. Может, я и не мазохист, но это бесполезно. То, что у меня болит, лекарство не обезболит, а раны затянутся и сами. Я ведь самовосстанавливаюсь. Только жаль, что восстанавливается лишь кожа и органы, а не душа.

* * *

Два дня. Двадцать шесть пропущенных звонков от Изи и девять от Майкла. Думаю, Майкла сейчас мое психическое здоровье волнует меньше всего. Он ведь в загородном доме с Изи, мечта его жизни осуществилась. Холодные стены, теплая постель – идеальная доля отрешения и комфорта. За окном зима распустила шлейф. Люди спешат, хотят быстрее спрятаться от снега. Машины с трудом выбираются из снежных завалов. Снегоуборщик огромной клешней сметает белесые дюны. Целый мир течет за окном, а я никак не могу заставить себя встать с кровати. Не могу и не хочу. Может, в этом вся и проблема? Постоянно хочу спать. Даже есть не хочу. Словно мозг пытается сбежать от реальности в мир снов. Если бы там было лучше. Я бы могла себя заставить, могла сделать первый шаг, ступить босой ногой на пол и начать жить. Но я не хочу. Все, чего я хочу, это оставаться в кровати. Здесь так тепло и так тихо. Кажется, одеяло приглушает все звуки и даже зародыши мыслей. О чем еще можно мечтать? Но подсознание упорно напоминает мне, что так продолжаться не может. Ты не можешь оставаться в кровати вечно.

Хотя, собственно, почему нет? Мой дядя мертв, родители тоже мертвы, где моя сестра я понятия не имею, как и то, жива ли она вообще. Друзья думают, что я спятила, сиринити прогнали меня, а единственный человек, которого я хотела видеть, всадил мне в спину нож размером с лом. И я еще не имею права на депрессию? Ха! По-моему, у меня есть все основания не вылезать с кровати до конца этого года. Хотя, может, Мирилин права и я слишком драматизирую. Но именно сейчас мне хочется только лежать и смотреть в потолок, изучая его трещины. Ворвись сейчас в дом моровы, я бы не сдвинулась с места. Не оттого, что мне плевать, а потому как это ничего не изменит. Рано или поздно, при свете дня или ночи, они найдут меня.

На экране высветился пропущенный звонок. Еще один. Держу пари, Изи решила под конец меня достать. Нажимаю на кнопку разблокировки и вижу пропущенный звонок от незнакомого номера. Это не номер Изи. Его я знаю наизусть. В глаза бросается входящее сообщение, отправленное всего три минуты назад. Нажимаю на желтый конверт и чуть не роняю телефон. Это сообщение от Эми! Она жива! Сообщение с помарками, в некоторых словах перепутаны буквы. Написано явно в спешке. Она просит прощения за свое поведение и предупреждает о новом нападении моровов, теперь уже на центр Фрейзера. Говорит, что этим их нападки не закончатся и… она просит встретиться? Палец на экране нервно подрагивает. Поверить не могу. То, что она до сих пор не потеряла человечность, хороший знак. Значит, ее еще можно спасти. Мне только нужно лекарство.

В голове возникает лицо Лианы, покрывается кровавыми слезами и стекает на пол. Нет, я не могу дать Эми лекарство, пока не буду уверена, что оно работает. Но и оставить ее одну тоже не могу. Телефон вибрирует у меня в руке. Новое сообщение: «Больница св. Анны, сегодня вечером». Не знаю, что делать или не делать. Теперь я окончательно запуталась, хотя до этого казалось, что хуже некуда. Встретиться с Эми или сообщить об этом Мирилин? Как бы я ее ни любила, Эми – моров и встреча с ней может плохо для меня обернуться. Но, с другой стороны, что, если она пришла в себя? Не знает, что происходит и что с этим делать? Ей нужна помощь, а я единственный человек, который может ее понять. Сиринити не поймут. Для них она лишь угроза, так же как и дядя. Если они узнают, что она до сих пор жива, они убьют ее.