Текст книги "Лекарство"

Еще немного, и сотру его в порошок. Я смогу, должна, иначе замерзну. Не сдавайся. Наваливаюсь на лезвие со всех сил, пока не чувствую, как отнимаются пальцы. На голову падает первая капля дождя, и я обессиленно опускаю руки. Ну почему все обязательно должно быть таким сложным? Почему, чтоб чего-то добиться, нужно стереть руки в пыль? Кажется, нужно почти умереть, чтоб выжить. Вот только можно ли это в итоге назвать жизнью. Я слишком устала, чтоб продолжать, слишком голодна, чтоб удержать в руках камень, и слишком обезнадежена, чтоб стараться. Утыкаюсь носом в куртку и засыпаю. Сон настолько крепкий, что даже раскаты грома не в силах его прервать. Только когда молния ударяет в дерево напротив, я просыпаюсь.

Ничего себе! Дерево превратилось в кусок угля с оранжевыми пятнами. Что это за пятна? И почему они такие яркие? Неужели это… Это огонь! Дождя почти нет, а дерево хорошо обуглилось. Это мой шанс. Ломаю на дрова все, что поддается. Особо аккуратно веду себя с горящими частями. Нельзя, чтоб они потухли. Складываю дрова в кучу. Раздуваю искры, из которых тут же вспыхивает приличное пламя. Тепло, наконец-то. Не думала, что когда-то буду мечтать о чем-то настолько банальном. Никогда не знаешь, чего лишит тебя судьба в следующий раз. По сути, у меня уже и так мало чего осталось. Усаживаюсь ближе к стволу, грею руки. На секунду подрываюсь, вспомнив о моровах. Что, если они увидят? Обхожу вокруг дерева, осматриваюсь. Молния расколола ствол надвое, но попала так, что лишь одна сторона обуглена. Увидят ли они свет сквозь ночную дымку? Сомневаюсь. Даже если да, я все равно останусь здесь. Огонь мне самой не раздобыть, а терять единственную возможность погреться глупо. Ноги и так окоченели.

Наконец согреваюсь и даже не замечаю, как засыпаю. Открыв глаза, обнаруживаю, что уже утро. Спина промокла. Наверное, когда я спала, прошел дождь. Пытаюсь перевернуться на спину, но не могу. Что-то придавило меня сверху. Что происходит?! В панике начинаю биться со стороны в сторону, теребить руки, пока сеть не рвется. Все хорошо. Ты освободилась, успокойся. Но самовнушение действует наоборот, а вид мха на моих руках добавляет тревоги. Это был мох, а не сети! На руках, ногах – повсюду чертов мох! Пока я спала, он вырос прямо на мне!

– Отцепись от меня!

Мчусь вперед изо всех сил, чувствуя, как на ходу отваливаются последние кусочки травы. Не останавливаюсь, пока мышцы не перегорают. Упираюсь руками в колени, реанимирую пылающие ноги. Остается невозможное – привести в порядок мысли. Хотя о каком порядке может идти речь, если меня только что чуть не сожрал мох! Ладно, успокойся. Не сожрал ведь. Главное, что ты жива и в сознании. Постарайся в нем и оставаться. Поднимаю голову и тут же забываю, как дышать. Передо мной застыла фигура, по очертанию – человеческая, по виду – ужаснее моровов. Изогнутая спина, покатые плечи. Все тело сплошное переплетение веток. Вместо ребер – палки, вместо кожи – поросшая мхом гладь. Не видно ни глаз, ни губ, только одеревеневшая плоть. Слова Блэквуда тут же выныривают из подсознания: «Живой лес. Те, кто туда попадает, становятся его частью». Вот что он имел в виду. Часть природы, часть леса. А от человека лишь смутный контур – вечное напоминание, что ждет всех, кто отважится ступить на эти земли. В том числе и меня. Нет! Этого не случится!

Бегу подальше, куда глаза глядят. Но они видят лишь нескончаемые просторы леса. Он словно смеется надо мной. Бегу сквозь слякоть и туман, сквозь само время. Только когда ноги становятся ватными, заставляю себя остановиться. Осматриваюсь, нет ли моровов, но вдруг понимаю, что быть им здесь неоткуда. Я ведь в живом лесу. Подумать только. Место, куда боятся заходить сами моровы. И что мне делать? Да и нужно ли? Какой теперь смысл? По словам Блэквуда, я уже труп. Живой лес не оставляет свидетелей. Что, если и он мертв? Тогда я осталась одна.

