Текст книги "Тонкая нить судьбы"

Глава 21

– Спасибо, тебе, Надя. За ценную информацию. Твоя мама молодец. Память у нее хорошая. Все вспомнила. – восторгалась Джейн.

Дарья сидела молча. Ее глаза были устремлены куда-то вдаль. Казалось, девушка вообще в мыслях была не здесь. Надя с Джейн пытались строить рожицы перед ее глазами, щелкать пальцами у ушей, включать и выключать свет. Дарья не подавала никаких признаков присутствия. Тогда, испугавшись за сестру, Джейн начала энергично трясти Дарью за плечи. Наконец девушка произнесла:

– Хватит меня трясти. Ведёте обе себя как дурочки, кричите, суетитесь…

– Нет, ты видела? – спросила у Нади Джейн. – Сестра, скажи, что с тобой было? Почему не реагировала на наши раздражители?

Дарья посмотрела на обоих девушек слегка замутненным взглядом. Потом тряхнула головой, как бы освобождаясь от какого-то груза, и взгляд ее поменялся на ясный и пытливый. Джейн не отступала:

– Дарья, все-таки, скажи, где ты витала сейчас, ведь в мыслях своих ты была не здесь?

– Представляете, девочки, я вдруг ощутила себя на месте Насти. Я была там, в далеком прошлом. И мне было страшно и неуютно… Надя, твоя мама не поддерживала связей с Настей в последнее десятилетие ее жизни. А кто нам может рассказать об этом периоде? И еще? Надя, твоя мама сказала тебе причину отчуждения двух людей, друживших с глубокого детства, пронесших свою дружбу через юность, зрелые годы и оборвавших всякие связи на склоне лет?

Надежда помолчала немного, собираясь с мыслями, медленно, взвешивая каждое слово, сказала:

– Да, сестрёнки, знаю я эту причину. И документы в связи с этим у меня есть. Причина эта очень своеобразная, неординарная и естественная одновременно. Даже не знаю, с чего начать. Деликатная очень причина, понимаете?

Девушки смотрели на Надежду и ничего не понимали. Установилась тишина, во время которой одна из трех девушек собиралась с духом и мыслями, две других ждали информации от первой.

– Сестренки, вот документы, согласно которым Алексей Ухтомский воевал на первом прибалтийском фронте. Он служил в разведотряде, так как прекрасно знал немецкий язык. А вот документ, в котором говорится, что на этом же фронте воевал Угловатый Степан. И был он комиссаром, вернее замполитом полка, в состав которого входил разведотряд Ухтомского. Одним словом, слушайте, что произошло тогда, в далеком 1944 году. Эта картина сложилась по изученным мною документам, что в свое время собрала мама, а также мы с Аленой.

Алексей Ухтомский встретил канун 1944 года в окопах первого прибалтийского фронта. Вот уже почти неделю, как он вместе со своей группой разведчиков пытался достать информацию о городской группировке немцев. Городок, так назывался маленький город, что в Витебской области, представлял собой хорошо укрепленный немецкий плацдарм. Группе Ухтомского было дано задание раздобыть документы по укреплению Городка. Разведчики не только раздобыли эти документы, но и захватили в плен немецкого офицера, вышедшего на улицу по нужде. Очень ценный пленный оказался. Его вместе с документами Алексей доставил в штаб полка. Когда Ухтомский докладывал командиру полка о выполнении задания, в землянку вошел мужчина в форме младшего политрука.

– Знакомьтесь, Алексей Николаевич, это наш новый политрук, прибыл вчера. Петр Владимирович, как вы знаете, погиб третьего дня.

– Угловатый Степан Митрофанович. – прервал доклад командир полка.

Ухтомский повернулся и встретился с холодными глазами Угловатого. Они стояли минут пять молча, глядя друг другу в глаза, в которых отражалась непримиримая ненависть. Командир ничего не понимая, нарушил установленное молчание.

– Вы знакомы? – спросил он обоих.

– Было дело. Встречались до войны – небрежно бросил Угловатый.

Алексей ничего не сказал, только по уставу обратился к командиру полка:

– Товарищ полковник, разрешите идти.

