Текст книги "Лекарство"

Чувствую вкус крови на губах. Должно быть, потрескались от мороза. Каждое движение – новый поток боли. Но я не хочу молчать. Только не сейчас, когда мы подошли к концу. Не хочу уходить вот так, злясь, спиной друг к другу. Я хочу высказаться, пока еще есть возможность. Хочу сказать, как благодарна Блэквуду, что помогал мне, спасал, кормил и не отпускал, хоть я и не заслуживала такого отношения. Хочу подбодрить, утешить, так много хочу сказать, но все сказать не получится. Нужно начать с чего-то одного.

– Почему ты не сказал ей?

– Что?

– Что ты не убивал родителей и брата.

Он едва ли ведет глазом в мою сторону.

– Почему ты думаешь, что я этого не делал?

– Потому что я знаю. Ты солгал Мирилин.

– Солгать и промолчать – разные вещи.

– Нет, если на кону жизнь человека.

Не особо это похоже на утешение. Будь помягче, Блум.

– Она никогда тебя не простит. Почему ты не сказал?

– Это все равно бы их не вернуло.

– Зато ты перестал бы быть для нее монстром.

– Слова ничего не меняют.

– Слова могут многое изменить, если идут от чистого сердца.

– Кроме холода и смерти от истощения.

– Думаю, это уже ничего не изменит.

Молодец, очень воодушевляюще. Ты явно умеешь подбадривать, Сильвер. Зарываюсь лицом в ворот куртки. Больше нет сил говорить, сопротивляться, жить. Не сил ни на что.

– Ракетница у тебя?

– Оставь эти… – чувствую, как сон закрывает глаза, – попытки. Нам не выбраться. Выше стены… только стена… и если ты не знаешь… как взобраться на нее или пройти сквозь нее… мы обречены. Обре… – чернота перед глазами затягивает. Я засыпаю, но краем сознания чувствую, как зашевелился Блэквуд. В чем дело? Почему он вдруг вскочил?

– Что такое?

Он как-то странно на меня смотрит. Глаза то расширяются, то сужаются, словно он понял вдруг что-то важное.

– Пройти сквозь… Это решение.

– Какое?

– Если нельзя подняться выше стены, нужно пройти сквозь нее.

Пройти сквозь стену? Да он бредит. Должно быть, от холода.

– Не знаю, как ты, но я не умею проходить сквозь стены. Так что…

– Ты не понимаешь.

Он облизывает пересохшие губы.

– Стена строилась изнутри. Внутри пустое пространство. Строительные пути могли сохраниться.

Проходит почти минута, пока до моего отмершего мозга наконец доходит то, что он пытается сказать. Стена, строительные пути, выход…

– Что?! Значит, если мы их найдем, сможем перебраться на другую сторону?

Он мотает головой.

– Выходов наружу нет.

Надежда умирает так же быстро, как и родилась, и это оказывается еще больнее, чем рана в боку.

– Тогда какой от этого толк?

– Толк в том, что, если мы найдем вход, то сможем подняться по строительным путям на самый верх стены и оттуда пустить ракету. Стражи точно ее заметят.

Наконец до меня доходит. Верх стены? Это же немыслимая высота! Если нам удастся, ракету будет видно на многие километры. Стражи просто не смогут ее не заметить. Если у нас получится, мы сможем вернуться домой! От мысли о доме сердце расплывается по груди горячим пятном. Я на все готова, лишь бы вернуться.

– Тогда что мы здесь делаем? – пытаюсь встать на ноги.

– Не так быстро.

Почему он постоянно меня останавливает?

– Поляна кишит моровами. Мы не сможем просто так подойти к стене.

Чувствую, как нервы натягиваются гранитной проволокой. Отчасти Блэквуд прав. Нельзя просто так нырнуть в омут с головой. Нужно подготовиться. Речь ведь идет о нашей последней возможности. Но, черт возьми, как можно тянуть, когда речь идет о возвращении домой!

– Что ты предлагаешь?

– Нужна приманка.