Отдышавшись, вспоминаю, как нужно ходить. После продолжительного бега ходьба кажется пыткой. Это ведь так легко: левой, правой. Но даже эти два шага даются с трудом. Я так хочу есть. Желудок бурлит, пожирая собственные стенки. Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ела, но не могу. Как долго человек может выжить без еды? Выжить – две недели, а вот прожить. Думаю, это мне и предстоит выяснить. Не знаю, куда идти, поэтому просто иду наугад. Чтобы держать сознание в узде, считаю стволы. Два, три. Поднимаюсь по склону. Четыре, пять. Миную бесчисленные стволы-клоны. Шесть. Мир остановился, а я постепенно забываю, как звучат слова. Семь, восемь. Живой лес, живой лес. Я в живом лесу. Девять. Может, это к лучшему? Пока ни одного морова не попадалось с тех пор, как мы… как я оказалась здесь. Десять. Через каждые десять стволов вижу их фигуры. Сидя, стоя, на коленях и даже в позе эмбриона. Пропащие. Зрелище не для слабых нервов. Покрученные ноги, почерневшие ребра, от гнета времени превратившиеся в дерево. Все тело, словно слияние камня и древесины. Руки – ветки, ноги – коренья. У некоторых под ребрами видны органы. Можно прощупать селезенку, стряхнуть грязь с печени, проверить каменное сердце. И услышать его призрачный стук в своей голове. То, что природа сотворила с ними, ужасно и прекрасно одновременно. Полная гармония с природой. Разве не об этом мечтал человек на протяжении многих веков? Наверное, но не такой ценой.

В уши впивается шуршание, будто кто-то включил канал с черно-белыми полосами. Река? С высоты склона видно, как растянулась серебристая лента. И вправду! Звук воды поднимает во мне насильно придушенную жажду. Спускаюсь к воде, наполняю флягу и вдруг замираю, как вкопанная. Впереди, прямо в озере, тень. Поднимаю голову и расслабляюсь, понимая, что это очередной пропащий. Вернее, то, что от него осталось. Фигура, наполовину изъеденная временем. Неподалеку еще одна, выныривает из воды и стремится навстречу. Меня передергивает. А что, если она плыла к нему? Или он к ней? Хотел спасти от неминуемой участи, которая в итоге настигла их обоих. Все это разжигает мысли о Блэквуде. Мог ли он выжить? Выполнит ли свое обещание? Что, если он не найдет меня или хуже. Найдет то, что осталось от моего изъеденного природой тела? Не могу об этом думать. Если только позволю отчаянию просочиться в голову, я пропала. Набираю полную фляжку, игнорирую внутренний голос, нашептывающий выпить все до дна.

Стараюсь отвлечься на другую проблему – холод. Как же холлоднно… Как получилось, что этот мир превращается в кусок отколовшегося айсберга? Куртка насквозь промокла, а другой одежды у меня нет. Замерзнуть или быть съеденной моровами, утонуть в бесчисленных дождях или умереть от голода? Как бы то ни было, исход один. И что мне сделать, чтобы это изменить? Я стараюсь изо всех сил, но этого все равно недостаточно. Я вяну, рассыпаюсь на части и ничего не могу поделать. Все мое тело отравлено пребыванием здесь. Я уже умираю, и это неизбежно.

Голова вдруг становится непомерно тяжелой. Я куда-то шла, но не могу вспомнить. Кажется, я что-то искала или… нет. Тогда, что я здесь делаю? Зажимаю голову между ладонями. Кожа холодная, как мрамор. Это хороший знак или нет? Не чувствую, что замерзла. Скорее, наоборот, мне так тепло. Хотя вроде было холодно. Что со мной? Что с лесом? Что со всем этим окружающим миром? Перед глазами все плывет. Постоянно мелькают тени. Лица. Я вижу их повсюду. Лицо Эми между елей. Оно следит за мной. Лицо Изи проскальзывает в горстях ягод, название которых я не знаю. Лицо Майкла, дяди, родителей… и, конечно, лицо Блэквуда. Единственного ненавистного человека, который за столько дней стал для меня чем-то родным. В голове серая дымка. Сырость проелась и туда тоже. Внутренний голос подталкивает взять нож и… Нет, нельзя. Я не могу так поступить ни с собой, ни с сиринити. А как же Эми? Что будет с ней, если я сдамся? Нужно бороться если не ради себя, то ради нее. Чувствую, как желудок обвивается вокруг позвоночника. Но есть что-то еще. Какое-то щемяще-шипящее чувство медленно растекается по телу, плавя его будто кислота. Голод.