– Подождите, капитан. Вы еще не закончили докладывать. – недоуменно заметил командир полка.

– Основное я уже доложил. Вот документы по укреплению. «Язык», то есть пленный офицер ожидает за дверью. Он под охраной моих двух разведчиков. Разрешите идти, товарищ полковник – Ухтомский твердо посмотрел на своего командира.

– Ну, что же, Алексей Николаевич. Спасибо за службу. Добре сработали. Сейчас мы с политруком займемся «языком» и документами. Идите, отдыхайте. – командир полка подошел к Ухтомскому и благодарно похлопал того по плечу.

Морозный воздух слегка оживил Алексея, вышедшего из землянки командира. Но в висках стучало, в затылке появилась резкая боль. Ухтомский сдавил голову руками.

– Что с вами, командир? Вам плохо? – услышал тот встревоженный голос своего бойца.

Он повернул голову в сторону голоса и увидел Иващенко, самого опытного в его группе разведчика. Иващенко внимательно смотрел на своего командира.

– Товарищ капитан, может в санчасть пройдете? Лицо у вас уж больно бледное, да походка шаткая. Может заболели чем? – не успокаивался Иващенко.

Алексей остановился, нашел небольшой пень, сел на него.

– Не беспокойся, Иващенко, все нормально. Передай нашим, чтоб отдыхать пошли. Выспаться надо. Не спали почти трое суток – голос Ухтомского был слабый, тихий.

– Есть, товарищ капитан. – бойко ответил Иващенко и побежал исполнять поручение.

Алексей сидел на пне и со стороны казалось, что он просто отдыхает – глаза закрыты, руки опущены на колени, голова слегка наклонена вперед. Но Ухтомский лихорадочно думал.

«Вот оно, время мое пришло. Угловатый здесь. Война идет. Лихие пули свистят. Любая из них может не пролететь мимо, застрять в сердце ненавистного Угловатого.»

От этих мыслей Алексею стало жарко. Он расстегнул ворот гимнастерки, скинул шапку с головы и стал ртом жадно хватать морозный воздух, как будто задыхался. Потом резко встал, прошел по скрипучему снегу метров двадцать, остановился, развернулся и вернулся на прежнее место. Затылок продолжал ныть, в висках по-прежнему стучало. Капитан не получил удовлетворения от предоставленной возможности.

«Нет, я не убийца. Угловатый должен знать, за что будет наказан. Я буду судьей и палачом в одном лице. Только, когда, когда … Надо обдумать… Надо решить…» Ухтомский решительно прошел к командирской землянке, остановился на миг перед входом, открыл дверь.

– Разрешите войти, товарищ полковник. – обратился Алексей к командиру полка.

– Вошли уже. Что у вас, Алексей Николаевич? Что-то новое вспомнили?

Угловатый сидел за столом и исподлобья наблюдал за Ухтомским. От него, опытного опера, не укрылось бледность лица Алексея, ходящие желваки по щекам, выдававшие внутренне волнение и напряжение. Степан сразу же почуял, что Ухтомский что-то задумал.

– Я вас слушаю, капитан. – внимательно глядя на Алексея, произнес командир полка.

– Товарищ полковник, разрешите показать товарищу младшему политруку расположение полка. Он – человек новый, ему интересно, наверное, будет – браво обратился Ухтомский с первой, пришедшей на ум просьбой.

– А там я соображу, как мне поступить – решил про себя Алексей.

Угловатый, будучи трусливым по природе своей, испугался. В его планы не входило оставаться один на один с Ухтомским. Когда Алексей вышел после доклада, Степан сразу для себя решил, что при первом удобном случае он покончит с князьком. Но выглядеть это должно, как естественная гибель. Война есть война. Он тоже подумал про шальные пули. Полковник вопросительно посмотрел на Угловатого, который отреагировал быстро.

– Спасибо, капитан. Я имел возможность все посмотреть. Вы идите, отдыхайте – с долей издевки в голосе ответил Степан.

Ухтомский зло сверкнул глазами в сторону Угловатого и с разрешения полковника вышел из землянки.

