Текст книги "Лекарство"

– Но ведь… моровы… убийцы.

– Сиринити не лучше. Моровы убивают для выживания, сиринити убивают для выгоды. Они стоят друг друга.

Он садится за стол.

– Если бы ты знала, сколько людей умерло, пока возводилась стена. Эти земли буквально пропитаны кровью. И все из-за жажды власти и, конечно, лекарства – очередного инструмента в руках вождей.

Перед глазами проплывают воспоминания. Врата, туман, груды пепла и костей. Целое поле истлевших останков. Сложно представить, сколько боли и ужаса впитали в себя эти земли. Неудивительно, что мне стало плохо.

– А как же… лекарство?

Его взгляд сканирует меня с ног до головы. Кажется, он начинает что-то подозревать.

– Желая удвоить свои шансы на победу, сиринити обратились к целительнице, которая изготовила средство с уникальной способностью – лечить все недуги. Сыворотка должна была избавить от мук ее народ, но они оказались не такими беззащитными, как полагала целительница.

Дурное предчувствие колет в бок.

– Сиринити не просто защищались от моровов, а искореняли их. Они потеряли чувство меры. Битва за земли превратилась в безжалостное истребление. Так продолжалось, пока они не начали уничтожать города, а с ними не только моровов, но и всех жителей. Увидев их истинную натуру, Тара отказалась отдавать лекарство. Тогда все и произошло. Ночь, изменившая наши судьбы.

– Что… произошло?

– В ночь окончания строительства моровы устроили облаву. Они напали исподтишка, словно знали, куда идти. Мы ничего не могли поделать. Отступать некуда. Оставался один выход – бежать за стену. Часть стражей держала оборону, пока другие пробирались к вратам. Но что-то пошло не так, – он потупил взгляд в пол, будто мысленно переживая эту ночь. – Мы не справлялись. Тварей было слишком много, но когда мы начали отступать, подвесные тросы оборвались. Мы оказались в ловушке. И он был там, у самих врат.

– Кто?

– Это он. Он нажал на рычаг. Бросил умирать своих же людей!

– О ком… вы…

Его кулак ударяет по столу.

– Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, стражница!

Нет. Это не может быть он. Это не…

– Дориан Блэквуд, – выплевывает Лидер. – Предатель, погубивший нас всех! Из-за него наших людей разорвали в клочья перед вратами. Из пары сотен всего десяткам удалось сбежать в леса.

Это не может быть правдой. Один человек не может принести столько зла. Оставить умирать своих людей. Блэквуд не мог на такое пойти… или мог?

– Нет… я не… верю.

– Уверен, сиринити специально загнали нас в ловушку, чтоб бросить на гибель! Вместе с Тарой, потому что она не отдала лекарство.

В ушах защемило. Не могу понять отчего: из-за резко поднявшегося напряжения или оттого, что я не хочу слышать правду, которую пытается до меня донести Лидер.

– Блэквуд – двуликая сволочь. Он недостоин звания стража и будет гнить в катакомбах до скончания веков!

– Он… не мог так… поступить…

Глиняные глаза превращаются в щелочки.

– Ты не похожа на стража. Не знаешь собственную историю, не имеешь меток сиринити. На тебе все раны заживают, как на собаке. Так кто же ты?

– Я стра…

Его кулак падает на стол.

– Не дури мне голову. Ты не страж и никогда им не была. Кто ты на самом деле?

– Она Двенадцатая, – в проходе показывается силуэт. По тонкой фигуре понимаю, что это женщина.

– Не тронь ее, Лид. Она очень хрупкая.

На лице Старейшины проскальзывает удивление. Похоже, не одна я удивлена ее появлению.

– Не может быть, – он смотрит на меня так, будто увидел божество во плоти. – Это миф, выдуманный сиринити. Групп одиннадцать.

– Это один из немногих мифов, оказавшихся правдой.

Не могу оторвать от нее глаз. Загорелая кожа, темные волосы и глаза цвета свежескошенной травы. Такие яркие. Кажется, до этого я понятия не имела, каким должен быть зеленый цвет.

– Что… значит… «двенадцатая»?

– Это значит, что ты одна из обладателей самой редкой группы крови в мире. Если точнее, ты единственная.