Пока он рассказывает свой план, я пытаюсь собраться. План хорош. Просто, но продуманно. Должно сработать. По крайней мере другого у нас все равно нет. И пока мы ищем ночлег на ночь, углубленный и закрытый, чтоб развести костер и отогреться, Блэквуд посвящает меня в детали. Первая часть плана – отвлечение. Один из нас (по всей вероятности, Блэквуд) взберется на холм и разведет костер, достаточно большой, чтоб на его свет сбежалось как можно больше тварей. Пока моровы неосознанно глотают приманку, вступает в силу вторая часть плана – поиски. Делать все нужно максимально быстро. Время в нашем случае играет решающую роль, ведь удерживать внимание тварей долго не получится. Но для начала – подготовка.

Пока Блэквуд занят охотой, решаю сделать хоть что-то полезное. Достаю из сумки два пустых шприца и всаживаю себе в руку. Это поможет ему прожить еще пару дней. Насчет себя не уверена, что проживу так долго. Если план не сработает или меня сцапают моровы, я хотя бы продлю жизнь ему. Один из нас должен выжить, чтоб доставить лекарство. В любом случае это единственное, что я могу сделать. Как только Блэквуд выныривает из чащи, решаю не тянуть и протягиваю шприцы.

– Что это?

– Моя кровь.

– Это я вижу. Зачем?

– Подумала, может пригодиться. Неизвестно, как все обернется. Хоть у кого-то из нас должен быть шанс.

– Я и сам отлично справляюсь.

– Я не говорю, что ты не справишься.

– Тогда убери это.

– Я просто хочу помочь.

– Мне не нужна помощь! – он бьет по протянутой руке, шприцы выпадают на землю. – Я справлюсь один, без содействия, без помощи и без тебя, если потребуется.

– Зачем ты так?

– Если действительно хочешь что-то сделать, перестань мне помогать.

Он скрывается тени деревьев гораздо быстрее, чем я успеваю сообразить, что вообще произошло. Поверить не могу, что он разбил последние ампулы. Теперь, даже если он передумает, он никак не сможет получить мою кровь. Зачем он так? Я ведь просто хотела помочь. Черт возьми! Да что с ним не так? Ведет себя как ненормальный. Это всего лишь кровь, моя кровь. Как хочу, так и распоряжаюсь. Решила подарить ему ампулу, а он все испортил, будто никогда… И вдруг я оседаю. Будто никто никогда не давал ему добровольно кровь. Ведь для Блэквуда это не просто стекло, это буквально кусочек жизни во флаконе. Гораздо ценнее, чем я могу представить. То, что он зубами и ногтями добывал все годы, прожитые вне стен поместья. Вирджиния, дом, пожар, изгнание.

Кажется, я начинаю понимать. Возможно, слишком медленно, чем следовало бы. Он не ненормальный. Скорее, наоборот. Ненормальная как раз я. Все его реакции естественны для человека, который вырос в подобных условиях, видел кровь с ранних лет и потерял всех родных (не считая Мирилин). Хотя ее он в своем роде тоже потерял. Человека, который пережил изгнание, войну, голод, боль, чуму. Который вынужден был убивать, чтоб выжить, и каждый день цепляться за жизнь. Человека, которому никто никогда не протягивал руку. Вполне естественно, что Блэквуда спугнул и возмутил мой жест, ведь он не знает, как на это реагировать. Тому, кто привык со всем справляться сам, рука помощи кажется оскорблением. И какое право я имею злиться? Моя реакция естественна только для меня, ведь по сравнению с ним я жила в роскоши. Мы просто из разных миров. Разные миры – разные реакции. И не нужно вторгаться в его мир со своей помощью, иначе рискуешь вылететь в воронку.

Землянка, огонь, ужин, отдых, и я уже стою посреди леса и жду дальнейших указаний, пока Блэквуд взбирается на холм. Если все получится, он пошлет мне сигнал. Три мигающих огонька, если все идет по плану. Два – если возникли сложности. И пока я здесь не нахожу себе места от страха и предвкушения, над головой сгущается сумрак. Мы встали пораньше, пока ночь не добежала до конца. Утром огонь будет не так видно. Стою, прижавшись спиной к дереву, словно боюсь, чтоб оно не упало. Я специально выбрала такую точку, чтоб с нее открывался весь холм. И хоть кинжал Блэквуд оставил, мне все равно не по себе. Страх спускается по спине сотней мурашек. От одной только мысли, что у нас есть шанс отсюда выбраться, мне хочется бежать к стене, сломя голову. Но если мы потерпим неудачу, я умру, потому что у меня больше нет сил бороться. Не знаю, как долго еще ждать. Может, нужно было пойти вместе? Так было бы быстрее и надежнее. Хотя насчет быстрее не уверена. Я медленнее Блэквуда, и он об этом знает, только сейчас медлить нельзя. Каждая минута на счету.