На следующий день денщик полковника доложил, что командир полка требует Ухтомского к себе.

– Товарищ полковник, разрешите войти – открывая дверь в землянку спросил Алексей.

– Входи, Алексей Николаевич. Чаю хочешь? – как-то совсем по-домашнему спросил командир. – Садись. Будь гостем. Поговорить с тобой хочу. Прояснить для себя кое-какие детали. Ты не против? – обратился к Ухтомскому хозяин землянки.

Алексей был удивлен. Командира полка он знал всего два месяца. При первом знакомстве Валерий Георгиевич, так звали полковника, показался Алексею суховатым и чересчур жестким человеком. Он требовал от всех четкого выполнения приказов, не любил, когда мямлили, разговаривая с ним, относился ко всем ровно не взирая на звания и заслуги, не приветствовал панибратства.

– Спасибо, товарищ полковник. Я уже завтракал и чай пил – слегка сконфуженно ответил капитан.

– Да не тушуйтесь, Алексей Николаевич. Я пригласил вас поговорить, не как командир с подчиненным. Садитесь, вот кружка, наливайте себе чайку. Согреетесь, да за чаем и разговор легче пойдет. Более крепкого напитка не предлагаю. Во-первых не уважаю, во-вторых, в нашем разговоре важна трезвая голова – мягким, совсем незнакомым для Ухтомского голосом произнес полковник. Ухтомский еще больше удивился, но принял приглашение командира. Валерий Георгиевич внимательно следил за капитаном, осторожно наливающего крутой кипяток в кружку, затем из небольшого металлического чайника крепкую заварку. Когда Алексей сделал первый глоток, полковник улыбнулся.

Нравился ему капитан. На таких положиться можно, не предаст. Лицо светлое, открытое. Взгляд прямой, твердый, уверенный. Другое дело новый политрук. Глаза бегают, смотрит исподлобья, взгляд злой, вечно чем-то недоволен. При первом знакомстве с ним, командиром полка, Угловатый усмехнулся и язвительно спросил:

– Что, из бывших, полковник? Читал я ваше дело. Присматривать и за вами буду. Не верю я в искреннюю любовь к советской власти таких как вы.

Валерий Георгиевич внимательно посмотрел в глаза младшему политруку и ответил с достоинством:

– Ваше право, младший политрук, верить людям или нет. А я защищаю свою Родину, а не таких как вы.

– Ну-ну – только и смог буркнуть себе под нос Угловатый.

– Капитан, как вам новый младший политрук? – задал в лоб вопрос командир. Полковник не любил юлить, заходить издалека. Будучи потомственным офицером Валерий Георгиевич был приверженец быстрых решений. Алексей не ожидал этого вопроса и с удивлением посмотрел на командира.

– Мне по уставу не полагается обсуждать кандидатуру политрука, товарищ полковник. – вставая со стула ответил Ухтомский.

Полковник внимательно посмотрел на капитана.

– Неужели ошибся? – подумал он – Сядьте… Мы с вами одного поля ягоды. Вы бывший князь, я тоже. Революцию я принял молодым юнкером. Тогда мне казалось, что передо мной открываются новые горизонты. Я готов был служить своей России и никакие большевики не являлись для меня преградой. Для меня превыше всего интересы родины, России, ее народа. И плевать я хотел на таких как Угловатые. Поверьте мне, я достаточно повидал их за пять лет лагерей. Думают, что пролетарско-крестьянское происхождение обеспечивает им зеленую дорогу в жизни. Это от глупости и лености. Таких много. Но не большинство. Угловатого я сразу раскусил. Подленькая, мелкая душонка, любитель урвать то, что плохо лежит и проехаться на чужом горбу. Держитесь от него подальше, Алексей Николаевич. Заметил я вашу немую перебранку, глазами так и сверлили друг друга… Что произошло между вами?

Алексей слушал командира опустив голову. Он не мог сообразить, как ему поступить. С одной стороны, полковник вызывал у него доверие, и Алексей хотел бы рассказать ему о своем желании уничтожить Угловатого. С другой, Ухтомский понимал, что это его и только его проблема. Поэтому решать ее надо ему одному и посвящать кого-либо в это не стоит никого.