Редкая кровь, уникальный прототип. Кристиан так и не объяснил мне, в чем особенность двенадцатой группы. А в моей медицинской карте вообще указана третья группа. Кто-нибудь мне объяснит наконец, что не так с моей кровью и почему это так важно? Женщина берет меня за руки и закрывает глаза, словно прислушивается к моему внутреннему голосу. Надеюсь, она не слышит, что за бардак творится в моей голове. Это не для посторонних ушей.

– Хрупкая снаружи, сильная внутри… Неудивительно, что ты нашла нас, даже когда он тебя оставил. Без него ты сильнее.

Она имеет в виду Блэквуда? Но откуда она все это знает? Неужели она… Нет. Это не может быть она.

– Тара?

Губы женщины изгибаются в улыбке. Боже. Значит, это правда она, целительница, изготовившая лекарство?

– Но ведь… вам… должно быть…

– Лет двести? Знаю, я неплохо сохранилась.

Невозможно, просто невозможно.

– Ты мне не веришь, понимаю. Это сложно. Но раз уж ты здесь, ты должна понимать: не все всегда поддается законам логики.

Она улыбается, но ничего не говорит. Почему она молчит? Почему не объясняет, что это за история с двенадцатой группой? И где все-таки Блэквуд? В это время Лидер с меня глаз не спускает, словно до этого видел не меня, а только мою тень.

– Знаю, тебя тревожит множество вопросов, но я могу ответить лишь на некоторые из них.

Она смотрит на меня, словно ожидая, что я закончу за нее.

– Чем особенна… двенадцатая… группа?

– Знала, что ты это спросишь, – она присаживается на стул, – происхождение рода – святое знание, право на которое имеет каждый. Когда-то носителей двенадцатой группы было много. Каждый двенадцатый человек в толпе замыкал дюжину. С появлением моровов началась кровавая охота, затронувшая всех, особенно двенадцатую группу.

– Моровы… охотились за кровью… двенадцатых? Но зачем?

– Все дело в жажде чистоты. Они были убеждены, что носители двенадцатой группы обладают подлинным, чистым геном сангвинаров. Остальные группы – разбавленные, за многие века, смешавшиеся с человеческими ДНК.

– Разве это… возможно?

– К сожалению, нам не удалось это узнать, ведь нас заживо замуровали за стеной.

Слышится фырканье со стороны. Лидер скрещивает руки на груди.

– После кровавой лихорадки моровы истребили всех носителей двенадцатой группы, вернее, почти всех.

И снова взгляд, полный восхищения. Будто найденным смарагдом любуется. Будто здесь есть чем любоваться. Поверить не могу, я представитель древнего рода сангвинаров, носитель самой редкой группы крови. А теперь еще и единственный носитель подлинного гена сиринити? Да вы, должно быть, издеваетесь? В первую часть этого умозаключения трудно поверить. Остальные вообще не помещаются в моей голове.

– Ты не веришь ни единому слову.

– Я просто… запуталась.

– Понимаю, нужно время, чтоб свыкнуться со своей природой.

Киваю, хоть и не согласна с ней. Что-то в этой всей истории не дает мне покоя. Как она узнала, что я носитель двенадцатой группы? С виду я ничем не выделяюсь. Видимо, что-то еще отличает меня от сиринити.

– Это… единственная… особенность… двенадцатой группы?

Ее скулы напрягаются, но отвечает она только:

– Да.

Если это так, тогда как она поняла, кто я? Нет, она определенно знает больше, чем говорит.

– Если я носитель… истинного гена… сиринити… почему мне не… нужны инъекции?

И снова линия скул острее лезвия. Еще одна неточность ее рассказов.

– Понимаю, ты хочешь знать все, но я не могу дать тебе все ответы.

– Все, чего я… хочу это… узнать правду, а не… подходящие ответы.

– Есть один способ, – она протягивает мне руку, – возьми это.

На смуглой ладони лежит крохотное зернышко.

– Это зерно прозрения. Оно раскрывает правду всякому, кто желает ее отыскать. Просто подумай о том, что желаешь узнать, и съешь его.

Беру зернышко и верчу в руке. Не похоже оно на волшебное. Скорее на обычный росток пшеницы. Что ж, есть только один способ это проверить.

– Не сейчас, – Тара хватает меня за руку. – Когда будешь готова.

Прячу зернышко в карман.

– Я могу его… увидеть?

– Это невозможно. Вход в катакомбы строго воспрещен.