Раньше я не понимала значения этого слова. Для меня оно было чем-то далеким, как и для большинства людей. Живущие в постоянном комфорте, они не знают, каково это – не есть трое суток, ночевать на улице, жить как зверь. До этого я могла найти хоть какие-то ягоды, но эта возможность утонула на границе живого леса. Воспоминания о жареной кобре всплывают в голове ядовитыми пятнами. Как я могла отказаться? Как вообще можно отказываться от еды? Сумасшествие! Все бы сейчас отдала за хвост змеи, голову, хоть кусочек. Мозг рисует изображения куриной грудки, издеваясь над изголодавшимся телом. Чертов садист. Пытаюсь держаться на ногах, но спина так и сползает на землю. Не смей… рас…ки…сать… Но воспротивиться силе гравитации выше моих сил.

Падаю на землю. Держу глаза открытыми, чтобы умирая смотреть на небо, а не в кучу грязи. Перед глазами что-то проскальзывает. Что это? Крохотные лапки, хвост, вытянутая мордочка. Это же ящерица! Большая, размером с ладонь. Вид живого существа придает мне сил. Усилием воли хватаю ее и одним движением переламываю шею. Впиваюсь зубами в мясо, даже не подумав его приготовить. На это нет сил. Если я сейчас не дам телу пищу, не смогу двигаться. Запах сырого мяса отдается тошнотой в груди, но я не могу остановиться. Голод не дает остановиться. Либо я съем его, либо он меня. Выживет один. И это должна быть я. Отбрасываю косточки в сторону. Голод постепенно стихает, его место занимает отвращение. В кого я превратилась? Бросаюсь на живых существ, сплю на земле, как животное. Мысленно напоминаю, что все не зря. Я делаю это не ради себя, а ради Уилла, Мирилин и остальных. Да и выхода нет. Варианта два – выживать или умереть. Ко второму я еще не готова.

Кое-как поднимаюсь на ноги и иду дальше. С каждым шагом замечаю изменения в погоде. Постепенно становится душно, затем жарко. Воздух как раскаленный азот. Надеюсь, дальше мы не выйдем в тропики. Мы… О ком это я? Не могу привыкнуть, что осталась одна. Надеюсь, и не придется. Блэквуд жив. Я знаю. Он просто не мог умереть вот так. Это как-то… не в его стиле. Уверена, он найдет меня. Нужно лишь дождаться. Ждать и дожидаться… Куртка прилипла к спине. Скидываю ее и несу в руке. Вдруг понимаю, что это не температура накалилась до предела. Это я. Надо же, даже не заметила, как пылает кожа. Наверное, это усталость. Нужно сделать привал. Опускаюсь на землю прямо там, где шла. Хочу прилечь, когда вдруг замечаю движение. Там, под бревном. Переворачиваю деревяшку и тут же понимаю, в чем дело. Личинки. Хватаю пару и засовываю в рот. Жую и даже не чувствую вкуса. Я перестала его чувствовать уже давно. Когда постоянно суешь в рот всякую гадость, вкусовые рецепторы отключаются. Так организм пытается уберечь тебя от нервного истощения, которое рискует прорваться с каждой проглоченной личинкой.

Не успеваю закрыть глаза, как воздух прорезает звук. Что это было? Будто все струны скрипки лопнули одновременно. Мне он не нравится. Иду проверить, но не нахожу ничего, кроме спящей колибри. Так и застыла на ветке. Странно. Глаза приоткрыты, но на мое касание не реагирует. Будто впала в какую-то зимнюю спячку. Возможно ли такое? Сумерки поедают небо над головой. Пора бы искать место для ночлега. Сумерки… Только сейчас до меня доходит, что мог символизировать этот писк. Сумерки. Колибри впадает в какое-то ночное оцепенение, но перед этим издает предупреждающий клич. Вот что это было! Теперь я могу ориентироваться по времени. Распущенные шоколадники – утро, крик колибри – сумерки. Все-таки уроки дяди не прошли даром. Как бы я хотела, чтобы он сейчас был здесь. И снова неприятные ощущения давят в шею. И почему все только так напряжено? Странно, вроде бы тело мое. Кто, как не я, лучше знает, что с ним происходит? Но я не знаю, ни что это, ни что с этим делать. Голова не работает. Мозг подал сигнал об отключке. Теперь я сама за себя, сама за него, сама не своя. Нужно поспать.