– Ну, Алексей Николаевич, я жду. – донеслось до капитана. – Не бойтесь. Я давно за вами наблюдаю. И только, когда увидел вас вместе с Угловатым, понял причину вашей постоянной нервозности. В вас сидит желание отомстить. Я не знаю за что, думаю основание достаточно серьезное Но, капитан, хочу предупредить, что человеком управляет тот, кто его злит. Это не моя мысль. Примерно так сказал великий Ницше. В вашем состоянии вами управляет Угловатый. И вы можете наделать глупостей. Убить его, а ведь вы именно этого хотите, самое простое, что можно сделать.

Алексей слушал полковника внимательно и принял решение довериться ему.

«В конце концов мне нужен союзник. А лучшей кандидатуры, чем командир полка, сыскать трудно.» – подумал Ухтомский.

Налив кипятку в кружку и разбавив его заваркой, капитан, глядя во внимательные глаза полковника, стал рассказывать свою историю отношений с Угловатым.

– Да, редкий подлец – вырвалось у Валерия Георгиевича, когда Алексей закончил свой рассказ. – Знаете, капитан, в жизни, как в шахматах, побеждает тот, кто думает на несколько ходов вперед. Комиссар хоть и подлец, но далеко не глупый человек. Он сделает все, чтобы воспользоваться нынешней ситуацией. Правда, как все подлецы, Угловатый труслив. И вряд ли пойдет на открытое противодействие вам, капитан. Наверняка, он подумал о нечаянных пулях, минах и тому подобное.

– Валерий Георгиевич, объясните, вам – то зачем надо помогать мне в этом недобром, хоть и справедливом деле? – перебил командира Ухтомский.

Полковник вновь внимательно посмотрел на своего подчиненного, подсел к нему поближе, придвинув табуретку, на которой сидел, и тихо ответил:

– «Когда я сидел в лагере, был там один профессор. Тихий, очень интеллигентный, преданный своему делу ученый, который кроме своей науки о букашках и таракашках ничем не интересовался. Он был соседом вот такого, как Угловатый, выскочки из народа, которому приглянулась квартира профессора. И донес сосед на профессора. В результате страна потеряла хорошего гражданина, а советская, да и мировая наука – сильного ученого. Его расстреляли, как врага народа.

Полковник замолчал, закрыл глаза, по щекам гуляли желваки. Молчал и Ухтомский. Алексей вспомнил историю своего брата Леонида. Через минуту Валерий Георгиевич продолжил:

– Считаю, что Угловатый и ему подобные ничего общего не имеют ни с народом, ни с советской властью, которой они прикрываются. Это балласт. А от балласта надо освобождаться. И чем быстрее, тем лучше. Иначе он подомнет под себя всё и всех.

В дверь землянки постучали, не дожидаясь приглашения она была отворена, и на пороге показался Угловатый. Первой реакцией младшего политрука было уйти, но потом в его глазах вспыхнули огоньки ненависти и бесчестия.

– Так-так… Князьки собрались вместе. И что решаем? Как советскую власть извести?

Ухтомский побледнел от ненависти и неприязни, которую он испытывал к политруку. С его губ готовы были сорваться слова угрозы. Но полковник опередил Алексея.

– А…., политрук… Заходите Степан Митрофанович. Мы тут с капитаном как раз обдумываем вылазку одну сделать в стан врага. Уточнить надо кое-какие детали. – бойкий голос Валерия Георгиевича смутил Угловатого, и он ему поверил.

– Хорошо, разрабатывайте операцию. Пойду посмотрю, что на кухне делается. Позже подойду – в замешательстве произнес политрук.

А потом тихо, больше для себя, чем для других, добавил:

– Все равно ничего не понимаю в военных делах.

Обманув ожидания Угловатого, Валерий Георгиевич плотно закрыл дверь за младшим политруком, попутно проверив, никого ли нет радом с его землянкой.