Будто мне есть до этого дело? Я просто хочу спросить, глядя в глаза, правда ли то, что Блэквуд бросил своих людей на смерть. Больше мне ничего не нужно.

– Она права, – подтверждает Лидер. – Катакомбы – сеть туннелей и лабиринтов. Ни света, ни воздуха. Тот, кто туда попадает, остается там навсегда. Ты ведь не хочешь быть погребенной под землей заживо?

Конечно, нет. Уверена, и Блэквуд не горел желанием туда отправляться. Только вряд ли его кто-то спрашивал.

– Я должна его…

– Это не обсуждается.

Челюсть Лидера сжимается так сильно, что, кажется, сейчас пустит трещину по лицу. Ладно. Я все равно проберусь в катакомбы, с ним или без него. Я должна его видеть. Должна убедиться, что падшие не обманули меня, иначе просто сойду с ума. Блэквуд умрет, а я так и не узнаю правду. И как мне после этого жить, зная, что он, возможно, умер напрасно? Если он ничего не совершал, то нуждается в помощи. Как бы там ни было, я должна выяснить правду.

* * *

В палате светло, несмотря на отсутствие света. В Норе его на самом деле вообще нет, ведь это город внутри ущелья. Но по какой-то причине это место все-таки не утопает во мраке, хоть мне пока не удалось определить источник света. Перед тем как отправиться на поиски катакомб, решаю добыть немного лекарств и шприц. Блэквуд не один день в заключении, уверена, ему они понадобятся.

Лазарет – идеально место, чтоб начать поиски, не привлекая лишнего внимания. Здесь я могу не только перевести дыхание, но и проследить за Окрой, которая должна сменить мне повязки. С ее помощью я найду палату целителей, а дальше буду действовать по случаю. На столе ждет ужин: жаркое из рыбы, гарнир из листьев, семечковая каша, кувшин с водой, сдобные коржи и какой-то фрукт. Сглатываю слюну, но к еде не притрагиваюсь. Вместо этого заворачиваю все в ткань и прячу под кровать. Блэквуду она сейчас нужнее, чем мне. Падшие ведь не дадут мне умереть от голода? Полкувшина выпиваю, остальное сливаю во фляжку, которую нахожу на тумбе.

Главное, не привлекать внимания, но это и есть самое сложное. Среди падших я словно белая ворона, а точнее – черная. Среди глиняных лиц и грязно-рыжих голов моя бледная кожа и черные волосы кажутся чем-то диким. Если я хочу найти шприцы, мне понадобится маскировка. Немного покопавшись в комоде, нахожу покрывало и решаю использовать его как накидку. В Норе многие так ходят. Я видела. Отлично, с маскировкой покончено. Что дальше? Не зная, чем себя занять до прихода Окры, принимаюсь считать банки на шкафу. В одних настойки трав. В других – лапки насекомых, головы, крылья. Фу, мерзость. Не представляю, как это поможет кого-то вылечить, разве что в качестве шоковой терапии. В конусообразном флаконе нахожу скрученного червя и еле сдерживаю рвотный позыв. В момент, когда я втягиваю ртом воздух, в палату входит Окра. От неожиданности задеваю флакон, и зеленая жидкость растекается по земле.

– Эй! Это была слизь Болотника. Знаешь, как ее сложно сделать?

– Извини, – делаю виноватый вид, хотя на самом деле мне ничуть не жаль, что эта вонючая слизь больше не будет находиться у меня в палате.

– Ладно, забудь. Как самочувствие?

– Хорошо.

– Сейчас проверим.

Она садится на кровать. Чувствую на шее холодные пальцы.

– Да ты у нас герой по восстановлению! Рана почти затянулась. Еще день, и на шее не останется и следа.

Боковым зрением вижу, как она вытягивает из сумки сверток ткани. Когда концы лоскута завязываются в узел, она закидывает в сумку пару баночек со шкафа и выходит. Проходит вниз по улице, спускается к ущелью, не подозревая, что я следую за ней тенью. Возле землистых скал она скрывается внутри щели. Очевидно, здесь и обитают целители. Прячусь в проем между камнями и жду. Охраны не видно, но лучше не рисковать. Выжидаю, пока тоненькая фигурка не выныривает обратно и не исчезает за склоном. После этого начинаю действовать. Внутри щели намного просторнее, чем я думала. Стены и потолок из камня. Мебель тоже. Такое впечатление, что помещение прокопали внутри скалы, как шахту. Камень, так много камня. Стены словно давят изнутри. Не думай об этом. Если хочешь найти пробирки, придется на время забыть о своей клаустрофобии.