Первое, что ощущаю после пробуждения, это боль. Шею будто стрелой пронзили. Что за черт? Пальцы нащупывают что-то шершавое. Что это может быть? Камень? Мне стоит огромных усилий отодрать его от шеи, но когда мне наконец это удается, камень кусает меня и ползет по земле. В свете сумерек успеваю увидеть только зеленое тельце и лапки. На шее остались две ранки. Вот почему я так себя чувствую. Он питался мной. Теперь мне должно стать лучше. Двигаюсь на поиски укрытия. В таком состоянии мне не пройти и часа. Должна же быть поблизости нора или овраг. Я должна ее найти, должна… Как быстро летит время. Только поднялась и уже ночь или день? Действительно. Почему так светло? Может, и не было никакой ночи? Тогда почему мне привиделись сумерки? Так далеко идти. Лекарство спрятано в самых недрах гор, а падшие, если они выжили, не особо хотят, чтобы их нашли. Как мне его найти? Или овраг? Что я вообще искала? И почему под ногами больше не хрустят ветки?

Кажется, будто я плыву по раскаленному воздуху. Надеюсь, это существо неядовитое. Что это вообще было? Блэквуд говорил, что здесь много змей, пауков, рептилий. Он что-то упоминал про насекомых, но что? Жуки-убийцы. Нет, не то. Во рту пересохло. Зубрастые бабочки? Снова мимо. И тут в затуманенной памяти прорезается название: кротыш. Смесь личинки и жука. Укус вызывает дезориентацию, паранойю и сильнейшие галлюцинации. Результат – жертва умирает за десять минут. Десять минут? Это же так мало! Что, если это был он? Тогда мне остается жить всего ничего? Нет, это ошибка. Не так уж плохо я себя чувствую. Мыслю здраво, могу ходить, разве это не хороший знак? Я просто ошиблась, с кем не бывает. Ошиблась, я и ты, и они тоже ошибаются. Куда они смотрят? Стволы вокруг обступают меня со всех сторон. Хотят загнать в ловушку. Ну уж нет. Не позволю! Вырываюсь из проклятого кольца. Им меня не поймать! Внезапно перед лицом вырастает пихта. Отпрыгиваю в сторону, но за ней еще одна, затем ель, затем дуб. Они все с моровами! Весь лес сговорился против меня. Он хочет меня поглотить, как тех несчастных. Лес изголодался, он требует жертв, но только не меня. Слышишь! Не меня! Ветка опутывает ноги, и я падаю. Голова раскалывается от удара. В голове стучит метроном, отмеривая десять минут.

Десять минут, как я могла забыть? Нужно считать, не тратить время, а считать. Каждую минуту, секунду и их части. Мысли разбегаются сворой жуков. Почему так трудно глотать? Снова десять минут, тик-так. И так по кругу, будто часы отмеряют не секунды, а равные кусочки по десять минут. Не знаю, что на меня нашло. Сегодня вечером я сама не своя. Своя, не своя, не их, ничейная. Слишком уставшая, энергичная, слишком возбужденная, измотанная. Десять минут. Не больше. Может, всему виной ягоды, которые я съела утром? Или жук, большой, зеленый. Он укусил меня. Не отвлекайся. Время само себя не посчитает. Над головой проскочила колибри. Или сова? А может, и вовсе птица-мутант, вымершая на Нашей стороне. Десять минут. Меня всю трясет. Или уже девять? Как считать? По убывающей или на взлет? Ведь десять минут можно считать по-разному. А что такое Наша сторона? И почему она наша, потому что мы прожигаем на ней свои жизни? И где граница наша, чужая, общая? Как знать, что ты не пересек черту дозволенного? Десять минут. Вся жизнь – непрерывные десять минут. Сколько ни считай, не убавляется ни секунды. Десять минут, все те же десять минут, что и десять минут ранее. И до этого, и после. И дальше по бесконечному кругу.