Все тихо. Не видно ни единого живого существа, но внутри все равно продолжает бурлить страх. Чего я так боюсь? Моровов? Неудачи? Смерти? Наверное, всего. Начинаю клевать носом, когда между деревьями проскальзывают долгожданные огоньки. Это он! Это сигнал! Один, два… а где же три? А вот и он. Значит, все хорошо. Теперь – вторая часть плана, но для начала нужно дождаться его. Натягиваю воротник куртки до самого подбородка. Не свожу глаз с холма. За это время небольшое пятнышко света успело раздуться до приличного круга. Моровы точно заметят такое пепелище. Главное, вовремя отсюда убраться. Надеюсь, Блэквуд позаботился о том, чтоб костер продержался достаточно долго и мы успели дойти до стены.

Руки начинают замерзать. Пытаюсь их отогреть, зажав под мышками, когда из чащи доносится шорох. Я замираю. На секунду у меня проскальзывает мысль спросить, не Блэквуд ли это, но я ее прогоняю. Если это моров, он точно не ответит, зато будет знать, что я здесь. Наконец из-за створки выныривает лицо, и я вздыхаю с облегчением.

– Вперед.

Дорога к стене оказывается не такой долгой. На самом деле после отдыха мы специально продвинулись ближе к границе, чтоб после расстановки приманки не терять времени зря. К тому же твари должны заметить костер. Нет смысла разводить огонь за десятки километров от границы. Ночь на удивление тиха. Даже слишком. Если раньше можно было уловить хоть отдаленные звуки, то сейчас не слышно ничего. Вообще. Только звук наших шагов и мое прерывистое дыхание. Я нервничаю, а когда я нервничаю, мне становится трудно дышать. Ничего с этим не могу поделать. Неожиданно тишину разрезает шум. Я замираю на месте. Рычание, вой, шорох. Ансамбль звуков, от которых бросает в холодный пот. Волна проносится вокруг и отдаляется в сторону леса. Обмениваюсь взглядом с Блэквудом. По его выражению понимаю, что он думает о том, о чем и я. Моровы. Должно быть, они клюнули на приманку. А значит, обратный отсчет пошел. Нельзя терять ни минуты. Идем все быстрее, хоть тяжесть в ногах и не перестает о себе напоминать. Вокруг постепенно вырастает туман. Мы все ближе к границе. Эта местность почему-то кажется мне знакомой. Неожиданно меня озаряет – это ведь то само место. Место, где умер Лим.

– Ты куда?

Спускаюсь с холма, прямо к пепелищу, которое ранее было нашими палатками. Пепел, угли, камни, а среди них и кости, обугленные до черноты. Горло сжимает невидимая судорога. Господи… это ведь… Неужели это…

– Время поджимает.

Лим. Присаживаюсь на землю прямо перед истлевшим черепом. Череп, кости, горстка пепла – все, что осталось от того веселого парня с прической ежиком, который пару дней назад подшучивал над Мареной. Теперь нет ни его, ни ее. Никого.

– Нужно идти.

Смахиваю слезы со щеки, иду. Кажется, это все, что я могу делать. Думать нельзя, вспоминать нельзя. Идти – можно. «Скоро, – успокаиваю я себя. – Скоро вы дадите сигнал, и стражи откроют врата. Скоро ты будешь дома». Просто потерпи. Мы выходим на поляну. Кости хрустят под ногами. Ужасный звук, но еще хуже, что я к нему уже привыкла. К нему, боли, останкам под ногами. Человек ко всему привыкает, даже к аду, только на душе от этого не легче. Дымка постепенно сгущается, затем редеет, пока сквозь серую завесу не просвечивается тень. Стена. Чувствую, как по венам разливается волна возбуждения. Мы дошли. Остается только найти строительные отсеки. По словам Блэквуда, вход в стене не один. Их много. Все они располагаются на достаточно большом расстоянии друг от друга и по внешним признакам ничем не отличаются от структуры стены. Это было задумано специально, чтоб никто кроме самих рабочих не знал их расположения. Повезло, что Блэквуд был одним из тех, кто руководил строительством.