Столы, тумба, два шкафа. Кровати нет. Значит, здесь не ночуют. Тем лучше. Столы усыпаны какими-то бумагами, банками, камнями. Беру одну бумажку в руку. На ней изображен лист с обрубочными концами. Ягод нет, стебель, словно ниточка. Внизу надпись «Рокус болотистый – для дезинфекции и заживления ран». В шкафу нахожу чистые бинты, одежду, высушенный мох и баночки с надписью «Рокус». Думаю, кое-кому это понадобится. Наконец, под стопкой бумаги вижу кожаный ремешок. Есть! Сумка Блэквуда! Тяну за ремешок и заглядываю внутрь. Три пробирки, набор сменных иголок. То, что нужно. Но я не могу взять все, иначе падшие быстро заметят пропажу. Вытягиваю один шприц и кладу сумку на место. Отлично, а теперь нужно выбираться.

Направляюсь к выходу, но уже возле проема слышу голоса. Черт! Похоже, Окра вернулась. Прячусь за колонну возле входа.

– …было безрассудно с твоей стороны. Она могла умереть от несовместимости крови.

Тара? Она здесь что забыла?

– Понимаю ваше беспокойство, – отвечает Окра, – но в резерве не было другой группы. Только вторая.

Вижу две фигуры. Окра в бежевой накидке, Тара – в черной. Обе выглядят встревоженными.

– Впредь избегай подобных ошибок, не забывай наш уговор. Она нужна живой во что бы то ни стало.

– Вы можете на меня рассчитывать.

Придвигаюсь ближе и на мгновение ловлю на себе взгляд Тары. Прячусь за колонну. Она ведь меня не заметила? Конечно, нет. Заметь она меня, я бы сейчас здесь не стояла.

– Хорошо, – продолжает Тара. – Надеюсь, ты все поняла.

Спустя время понимаю, что она не сводит взгляда со шкафа. Того самого, откуда я минуту назад достала сумку.

– Не своди с нее глаз.

Они уходят, даже не заглянув в комнату, а через пару минут я уже бегу к лазарету. Кажется, всего за минуту я оказываюсь в своей палате, хотя на самом деле проходит немало времени. Только войдя в единственное знакомое помещение, чувствую себя в безопасности. Пока могу вздохнуть полной грудью. Пока – ключевое слово. Пока падшие не обнаружили пропажу. Пока не выяснили, кто за этим стоит. Пока не поймали меня. До этого у меня есть время, но медлить все равно нельзя. Достаю из-под кровати еду, засовываю в лоскут ткани, перевязываю веревкой. Получается прямо как импровизированная сумка. Шприц решаю спрятать в складку ткани под грудью. Думаю, сейчас это самое надежное место. Обматываюсь накидкой и выхожу из палаты. Пытаюсь вести себя естественно, но это дается с трудом, учитывая то, что я абсолютно не знаю, куда идти. Никто не говорил, где находятся катакомбы, а спросить не у кого. Ныряю мимо незнакомых улиц, сворачиваю то налево, то направо, пока не понимаю, что выбираю дорогу наугад.

– Что-то ищешь?

Лоскут с едой чуть не выпадает из рук при понимании, кому принадлежит этот голос. Тара.

– Я просто хотела… прогуляться перед… сном.

Тара обводит меня взглядом, и от этого взгляда почему-то меня бросает в дрожь.

– Сейчас не лучшее время для прогулки. После наступления темноты на скалы опускается мертвецкий холод. Лучше тебе вернуться в палату.

Послушно киваю и оборачиваюсь. Спорить бессмысленно. Она все равно рано или поздно поймает меня на лжи. Уж лучше скрыться с глаз по-тихому, пока есть возможность.

– Но сначала верни то, что ты взяла в комнате фармакопеев.

Черт. Значит, она все-таки меня заметила. И что теперь делать?

– Это ведь для него? Ты хотела спуститься в катакомбы и передать пробирки ему?

С моих губ не срывается ни звука.

– Зачем тебе это? Зачем рисковать ради человека, который всех предает.

– Меня он… не… предавал.

– Уверена? Он так и не нашел тебя в лесу.

– Потому… что вы его… схватили.