– Вот что капитан. Этот разговор не закончен. И прошу вас, Алексей Николаевич, пока ничего не предпринимать. Себя погубите и других за собой потяните. Здесь обмозговать надо, но и затягивать тоже нельзя. Угловатый хитер, за своим решением далеко в карман лазить тоже не будет. – голос полковника звучал заговорщески тихо.

Но для Ухтомского каждое слово командира отзывалось в его ушах как удар молота о наковальню.

– Насколько я знаю, Угловатый не собирался на фронт. Он развернул бурную деятельность по выявлению так называемых врагов народа в тылу. Равных ему в этом не было.

Голос полковника с каждым сказанным словом становился громче, приобретая ноты ненависти и презрения. Лицо его пылало, пальцы рук сжались в кулаки. Понадобилось время, чтобы Валерий Георгиевич успокоился.

– Извините, капитан. Больших мерзавцев, чем новый политрук, я не видел. В штабе фронта служит мой давний друг. Его, как и меня, арестовали в тридцать девятом, приговорили обоих к расстрелу. Да машина сбой дала, отложили исполнение приказа на неопределенное время, заменив его лагерями. А тут война. Меня и Георгия, друга моего, как опытных, боевых офицеров освободили. До сих пор не знаю, кого благодарить за это освобождение. Так вот Георгий перед приездом Угловатого в полк позвонил мне и прояснил некоторые моменты в отношении его.

Тут дверь в командирскую землянку открылась, и на пороге показался Угловатый. Он зашел без приглашения, бесцеремонно прошел к столу и сел на свободный табурет.

– Ну что, полковник, решили свои дела с капитаном? – с усмешкой на губах спросил он Валерия Георгиевича.

Полковник побледнел от ярости и, не стесняясь в выражениях, жестко ответил:

– Вы, младший политрук, если ничего не смыслите в военных делах, пошли прочь. Не мешайте обсуждать завтрашнюю операцию.

И чуть тише добавил:

– Прислали шпиона на мою голову. Балласт чертов.

Угловатый, не ожидающий такого отпора со стороны полковника, стоял в полной растерянности. Он привык, что все перед ним пресмыкались. Там, в Ленинграде, у себя в отделе, Степан был полным хозяином. Этих князьков, «вшивую интеллигенцию» он ненавидел и не понимал. Иной раз Угловатый специально, чтобы вызвать гневную грубость у арестованных представителей бывших, как он называл российскую аристократию и интеллигенцию, издевался над ними, избивая, обзывая… Многие ломались, умоляя прекратить пытки. Таких он презирал и они превращались для него в нелюдей, над которыми до решения их участи изощренно издевался. Не сдавшихся, не сломавшихся Степан боялся и старался поскорее от них избавиться. Они для него были недоступны с точки зрения духовной силы, а потому он их не понимал. А все непонятное у него ассоциировалось со страхом. Полковник с Ухтомским относились ко второй категории людей. Угловатый, постояв в гневной нерешительности несколько минут, направился к выходу из землянки прошипев:

– Вы мне ответите. Я вас…я вас закопаю….

Когда дверь за ним закрылась командир полка произнес устало:

– Легче дышать стало, неправда ли, капитан.

Глава 22

– А что было дальше? – тихо спросила Дарья. – Алексей Ухтомский свел счеты с Угловатым?

Надежда сидела, опустив голову. Глаза ее были затуманены, пальцы рук ерошили волосы на затылке, плавно переходя к вискам, ко лбу. Сняв таким образом напряжение, которое девушка испытывала при своем рассказе, она открыла глаза, подняла голову и произнесла:

– Если вам, сестренки, интересно, я продолжу. Но сначала давайте чай, что ли, попьем. В горле пересохло. Да и перекусить не мешало бы.

В три секунды Дарья с Джейн согрели чайник, засервировали стол, поставив на него чашки, сахарницу, молочник с о сливками, вазочку с конфетами и печеньем.

– Ты, Надя, глядишь, приучишь нас чай пить. – смеясь сказала Джейн. – А то мы у себя в Америке все кофе с утра до вечера пользуем. Культура чаепития как-то не очень прижилась.