– Что нам искать?

– Выступ, неровность, возвышенность. Место, где один камень выпирает наружу.

В общем, все, что так или иначе выделяется на поверхности. Пока Блэквуд осматривается справа, я двигаюсь в другом направлении. Провожу рукой по стене, надавливаю на каждый выступ. Не вижу ничего необычного. Камни как камни. Одинаковы по размеру и форме, будто сделаны под линейку. Замечаю, что Блэквуд на что-то наткнулся и тут же бегу к нему.

– Что там?

Он что-то тянет, но я никак не могу рассмотреть, что. Наконец он отступает в сторону и протягивает мне руку.

– Кинжал.

Пока он прислоняет лезвие к стене, улавливаю еле заметные очертания овала. Камень идеальной формы, немного выпирает, но с виду это не так уж и заметно. Если бы не знала, вообще не заметила бы отличия! Блэквуд поддевает его край ножом и тянет на себя. Ему приходится немало постараться, пока овал не двигается с места. Как только тот отодвигается, за ним открывается углубление. И только? Столько усилий, чтоб проделать в стене маленькую дырку? Но когда он засовывает внутрь руку, понимаю, что не все так просто. Внутри что-то есть, и, глядя на то, как он наваливается всем весом на стену, это «что-то» – дверь. Так и есть. Рывок – и из-под камней осыпается пыль. Еще рывок – и они высовываются наружу. Из стены выезжает прямоугольник, размером чуть меньше моего роста. Это вход! Не верю своим глазам! Блэквуд ныряет внутрь первым. Я следую за ним, но шорох за спиной заставляет меня остановиться. И хоть в тумане не видно ничего, что могло бы нам помешать, внутри закрадывается беспокойство. Не успеваю войти, как каменная плита за спиной тут же задвигается, оставляя меня наедине с Блэквудом и клаустрофобией. Правда, не знаю, кого из этой компании стоит больше опасаться.

Внутри сыро и темно. Еще темнее, чем в катакомбах падших. Не вижу ничего дальше своего носа, но слышу. Слышу, как Блэквуд шаркает ботинками. Как уходит куда-то в сторону, царапает стену. Что он делает? Щелчок и перед глазами загорается огонь. Факел. Неглупо оставить его внутри на случай, если обстоятельства заставят кого-то сюда пробраться. Например, нас.

– Сюда, – свет уходит куда-то вглубь, – я пойду вперед. Ты за мной. Конструкция старая, могут попадаться зазоры. Никаких резких движений. И смотри под ноги.

Зазоры? О чем он? Слышу хруст камня и вижу, как он поднимается. Лестница. Конечно. Как еще мы сможем подняться? Ступаю на первую ступеньку и отшатываюсь. Камень скользкий, влажный. Так и поскользнуться недолго. Но выбирать не приходится. Либо ты, стиснув зубы, пойдешь вверх, либо останешься с моровами. Выбираю первый вариант. Факел в руках Блэквуда то меркнет, то загорается. Все потому, что здесь мало воздуха. Это ясно. Стоит пробыть здесь больше десяти минут, как легкие начинают кряхтеть от недостатка топлива. Еще и этот ужасный запах мокроты. Блэквуд подносит огонь к стене, и на ней вспыхивает еще один. Факелы еще попадаются по пути, правда, редко и не все загораются. Но это лучше, чем пробираться сквозь темноту. Но странное ощущение не отпускает меня ни на минуту. Глубокое, острое, так и колет в спину, но я никак не могу понять, что это. Ноги соскальзывают по камням, а из глубины шорох в унисон нашим шагам. Наверное, камушки осыпаются со ступеней.

Беру один из факелов, освещаю путь. Лестница тянется вдоль стены зигзагами, только этим подъемам не видно конца. Они, как и стена, бесконечные. Надеюсь, мы все же доберемся наверх. Блэквуд был прав. По пути попадаются проваленные ступени. Некоторые можно легко переступить. Другие приходится перепрыгивать. И все бы ничего, если бы при одном из прыжков я не выпустила из рук факел. Он ударился о ступеньку внизу, но не погас. Он до сих пор горит, и в этом блеклом свете я вижу тени. Одну, третью, десятки. Расползаются по земле стаей жуков, обгладывают ступени. Нет, только не это. Они не могли…

– Моровы! Они внизу!