– Думаешь, причина в этом? Думаешь, он пошел бы в живой лес, чтоб найти тебя? Рискнул бы собой, миссией, лекарством?

По спине проскальзывает холод.

– Откуда вы… знаете о… лекарстве?

– Несложно догадаться, зачем вы здесь.

Тара меняется в лице. Даже те редкие намеки на добродушность тают при упоминании о лекарстве.

– Оно никогда вам не достанется.

– Почему? Оно ведь… было… создано для… сиринити.

– Сиринити недостойны его.

– Из-за того… что сделал… Блэквуд? Поступок… одного человека ничего… не доказывает.

– Он доказывает, какими жестокими могут быть братья по отношению друг к другу, когда речь заходит о лекарстве.

– Но ведь оно… может… помочь…

– Им нельзя помочь. Выбор сделан, и его не изменить глотком волшебного напитка. Они никогда не смогут его использовать, а поэтому не трать время зря. Отдай пробирку, или я позову охрану.

Ну уж нет. После всего, через что я прошла, я просто так не сдамся.

– У тебя пять секунд.

Вытягиваю импровизированную сумку из-под накидки. На секунду колеблюсь, стоит ли так рисковать ради того, что внутри.

– Пять, четыре…

Все-таки на кону моя жизнь. Может, стоит послушаться?

– Три…

Нет, ошибаешься. На кону не только твоя жизнь, но и жизнь Блэквуда.

– Два…

Он сгниет заживо, а его останки затеряются в грязи. Ты не можешь так поступить.

– Один.

Направляюсь к обрыву и замираю на краю. В пропасть сыпется горстка камушков.

– Что ты делаешь?

– У меня… встречное предложение, – наклоняю ногу над обрывом. – Выпусти Блэквуда из… подземелья…

Глаза Тары расширяются при виде моей ноги, покачивающейся над пропастью.

– С чего мне вдруг освобождать Предателя?

– С того… что если ты этого не… сделаешь, я… прыгну.

Она недоверчиво поглядывает на мою ногу.

– Почему ты решила, что твоя жизнь для меня важна?

– Жизнь – нет, кровь… да. Если я… спрыгну… ты лишишься… Двенадцатой группы навсегда. Знаю, как она… для тебя важна. Я слышала… ваш разговор… с Окрой.

Ее руки вжимаются в предплечья. Несмотря на внешнюю собранность, в ней проскальзывает отблеск беспокойства, а значит, я на верном пути.

– Ты не сделаешь этого. Ты блефуешь.

– Неужели? – спина наклоняется, и я буквально вишу над пропастью. Одно дуновение ветра, и я улечу вниз.

– Стой!

Наклоняюсь назад сильнее, чувствую, как за спиной зияет пустота.

– Хватит! – она хватает меня за руку и тащит вперед, – Хорошо! Я поговорю с Лидером, но не могу ничего обещать. Вряд ли я уговорю его отпустить заключенного, но, думаю, смогу убедить смягчить наказание.

Прижимаю сумку крепче. Несмотря на то что ноги твердо стоят на земле, голова до сих пор кружится.

– Что-то еще?

– Пускай твои… люди проведут… меня в… катакомбы.

Ее лицо становится серее скал, но перечить мне она уже не решается. Спустя время двое стражей уже ведут меня по мосту через ущелье, и я искренне надеюсь, что это дорога к катакомбам, а не к Лидеру. Наконец они останавливаются перед скалой с громадной дырой. Возле нее охранник. Видимо, тут и есть спуск.

– Новенькие пожаловали? – охранник бегло осматривает меня. – Давно пора.

– Она не заключенная, – отвечает вместо меня страж. – Ей разрешен спуск в катакомбы.

– Разрешен, говоришь? И кем это?

– Целительницей.

Его глаза перебегают на меня.

– И что же тебе там понадобилось?

– Ищу острых… ощущений.

– Острых ощущений? – он приподнимает бровь. – Я могу тебе их устроить и без катакомб. Ты только скажи.

Массивные губы растягиваются в улыбке.

– Повернись.

Чувствую, как по икрам ползут толстые пальцы. Сжимаю кулаки, чтоб случайно не влепить в это смазливое лицо. Пальцы поднимаются по бедрам, медленно, нарочно. Замирают на пояснице, затем скользят выше. Мое терпение натягивается железной проволокой, когда руки проводят по контуру талии. Чертов извращенец. Еще немного, и не сдержусь. Миновав линию пупка, пальцы неспешно ползут по направлению к груди. Как раз к тому месту, где я спрятала пробирку!