Тик-так, восемь минут. Неужели время сдвинулось с мертвой точки? Чувствую, как тварь внутри распускает щупальца. Яд разливается по венам. Перед глазами проплывают облака. Я снова дома, окунаюсь в заснеженный пейзаж, наслаждаюсь ласканием солнца. Вот наш дом на окраине, вдали ото всех, будто хранит свои секреты. Но во дворе пусто и в доме никого. Где все? Неужели меня никто не встречает, ведь я вернулась почти что с того света? Спазм мышц, электрический удар по горлу. Силуэт дома стекает каплями воска. Перед глазами снова лес и больше ничего. Внезапно из-за ствола выплывает фигура. От радости мне хочется кричать, ведь это Блэквуд! Он нашел меня! Он здесь, сейчас он поможет мне! Вытянет из кармана шприц, сорвет волшебные ягоды, и мои мучения окончатся. Но он не спешит бросаться на помощь. Он смотрит на мое извитое в конвульсиях тело, опускается на землю, ложится рядом. Почему ты ничего не делаешь? Я же умираю! А ты просто смотришь. Тик-так, пять минут. В голову закрадывается мысль подняться, но она не получает отклика от мышц. Измученные ноги отказываются шевелиться, руки не поддаются внушению. Я больше не могу двигаться. Лежу и смотрю в золотые глаза с рыжими крапинками, а они смотрят на меня. В голове проскальзывает единственная неотравленная мысль, и я хватаюсь за нее, как за спасительную соломинку:

– Ты настоящий?

В ответ покачивание головы из стороны в сторону.

– Я умираю?

Глупый вопрос, который мог родиться только в голове умирающего человека. Кивок в подтверждение моих догадок. Странно. Больше ничего не болит. Голова прочищается, будто вся гадость вытекла с помутненными мыслями. Так приятно видеть перед собой знакомое лицо, рассматривать его черты. Только синяки под глазами глубже, брови опустились то ли от упрека, то ли от грусти. Но почему ему грустить? Разве есть причина?

Три минуты до смерти. У меня галлюцинации. Мое опьяненное сознание могло представить кого угодно. Позвать на прощание Эми, воскресить дядю Ника или заставить улыбнуться в последний раз Изи. Но вместо родных оно предпочло единственного ненавистного мне человека на земле. Почему? Потому что мы застряли в этой дыре вместе? И эти тени под глазами, словно две черные бездны. Умираю я, а грустит он. Будто ему есть до меня дело. Десять, девять, восемь… Я забыла про счет времени! Теперь не знаю, сколько жизни осталось. Три минуты, две? За спиной хруст веток. Кто-то пробирается сквозь заросли. Лицо Блэквуда плывет перед глазами. Две минуты. Вот оно, долгожданное забвение. Я теряю сознание. Одна. Всего одна.

День 5

Я барахтаюсь в болоте, как рыба в смоле. Руки пытаются ухватиться за берег, но тонут в смоляной жиже. Чувствую, как она заполняет горло. Не могу дышать. Вдыхаю воздух, а вместо него смола. Хватаюсь за берег, но ловлю лишь смолу. Пытаюсь закричать, но смола. Везде, повсюду. Вместо берега, воздуха, звуков. Рывком выныриваю и вдруг оказываюсь на суше. Клочок света больно бьет в глаза. Вижу мох. Он покрывает меня с ног до головы. Неужели это произошло? Я стала одной из пропащих? Только не это! Пытаюсь содрать с себя траву. На удивление она легко отходит от тела, быстро, ровно, словно… Одеяло? Откидываю в сторону плед из высушенного мха и пытаюсь собраться с мыслями. Вернее, мысли собрать. Под напором сознания они рассыпались, как бусины по полу. Что это за одеяло изо мха? Откуда оно здесь взялось? И где это – здесь? Неподалеку гремят звуки голоса. И эти звуки, похоже, адресованы мне.

– Вижу, ты очнулась. Быстро, я думала, – дня два у нас есть в запасе.

Поворачиваю голову и вижу женщину. Высокую, чересчур мужественную. Скулы так сильно впиваются в шею, что, кажется, сейчас пустят на ней кровь.