Отпивая из чашки горячий свежезаваренный чай, Надя с удовлетворением отметила:

– А все-таки благороднее напитка, чем горячий хороший чай сыскать трудно. Я получаю огромный фан, как говорят американцы, когда его живительная сила разливается по моим сосудам, особенно если холодно.

– А у нас считается, что русские пьют в основном водку, когда хотят согреться – смеясь вставила Дарья.

– Ну, вообще, да. Водка – напиток благородный… Сестренки, а вы знаете, что слово водка есть уменьшительное от слова водичка и вплоть до девятнадцатого века водкой обычно назывался настой трав, кореньев или ягод на крепком алкоголе. Так что водка, на мой взгляд, полезный интеллигентный напиток, которым нужно пользовать осторожно. Это я вам к сведению.

– Ну, что, продолжим? – энергично спросила Надя, когда была удовлетворена жажда в чае.

– Да, рассказывай дальше – с нетерпением разом ответили сестры.

Через два дня из штаба армии в расположение полка прибыло пять человек – один полковник, майор, капитан и два бойца. Они напрямую прошли к командирской землянке. Денщик попытался не пустить их во внутрь, говоря, что товарищ командир отдыхает.

– Ты что, не видишь, кто перед тобой стоит? – прикрикнул на денщика вновь прибывший полковник. – Отойди, солдат. Приказывать здесь буду я, а твое дело выполнять мои приказы.

Денщику не оставалось ничего, как отойти от двери. Но тут дверь отворилась, и из нее вышел командир полка.

– Здравствуйте, товарищи, – обратился он к прибывшим. – Слушаю вас. Чем обязан?

От взгляда Валерия Георгиевича не ускользнули опознавательные знаки политработников на форме майора и капитана. Майор вплотную подошел к командиру полка и, внимательно смотря ему в глаза, отчетливо произнес:

– Пройдемте в землянку, товарищ полковник. Поговорить надо.

И более отрывистым приказным тоном обратился к сопровождающим офицеров бойцам:

– Охранять здесь. Никого не пускать.

Через тридцать минут из командирской землянки вышли трое прибывших офицеров и Валерий Георгиевич. Его шинель была распахнута, гимнастерка не подпоясана ремнем, голова свободна от папахи. Командир печально посмотрел на своего денщика, который стоял позади прибывших бойцов с открытым от удивления ртом, и быстро прошел к эмке в сопровождении майора, капитана и двух бойцов.

– Товарищ полковник, Валерий Георгиевич! – услышал он знакомый голос Ухтомского, который бежал к нему.

– Стоять! Куда прешь!? – грубо остановил его майор.

И Алексей остановился. Он понял все. Командир полка обвел взглядом своих солдат, что стали подтягиваться к его землянке. В их глазах застыло удивление и ужас, читался немой вопрос:

«Как мы без вас? За что, за что?»

Вдруг глаза Валерия Георгиевича встретились с глазами Угловатого, стоящего у эмки. Это были глаза гиены, хитрые, трусливые, подлые и самодовольные одновременно. Алексей увидел как изменилось лицо командира, как заиграли желваки, оно побагровело, глаза потемнели. Ухтомский проследил взгляд Валерия Георгиевича и встретился с глазами Степана. В них он прочел, ясно прочел только одну мысль:

«С одним покончено. Следующим будешь ты».

Место командира полка занял вновь прибывший полковник. Он представлял собой полную противоположность прежнему командиру. Крестьянское лицо Харитона Евлампиевича Сапожникова, как звали нового командира, было суровым, неулыбчивым и некрасивым. Он имел отвратительную привычку постоянно тереть пальцами правой руки под носом, отчего соответствующая часть лица всегда имела синюшный оттенок. С командирами подразделений Харитон Евлампиевич старался держаться строго. С первых минут знакомства между Ухтомским и полковником установилась настороженная неприязнь. Зато между Угловатым и Сапожниковым сложились почти панибратские отношения.