– Эй! Аккуратнее!

Пропустив область груди, пальцы быстро пробежали по плечам. Очевидно, раздосадованные, что пришлось пропустить самое «интересное» место.

– Что в сумке? – он заглядывает в лоскут. – С едой вход в катакомбы запрещен.

– Тара… разрешила.

Он бросает взгляд на стража, тот молча кивает.

– Ладно, проходи. Чувствуй себя как дома, вряд ли ты когда-нибудь оттуда выберешься.

Молча шагаю к спуску. Темнота поглощает меня, как чернильную каплю. Внутри тихо и сыро. Запах плесени, гнилой плоти и мокрого камня. Хотя, собственно, чего еще ожидать. Это ведь темница. Шорох шагов – единственный звук на всю округу. Пытаюсь двигаться на ощупь, но нога так и норовит соскользнуть по влажному камню. Несколько минут, и на горизонте проскальзывает первый фонарь. Через четыре-пять метров еще один. Как хорошо, что они додумались установить здесь факелы! Правда света едва ли хватает, чтоб осветить руки. Но все же лучше, чем ничего. Да и с факелом я чувствую себя как-то безопаснее. Выхожу к развилке и останавливаюсь. Только сейчас понимаю, что на самом деле не знаю, куда идти. Откуда? Никто не сказал, где находится камера Блэквуда! Да и есть ли она вообще? Они сказали – катакомбы. Может, подземелье и есть тюрьма? В любом случае отступать поздно. Не нравится мне это слово. Катакомбы. Наверняка там впереди еще сотни таких развилок. Нужно что-то придумать, чтоб найти дорогу назад. Решаю отрывать по кусочку бинта с руки и оставлять возле каждого поворота. Интересно, многих ли постигла та же участь, что и Блэквуда? Подземелье явно используется падшими не один год. За сотню лет здесь могли найти покой тысячи людей. Хотя… что я несу. Это неинтересно! Совсем! Не хочу знать. Здесь только Блэквуд. Живой. От него так просто не избавишься. Мне ли не знать.

Сворачиваю направо, держу факел впереди как оружие. Сейчас кинжал Уилла пришелся бы кстати. Проход начинает сужаться или… это у меня от темноты подводят глаза? Да нет же! Стены становятся уже. Мне кажется, или они хотят меня расплющить? Воздух заметно сгущается. Очередной поворот и очередное распутье. Сколько же здесь развилок? Теперь слова охранника не кажутся пустыми: «Вряд ли ты когда-нибудь оттуда выберешься». Так темно и тесно. Стены почти касаются плеч. Чем дальше углубляюсь, тем сильнее не по себе. Какое отвратительное место. И пахнет здесь ужасно, хотя запах знакомый. Не могу вспомнить, где я его слышала. Вереница ходов все дальше уводит под землю. Бинтов на руке заметно поубавилось. Надеюсь, их хватит.

Чем ниже спускаюсь, тем сильнее угасает факел, словно чувствует приближение чего-то ужасного. Решаю заменить его на другой, но по пути факелов больше не попадается. Вместо них на стенах зияют пустые держатели. Чувствую, как волосы на голове становятся дыбом. Кто-то их снял. Вряд ли кто-то спускается сюда на экскурсию, иначе охранник не смотрел бы на меня, как на умалишенную. А значит тот, кто забрал факелы… все еще здесь. Это мог быть Блэквуд, но все же каковы шансы, что в подземелье, спускающемся в землю на глубину трех этажей, только он один? Живот сжимается от обволакивающего спину страха. Ладно, без паники. Просто продолжай идти и выйдешь на Блэквуда. Он не мог далеко уйти, а то, что у него есть факел, большой плюс. По крайней мере, ты его заметишь. Продолжаю идти, но шаги уже не такие уверенные. Огонь в факеле подпрыгивает и трясется. Через время понимаю, что это не пламя дрожит, а моя рука. Вскоре все тело пропитывается сыростью, заставляя трястись то руки, то ноги. От этого я почти не вижу куда иду.