– Говорить можешь?

Собираюсь спросить, где я и как здесь очутилась, но вместо внятной речи получается лишь:

– Куда меня? Как место появится?

– О, – протягивает она, – ясно.

Она присаживается на край кровати.

– Зеленый ноготь… укусить. Ширина, умирает боль.

Что происходит?! Почему я не могу нормально говорить? Язык не слушается. Вместо понятного слова он создает какую-то чушь.

– Тебя укусил кротыш – ядовитый жук. Обычно он не нападает первым. Видимо, ты его потревожила. Яд попал в кровь. Когда мы тебя нашли, ты почти умерла. Тебе повезло, что мы оказались рядом.

Кто это «они»? Где я вообще?

– Указать себя?

– Ты в безопасности. В Норе тебе не о чем переживать. Тебе нужно отдыхать, пока яд не выведется из организма. Тогда нормальная речь вернется.

Нора, яд… Что-то это мне напоминает. Яд, кобра. Точно! Блэквуд! Как я могла забыть, ведь он остался в лесу! Что, если они нашли и его?

– Черничная кобра преследовать серебро. Землеройки найти его?

Черт, снова этот неразборчивый текст. Никогда не думала, что это так сложно передать мысли словами.

– Тебе нужен отдых, – улыбается она. – Я зайду позже.

Она исчезает в темном проходе. Это дверь такая? Я даже не могу рассмотреть, где я. Здесь так темно. Или это у меня перед глазами все сгущается? Похоже, подводит зрение. Не могу понять, день сейчас или ночь. Господи, что со мной? Кости будто просятся наружу. Каждая мысль лезвием проходит через мозг. В голове густое месиво. Закрываю глаза, чтобы хоть как-то унять боль. Почему-то вдруг вспоминаю о Майкле. Интересно, как там он? Сумел пройти квест в Мист, нашел ли путь к сердцу Изи? Он славный парень, а все считают его неудачником. Несправедливо. «Мир несправедлив, – как-то сказал мне дядя, – но именно в этом его неповторимость». Лично я не вижу ничего прекрасного в том, что родителей могут убить на глазах у детей, а добрые люди по щелчку пальца оказаться в сточной канаве. Если бы Бог существовал, он не допустил подобного. Ведь так? Все несправедливо… и мир, и академия. И я. И почему… так… сложно… думать?

Когда в следующий раз открываю глаза, вокруг уже светло. Пробую пошевелить ногами-руками. Боль до сих пор пилит кости, но теперь это не похоже на предсмертные конвульсии. Неужели я все еще жива? Кажется, этот вопрос я задаю себе каждый день с момента, как мы оказались за стеной. И каждый раз сомневаюсь в ответе. Другой вопрос: где я? Зрение восстановилось. Теперь я четко вижу предметы вокруг. Стены, потолок, мебель. Все из камня. Вместо пола – рыхлая почва. Я в пещере? Похоже на то. Стол, шкаф, полки – и все заставлено какими-то банками с травами. На тумбе цветы, какие-то странные. Они словно светятся изнутри. Наверное, у меня до сих пор проблемы с головой. И что это за белые рукава? Словно бинты опутали руки от локтей до запястья.

– Доброе утро. Как себя чувствуешь?

Все тот же баритон. Женщина с мальчишечьей стрижкой направляется ко мне. В руках поднос, на плече – сумка. Заставляю язык шевелиться, но это оказывается труднее всего.

– Лучше.

– Вижу, тебе уже даются двусложные слова. Это хорошо.

– Где… я?

– Ты в Норе. Думаю, для тебя это не новость. Ты ведь нас искала? – она ставит поднос на тумбу и опускается на кровать, – только зачем кому-то добровольно проходить такой тяжелый путь, ума не приложу.

Добровольно? Об этом можно поспорить. Решение, конечно, приняла я, но вряд ли у меня был выбор.

– Ладно, – она достает из сумки клочок ткани, – об этом ты не со мной будешь говорить, а со Старейшиной. А теперь повернись.

Чувствую, как к коже касается влажная ткань. Замечаю на подносе тарелку супа и хлеб. Живот сжимается при виде еды.

– Так не больно? – она слегка сжимает рану пальцами.

– Нет.