– Нужно поторопиться.

Он ускоряет шаг. Переступает через ступеньку, а я со всех сил стараюсь отогнать приступ паники. Только не сейчас. Дыши глубже, медленнее. Вдох, выдох, вдох. Еще раз. Все получится, ты слышишь? Только смотри под ноги и дыши. Шорох снизу отдается ударами в груди. С каждым шагом он кажется все ближе. Не обращай внимания. Сейчас не это главное, а добраться наверх. Просто смотри под ноги. Помни об осторожности. Но какая, к черту, осторожность, когда хочется бежать сломя голову? Страх так и гонит меня вперед, заставляя забыть обо всем, кроме ступеней и шороха. Каждый шаг приближает нас к концу. Один, три, пять. Скрип ступеней отдается молоточками в висках. Почему до сих пор не видно конца? Мы ведь должны куда-то выйти! Поднимаю голову и перестаю дышать. Я вижу свет, крохотный лучик, там, наверху! Мы уже близко! Перепрыгиваю через ступеньку, лечу к свету как мотылек. Небо! Оно так близко. Еще чуть-чуть. Последний зигзаг, последний выступ. Только перепрыгнуть на другую сторону и…

– Не двигайся!

Треск камня отрезает меня от окружающего мира. Не двигаюсь, даже не дышу, только это не помогает. Ступенька подо мной проваливается на несколько сантиметров.

– Я же сказал, не двигайся!

– Я и не двигалась!

Рычание под ногами стремительно приближается. Скоро моровы будут здесь. Ищу глазами Блэквуда и нахожу – на другой стороне выступа. Между нами громадная черная дыра. Ступени провалились. Черт.

– Что мне делать?

– Не шевелись, я постараюсь до тебя дотянуться. По команде протянешь мне руку. Поняла?

Кажется, я ничего не слышу. Вокруг словно белый шум давит на голову, прерывает дыхание, заставляет сердце содрогаться о каждого скрипа плиты под ногами.

– Да, – вырывается автоматически, – я… хорошо.

Блэквуд ложится на ступеньку, одной рукой держится за выступ, другой – тянется ко мне. Но тут камень под ним проседает. Он хватается за край обеими руками, но все равно продолжает тянуться ко мне.

– Дай руку!

Только поднимаю руку, как плита проседает вниз. Не нужно быть гением, чтоб понять – он не сможет до меня дотянуться. Рука не достает. Если он высунется ниже хоть на несколько миллиметров – плита не выдержит и мы упадем, оба. Опускаю ладонь.

– Что ты делаешь? Дай руку!

Рычание ближе с каждой секундой. Внизу сотня черных точек, тянется на свет, на звук. Вдох и плита снова проседает. Слишком поздно.

– Руку!

Возможно, я не могу выбрать, как прожить жизнь, но я могу решить, как умереть.

– Вот, – срываю с шеи амулет. – Лови!

Бросаю флакон в тот момент, когда треск уносит меня вниз. Последнее, что вижу лицо Блэквуда и его ладонь, пытающую поймать флакон. И все тонет в темноте. В лицо бьет поток пыли, голова раскалывается пополам от удара, рука щемит, и вдруг все прекращается. Я жива? Рука за что-то зацепилась, не могу пошевелить. Откашливаю пыль, поднимаю голову. Это же Блэквуд! Он держит меня. Он дотянулся! От радости мне хочется кричать! Но рычание под ногами отбивает подобное желание. Голова, как же сильно болит голова. Чувствую, как висок становится мокрым.

– Не двигайся.

Рычание, скрежет, скрип… так близко. Боже, они прямо подо мной! Раскрывают пасти, протягивают лапы. Еще немного, и они достанут меня!

– Держись.

Он вцепился в мою ладонь мертвой хваткой. Вижу, как у него дрожат руки. Ладонь такая скользкая. Пытаюсь сжать сильнее, но пальцы соскальзывают. Страх все сильнее впивается в горло, пока не становится привкусом во рту. Ужасающим привкусом гнили и грязи. Миллиметр за миллиметром, секунда за секундой, я опускаюсь прямо к тварям в пасти.

– Не отпускай!

Умереть от удара – хорошо. Но пойти на корм тварям – это хуже всего. Лежать и ждать, пока они медленно пожирают твое тело. Нет, пожалуйста. Я не хочу так закончить! Только не так!