Пытаюсь собраться с духом, но спотыкаюсь о камень и роняю факел. Мое сердце останавливается в тот момент, когда он касается земли. Готова поклясться, если бы он потух, я бы умерла на месте. Но, благо, этого не произошло, и мое сердце снова бьется. Надолго ли. С каждым шагом в воздухе все меньше кислорода. Никогда не думала, что у меня клаустрофобия. Оказывается, чтоб понять, что ты боишься закрытого пространства, достаточно оказаться в закрытом пространстве. Каковы шансы, что Блэквуд выжил в этом аду без света, еды и свежего воздуха: пятьдесят на пятьдесят, сорок на шестьдесят, десять на девяносто? Надеюсь, они все-таки у него есть. Пальцы немеют от сырости и страха. Кажется, даже огонь в факеле трепещет от витающего в воздухе ужаса и смрада. Что это за вонь? Господи. Словно испорченная еда, гнилые овощи или… «Плоть», – понимаю я. Так воняет гниющее мясо. Я точно знаю, потому что уже чувствовала этот запах в логове моровов.

С конца прохода слышен треск, словно кто-то отколол от стены камень. Замираю и даже перестаю дышать. Еще один звук, ближе. Теперь я уже не боюсь. Меня пожирает паника! Я больше не хочу здесь оставаться! Эй? Кто-нибудь? Выпустите меня! Бегу в противоположную сторону. Стены стали еще теснее. Они просто убивают меня. Нечем… дышать… Откуда я пришла? Не вижу ни бинтов, ни дороги. Ужас ломает кости одна за другой, пока я мечусь в поисках обратной дороги. Где она? Я ведь помечала поворот?! Тогда почему их нет на местах? Кто-то их убрал! Чтоб я осталась взаперти в этих гнилых стенах, так же как и заключенные, брошенные сюда умирать заживо. Кто-нибудь, выпустите меня отсюда!

На глаза наворачиваются слезы, и я падаю. Факел укатывается вглубь коридора. Нет! Только не это! Я бросаюсь к нему. Не смей тухнуть. Только не сейчас! Последний огонек дребезжит в предсмертных конвульсиях. Хватаю факел, как раз в тот момент, когда искра издает последний хруст. Нет! Так и замираю в позе, в которой упала. Ощущение, будто мне только что перерезали сонную артерию. Теперь я не могу ни дышать, ни двигаться, ни видеть. Только слышать. Слышать треск камней, который с каждой минутой движется все быстрее. Ужас становится настолько явным, что превращается в привкус во рту, едкий привкус разлагающейся плоти. Спустя какое-то время, я все же нахожу в себе силы подняться и на ощупь двигаюсь вперед. Прислушиваюсь, но слышу лишь эхо шагов. Чудь погодя снова ничего. Это хуже всего. Тишина ужасает сильнее шума. По шуму хотя бы ясно, куда не стоит идти. Тишина каждый твой шаг делает лотереей. Найдешь или нет, улизнешь или нет. Стараюсь вести себя тихо, но дыхание подводит. Не могу нормально дышать. Либо с шумом втягиваю воздух, либо вовсе не дышу. Успокойся, постарайся успокоиться…

Пытаюсь восстановить дыхание, но… Что это? Я что-то слышала. Снова этот звук, словно камнем об стену. Где он? Не могу понять. Он то близко, то далеко, одновременно нигде и повсюду, просачивается в голову, сводит меня с ума. Нет. Я так больше не могу! Перестаньте! Бросаюсь бежать, но спотыкаюсь и падаю. Чувствую боль в правой ноге. Кто-то схватил меня за лодыжку! Кто… что это? Пальцы тянут куда-то в темноту. Нет! Не надо, пожалуйста! Отпусти! Пытаюсь за что-то ухватиться, но руки скользят по мерзлой земле. Пальцы обдают мертвенным холодом икры, колени, а затем и бедро. Оставь меня в покое! Нащупываю камень, бросаю его в темноту, и вдруг хватка ослабевает. Пальцы соскальзывают, и по глухому звуку становится ясно: я во что-то попала. Воспользовавшись шансом, поднимаюсь и бегу. Спотыкаюсь, бегу. Ударяюсь о камень. Бегу. Врезаюсь в стену. Бегу, бегу и буду бежать до тех пор, пока не выберусь из этого проклятого места. Какой я была дурой. Блэквуда здесь нет и, может, никогда и не было! А если и был, то наверняка уже умер. Это была ошибка! Необдуманная, глупая. Теперь я останусь здесь навсегда, замурованная на глубине нескольких километров под землей. Чувствую, как истекают последние капли сил, но в момент, когда я уже готова свалиться замертво, впереди появляется свет.