Говорю медленно, делаю паузы между словами, будто мне не хватает воздуха. Все тело словно вспоминает, как нужно создавать слова. Странное ощущение.

– Улучшения налицо. Будто не день прошел, а неделя. Просто удивительно.

Пропускаю ее слова мимо ушей. Сейчас меня не раны беспокоят, а тот, кто пытался меня от них уберечь.

– Со мной… был парень. Он… остался… в лесу. Вы… нашли его?

Не вижу лица женщины, но ощущаю, как напряглись ее руки.

– Не припомню.

Она явно лжет. Мое сознание даже в таком смазанном виде это ощущает.

– Тебе нужно поесть, а мне пора. Я зайду позже.

Послушно беру еду с подноса. Незачем сопротивляться, я умираю от голода. Женщина растворяется в двери без единого объяснения. Что ж, если она не хочет открыть мне глаза, придется их открыть самой. Надеваю пару обуви, которую нахожу возле тумбы, и иду к двери. Массивная, она будто весит целую тонну. Мне приходится постараться, чтоб сдвинуть ее с места, но глоток свежего воздуха стоит усилий. Не могу понять, где оказалась. Вокруг только камень. Внизу, по бокам. Над головой каменный потолок со щелью в форме глаза. Я сошла с ума или я действительно внутри скалы? Иду по тропинке между скалами, которая постепенно перерастает в площадь. Вижу выемки окон, силуэт дверей. Да это же дома! Домики внутри скал. А это торговая площадь. Везде голоса, шум торгов и оживленное движение. Вон человек с рыжей бородой предлагает рыбу, а вон девушка протягивает корзину с травами. После дня беспамятства все кажется таким нереальным. Вокруг столько цветов, голосов и звуков, что я теряюсь. Не знаю, что делать, куда идти. Голова кружится. Чтоб не потерять сознание, ухожу к обрыву, хватаюсь руками за перекладину. Огромная черная бездна за оградой заставляет меня отшатнуться в сторону. Так высоко. Как же глубоко этот город под землей?

– Осторожнее! Я целое утро над ним работала!

Поворачиваюсь и вижу девочку. Совсем маленькую, с лицом цвета красной глины. Под моими ногами раскинулся домик из песка.

– Извини… я тебя не… заметила.

Девочка не без интереса меня рассматривает.

– Ты странная.

Глаза цвета ржавчины бегают по мне снизу вверх, затем резко замирают. Словно она увидела что-то, чего не видела никогда в жизни. Спустя секунду ловлю себя на мысли, что она смотрит на мои волосы.

– Ты болеешь?

– Да.

– Я Двойка, а ты? Какой у тебя номер?

– Меня зовут… Сильвер.

– Что это?

– Мое… имя.

Девочка склоняет голову набок.

– А номер?

– У меня… его нет.

Глаза девочки распахиваются так широко, словно готовы выскочить наружу.

– У всех есть номер по группе крови. Какая у тебя группа?

Ком застревает в горле. Отвечать на такие вопросы ребенку дико, особенно когда ты и сама не уверена в ответе.

– Двойка! – к нам спешит женщина в длинном платье. – Что я тебе говорила. Не разговаривай с чужими. Никогда, слышишь?

Она тащит малышку за руку, покосившись в мою сторону. Но в этом беглом взгляде было что-то такое, чего я никогда не видела по отношению к себе – испуг. Она меня боится. Но почему? Разве я выгляжу угрожающе? Да я сама боюсь всего, что меня окружает! Не говоря уже о странно разодетых незнакомцах. Тогда что ее испугало? Вспоминаю взгляд девочки. Она смотрела на меня так, будто до этого в жизни не видела других людей. Решаю вернуться в помещение с кроватью, но не могу его найти. Поэтому просто иду по тропинке через площадь, как вдруг замечаю кое-что странное. Все на меня смотрят. Торговцы, покупатели, прохожие. Даже не смотрят, а пялятся. Словно перед ними не девушка, а дракон. Как неприятно. Хочется в землю зарыться с головой.

– Вам сюда, – две мужчин подхватывают меня под руки.

– Куда… вы… меня…

– Старейшина хочет вас видеть.

Почему-то мне не нравится, как он это произносит. Словно Старейшина – король, а я предмет, который ему должны преподнести на серебряном блюдечке. Но сопротивляться бесполезно. Я еле на ногах держусь.