Алексей каждый день вынашивал план мести. Он понимал, что эта месть может иметь только форму физической расправы. Но когда? Угловатый почти перестал ходить один по расположению полка. Он постоянно находился рядом с командиром, которому, казалось, нравилась такая преданность ему младшего политрука. Мысль о мести сверлила Алексея изнутри. Близкое разрешение цели и одновременно затруднительность ее осуществления разрушали капитана. Он осунулся, кожа лица посерела, в глазах появился нездоровый блеск.

– Что с вами, капитан? Вы не больны? – обратился к нему полковник на одном из совещаний. – Болеть Вам нельзя. Вы с вашими бойцам завтра выступаете в расположение немцев. Командование поставило задачу раздобыть информацию вот по этому укрепрайону.

Командир ткнул указкой в карту.

– «Неплохо было бы взять языка – офицера.

Тут полковник остановился. Внимательно посмотрел на Алексея, потом перевел взгляд на Угловатого, в глазах у него вспыхнул и тут же погас хитрый огонек, и командир сказал:

– Знаете что, капитан, с вами пойдет товарищ младший политрук. Засиделся он. Да и лишний человек в отряде не помеха, пригодится, глядишь. Немцы лютуют, конец свой чувствуют.

Ни Ухтомский, ни Угловатый не ожидали такого решения. Оба пытались воспротивиться ему. Алексей настаивал на том, что любая операция в тылу врага требует умения и сноровки от бойца, которыми, наверняка, не обладал Степан. Угловатый опирался на то, что в его обязанности как политрука входит поддержание боевого духа солдат, их коммунистической сознательности. Харитон Евлампиевич внимательно выслушал обоих и, усмехаясь, произнес:

– Вот и я о том же. Тебе, Степан Митрофанович, предстоит своим примером поднимать дух бойцов разведотряда. А что касается отсутствия сноровки да умения, Алексей Николаевич, то эти качества приходят во время действий. Вот так то. Завтра на рассвете вам выходить. Идите готовьтесь к операции.

В четыре часа утра вся разведгруппа и Угловатый, нелепо выглядевший в маскировочном халате, выступила на операцию. Они шли уже часа три. Было еще темно. Решили сделать привал для кратковременного отдыха. Пушистый снег падал на землю, уже давно окутанную белым покрывалом. Тишина выдавала любое движение на земле. Тринадцать человек расположились в небольшом овраге, что рядом с замершей рекой. Угловатый, не привыкший к большим марш-броскам, с трудом дышал, растянувшись на земле.

– Товарищ младший политрук, товарищ младший политрук – услышал он шепот одного из разведчиков.

– Что? Что такое? – испуганно спросил Степан бойца.

– Вы бы не лежали на снегу. Распарены, простудитесь, начнете кашлять, чихать, немец услышит – заботливо ответил солдат.

Угловатый зло усмехнулся и встал.

Ухтомский умело расставил вокруг вынужденного лагеря охрану, распорядился распределить между бойцами сухой паек в качестве завтрака. Огонь разводить не стали, боясь быть обнаруженными. Завтрак запили чистым снегом, поддержав его во рту. Никто не обращал внимания на Угловатого. Однако, когда тот встал и решил пройтись, тут же был остановлен одним из разведчиков.

– Товарищ младший политрук, не надо никуда идти. Тишину нарушаете скрипом от своих ног. Если по нужде, так здесь, за этот кустик, пожалуйста.

Степан был взбешен и напуган одновременно. Он хотел было крикнуть:

– Да как ты смеешь со мной так разговаривать!

Да, побоялся, слишком суровы были разведчики. И еще заметил Угловатый, что авторитет Ухтомского в отряде был абсолютным.

Добравшись до места, отряд сделал второй привал. Укрепрайон был как на ладони. За лесом начиналось поле, на противоположной стороне которого виднелись бетонные заграждения, немецкие танки и прочая бронетехника. В бинокль можно было разглядеть солдат, снующих около техники.

– Отлично все просматривается. Онищенко бери своих и дуй туда – Ухтомский махнул в сторону поля. – Действуешь, как договорились.