– Не отпускай меня!

– Ни за что!

Он тянет меня наверх, но скользкие пальцы все уплывают из его ладони. Рычание дышит в затылок. Ботинок с ноги слетает вниз. Чувствую, как перед глазами все плывет. Пальцы один за другим выскальзывают с его руки. Большой. Не могу на это смотреть. Голова все сильнее давит на шею. Указательный. Я… этого… не вынесу. Его лицо расплывается темными пятнами. Средний. Больше… не могу… Рука расслабляется, голова запрокидывается назад. Безымянный. Я теряю сознание.

Глава 4
Метаморфозы

Перед глазами проплывают дымчатые кудри. Тело почти невесомое. Так спокойно и хорошо мне давно не было. Как же давно? Не знаю. Ничего не знаю, кроме одного – я не хочу уходить. В голове мелькают какие-то образы. Кости, крики, окровавленные тела – смутные воспоминания или предсмертный бред? Не помню и не хочу. Здесь так спокойно. Постепенно картинки растворяются, а вместе с ними и мое дымчатое покрывало. Нет! Не тай! Не смей таять, слышишь? Не хочу, чтоб это закончилось! Пытаюсь ухватиться за него, но пальцы проскальзывают сквозь облако. Я брыкаюсь, бьюсь, сопротивляюсь, но все же падаю на землю. Как только спина касается почвы, все кости словно переламываются одновременно, хрустя в унисон сотней искалеченных суставов. Боль пронизывает предплечье, ноги, а затем и все тело. Я будто окунаюсь в казан с кислотой. Но на мое удивление боль проходит так же быстро, как и наступает. Спустя время я начинаю чувствовать свое тело. Изгиб хребта, опухлость ног, тяжесть рук. Наконец могу открыть глаза.

Ожидаю увидеть смоляное небо и шпили елей, но вместо этого в глаза въедается свет. Настолько яркий, что на пару секунд я теряю способность видеть. Свет? Откуда на Другой стороне свет? Это невозможно, если только я не умерла. Глаза постепенно адаптируются и рисуют картину окружающего. Белая одежда, покрывало, сугробы. И небо белое и земля. Почему все белое? Это снег? И почему свет сияет над головой так ярко? Будто хочет выесть мне глаза. Такой яркий маленький квадрат в одной точке. Квадратное солнце, разве такое бывает? На языке вертится такое знакомое и такое чужое, будто иностранное слово – лампа. Точно, квадратное солнце – лампа. Заснеженная земля – кафель, сугробы – стены. Вот почему они так давят на виски. Стены – комната, а это палата. После жизни во тьме больничная лампа кажется божественным сиянием. Не могу отвести от нее глаз, только потом замечаю тени, мелькающие на фоне стен. В палате кто-то есть.

– Сильвер? – прорезается женский голос. – Ты меня слышишь?

Такой знакомый, словно с самого детства.

– Ты понимаешь, где ты? Кивни, если слышишь.

«Это же Джинджер!» – соображаю я. Медсестра из больницы святой Анны в Уинтер Парке. Это точно она! А, значит, я в больнице, дома и я жива!

– Джинджер… – голос хрипит, будто забыл вкус слов.

– Сильвер! Какое счастье! – перед глазами появляется круглое лицо. – Ты была без сознания двое суток. Я волновалась, мы все волновались. Боялись, что ты не очнешься.

Она опускается на кровать.

– Ты помнишь, что случилось? Нам сообщили об аварии на шоссе восемьдесят три. Какой-то парень принес тебя без сознания, всю в ссадинах и крови.

Парень, авария? О чем она? Я даже не помню, как здесь оказалась.

– У тебя было сотрясение и вывих лодыжки. Что произошло?

– Парень, как он выглядел?

– Черные волосы, высокий рост. Он исчез сразу, как тебя доставили в реанимацию.

Блэквуд, это точно. Он спас меня, но как мы оказались здесь, как спаслись?

– Ты что-то помнишь?

Если бы. У самой больше вопросов, чем ответов, но Джинджер не из тех, кто отступает без боя. Она не оставит это просто так. Нужно что-то придумать, чтоб хоть как-то сгладить острые углы.