Торговая площадь, дома, мост. Здоровилы двигаются к скале и тащат меня за собой. У подножия углубление в виде прохода, которое проглатывает нас как воронка. Чувствую, как на плечо капает вода. В конце коридора виден свет. Вижу очертания стульев, слишком высоких для таких низких потолков. За столом мужчина, тощий, с гладко выбритой головой. Он поднимается, как только мы оказываемся у входа.

– Значит, это тебя нашли в живом лесу? – он пробегается по мне глазами. – Я думал, ты крупнее. Чтоб дойти до живого леса нужно быть либо любимчиком Бога, либо прирожденным стражем. В твоем случае скорее ни то ни другое.

На смуглом лице разливается улыбка. Таком смуглом, как и у той девочки на площади. Точно высушенная глина. Глаза и волосы точно под цвет, как из одного тюбика.

– В любом случае ты выжила, а это большая удача.

Здоровилы отходят в сторону, но из виду меня не теряют. Будто боятся, что я могу сбежать. В моем-то состоянии?

– Добро пожаловать в Нору. Я Лидер, предводитель отчужденных.

Лидер, Двойка… Что у них за имена такие?

– Меня зовут… Сильвер.

Звук моего голоса вперемешку с дыханием озадачивает его.

– Яд еще не вывелся из организма. Видимо, ты получила большую дозу.

– Как… я здесь… оказалась?

– Тебе повезло. Вход в Нору находится в сердце живого леса. Ты отключилась в паре метров от него. Там мы тебя и нашли, и очень вовремя. Еще полчаса, и яд кротыша убил бы тебя.

Живой лес… Так вот как падшие выживали все это время! В скалах под живым лесом, местом, куда не сунется ни один моров.

– Ты не выглядишь как страж. Уж больно тощая. Тебя вообще тренировали?

Проглатываю его слова вместе со слюной.

– Что ты помнишь?

– Лес… Я бежала от… моровов…

В таком темпе всю историю рассказать не удастся. Пройдет не один день, прежде чем я закончу предложение.

– Сколько вас было?

Я не говорила, что была не одна. Либо он догадался, либо…

– Парень… черные волосы… Вы нашли… его?

При упоминании Блэквуда его выражение лица меняется.

– Сколько вас было?

– Вы его… нашли?

– Да, – раздраженно отрезает он, – но от него толку мало. А теперь отвечай на вопрос.

Одно слово, всего две буквы, а меня словно стрелой пронзило. Неужели это правда? Они его нашли! Но что значит «мало толку»? Неужели он…

– Он… жив?

Лидер коротко кивает.

– Где… он? Я… должна… его ув…

– Ты не сможешь его увидеть.

– Почему?

– Он в темнице, куда доступ воспрещен всем, кроме высших инстанций.

Что? В темнице? Как они могут держать его там после всех кошмаров, через которые мы прошли? Это несправедливо!

– Что вы… с ним… сделали?

– Правильно спросить, что он сделал с нами.

Моя растерянность берет верх над его строгостью.

– Раз ты здесь, – он усаживается на край стола, – ты в курсе о войне и о том, как она началась. Можешь выбросить это из головы, потому как все, что ты знаешь, неправда.

Он жестом приглашает меня присесть.

– У сиринити свое видение событий, в котором они упускают некоторые детали. Например, то, что войну на самом деле начали они, а не моровы, сколько людей полегло еще до начала сражения и какими ужасными методами они добивались своего.

О чем он говорит? Какие еще методы? Разве сиринити не хотели защитить человечество от моровов?

– Но ведь… сиринити… пытаются… защитить… людей…

– Вот что они вам рассказывают, – на его губах вырастает улыбка. – На самом деле они защищали только себя. На судьбу людей им плевать. Поверь тому, кто не один год служил на их стороне.

– Я не… понимаю.

Действительно, о чем он? Когда он уже перейдет от фазы намеков к фазе объяснения?

– Это была не война за благо человечества, а борьба за власть и территорию. Земли Застенья – лакомый кусочек в руках сангвинаров. Проблема в том, что после появления моровов сиринити не хотели делить с ними территорию, они хотели получить все. Война стала лишь инструментом в их руках, позволяющим подстраивать ход событий под свои цели.