Мне не показалось? Наверное, это галлюцинация или ловушка, расставленная каким-нибудь заключенным. А я бегу ей навстречу с распростертыми руками. Бегу, как мотылек на огонь, и ничего не могу с собой поделать. Свет, я так изголодалась по свету. Больше не могу оставаться в темноте ни минуты, иначе рехнусь! Протягиваю руки к свету, но когда вижу его источник, останавливаюсь. Огонь трепещет на фоне фигуры, черной и тощей, фигуры того, кого я целую вечность пыталась отыскать.

– Блэквуд?

Не верю своим глазам, да и его тоже. В этом пропащем месте ничему нельзя верить, но все же. Это он сидит меньше чем в двух шагах. Но это не тот Блэквуд, с которым мы пробирались сквозь лес. Щеки впали, волосы сбились комом, под глазами зияют кратеры темнее мрака в подземелье. Он так исхудал. Нет. Он истощен! Скулы осунулись так глубоко, что, кажется, сейчас и вовсе сломаются. Как долго он здесь? Его вид поражает меня больше пережитого ужаса. Хочу коснуться плеча, чтоб убедиться, что это по-настоящему, но он оборачивается быстрее, чем я успеваю поднять руку. Что он делает? Он просто уходит!

– Подожди!

– Мне нечего добавить.

Не знаю, что шокирует больше, его охрипший голос или то, что он совершенно не рад меня видеть. И что значит «нечего добавить»? К чему? Он ведь еще ничего не сказал!

– Ты не можешь… просто уйти.

– А ты живучая, просто так не избавишься. Зря стараешься. С прошлого раза ничего не изменилось. Мой ответ – нет.

С прошлого раза? Но мы не виделись пару дней. Я думала, его уже нет в живых! И это все, что он может мне сказать?

– Подранная одежда и бинты. Надеялась ударить по совести? Тщетно. У меня ее нет.

И тут до меня доходит. Он думает, что я галлюцинация. А, значит, я мерещилась ему и достаточно долго, чтоб успеть надоесть.

– Я настоящая!

– Конечно, как и каждый из вас.

– Посмотри на… меня.

Даже не останавливается.

– Посмотри на… меня.

Будто меня здесь и нет.

– Дориан!

Он поворачивается. Смотрит на меня так, словно я сделала что-то исключительное. И я сделала, хоть и сама того не поняла – назвала его по имени.

– Я… настоящая. Я спустилась в… катакомбы, чтоб… найти… тебя.

Черты лица не дрогнут, но в глазах уже закралось сомнение. Я на верном пути.

– Знаю, никому… нельзя верить… Но я слишком… многим рисковала… спускаясь сюда. Ты мне… нужен. Нужен… сиринити. Мне… ты можешь… доверять.

Снимаю с шеи медальон и вкладываю ему в руку. Вид медальона окончательно выбивает из него сомнение. И хоть он до сих пор смотрит на меня с опаской, вес живого металла в руке позволяет наладить связь с реальностью.

– Прежде ты выражалась короче.

Он пробегает по мне взглядом, задерживаясь на перевязанной шее. Похоже, он понимает, почему я так странно разговариваю.

– Давно ты… здесь?

– По моим расчетам, не меньше двух дней. Ты?

– Со вчерашнего… дня.

– Как ты меня нашла?

– На это нет… времени.

Снимаю с плеча сумку.

– Здесь вода… еда и бинты… А теперь… нам нужно… выбираться.

– Зачем?

Да он издевается!

– Как… зачем? Чтоб… спастись! Нужно бежать… из… Норы.

– Нет смысла.

– Они… убьют тебя!

Он пожимает плечами.

– Не они, так моровы. Без лекарства все обречены.

Неужели он готов просто сдаться после всего, через что мы прошли? Неужели не понимает? Падшие не оставят его в покое. Нужно либо бежать, либо сражаться, либо… Понимание медленно оседает мне на плечи. Он не хочет бежать. Ему все равно, если его замучают или убьют потому, что… это заслуженно. Может ли его отказ на самом деле быть скрытым чувством вины? Возможно, так он стремится наказать себя? Но если так, это значит, что Лидер сказал правду.