– Помню автобус, я ехала в Эмпайр. Лес, я была в лесу… – пытаюсь напустить озадаченный вид, – помню автомобиль. Огни фар, прямо перед глазами. А потом…

Она сжимает мое плечо. Похоже, история произвела нужный эффект.

– Главное, что ты жива.

И правда. Я жива, и это главное. Остальное неважно, ведь так? В голове не укладывается. Неужели все, что произошло на Другой стороне, было на самом деле? Ведь это было, правда? Лекарство, моровы, лес, выживание. Все кажется таким нереальным. Помню врата и ракетницу. Проход внутри стены, лестницу и куча тварей внизу. Я сорвалась вниз, как я выжила? Ответ прост – Блэквуд. Вот кому я обязана жизнью. Он так много для меня сделал. Спас от моровов, помог залечить раны и… Раны. Ведь я была ранена! У меня разорван бок, ушиблено плечо. Я ударилась головой. Тогда почему ничего не болит? Ноги тяжелые, мышцы тянут, но боли нет. Разве такое возможно?

– Где Эми?

– Не знаю, – хмурится она, – последний раз я видела ее в четверг. Моя смена началась только в обед, но, думаю, она была здесь. Главное для тебя сейчас – не волноваться.

Прошлый четверг – больше недели назад. Джинджер должна была заметить ее на работе. У них параллельные смены. Значит, Эми здесь не появлялась с того самого вечера. Что с ней? Где она? Ведь она не умер… Нет, этого не может быть. Только не после того, через что я прошла. Она жива, я это чувствую.

– Кое-кто хочет навестить тебя.

Не успевает Джинджер открыть дверь, как в нее врываются голоса.

– Сив, господи! – Майкл спешит к моей кровати. – Мы приехали как только смогли.

– Пропустите, – в тишине больничной палаты голосок Изи звенит как колокольчик. – Ах, дорогая! Какой кошмар. Это просто ужасно!

Две секунды, и она уже висит на моем одеяле.

– Я вылетела из Флориды первым рейсом. Как ты? – она поворачивается к медсестре. – Как она? Она поправится, правда? Скажите, что она поправится, иначе я…

– Изи, я здесь и со мной все в порядке.

– Да какой там порядок! Ты выглядишь так, будто тобой каток расчищали!

– Все нормально.

– Ты всегда так говоришь. Даже когда все хуже некуда. Твоим словам вообще верить нельзя.

– Может и так, но сейчас я говорю правду.

Нет, вы видели? Этот писк, эти эмоции… Ей бы в кино сниматься.

– Сильвер, – подает голос Майкл, – она права. Выглядишь неважно. Ты такая бледная и худая. Как ты себя чувствуешь?

Хоть он и обращался ко мне, вопрос, скорее, был адресован медсестре.

– Переломов нет, – подтверждает Джинджер, – только вывих лодыжки и несколько ушибов. Тебе крупно повезло, но дважды удача одному не улыбается.

– Главное, что все позади, – отрезает Майкл. – Как тебя вообще занесло на то шоссе? Да еще и посреди ночи? Ты что там, сов выслеживала?

– Это долгая история…

– Оставь ее в покое! Не видишь, на ней лица нет! Потом будешь свои глупые вопросы задавать!

Изи – мой сегодняшний герой. И как я только без нее выживала? Спустя какое-то время о причине моих бед все забыли, а каверзные расспросы канули к лету. Я ведь только после аварии, меня нельзя допрашивать. Шум голосов не умолкает ни на секунду, а я все не могу поверить своему счастью. Надеюсь, это не сон. Череда боли и галлюцинаций пошатнула мою уверенность в реальности. Мне так и хочется дотянуться рукой до Джинджер, потрогать кудри Изи, ощутить тепло ладони Майкла. Просто чтоб убедиться, что они настоящие, понять, как сильно я по ним скучала. Изи следит за каждым моим движением, будто переживает, что я могу сломать руку, лежа на кровати. Майкл подкидывает шутки насчет моего внешнего вида, Джинджер рассказывает что-то о реабилитации, а я ее даже не слышу. Все, о чем могу думать, как я по ним скучала. Спустя время сама не замечаю, как оказываюсь на шее у Изи.

– Эй, ты чего? Все нормально?

– В полном. Просто… я так соскучилась по вас, ребята.

