Текст книги "Тонкая нить судьбы"

Глава 25

В гостиной было тихо. Все смотрели на замолчавшую Надежду. Ее лицо раскраснелось, в глазах стояли слезы, руки теребили носовой платок, который девушка всегда носила с собой. Говорить ей было трудно. Надя знала, что то, что ей предстоит рассказать дальше, нелицеприятно для ее матери, а соответственно, и для нее. Как рассказать друзьям, сидящим в комнате и ждущим ее рассказа дальше, о том, как поступила ее мать с человеком, давшим ей жизнь.

Варвара так и не простила свою мать..

Однажды в квартире Анастасии раздался телефонный звонок, разбудивший девушку. Она машинально посмотрела на часы. Было половина четвертого утра.

– Анастасия, это вы? – спросил встревоженный, но волевой женский голос.

– Да…. Это я. А вы кто? – удивленно ответила Настя – Вам звонят из больницы. Я врач скорой помощи, доставивший сюда Екатерину Владиславовну Буйновскую. Она дала нам ваш номер телефона.

– Что, что с ней?

– У нее обширный инфаркт миокарда. Пациентка в очень плохом состоянии. Приезжайте.

Катя лежала в реанимационном отделении, куда обычно никого из посещающих не пускают. Но для Анастасии сделали исключение. Главврач больницы оказалась матерью мальчика, с которым Екатерина занималась математикой. Увидев Настю, Катя попыталась улыбнуться. Это вышло у нее с трудом. Бледная, с синими безжизненными губами, но с ярко-голубыми живыми глазами и раскинувшимися по подушке светлыми пушистыми волосами Катя выглядела как уходящий в никуда ангел. Глазами она позвала Настю придвинуться к ней поближе и, с трудом открывая рот, произнесла:

– Настя, в моем письменном столе в квартире есть общая тетрадь в красном переплете.

Женщина замолчала, закрыла глаза. Каждое слово давалось ей с трудом. Через некоторое время она открыла глаза и продолжила:

– Это мой дневник. Возьми его….

Вдруг вместо слов стали выходить хрипы.

– Врач, врач, сестра! – закричала Настя. Но было поздно.

Насте разрешили позвонить с сестринского поста кардиологического отделения. Она набирала номер телефона квартиры Варвары. В висках стучало, руки дрожали, из глаз медленно потекли слезы. В телефонной трубке раздался гудок, и на том конце провода сонно-недовольный ответил голос Варвары:

– Да… Ну кто еще тут звонит, спать не дает?

– Варя, это я, Настя. Я звоню из больницы. Твоя мама… только – что умерла.

На другом конце провода молчали.

– Варя, ты слышишь меня? – встревожено спросила в трубку Настя.

– Слышу… Я думаю… – раздался в ответ непонятной окраски голос Вари. – В какой больнице? Я приеду.

Через час Варвара была в больнице.

– Что с ней было? Отчего она умерла? – стараясь не произносить слово «мама», сухо спросила Варвара свою подругу. Настя рассказала ей о звонке из больницы и о последних словах Екатерины.

– А ты, что, была с ней дружна? Почему она дала вдруг твой номер телефона врачу? У нее, что, других более подходящих для нее подруг не было? – с долей сарказма в голосе обратилась Варя к Насте.

Настя ничего не ответила.

Похоронами Екатерины занималась Анастасия. Ей помогла школа, в которой работала Катя и гороно, где уважали Екатерину Владиславовну Буйновскую за ее справедливый и небезразличный к судьбам детей характер. Варвара в организации похорон матери не участвовала, но на поминальном обеде, который проходил в квартире Насти, присутствовала.

– Останься. Поговорить надо – сказала Анастасия, собиравшейся уходить подруге. – Я хочу тебе сказать, Варя, что никогда не понимала и не пойму твоего отношения к своей матери. Екатерина Владиславовна очень добрый, порядочный и безгранично любящий…любивший тебя человек. Она до последних дней своих надеялась, что ты, наконец-то, примешь ее. Она очень переживала из-за тебя. Ведь кроме тебя у нее никого не было. А ты… ты даже не дала ей возможность..

Анастасия не закончила предложение. Ее грубо оборвала Варвара.

– Хватит, хватит говорить мне о ее любви ко мне… Она предала меня… Она оказалась слабой…. Она не смогла противостоять этому, так называемому отцу, Угловатому. Почему она не сбежала, не звала на помощь соседей… Почему была покорной рабыней для него? Ненавижу…

Голос Варвары приобретал истеричные ноты, лицо стало пунцовым, глаза блестели от появившихся слез. Ее колотил нервный озноб, заставивший девушку сесть на диван.

Анастасия подошла к Варе, протянула ей тетрадь в красном переплете.

– На, возьми, почитай. Это дневник твоей матери. Она вела его с юности. Записывала все события жизни, свои мысли, переживания. Вела его даже в тюрьме, в лагере. Если бы тогда дневник нашли, она была бы расстреляна. Она это знала, но все равно садилась каждый день в укромном месте и записывала. Екатерина писала этот дневник для своей дочери. Боясь не дожить до встречи с тобой, она рассказывала о себе вот здесь, на страницах этой тетради, чтобы ты о ней знала. А ты…

Анастасия с укором посмотрела на Варвару.

– Знаешь, подруга, если убегаешь от чего-то только потому, что оно тебе не нравится, тебе не понравится и то, к чему прибежишь. Это не мои слова. Так сказал Джон Уиндэм в «Хризалиде». И это правда. Ты все эти годы убегала от встречи с матерью только потому, что считала, что она тебя предала. Тебе это не нравилось. В результате ты прибежала к смертному одру своей матери и навсегда лишилась возможности общения с ней, близости с самым родным человеком на земле… Почитай ее дневник, он откроет тебе глаза на эту смелую, мужественную женщину, на твою мать.

Анастасия смотрела на Варвару. Та сидела на диване, прижимая тетрадь к груди, и крупные слезы горечи вытекали из потемневших глаз девушки, собираясь в тоненькие ручейки на щеках, они орошали тетрадь, исписанную мелким почерком Екатерины. Варя даже не делала попыток вытереть свои слезы.

– Спасибо, Настена. Я пойду. Хорошо?

Варвара встала с дивана и, бережно обнимая дневник, пошла к выходу.

Надежда все это не стала рассказывать своим друзьям.

«Пусть это останется на совести матери моей. Она и так себя наказала, разорвав с Анастасией после похорон Екатерины все отношения. Матери было стыдно. И она не придумала ничего лучшего, как перестать дружить с Настей, со своей единственной подругой и, как выяснилось, сестрой, но ставшей постоянным укором для нее.»

Надежда посмотрела на друзей, с интересом смотревших на нее, и медленно произнесла, подытоживая:

– Моя мама очень переживала смерть Екатерины. Она замкнулась в себе, перестала общаться с Настей. Мама решила зачеркнуть все, что было до того дня, когда умерла Екатерина. Она начала жизнь с чистого листа.

– И, что? Ей это помогло, помогло построить нормальную, спокойную жизнь, в которой она счастлива? – перебила Надю Дарья.

– Я не знаю, насколько счастлива мама. Вернее, насколько счастливой она себя чувствует. – медленно, взвешивая каждое слово произнесла Надя. – Одно могу сказать наверняка. В личном плане у нее полный штиль вот уже пятнадцать лет, после того, как умер папа. Но ведь счастье многогранно. Для человека оно проявляется не только в отношениях с другим полом.

Надя в упор посмотрела на Владимира, который не сводил свои глаза от прекрасного лица девушки.

– А что в твоем понимании счастье? Когда человек может считать себя счастливым? – спросил юноша Надежду.

– Странный вопрос ты задаешь, Володя, избитый и измусоленный.

– Ну не скажи, подруга. – вмешалась в разговор Алена. – Мы, например, с моим мужем до сих пор не можем придти к единому мнению в этом вопросе. Так, например, когда я его начинаю ругать, что в доме нет этого или того, что я бедная, несчастная, вынуждена все делать своими руками, что у меня полон день всякими заботами, а он днями протирает штаны в офисе, принося в дом копейки, а дома протирает диван, сидючи перед телевизором, он мне так спокойненько отвечает, что счастье – это не жизнь без забот и печалей, счастье – это состояние души. Как вам такая трактовка счастья?

Алена окинула всех своим вопросительным взглядом, а потом продолжила:

– Я, правда, с ним согласна, что счастье не в материальном заключается. Ибо, как говорил Гераклит, нам пришлось бы назвать счастливыми быков, когда те находят горох для еды.

Алену перебил Владимир, смеясь:

– Ты у меня, сестренка, философ. Откуда Гераклита так хорошо знаешь?

Тут настал черед улыбнуться Алене и Надежде. Надежда подошла к Владимиру, сидящему на кресле, пальцами правой руки взъерошила ему волосы и игривым тоном сказала:

– Все, мой дорогой друг, кто учится на журналиста, изучают древних философов, к которым относится и Гераклит Эфесский. Что касается моего понимания счастья, то я, вторя Алене и используя мысли Фомы Аквинского – тут она многозначительно посмотрела на Владимира – скажу, что счастье не может проистекать из богатства, так как для приобретения этого богатства приходится претерпеть страдания. Счастье, действительно, не материальная субстанция. Не телесные силы и не деньги делают людей счастливыми, но правота и многостороння мудрость. Так говорил Демокрит и я с ним полностью согласна.

– Выходит, что если ты чувствуешь себя правым во всем и мудрым, чтобы разобраться во всех жизненных коллизиях, то ты счастлив и счастлив всегда? – вступила в разговор Дарья.

Ей было неприятно поведение Нади в отношении Владимира. Она понимала, что между ними уже установилась невидимая, но прочная связь. Ей было больно от этого. Она видела, что Надежда старалась завоевать ее любимого своим глубоким умом и почти, а может и полностью завоевала его. От дарьиного внимания не ускользнули взгляды, бросаемые юношей на ее соперницу. В университете она тоже изучала древних философов и изучала прилежно. Дарья решила взять инициативу в разговоре в свои руки и показать, что она не менее умна и образована, чем Надежда.

«О несчастье! Оно является опорой счастья. О счастье! В нем заключено несчастье. Кто знает их границы?» – процитировала девушка китайского философа Лао-Цзы.

– Что ты хочешь этим сказать, Дарья? – спросил ее удивленный Владимир.

Дарья слегка улыбнулась юноше.

– Да, просто, все относительно. И счастье тоже относительно. Люди счастливы настолько, насколько они решили быть счастливыми. Как говорит Дейл Карнеги, счастье не зависит от внешних условий. Оно зависит от условий внутренних. Владимир восторженно посмотрел на Дарью. Ему было приятно, что девушка не осталась в стороне от этого спора, и рассуждения Дарьи были ему более близки, чем заумные рассуждения Надежды.

– Я с тобой совершенно согласен, Дарья. – сказал Владимир, подходя к девушке и беря ее руки в свои. – Моя мама, с которой я люблю разговаривать и спорить по разным вопросам, как-то привела цитату из одного из стихотворений Роберта Рождественского, запомнившуюся мне своей глубиной. Постараюсь ее произвести максимально точно. «А счастье бывает разного роста – от кочки и до Казбека – в зависимости от человека.» Действительно, каждый сам для себя определяет суть счастья. Один счастлив до бесконечности, когда рядом с ним находится любимый человек. Другой видит свое счастье в достижении каких-то карьерных высот. Третий вообще не задумывается о том, счастлив он или нет, потому что по Булгакову счастье, как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь.

– Как вы все интересно рассуждаете – вступила в полемику Джейн. – Я получаю огромное удовольствие от того, что слышу. Думаю, что никто не может дать точное определение счастью, потому что оно субъективно. Знаю только, что оно не бывает постоянным, так как меняются внешние и внутренние условия жизни человека., меняются его цели, задачи, ощущения, взгляды. Мне интересно, а был ли счастлив Алексей Ухтомский?

Все удивленно уставились на Джейн. Такой поворот разговора их ошарашил.

– Почему вы так смотрите на меня? Мне, действительно, хочется это знать. Ведь он столько перенес горя. Как закончилась его жизнь?

В комнате установилась тишина. Алена тихо встала со стула и прошла в прихожую, где оставила свою сумку. Она достала из сумки папку с документами и вернулась в комнату.

– Я хотела показать вам эти документы чуть позже, после того, как сама с ними разберусь. Я их получила только сегодня утром. Это касается Алексея и Полины Ухтомских.

Алена вынула папку, положила ее на стол, медленно развязала завязки и стала доставать один документ за другим. Листки документов были пожелтевшими, некоторые с грифом «Совершенно секретно» и огромными печатями, сделанными выцветшей от времени синей мастикой. Все с трепетным ожиданием наблюдали за размеренными движениями Алены. В комнате было так тихо, что слышно было как жалобно мяукал котенок в соседней квартире.

– Где ты их добываешь, сестренка? – с волнением спросил Алену Владимир.

– Не забудь, Вовчик, что я профессионал в своем деле. Журналистскими расследованиями занимаюсь давно, и у меня масса хороших знакомых везде, в том числе и в соответствующих органах. И потом, благо, что постановлением Правительства Российской Федерации от 20 февраля 1995 г. было утверждено Положение о порядке рассекречивания и продления сроков засекречивания архивных документов Правительства СССР. Так вот согласно этому Положению документы по Ухтомским были рассекречены, что и позволило получить мне их от моего друга в КГБ.

Все склонились над документами. Дарья и Джейн, поддавшиеся общего порыву, тоже попытались что-нибудь вычитать. Но плохое знание русского языка не позволило им понять ни строчки. Поэтому девушки отошли от стола и сели на диван. Дарья наблюдала за Владимиром. Он стоял рядом с Надей. Их головы почти касались друг друга. Дарья увидела, как оба почувствовали физическую близость, руки их сплелись, и мелкая дрожь пробежала по телу каждого из них. Владимир и Надежда отпрянули от стола, посмотрели в глаза друг другу и улыбнулись. Потом вновь наклонились над столом, где лежали документы.

Дарья покраснела от усилия не расплакаться. Она встала и прошла на кухню успокоиться и утолить жажду, которая вдруг разом охватила ее.

– Нет, так невозможно. Предлагаю разделить документы по хронологии, изучить и потом составить общую картину. – раздался возмущенный голос Алены.

– Я согласна. – поддержала ее Надежда. – Документов не так много. Нам понадобится, думаю, где-то часа полтора.

– Я тоже за. – произнес Владимир.

– А мы с Дарьей пока приготовим что-нибудь перекусить. Мы все равно ничего не поймем из документов – сказала Джейн, вставая с дивана и направляясь на кухню. На том и постановили. Алена склассифицировала документы в хронологическом порядке, разделила их на три стопки и протянула две из них Наде и Владимиру, а одну взяла себе. Они разошлись по квартире и углубились в чтение.

Через два часа все собрались за столом в гостиной комнате, накрытом Дарьей и Джейн к чаю. Чай и сэндвичи были поглощены в полном безмолвии. Лица присутствующих были сосредоточены и серьезны.

– Думаю у нас у всех, изучивших документы, сложилась картина последних лет жизни четы младших Ухтомских – сказала Алена. – Давайте не будем терять время и начнем рассказ. Первая буду рассказывать я, потом Владимир и завершит Надя.

Война для Алексея Ухтомского закончилась в сорок четвертом. Вернувшись с фронта, он не застал дома жены. Квартира была опечатана. Алексей спустился к соседке Варваре, с которой Полина поддерживала отношения. Увидев соседа Варвара всплеснула руками и запричитала:

– Боже мой, вернулся, живёхонький вернулся. Горе – то какое у нас! Полинушку то твою забрали, почитай месяц как забрали в органы. Приехали ночью на «воронке» и забрали. А дочку вашу я в детский дом пристроила, где сама работаю. Она под моим присмотром. Ты не беспокойся, если хочешь я завтра ее приведу.

Алексей стоял, слушал добрую женщину и ничего не понимал. До него никак не доходил смысл произнесенных соседкой слов.

– Да, Полинушка – то чувствовала, что за ней придут. Сердце женское, знаешь, какое чувствительное. Она мне ключи – то от вашей квартиры и дала. Говорит, что если вдруг ее не будет, чтоб ключи у меня были на случай твоего возвращения. Вот ты и вернулся. На, возьми.

Варвара протянула Алексею связку ключей. Ухтомский машинально взял их и в прострации пошел в свою квартиру. Осторожно убрав полоску бумаги с печатью, Алексей открыл дверь и вошел. В квартире стоял полный бедлам, мебель сдвинута, стулья перевернуты, содержимое ящиков письменного стола и комода разбросано по полу. Ухтомский стоял посреди квартиры и злость приступами подступала к горлу. Он закричал. Это был крик больше нечеловеческий, похожий на крик раненного зверя. Минут через пятнадцать Алексей в измождении опустился на пол и крупные слезы потекли из его глаз на давно немытый, заваленный одеждой и бумагами пол. Минут через двадцать он постарался взять себя в руки. Алексей умылся. Есть ему не хотелось. Он принялся за уборку. Уже перед тем как лечь спать Ухтомский решил, что завтра же заберет Настену, свою доченьку из детского сада. А потом они вместе займутся поисками Полины. Слава Богу, Угловатого нет, а значит, подлости больше ждать ему неоткуда. И с чувством облегченности от принятых решений Алексей заснул.

Его разбудил громкий стук в дверь. С трудом подняв голову, Алексей посмотрел на часы. Было половина пятого утра. Стук в дверь возобновился. На этот раз он сопровождался громкими словами требования открыть дверь. Шатаясь от усталости больше от душевной, чем от физической, Ухтомский пошёл открывать дверь. На пороге стояли трое мужчин в военной форме и при оружии.

– Гражданин Ухтомский Алексей Николаевич?

– Да…

– Одевайтесь, пройдемте с нами – сказал старший из них.

Алексей не стал задавать никаких вопросов. Прошел в спальню, оделся и молча вышел.

«Мы это уже проходили» – мрачно подумал он.

Офицер обыскал его карманы, пошарил по одежде и, ничего не найдя, скомандовал:

– Пошли.

Внизу около подъезда стоял «воронок». Втолкнув на заднее сидение Алексея, солдаты сели по бокам его.

– Трогай – скомандовал устроившийся на переднем сидении офицер водителю. Ухтомского доставили в то же отделение НКВД и в тот же кабинет, где когда-то он встретился с Угловатым.

– Садитесь, Ухтомский – пригласил его полковник госбезопасности, восседавший на стуле за огромным письменным столом.

Алексей сел на предложенный стул. Полковник минут пять смотрел на Ухтомского молча и изучающе. Этот маневр он очень любил. Его тяжелый взгляд мало кто выдерживал, тут же начинали нервничать, ёрзать на стуле, и полковник с удовлетворением видел, как страх овладевал людьми. Но Алексей тоже смотрел на полковника. Его взгляд был прямым и бесстрашным. Первым отвел глаза полковник, и это его разозлило. Он встал, прошел к окну, за которым злой ветер, характерный для поздней осени, раскачивал голые ветки деревьев, бьющих по стеклу зловещим стуком. Через минуту полковник развернулся и подошел к Алексею. Его жесткие глаза вновь встретились с твердыми глазами Ухтомского.

– У вас есть брат Александр? – задал полковник вопрос Алексею.

Алексей ответил не сразу. Для него этот вопрос был неожиданным, и он ошарашил его.

– Да, у меня был старший брат Александр. Он в восемнадцатом году выехал из России, и больше я о нем ничего не слышал. Думаю, что его нет уже в живых.

– Почему вы так думаете? – услышал Алексей новый вопрос полковника, заданный вкрадчивым голосом.

– Мы, я и мой второй брат Леонид, искали его. Но никаких сведений о нем не получили.

– Плохо искали! – громче, чем следовало, отреагировал полковник – Ваш брат жив. Живет припеваючи в Штатах. К нам попало его письмо.

Алексей не верил своим ушам. Он был рад известию и, одновременно, оно, это известие, его пугало.

– Где письмо? Могу я его прочитать? – взволнованно спросил Ухтомский.

– Сможете, чуть позже. А сейчас нам важно знать, каким образом вы передавали сведения о передвижениях наших войск на первом прибалтийском фронте немцам.

Алексей поперхнулся от этого вопроса. Он смотрел на полковника и пытался уловить смысл спрошенного.

– Вы в своем уме, полковник? Я командир разведотряда….

Но полковник его перебил.

– Ты, действительно, был командиром разведотряда. Командир, тогда где твой отряд сейчас? А я скажу где. Он лежит в земле, а ты жив. Ты единственный остался жить. Почему?

– Мы нарвались на засаду. Меня ранило, я потерял сознание. Очнулся на руках бойца-санитара… Оперативники уже занимались этим вопросом… Я полтора месяца пробыл в госпитале. Осколок мины застрял в моей груди… – голос Алексея с каждым новым словом становился все злее – Ты сам был на фронте? Ты, тыловая крыса, как можешь рассуждать о том, что было там, на фронте….

Он ещё хотел в порыве гнева что-то сказать, но не успел. Тяжелый удар в челюсть выбил его со стула, он в бессознании рухнул на пол.

Очнулся Алексей в палате медчасти. Около него дежурил врач. Все тело болело, особенно грудь. Дышать было трудно. В глазах мелькали темные пятнышки. Ухтомский попробовал что-то сказать, но слова не выходили из его рта.

– Спокойно, спокойно лежите. Вам нельзя волноваться. Сейчас придет полковник, я доложил ему, что вы очнулись. – услышал он голос врача. – Вам следует попить. Врач приподнял голову Алексея и приложил ко рту стакан с водой. Минут через десять в палату вошел полковник.

– Очнулся? Что же ты таким слабаком оказался? Ладно. Лежачих у нас не бьют. Оклемаешься, там поговорим с тобой, будем решать, что делать. Хотя и так понятно, что делать с тобой… – холодно, с издевкой сказал полковник. Затем он развернулся и вышел.

Алексей смог вставать и ходить через неделю. Когда он под конвоем был приведен в тот же кабинет, сходу задал полковнику два вопроса – «Где моя жена?» и «Где письмо брата?»

Полковник внимательно посмотрел на Ухтомского своими жесткими, рыбьими глазами, медленно достал из портсигара папиросу, также медленно прикурил ее от спички. Он молчал. Для Алексея эти несколько минут молчания показались вечностью.

– Значит, хочешь знать где твоя жена? – ответил вопросом на вопрос полковник.

– Ты знаешь, что делают в военное время с изменниками Родины? … Их расстреливают… – Голос полковника звучал зловеще. – Твою жену, Полину Ухтомскую, расстреляли как американского шпиона. Тебя ждет та же участь. Последние слова Алексей не услышал. В голове засела и давила на него только одна мысль – «Полины нет. Я никогда больше ее не увижу…» Ему стало плохо, голова гудела, в груди резко кольнуло, в глазах помутнело.

– Что, боишься? – неправильно понял состояние Ухтомского полковник. – А ты как хотел, чтобы брат тебе присылал хвалебные письма из Америки, а ты потом пошел и рассказывал о лучшей жизни при капиталистах!? Нет, так не пойдет. Ты арестован как американский шпион. Да-да. Несмотря на то, что Америка является нашим союзником в войне, она наш идеологический противник. И все, кто с ней связан являются пособниками американского империализма, а значит предателями дела социализма.

Потом полковник вызвал конвой и Ухтомского, еле передвигавшего ноги, увели. Через неделю его расстреляли без суда и следствия во дворе тюрьмы.

– А письмо? Что было в этом письме – взволнованно со слезами на глазах спросила Дарья.

– А письмо было присовокуплено к делу Алексея Ухтомского. Вот оно. Я, к сожалению, не успела его прочитать. Написано оно уж очень убористым текстом. Давайте прочитаем вместе. – ответила Надежда, показывая небольшой листок пожелтевшей от времени бумаги, исписанный синими чернилами.

Надежда, осторожно держа в руках письмо, начала медленно, с расстановками, внимательно всматриваясь в кое-где расплывшиеся строчки, читать.

«Дорогие мои Леонид и Алексей. Простите, что так долго не давал о себе знать. Тому есть много причин. Покинув Россию, нам пришлось поскитаться по Европе, пока в Гавре не посчастливилось сесть на корабль, отплывавший в Америку. Америка приняла нас неплохо. После соответствующей проверки, нам было определено место для проживания и выделено на первое время, пока не начнем работать, пособие. После некоторого странствия по стране, мы, наконец-то, осели на востоке штата Вашингтон. Погода здесь напоминает нашу петербургскую. Я устроился работать инженером на Боинг, Лена хозяйничает дома, Георгий закончил Вашингтонский университет, получил степень бакалавра по юриспруденции. Он давно женат, у него сын, которого он назвал в честь нашего отца Николаем. Я посылаю это письмо в надежде, что оно найдет вас обоих здоровыми и счастливыми. Мы с Еленой часто вспоминаем наш дом, вас, мои дорогие. Нам вас очень не хватает. Надеюсь, что Ольга и Лидочка тоже здоровы. Алексей, ты, наверное, уже женился и детьми обзавелся. Хотелось бы знать твою дражайшую половину и детишек. Посылаю письмо сейчас, когда отношения между нашими странами потеплели, и мы являемся союзниками в этой страшной войне Гитлеровской Германии против остального мира. Да, совсем забыл. Мы живем теперь не под фамилией Ухтомские, а под фамилией Томи. Сменили фамилию по необходимости. Все. Прощаюсь с вами с пожеланиями добра и здоровья. Любящий вас брат Александр. Писано пятого июня одна тысяча девятьсот сорок третьего года. 722 Welmore Ave, Everett 98201»

– Это письмо моего прапрадеда. Я никогда ничего о нем не знала. – со слезами на глазах произнесла Дарья.

Джейн ее обняла:

– Нашего прапрадеда, Дарья. Я помню его по общей фотографии семьи Ухтомских.

– Дарья, я дал слово твоему отцу, что разузнаю о судьбе братьев его прадеда. Мы теперь всё знаем… Трагическая судьба… – голос Владимира звучал тихо, но уверенно.

– Завтра приезжают твои родители, и нам есть, что им рассказать.