Действия всех солдат были согласованы, тихи и спокойны. Угловатый трусливо посматривал на видневшиеся танки. Он первый раз делал вылазку в стан врага и испытывал смешанные чувства. С одной стороны, Степан понимал, что для того, чтобы иметь влияние в полку, которое он никак не мог приобрести, ему необходимо было поучаствовать в какой-нибудь операции. За те две недели, что Угловатый находился на фронте, он так и не смог найти общего языка ни с офицерским, ни с солдатским составом. Ошибочно полагая, что одна только должность политрука, пусть и младшего, обеспечит ему почет и уважение среди бойцов, Угловатый вел себя с ними грубо и высокомерно. В результате кроме нового командира, Харитона Евлампиевича, никто к нему не относился положительно. С другой стороны, младший политрук прекрасно знал, что он не обладает ни умением, ни знаниями, ни должной физической подготовкой для таких операций. А потому он боялся, боялся погибнуть.

Рассеялся предрассветный сумрак. Холодное зимнее солнце готово было начинать свою ежедневную работу. В лесу стояла тишина. Разведчики, одетые в белые маскировочные костюмы, слились со снегом. Они ждали любых известий от группы Онищенко. Алексей внимательно следил за объектом в бинокль. Там, за полем, было более-менее спокойно. Немцы лениво ходили взад – вперед. Из серого здания вышел офицер, несколько солдат вытянулись перед ним в струнку. Он, махнув им рукой, промчался к одиноко стоящей в сторонке будке. И опять стало тихо.

Угловатый лежал на снегу в метрах десяти от Ухтомского и лихорадочно сжимал в руках пистолет. Мозг сверлила одна мысль:

«Скоро, скоро, время приближается…»

От этой мысли ему стало жарко. Степан стянул с себя маскировочный халат, начал расстегивать бушлат, но тут Ухтомский тихо, но отчетливо приказал:

– Товарищ младший политрук, надеть халат, лечь на землю и не шевелиться.!

И чуть тише добавил:

– Лихой пули хотите?!

Угловатого затрясло то ли от страха, который он вдруг ощутил, то ли от ненависти, ставшей его вечным спутником. Он быстро натянул маскировку и лег ничком на землю.

– Черт побери! Глухов ко мне – раздался жесткий приказ Ухтомского.

Тут же к нему подполз средних лет мужчина и внимательно посмотрел на командира.

– Иван, на, посмотри в бинокль. Что видишь? – спросил Алексей, передавая бинокль Глухову.

– Кажись, товарищ командир, Онищенко того, офицера спер из будки. Вон, тащит его на себе. – махнув в сторону поля, пробасил Глухов. – Товарищ командир, а немцы того, узрели пропажу. Вон, как забегали…

– Правильно, Глухов. Ты свою задачу знаешь? – Ухтомский посмотрел на своего подчиненного.

– Так точно, товарищ командир. Разрешите выполнять?

Глухов отполз, но через минуту раздался его низкий с хрипотцой голос:

– Федор, Петро, Колька, за мной.

И группа из четырех человек поползла в сторону поля.

В засаде осталось четверо. Угловатый лежал, боясь пошевелиться. Он трусил. И страх сковал все члены его тела. Степан даже говорить не мог. Но в голове продолжало лихорадить. Где-то из глубины его подлой душонки выползали недостойные политрука мысли:

«Немцы зашевелились…. Их много… У них танки, пушки…. А у нас ничего….». Угловатый тоскливо и загнанно посмотрел на свой пистолет, который судорожно сжимал в руках. Мысли зло плясали в его голове:

«А что? Может перестрелять этих троих, что остались, и деру дать…. А потом сказать, что была перестрелка с немцами….»

Вдруг Угловатый услышал внутри себя сладковато-вкрадчивый голос:

– А ты встань, да сделай, как хочешь! Сделай и получишь освобождение. …Тебе станет хорошо… Сделай, что задумал..

Повинуясь этому голосу Степан вскочил на ноги и стал беспорядочно палить из пистолета, так ни в кого и не попав. Потом он завертелся на одном месте как юла и понесся в сторону поля. Ухтомский и двое его бойцов застыли в ужасе и удивлении. Первым пришел в себя командир.

– Куда, Куда бежишь? Там мины…