Не вижу ее лица, но слышу ухмылку и представляю, как растянулась ее улыбка. Наверняка они думают, что я хорошенько треснулась головой, но мне все равно. Пускай думают, если это позволит побыть с ними хоть недолго. Видеть их лица, слышать ропот голосов и смех – лучшее из лекарств. Но, к сожалению, все лекарства принимаются малыми дозами, и вскоре моим антидотам приходится уйти, чтоб я могла отдохнуть. Лежать на мягкой кровати оказалось до боли непривычно. Легкая смесь радости и беспокойства. За прошедшую неделю я отвыкла от подобных удобств. Словно и не жила в цивилизованном мире. Нужно заново привыкать к неспешному течению жизни в Уинтер Парке, со всеми своими правилами и удобствами. Думаю, это будет несложно. В конце концов, к хорошему быстро привыкаешь.

Больничная койка никогда не была такой удобной, а еда из столовой такой вкусной. Порцию лукового супа и фруктового пюре я проглотила за минуту и даже не побрезговала брусничным соком, который до этого не считала едой. Доев все до крошки, я с уверенностью признала, что это был лучший ужин в моей жизни. Мышцы наконец привыкли к мягкости одеяла и расслабились. Так тепло и приятно мне давно не было. Должно быть, я умерла и попала в рай, но мне все равно, даже если это так. Но даже чувство комфорта не смогло выбить из меня мысли о том, что мне довелось пережить. Стена, моровы, лекарство. Словно кусочки какого-то кошмара. Воспоминание о костях вгоняет в холодный пот. Стараюсь их блокировать. Не сейчас. У меня еще будет время об этом подумать. Лениво растягиваюсь на кровати. Вдруг вспоминаю о лекарстве и трогаю шею. Ищу хрустальный флакон, но нащупываю только медальон. Лекарства нет. Видимо, Блэквуд его забрал.

Замечаю на руке пятнышко с внутренней стороны локтя. Я уже видела подобное. Это метка сиринити! Такой след остается после инъекции. Вот куда девались раны! Блэквуд сделал мне инъекцию. Наверное, мое состояние было критичным. При мысли о Блэквуде в груди растекается приятное тепло. Значит, он выжил. Сиринити наконец получат свое лекарство, а я смогу вернуться к нормальной жизни. О большем и мечтать не нужно. Какое это приятное ощущение, когда все возвращается на свои места, словно бальзам по измученной коже. И что это за странное тепло в груди?

Ход мыслей прерывает гул. Так резко подскакиваю, что перед глазами темнеет. Воспоминания камнем наваливаются на измученное сознание. Это всего лишь проезжающий под окнами автомобиль. И почему у меня руки дрожат? Видно, и вправду с головой не все в порядке. Подхожу к окну. Не так быстро. Тело ноет от долгого пребывания в одной позе, но по сравнению с мучениями на Другой стороне это пустяки. В окно прорывается зимний воздух. Воздух Уинтер Парка. От мысли об этом мне хочется жадно проглотить каждую крупицу кислорода, чтоб ощутить вкус родного города. Города, который я так яро ненавидела и по которому так скучала. За стеклом дневная суматоха перетекает в сумеречную жизнь. Жители спешат по домам, где их ждут любящие семьи. С высоты третьего этажа виден край Мейнзен-стрит. А вон там, через десятки улиц, прячется наш бледно-голубой дом. Место, по которому я соскучилась больше всего и куда, надеюсь, скоро попаду.

Задергиваю занавеску, когда вдруг замечаю что-то на подоконнике. Это же… Рука поднимает коричневый цветок, тот самый с ароматом шоколада. Не думала, что когда-нибудь смогу их снова увидеть. Но погодите-ка. Как он оказался здесь? Неужели он от… Блэквуда? Он сорвал цветок и сохранил его, чтоб подарить мне? Не может быть. Или все же может? Если это так, значит, я ему не безразлична. Я и Блэквуд? Невозможно. Я – предмет его ненависти, вечное напоминание о той, кто его прожевала и выплюнула. Разве он может ко мне что-либо испытывать? В голове всплывают обрывки воспоминаний. «Не отпускай меня». Что он сказал, когда крепко вцепился в мою руку? «Ни за что». Я похожа на Вирджинию. Может, поэтому он каждый раз возвращался за мной, хоть и продолжал ненавидеть? Как знать. Кто знает, что творится в голове Дориана Блэквуда.