Текст книги "Мошка в зенице Господней"

2
Пассажиры

Гораций Хусейн Шамун аль-Шамлан Бери указал на последнюю вещицу, которую собирался взять с собой, и отпустил слуг. Бери знал, что они будут ошиваться в коридоре, готовые поделить оставленные здесь богатства хозяина, однако ему нравилось заставлять их ждать.

Пусть поволнуются в предвкушении.

Когда комната опустела, Бери налил себе полный стакан вина. Оно оказалось прескверным, завезенным после блокады, но он едва ли это замечал. Официально алкоголь в Леванте был под запретом, и это означало, что орды виноторговцев могли всучивать покупателям – даже таким богатым, как Бери, – любое спиртное. Но дорогие напитки никогда не внушали Горацию Бери особого благоговения. Он покупал их, чтобы щеголять богатством и для развлечения, но не для личного пользования.

А кофе – совсем другое дело.

Гораций был типичным левантинцем: невысоким, стремительным, с торчащим носом, горящими глазами и острыми чертами лица. А еще его отличала сильная воля (о чем знали только родные и друзья). Сейчас, сидя в одиночестве, он разрешил себе нахмуриться. На столе лежало послание от секретаря адмирала Плеханова, в котором тот в вежливых выражениях предлагал Горацию покинуть Нью-Чикаго и сожалел, что в наличии нет гражданских кораблей.

Похоже, у военно-космического флота возникли подозрения насчет него.

Несмотря на хмель, ударивший в голову, Бери почувствовал, что вокруг него все туже стягивается прочная стальная сеть. Но внешне он оставался спокоен: он продолжал сидеть за столом, постукивая по нему пальцами.

А что у флота есть против него? У военной разведки имеются подозрения, но нет улик. «Обычная ненависть военных к имперским торговцам, только и всего», – подумал он.

А возникла она оттого, что во флоте много евреев, которые, как правило, ненавидят левантинцев. Но у флота нет осязаемых улик, иначе его не пригласили бы на борт «Макартура» в качестве гостя, а заковали бы в кандалы.

Вывод: Джонас Стоун пока молчит.

И он должен молчать. Бери заплатил ему сто тысяч крон и обещал добавить еще. Впрочем, он сомневался в Стоуне, поэтому два дня назад встретился на улице Костюшко с некими людьми и заплатил им пятьдесят тысяч крон под покровом ночи. Скоро Стоун умолкнет навсегда. Его тайны сойдут вместе с ним в могилу.

«Все ли я сделал?» – подумал он.

Да. Чему быть, того не миновать, хвала Аллаху… Бери скорчил гримасу. Подобные мысли часто влетали в голову, и он презирал себя за суеверную глупость. Пусть отец восхваляет Аллаха за любые успехи и достижения: удача приходит к людям, которые ничего не оставляют на волю случая, а у Бери в его девяносто стандартных лет оставались незавершенными еще несколько дел.

Империя «пришла» в Левант спустя десять лет после рождения Бери, и поначалу ее влияние оказалось незначительно. В те годы имперская политика была иной, и планета вступила в имперские ряды почти на равных с большинством развитых миров. И отец Горация Бери вскоре понял, что Империю можно заставить платить. Один из тех, кого имперцы использовали для управления планетой, он нажил огромное богатство. Он продавал аудиенции у губернатора и торговал правосудием как капустой на рынке, впрочем, аккуратно, всегда делая других мишенями для разгневанных ребят из имперской разведки.

Помимо прочего, его отец крайне осторожен со вкладами, вдобавок он умело использовал свое влияние, чтобы воспитать Горация Хусейна на Спарте должным образом. Он даже дал ему имя, подсказанное каким-то офицером.

Лишь позже он обнаружил, что имя Гораций едва ли можно назвать обычным для Империи и иногда оно даже вызывает насмешки.

Воспоминания о Столичной школе Бери издавна топил в вине. Однако он выучился и сейчас распоряжался и деньгами отца, и собственными накоплениями. Гораций Бери был не из тех, над кем можно смеяться. Он потратил тридцать лет, но его агенты нашли офицера, который когда-то подсказал его отцу имя Горация.

Стереозапись агонии офицерской крысы была спрятана в доме Бери на Леванте. Все-таки Бери посмеялся последним.

А теперь он покупал и продавал людей, которые смеялись над ним. Бери покупал и голоса в Парламенте, и корабли и практически приобрел целую планету – Нью-Чикаго. Власть над Нью-Чикаго должна обеспечить семье Бери влияние – отсюда и до Угольного Мешка, где Империя слаба, а новые планеты открывают ежемесячно.

Мужчина должен заботиться обо всем!

Мечта помогала Бери. Он уже вызвал своих агентов, которые охраняли его интересы здесь, – и не забыл про Набиля. Тот полетит вместе с ним на военном корабле в качестве слуги. Набиль – миниатюрный мужчина, ростом даже поменьше Горация – выглядел старше своих лет и смахивал повадками на хорька. Зато он умел отлично маскироваться и прекрасно обращаться с кинжалом и ядом, отточив смертоносные навыки на дюжинах планет.

Гораций Хусейн Бери улыбнулся. Имперцы хотят держать его пленником на борту военного чудища? Что ж, пожалуйста… пока они не встретят корабль с Леванта, кроме того, в оживленном порту они поймут, что иметь дело с Бери очень и очень непросто.

Три дня Род трудился на «Макартуре». Протекающие цистерны с горючим требовали срочной замены. Не хватало запасных частей, и команда «Макартура» часами обдирала в открытом космосе корпуса военных кораблей Союза, круживших по орбите вокруг Нью-Чикаго.

Но постепенно «Макартур» приобретал прежнюю боеспособность. Блейн работал с Джеком Каргиллом, первым лейтенантом – теперь старшим помощником капитана, и командором Джоком Синклером, старшим механиком. Подобно многим офицерам инженерной службы, Синклер был с Новой Шотландии и говорил с акцентом, типичным для шотландцев всех обозримых и необозримых миров. Неведомо как шотландцам удалось сохранять свой говор, знак своей независимости, со времен Сепаратистских войн даже на тех планетах, где гэльский давно позабыли! Род подозревал, что шотландцы специально учились изъясняться подобным образом, чтобы их не понимало человечество, расползшееся по Вселенной.

В конце концов пластины корпуса были сварены, а с военных кораблей Союза сняты огромные куски обшивки – их кое-как использовали в роли заплаток. Синклер творил чудеса, монтируя на «Макартуре» изготовленное на Нью-Чикаго оборудование: ведь эти части едва ли соответствовали проекту корабля.

Офицеры-штурманы днями и ночами корпели над чертежами, описывая внесенные изменения для главного корабельного компьютера.

Каргилл и Синклер придерживались противоположных мнений относительно некоторых «усовершенствований». Синклер упирал на то, как важно подготовить корабль к выходу в космос, а первый лейтенант утверждал, что никогда уже не сможет руководить текущим ремонтом во время сражений, поскольку даже господь не знает, что сотворили с «Макартуром».

– Не желаю слушать такие кощунства! – кипятился Синклер (Род как раз оказался в пределах слышимости). – Я-то как раз знаю, какие изменения внесены!

– Ну и что с того? Ты ведь не хочешь стряпать на всех сам, безумный лудильщик! Сегодня утром кок кают-компании не сумел сварить нам кофе! Один из твоих ремесленников забрал микроволновый нагреватель! А ты сам, клянусь богом, должен сию минуту принести его обратно!..

– Ладно, мы вытащим его из третьего бака, как только ты найдешь ему подходящую замену. Может, тебе не нравится, что корабль снова может вести бой? Или кофе для тебя важнее, а?

Каргилл глубоко вздохнул и начал снова:

– Корабль действительно может вести бой, пока в нем не проделают дыры, – терпеливо сказал он, как будто что-то объяснял неразумному ребенку. – Поэтому надо ее залатать. Допустим, нужно отремонтировать вот это, – добавил Каргилл, положив ладонь на панель, которая – Род почти в этом не сомневался – являлась регенератором воздуха. – Проклятая штуковина кажется расплавленной. Как я могу определить, что повреждено? И повреждено ли вообще? Полагаю…

– Оставь все хлопоты мне и не будешь горя знать… – перебил его с заметным акцентом Синклер.

– Да перестань ты слова коверкать! Когда ты на взводе, то говоришь совсем по-другому!

– Наглая ложь! – заорал Синклер уже без всякого акцента.

Род решил, что пора развести спорщиков. Он отправил старшего механика на корму, чтобы тот немного поостыл, а Каргилла – на капитанский мостик. Решить их спор было невозможно. Пусть сперва «Макартур» пройдет тщательный осмотр в доках Новой Шотландии.

Ночь Блейн провел в лазарете, подчинившись требованию лейтенанта-хирурга. Он покинул палату рано утром, причем его неподвижная рука была закована в громоздкий ватный бандаж, похожий на подушку.

Следующие несколько суток Блейн поглядывал по сторонам и прислушивался, но, к счастью, не услышал язвительных шуток и смеха.

На третий день после того, как он принял командование, Блейн проверил корабль. Основные работы уже завершились, и «Макартур» снова стал вращаться.

Затем Блейн обратился к Каргиллу: вместе они еще раз внимательно осмотрели корабль.

Роду очень хотелось применить свой опыт, полученный в должности помощника капитана «Макартура». Он знал все потаенные уголки «Макартура», где ленивый офицер мог сэкономить время за счет халтурного ремонта. Однако это была его первая инспекция, корабль только-только залечил раны, полученные в бою, а Каргилл, честный офицер, едва ли пропустил бы что-то, требующее доводки. Блейн не спеша прогулялся по «Макартуру» и проверил главные отсеки, но в целом он в данный момент полагался на Каргилла. Впрочем, он решил, что это не станет прецедентом. Когда у него появится свободное время, он снова обойдет корабль и отыщет все недоделки.

Космопорт Нью-Чикаго охраняла рота здоровенных космодесантников. После отключения городского генератора поля Лэнгстона боевые действия прекратились, и большая часть населения встретила имперские силы с облегчением более убедительным, чем парады и приветственные возгласы. Однако, поскольку мятеж на Нью-Чикаго стал для Империи ошеломляющей новостью, было решено не допустить его повторения.

Десантники патрулировали космопорт и охраняли имперские шлюпки. Салли Фаулер шла в сопровождении слуг к массивному кораблю и чувствовала на себе взгляды вояк, но чужое любопытство к собственной персоне не вызывало у нее беспокойства. Племянница сенатора Фаулера привыкла, что ее разглядывают.

«Прелесть, – подумал один из охранников, – но какая-то блеклая. Вроде бы должна радоваться, что вырвалась из вонючего лагеря, а по ней не скажешь. – Обливаясь потом, он продолжал размышлять: – А вот она не потеет. Ее высек изо льда лучший скульптор на свете».

Шлюпка оказалась вместительной и вдобавок на две трети пустой. Салли заметила только двух темнокожих мужчин – Бери и его слугу (спутать, кто из них кто, было невозможно) – и четверку парней, которые буквально излучали страх и неприязнь. На спинах их формы красовались эмблемы Нью-Чикаго.

«Новые рекруты», – догадалась Салли.

Она заняла заднее сиденье, не желая ни с кем разговаривать. Адам и Энни тревожно покосились на нее и сели через проход.

Они все понимали.

– Как здорово улететь отсюда, – робко произнесла Энни, но Салли не откликалась.

Она ничего не чувствовала. Вообще ничего.

Это началось, когда в лагерь ворвались десантники. Затем, конечно, вернулся былой комфорт. Появилась вкусная еда, чистая одежда и заодно – уважение окружающих… но ничто теперь уже не трогало Салли. Месяцы, проведенные в лагере, что-то выжгли в ее душе, возможно, навсегда. Впрочем, ее теперь мало что волновало.

Когда Салли Фаулер закончила обучение в Имперском университете Спарты и получила степень магистра антропологии, ей удалось убедить дядю, что ей лучше вместо аспирантуры отправиться в путешествие по Империи, осматривая вновь завоеванные провинции и лично изучая примитивные культуры. Вероятно, она даже сумеет написать книгу!

– А чему я научусь здесь? – с жаром говорила она. – Зато там, за Угольным Мешком, от меня будет хоть какая-то польза.

Мысленно Салли уже видела свое триумфальное возвращение, публикации, научные статьи, и ей казалось, что работать по специальности значительно интереснее, чем праздно ждать заключения брачного союза с каким-нибудь юнцом-аристократом. Конечно, Салли собиралась выйти замуж, но не сейчас. Она хотела жить по собственным законам и служить Империи, не только рожая сыновей, которых позже уничтожат вместе с военными кораблями.

А дядя неожиданно дал свое согласие. Если Салли хочет побольше узнать о людях и не корпеть в лаборатории над вопросами теоретической психологии – пожалуйста, так тому и быть. Младший брат ее отца, Бенджамин Брайт-Фаулер, не унаследовал ничего и добился положения лидера в Сенате лишь благодаря своим способностям. Он не имел своих детей, относился к единственному ребенку брата как к собственной кровной дочери и не хотел, чтобы его любимица Салли походила на девушек, для которых главное – родня и деньги. В итоге Салли вместе с подругой (и, разумеется, со своими неизменными слугами Адамом и Энни) покинула Спарту, готовая изучать примитивные человеческие культуры, которые то и дело обнаруживал Космофлот.

К тому времени некоторые планеты звездолеты не посещали по триста лет, а войны так сократили их население, что вернулось варварство.

По пути к древним колониям они сделали остановку на Нью-Чикаго, чтобы пересесть на другой корабль, и именно тогда на планете и вспыхнул мятеж. Подруга Салли – Дороти – была в тот день за городом. С тех пор ее никто не видел. Гвардейцы Комитета общественной безопасности бесцеремонно выволокли Салли из ее номера в отеле. Конфисковали все ценные вещи девушки и бросили Салли в лагерь.

В первые дни в лагере сохранялся относительный порядок. Имперская знать, гражданская прислуга и солдаты, облаченные в имперскую форму, сделали его безопаснее улиц Нью-Чикаго. Но постепенно аристократов и правительственных чиновников куда-то уводили, причем без возврата, – а число обычных преступников возрастало. К счастью, Адам и Энни каким-то образом отыскали свою хозяйку, да и соседи по палатке были имперскими гражданами, а не уголовниками.

Так она прожила первые дни, потом недели и месяцы в заключении, в нескончаемой черной ночи городского поля Лэнгстона.

Поначалу местопребывание в лагере показалось Салли приключением – пугающим, неприятным и будоражащим нервы.

Но спустя некоторое время ситуация ухудшилась. Все началось с еды: порции пищи урезали и урезали, и в конце концов пленники начали голодать. Затем в лагере и вовсе воцарился хаос. Санитарные нормы не соблюдались, трупы умерших от истощения грудами валялись у ворот, а люди, отвечающие за похороны, похоже, не торопились их забирать.

Это был бесконечный кошмар. А однажды имя Салли попало в список, вывешенный на тех самых лагерных воротах: Комитет общественной безопасности искал ее. Другие заключенные присягнули, что Салли Фаулер умерла, а поскольку охрана редко брала на себя труд проверять подобные заявления, это спасло ее от трагической участи, постигшей других членов правящих семейств.

Когда условия жизни стали совсем невыносимы, Салли нашла в себе новые силы, стремясь подавать пример «сокамерникам» по палатке. Соседи видели в ней вождя, а Адам оказался ее премьер-министром. Если она плакала, все пугались. В те дни – а ей исполнилось двадцать два стандартных года – волосы Салли сбились в колтун, одежда перепачкалась и изодралась, а руки стали шершавыми и грязными. Салли не могла даже забиться в угол и повздыхать. Ей оставалось только терпеть и стараться выживать.

Тогда же в лагере и начали циркулировать слухи об имперских военных кораблях, зависших в небе над черным куполом. А кое-кто утверждал и клялся, что узников уничтожат, если возникнет угроза прорыва. В ответ Салли лишь улыбалась, притворяясь, что не верит глупым байкам.

Притворялась ли она? Может, и нет. Ведь кошмар всегда нереален.

А вскоре в лагерь ворвались и десантники: их возглавлял высокий окровавленный мужчина с манерами придворного и рукой на перевязи. После этого кошмар закончился, и Салли захотела проснуться. Ее вымыли, накормили, одели… но она отчего-то не просыпалась. Душа ее как будто оказалась укутана толстым слоем ваты.

Ускорение сдавило грудную клетку. Тени в кабине стали резкими, четкими. Рекруты Нью-Чикаго столпились возле иллюминаторов, о чем-то возбужденно переговариваясь. Вероятно, корабль уже вышел в космос. Адам и Энни смотрели на Салли с тревогой. До Нью-Чикаго ее слуги были упитанными, даже полными: сейчас их лица осунулись. Салли знала, что Адам и Энни отдавали ей часть своих скудных пайков, однако теперь, несмотря на изможденность, они выглядели лучше хозяйки.

«Я точно разревусь, – подумала она. – Надо погоревать – например, о Дороти. Я надеялась, мне скажут, что Дороти нашли, но нет. Она исчезла – навсегда».

Голос, записанный на пленку, пробормотал что-то непонятное, и все в шлюпке взмыло вверх. «Невесомость», – поняла Салли.

И она поплыла.

Поплыла…

Куда ее доставят сейчас?

Салли повернулась к иллюминатору. «Госпожа Свобода» сверкала, как всякая похожая на Землю планета. Светлые моря и континенты, все оттенки голубого, тут и там запятнанного облаками. Когда планета уменьшилась, Салли отвернулась и спрятала лицо в ладонях. Никто не должен увидеть ее в таком состоянии.

В эту минуту с нее сталось бы приказать превратить Нью-Чикаго в оплавленный каменный шар.

Закончив проверку, Род провел на ангарной палубе богослужение. Едва допели последний псалом, как вахтенный гардемарин объявил, что на борт прибыли пассажиры. Блейн приказал команде возобновить работу. У них не будет выходного до тех пор, пока «Макартур» не обретет прежний щеголеватый облик, и неважно, каковы традиции, соблюдаемые на околопланетной орбите. Напряженно выискивая признаки возмущения, Блейн следил, как люди расходятся, но вместо негодующего ворчания услышал ленивую болтовню.

– Ладно, я знаю, что такое мошка, – заявил Стокер Джексон своему собеседнику. – Я могу понять, как мошка попала в мой глаз. Но как, бога ради, в глазу может оказаться бревно? Объясните мне, как человек может не замечать бревна в глазном яблоке? Это просто невозможно!

– Вы совершенно правы. Но что такое бревно?

– Бревно? Хо-хо, вы со Столешницы, да? Я вам сейчас объясню. Бревно – это древесина… Оно… как бы поточнее выразиться… получается из дерева. А дерево – оно большое, огромное…

Стокер и его спутник удалились, а Блейн поспешил на мостик. Будь Салли Фаулер единственной пассажиркой, он бы с удовольствием встретился с ней на ангарной палубе, но ему хотелось, чтобы Бери сразу же понял, как здесь к нему относятся. Пусть не воображает, что капитан корабля Его Величества торопится к торговцу.

Стоя на мостике, Блейн смотрел на экраны. Он пристально наблюдал за тем, как клинообразная шлюпка подошла к кораблю. Ее втянуло в огромную прорезь шлюза, обрамленную прямоугольными крыльями. Пассажиры прибыли на борт «Макартура».

Рука Блейна инстинктивно дернулась в сторону переключателя селектора: подобные операции – штука серьезная.

Пассажиров встретил гардемарин Уитбрид. Первым шел Бери, его сопровождал низенький темнокожий человек, которого торговец не потрудился представить. Оба были одеты для космических путешествий: широкие брюки с застежками на щиколотках, подпоясанные туники, все карманы на молниях или липучках.

Бери, похоже, был не в духе. Он ругал слугу, и Уитбрид постарался запомнить его слова, чтобы позже пропустить их через корабельный мозг. Отправив торговца вперед вместе с младшим офицером, гардемарин стал ждать мисс Фаулер.

Бери разместили в каюте священника, а Салли – в каюте первого лейтенанта. Предлогом для того, чтобы выделить ей больше места, послужило присутствие Энни, служанки, которую полагалось поселить вместе с госпожой. Мужчину-лакея можно запросто отправить вниз, к команде, но любой женщине в возрасте (что, конечно, касалось и Энни) не стоит жить среди мужчин.

Обитатели окраинных планет имели особые представления о красоте. Они никогда не стали бы приставать к племяннице сенатора, но ее экономка – совсем другое дело. Благоразумие восторжествовало, и, хотя каюта первого лейтенанта соседствовала с жилищем капитана Блейна, тогда как комнатушка священника помещалась уровнем ниже и тремя отсеками ближе к корме, никто и не вздумал протестовать.

– Пассажиры на борту, сэр! – доложил гардемарин Уитбрид.

– Отлично. Их устроили с комфортом?

– Мисс Фаулер – да, сэр. Торговцу его каюту показал старшина Эллот.

– Разумно. – Блейн занял свое место командира.

Леди Сандра – нет, она предпочитала, чтобы ее звали Салли, – выглядела не слишком хорошо, когда попадалась ему на глаза в лагере. Уитбрид, правда, сказал, что сейчас она немножко «приободрилась».

Когда Род впервые увидел, как она выходит из лагерной палатки, ему захотелось убежать и спрятаться: ведь он был измазан кровью и грязью… Но Салли быстро приблизилась к нему. Она двигалась величаво, как придворная дама, но была худой, осунувшейся и голодной, с темными кругами вокруг глаз. Да и смотрели эти глаза бессмысленно… Что ж, за минувшие две недели она вернулась к жизни и сейчас покинет Нью-Чикаго навсегда.

– Полагаю, вы дадите мисс Фаулер инструкции насчет противоперегрузочного кресла? – произнес Род.

– Да, сэр, – ответил Уитбрид.

«Ей будет чем заняться в невесомости», – добавил Уитбрид про себя.

Блейн с улыбкой взглянул на гардемарина, без труда читая его мысли. Что ж, пусть надеется… но звание тоже имеет свой вес. Кроме того, он знал девушку – встречал ее, когда ей было десять.

– Вызов из Дома правительства, сэр, – доложил дежурный, и тотчас раздался бодрый, беззаботный голос Кзиллера:

– