Текст книги "Тонкая нить судьбы"

Но было уже поздно. Раздался взрыв, и отдельные куски тела младшего политрука разбросало на несколько метров от места взрыва.

В расположение полка группа вернулась через сутки. Задание было выполнено. За исключением младшего политрука прибыли все. Вот только Онищенко и его бойца Круглова, молодого бойкого парнишку лет восемнадцати, задели немецкие пули. Онищенко был ранен легко в ногу, Круглову досталось чуть больше. Пуля навылет прошла через бедро. Обоих увезли в госпиталь. После доклада Ухтомского о ходе и результатах операции полковник попросил:

– Капитан, расскажите, как погиб младший политрук. Только, прошу вас, без прикрас и утайки. Мне это важно.

Алексей еще там, в лесу, когда взрывом разнесло Угловатого, решил для себя, что будет беспристрастен в докладе о смерти младшего политрука. Поэтому капитан четко, без лишних слов описал действия Ухтомского вплоть до его подрыва на мине.

Полковник немного помолчал, когда капитан закончил докладывать, а потом неожиданно, тихо произнес:

– Собаке собачья смерть.

– Не понял, товарищ полковник. Что вы имеете ввиду? – удивился Ухтомский. Харитон Евлампиевич устало посмотрел на капитана и спокойно произнес:

– Не лукавьте, Алексей Николаевич. Все вы знаете… Именно по доносу Угловатого Валерий Георгиевич был арестован. А вчера. он был расстрелян якобы за измену родине по закону военного времени, без суда и следствия. Полковник устало сел на табурет, на тот самый табурет, на котором каких-то семь дней назад сидел бывший командир полка Валерий Георгиевич.

– Садитесь, капитан. В ногах правды нет. – сказал полковник Алексею, который стоял как в оцепенении, не шелохнувшись.

До него никак не доходил смысл последних слов полковника, он не мог поверить, что Валерия Георгиевича нет в живых.

– Вот я и говорю, преступление это, преступление против народа, против страны арестовывать боевого офицера, командира полка накануне наступления. Преступник не он, преступник Угловатый.

Голос Харитона Евлампиевича с каждым словом набирал силу, становился тверже и непримиримее. Он обхватил свою наклоненную голову и издал звук, похожий на рев льва.

– Не пойму, не понимал и никогда не пойму эту политику государства уничтожать людей, заметь, капитан, преданных своей родине, до клеточки любящих ее, только за то, что они вот такие, умные, мыслящие, другие.

Ухтомский, сел на предложенный табурет. Что-либо говорить не хотелось. Он чувствовал себя так, как будто кто-то высосал из него всю энергию.

– Угловатый и на тебя донос написал, капитан. Да я его перехватил. Я ведь его специально близко к себе подпустил, чтобы он не наделал каких-нибудь гадостей в полку. И ведь успел. Перед самой вашей вылазкой передал мне письмо в штаб. Просил отправить его. Я взял на себя грех, вскрыл письмо. И слава Богу, что вскрыл и прочел. Вот оно, возьмите, Алексей Николаевич. Оно по вашу душу. Если хотите, прочтите, если нет, то уничтожьте, сожгите. Не было его. Я ничего не читал.

Полковник замолчал. Плеснул себе в чашку воды из чайника, жадно сделал несколько больших глотков.

– Я ведь специально послал Угловатого с вами в разведку. Думал… Да Бог с ним. Вот, что написать по поводу его смерти, вопрос. Погиб смертью храбрых – рука не поднимается. Погиб как сволочь – тоже не напишешь, а так и подмывает. Напишу, как есть. Подорвался на мине по собственной неосторожности. Как думаешь, капитан?

Но Ухтомский его не слышал. Он машинально сжал в руке полученный листок бумаги, встал и шатаясь пошел к выходу. Командир не остановил его, ничего не сказал, только понимающе посмотрел в спину капитану. Снаружи его ожидал Глухов.

– Товарищ командир, разрешите…

Но Глухов не закончил своего обращения к Алексею, вид которого заставил его замолчать. Капитан прошел мимо своего подчиненного, не обратив на него внимания. Ухтомский зашел в свою землянку, не раздеваясь сел на табурет, развернул письмо, написанное рукой Угловатого. Он быстро пробежал по кривым строчкам письма, скомкал его и бросил в огонь буржуйки. Так долго вынашиваемая месть не давала Алексею покоя.

– Сволочь, все-таки ушел от возмездия, моего возмездия. – Ухтомский сдавил что было силы свою голову. Неудовлетворенная месть не давала ему покоя.

«Собаке собачья смерть.» – вспомнил Алексей слова полковника.

И тут на ум капитану пришла популярная мысль философа Гегеля, утверждающего, что случайность есть еще непознанная закономерность.

«Значит смерть Угловатого, вот такая бесславная, почти позорная, не случайна, а закономерна. Она есть результат его подлых поступков и действий. И это его, Угловатого, выбор. Он выбрал жизнь, полную подлости и предательства, и она отомстила ему своей постыдной кончиной.» – эти мысли лихорадили Ухтомского. Он вскочил с табурета и начал ходить взад-вперед по своей тесной землянке.

«Да, все, что случается имеет причину. Может быть, нет, я уверен, что моя судьба огородила меня от одного из самых больших грехов на земле – убийства. Боже, благодарю тебя за мое спасение!»

Алексей всегда верил в Бога. Он никому об этом не говорил, ибо разговоры с Богом, которые он вел в трудные минуты, подбирая для этого укромные тихие места, были только его, личными разговорами. И сейчас Ухтомский, как никогда, почувствовал необходимость поддержки. Капитан посмотрел наверх, но увидел только необструганные доски, служащие потолком землянки. Тогда он сел вновь на табурет, закрыл глаза, постарался уйти в себя, ничего не слышать. В полной внутренней тишине прошло минуты три. И вдруг Алексей вспомнил, как в юности увлекался Алексисом де Токвилем. Этот француз своими философско-политическими взглядами формировал сознание молодого князя еще до революции.

«Жизнь – не страдание и не наслаждение, а дело, которое мы обязаны делать и честно довести до конца». Эта высказывание де Токвиля, прозвучавшее внутри капитана, поставило все на свои места.

«Угловатый по всем законам жизни получил по заслугам. Обычно те, кто умирает, уносят с собой свои грехи, оставляя живым свои благодеяния. Политрук в своей жизни не совершил ни одного благоугодного дела. А значит его жизнь была пуста и ничто не будет напоминать живущим о нем. Не это ли самое страшное для человека? В его смерти моей вины нет. Совесть моя чиста. Я буду жить. Мне есть для кого жить. У меня есть дочь Настенька и любимая жена Полина. У меня есть родина, любимый город, любимый дом.»

Лицо Ухтомского просветлело, на душе стало легко. Он вышел на улицу и с упоением стал втягивать в себя морозный воздух. Мягкие снежинки крутились в воздухе, плавно опускаясь на заснеженную землю.

«Как хорошо жить!» – крикнул капитан.

Глава 23

– Так ему и надо, этому Угловатому – с возмущением сказала Дарья, когда Надежда закончила говорить. – Сколько горя принес людям, сколько подлости сделал!

Надя сидела вся красная от напряжения. Ее глаза блестели от слез.

– Надя, что такое? Почему ты плачешь? – участливо спросила ее Джейн.

Надежда встала, смахнула непрошенную слезу с щеки. Потом повернулась к сестрам, с удивлением смотрящих на нее, и с тоской в голосе произнесла:

– Никто не может судить о других, пока не научится судить о самом себе. Мы не вправе судить людей, живущих в прошлом. Мы можем только бесстрастно давать оценку их действиям. И то, эта оценка будет субъективной. Мы все научились критиковать, но при этом не видим своих ошибок….

– Что-то я не пойму тебя, Надя.: – выступила оппонентом Дарья – Ты, что? Ты одобряешь Угловатого? Ты …? Надя, как ты можешь?…

У Дарьи не находилось слов. Она в бессилии стукнула своей ладонью по столу, ойкнув при этом от боли.

– Я прошу тебя разъяснить смысл сказанных тобой сейчас слов. – сухо обратилась Дарья к Надежде.

Девушка повернулась к своей гостье и встала лицом к ее лицу. Их глаза встретились. Дарья увидела то, что никак не ожидала увидеть. Глаза Нади выражали страдание, и это страдание было настолько глубоким и безысходным, что Дарья, не осознавая, что делает, обняла девушку.

– Надя, прости меня. Я не хотела бередить твои раны, душевные раны. Я, правда, не знаю, чем они вызваны… Но, тем не менее, мне неудобно за себя, за мою настойчивость и бесцеремонность.

Джейн, которая стояла чуть поодаль, с интересом посмотрела на обоих.

– А что творится? О чем вы говорите? – спросила она.

Надя благодарно посмотрела на Дарью и тихо произнесла:

– Когда-нибудь я расскажу вам обоим, чем вызваны были мои слезы и что меня мучает вот уже несколько дней, что прошли после разговора с мамой. А сейчас спать, мои дорогие. Посмотрите на часы. Скоро ночь сменится утром. Засиделись мы с вами.

На следующий день Дарье позвонил отец.

– Доченька, Дарьюшка, как ты там? Как Джейн?.

Дарья вкратце описала их жизнь здесь, в далекой России.

– А как у тебя с Владимиром? – голос Алекса от приподнятого изменился на слегка встревоженный.

– Хорошо, папочка. Видимся каждый день. Кстати, я познакомилась с его мамой. Интересная женщина. Ты знаешь, она прикована к постели…

– Прикована к постели? Печально… – голос Алекса был обескураженным.

После некоторого замешательства он уже другим, радостным голосом заявил, что они с Мелиндой прилетают через два дня.

– Очень соскучились по тебе, Дарьюшка. Мама всю душу у меня вынула, заставила бросить все и взять билеты. Так что, доченька, встречай нас. Летим через Амстердам.

– Джейн, Джейн, мои прилетают! – закричала обрадованная Дарья.

Джейн, готовившая завтрак, встретила эту новость без энтузиазма.

– Не хватало, чтобы и мои еще прилетели сюда. Мама тут же начнет критиковать Костю. Мы с ней начнем ругаться… Ничего путного не будет…

– Сестренка, сестренка…Родителей надо принимать такими, какие они есть. – с улыбкой сказала ей Дарья. – А сейчас, я позвоню Владимиру, поделюсь новостью. Дарья стала набирать номер телефона своего любимого. В это время из своей комнаты вышла Надежда, одетая к выходу на работу.

– Что за новость, Дарья? – ненароком спросила она.

Когда Дарья рассказала ей про звонок, Надя предложила всем, в том числе Владимиру и Константину, собраться вечером и обсудить приезд дарьиных родителей.

– Родители – это очень важно. Им мы обязаны всем в этом мире, и прежде всего, своим появлением на свет. Так, что Дарья, дай мне, пожалуйста, трубку, я приглашу Владимира на вечер сюда, в мою квартиру.

Дарья в растерянности передала трубку Надежде, которая с улыбкой превосходства стала разговаривать с юношей.

Со стороны Нади, несмотря на ее доверие к Дарье, постоянно шла скрытая, незаметная война в отношении Владимира. Она не собиралась отдавать его своей гостье. Девушка старалась быть всегда вместе с Дарьей и Владимиром. Ей это удавалось. За те недели, что американки здесь, Владимир ни разу не оставался один на один с Дарьей. Надя постоянно сопровождала сестер везде, ссылаясь на то, что несет за них моральную ответственность. Как-то Владимир подошел к ней и недвусмысленно намекнул оставить их с Дарьей наедине.

– Надя, я хочу завтра пойти с Дарьей в кино, только с Дарьей. Будь добра, займи Джейн.

– Ты хочешь в кино? ОК. Я поняла – только и ответила девушка.

А наследующий день ранним воскресным утром во время завтрака заявила, что достала билеты на премьеру нового фильма «Сволочи» режиссера Александра Атанесяна.

– Сестренки, фильм про войну, про нашу Отечественную. Думаю, вам будет интересно. Много нового узнаете. И пригласим Владимира с Костей. Вы не против?

Вечером Надежда пригласила всех домой и устроила диспут на тему просмотренного фильма. Надя понимала, что она старше Дарьи на 10 лет, а Владимира на пять. Однако, она надеялась, что для этого юноши в девушке важна не только внешность и робкая застенчивость, принимаемая мужчинами за внутреннюю чистоту и невинность, но и ум, образованность, искрометность суждений, смелость и быстрота решений… А равного по этим качествам ей трудно было найти. Она могла говорить, умно и смело говорить на любые темы. Ее бархатный низкий голос обволакивал и завораживал. При этом вся ее внешность – лицо, и особенно глаза, тело, которое было очень гибким, притягивали настолько, что многие особи мужского пола тут же влюблялись в нее бесповоротно и зачастую безнадежно. В этот вечер Надя была в своей лучшей форме. Одетая в трикотажное платье глубокого синего цвета, выгодно подчеркивающее красивые изгибы ее тела и оттеняющее ее голубые глаза, Надежда была завораживающей. Убедительным неравнодушным голосом она возмущалась решением советского правительства, принятым в первый год войны, разрешающее приравнивать малолетних преступников к матерым и применять к ним высшую меру наказания. Благодаря этому решению малолетние преступники совершенно на законных с точки зрения законодательных актов страны Советов использовались на фронте практически в безнадежных операциях. Об одном таком эпизоде и рассказывалось в просмотренном фильме. Малолетки-преступники – это и есть сволочи по образному выражению одного из героев. Голос Нади звучал порывисто и надрывно. Она физически ощущала всю трагедию этих сорванцов, хоть и опытных воров и убийц. Ее всю трясло от возмущения и этот заряд справедливого негодования передавался слушающим ее.

Владимир вдруг увидел девушку совсем с другой стороны. Из чересчур самоуверенной, граничащей с наглостью, журналистки Надежда предстала чувственной, глубоко переживающей чужую боль, экспрессивной. Юноша вспомнил где-то вычитанное выражение:

«Если человек чувствует боль, значит он живой. Если человек чувствует чужую боль, значит он Человек».

Владимира поразило это открытие. Он посмотрел на Надежду другими глазами, увидел в ней цельного, духовно-богатого человека. Одухотворенное лицо Надежды было настолько красивым, что юноша не мог оторвать от него глаз. И что-то внутри Владимира екнуло. Он почувствовал как невидимые нити протягиваются от него к девушке, связывая их воедино. Юноша нехотя – медленно повернул голову в сторону Дарьи.

Она сидела на кресле сбоку от Владимира. Он увидел, как несколько слезинок выкатились из глаз девушки, внимательно, затаив дыхание, слушающей Надежду. Одетая в серого цвета платье, не украшенное ничем, с подобранными заколкой волосами, без макияжа, с лицом, выражающим сострадание, Дарья вызывала у Владимира жалость и нежность, которые обычно вызывают дети, получившие физическую боль. Это было тихое чувство нежности, свойственное скорее родственнику, чем любимому человеку. И Владимир ощутил замешательство.

Ему вдруг стало внутренне неуютно. Он встал, извинился, поблагодарил за компанию и ушел под недоумевающими взглядами остальных. Дарья сделала попытку встать с кресла, чтобы остановить Владимира, но что-то помешало ей это сделать. Она только проводила юношу печальным взглядом. Надежда тоже хотела броситься за Владимиром, но передумала. От ее внимательного взгляда и женской интуиции не ускользнуло выражение глаз юноши, внимательно следивших за ней во время ее горячего выступления по поводу просмотренного фильма. Поэтому она решила дать время Владимиру на обдумывание его отношения к обоих девушкам.

Вечером дня, когда позвонили родители Дарьи, у Надежды собралась вся молодежь. Надя пригласила также Алену, активно помогавшую в поиске информации о семье Ухтомских. Сестра Владимира и лучшая подруга Надежды с удовольствием ответила на приглашение. Кроме того, она обещала принести кое-что новое, что обнаружила накануне в одном из архивов КГБ, пропуск в который она добивалась больше двух недель. Надежда предложила, чтобы родители Дарьи остановились у нее.

– Моя трехкомнатная квартира с удовольствием примет твоих родителей, Дарья. Я помещу их в своей спальне, а сама расположусь здесь, в гостиной.

– Нет-нет, Надя. Спасибо, конечно, но я не хочу, чтобы ты ущемляла себя. Да и мои родители на это не пойдут. Они не любят кого-нибудь стеснять. Думаю, что папа уже зарезервировал какую-нибудь гостиницу – быстро отреагировала Дарья. – Да, я согласна с сестрой. Алекс и Мелинда скромны и независимы. А если они поселятся здесь, то будут зависеть от тебя. Им это вряд ли понравится. – дополнила Джейн.

– Предлагаю встретить дарьиных родителей и узнать у них о их желаниях. – вставил свое слово Владимир. – Тебе, Надя, большое спасибо за предложение. Честно, не ожидал, что ты такая гостеприимная. Юноша с благодарностью и восхищением посмотрел на девушку. На этом и порешили.

Как-то само собой компания поделилась на две группы. Первая, состоящая из Джейн и Кости, удалилась в кухню готовить чай. Остальные остались в гостиной. Дарья села на свое, облюбованное ранее, кресло. Она надеялась, что Владимир сядет рядом с ней на стул. Но он предпочел место на диване рядом со своей сестрой Аленой. Надежда сидела за столом. В комнате установилась гнетущая тишина. Никто ни на кого не смотрел. Для Алены это было удивительно. Она привыкла, что ее лучшая подруга всегда брала инициативу в свои руки и не давала никому молчать. А тут вдруг тишина. Ей даже стало неловко от этого.

– Так, ребята, почему молчим? Кто-то здесь лишний? Не я ли? – обратилась она к присутствующим.

– Да ты, что? Нет, конечно – поспешил заверить ее брат и мельком посмотрел на Надежду.

Та красноречиво смотрела на него, и от ее взгляда ему стало жарко и приятно одновременно. Дарья тоже смотрела на Владимира и не могла понять, что с ним творится. В последние дни он как будто избегал ее. Она пыталась несколько раз с ним поговорить, но он всегда отнекивался, ссылаясь на занятость. Для нее это было и непонятным, и оскорбительным, и обидным. Вот и сейчас она увидела, что Владимир не с ней, он вел немой разговор с Надеждой. И этот разговор волновал Дарью. Она встала, отошла к окну и непрошенные слезы показались из ее глаз.

На улице было темно. Легкий пушистый снег плавно падал на землю. Дарья посмотрела вниз, там на тротуаре возле дома бегала маленькая пушистая собачка, белая как снег. Она лаяла и языком ловила снежинки. Потом она остановилась, посмотрела в сторону подъезда и радостно завиляла хвостом. Девочка лет тринадцати в пушистой белой шубке подбежала к собачке и пристегнула поводок. Обе пошли рядом гулять похожие друг на друга. Эта картина несколько успокоила Дарью. Она решила поговорить с Владимиром позже, когда будут одни. Но когда? Тут Дарья ощутила чью-то теплую руку на своей руке, что лежала на подоконнике. Это был Владимир.

– Скучаешь? Скучаешь по родителям? – ласково спросил он.

Девушка посмотрела в глаза юноше, выражавшие нежность и теплоту.

– Да, я, действительно, скучаю по маме и папе. Ведь раньше я никогда не покидала отчий дом на так долго. А ты знаешь, насколько близка я с родителями – спокойно ответила Дарья.

– Все будет хорошо, моя маленькая. Запомни это – тихо произнес Владимир, обнимая девушку за плечи.

Надежда, уже готовая поверить, что отбила у Дарьи Владимира, была в замешательстве. Все это время она не сводила глаз с юноши, следила за каждым его движением. Когда Владимир нежно обнял Дарью, Надя вся напряглась и покраснела. Это не ускользнуло от внимания Алены.

– Так, подружка, смотрю, что ты начинаешь волноваться. Выражение твоего лица говорит мне, что ты не довольна. Рассказывай, в чем дело? – шепнула на ухо девушке Алена.

Надя посмотрела на подругу и спросила:

– А ты ничего не знаешь? Брат с тобой ни о чем и ни о ком не говорил в последнее время?

– Ты меня ставишь в тупик, подружка. Ты же знаешь, что в нашей семье всё о всех знает только мама. А у Вовчика с ней вообще доверительные отношения. Но я спрашивать ничего не буду, не проси – опередила Алена Надежду.

Тут в комнату с подносом с чашками, заварочным чайником и вазочками с конфетами вошли Джейн с Костей.

– У меня же торт есть, сама сделала, графские развалины называется – всполошилась Надя.

Джейн удивленно посмотрела на нее:

– Когда ты успела?.

– Да, он легкий, нетрудоемкий. Сейчас принесу.

Когда через несколько минут в гостиную вошла Надежда, неся на большой тарелке горку белых воздушных шариков, скрепленных маслянисто-ореховым кремом, все захлопали в ладоши.

– Ты, оказывается, еще и мастерица – с восторгом сказал Владимир. Его горящие глаза были устремлены на Надю. Этот взгляд заметила и Алена. Она также отметила, как стала нервничать Дарья, и как зажглись глаза у Надежды от этой похвалы.

Все сели за стол чаёвничать.

– Друзья, я хотела бы всех вас познакомить с некоторыми архивными материалами. Вчера я провела целый день за их изучением. И получается очень интересная картина. – обратилась ко всем Алена, когда были выпиты первые чашки чая и съедены первые куски торта.

– Эти материалы соприкасаются с тобой и твоей мамой, подруга – Алена повернула голову в сторону Надежды.

Надя покраснела, встала из-за стола, отошла к окну. Сидящий на ветке снегирь, весь скукоженный, смотрел на Надю со своего дерева, что рос напротив окон дома. Снегирь закрыл глаза, спрятал голову под крылышко и затих.

«Вот так и моя мама пряталась всю жизнь, от кого и сама не знает.»

Прошлое ее матери и отца довлело над ней всегда. Надя смахнула маленькую слезинку, что предательски скатилась из правого глаза, промокнула салфеткой, зажатой в руке, левый глаз, готовый выпустить свою слезинку, и повернулась к своим гостям.

– Да, видимо, пришло время рассказать все. Ведь мама моя тоже касалась семьи Ухтомских. Нет-нет. Она им не родственница, но судьба ее тесно переплелась с семьей Ухтомских. Об этом я узнала совсем недавно из маминого рассказа. Она хранила все это в своем сердце и в своей памяти. Никогда никому не рассказывала, только Анастасии. Видимо эту информацию ты, Алена, раздобыла в документальном виде. И как раз это, сестренки я хотела вам рассказать чуть позже. Но, пришло время все узнать, и может быть снять груз с плеч моей мамы, а теперь и с моих.

Алена подошла к своей подруге, обняла за плечи и тихо, но отчетливо произнесла:

– Ты права, Надюша. Эта, действительно, информация о родителях твоей мамы. Я понимаю, что это тяжело было узнать тебе. Я тоже долго не могла заснуть, все переваривала узнанное, все искала мотивы и оправдания поступкам. Скажи, ты будешь рассказывать, или мне дашь это право?

Надя села на свободный стул, что стоял около стола, налила себе чаю, отпила глоток и сказала:

– Это моя семья и я все расскажу так, как мне рассказывала моя мама. Поверьте, она была беспристрастна, говоря все это мне. Такой же беспристрастной буду сейчас и я. Напомню только вам, что мы не вправе судить людей вообще, а живших раньше особенно.»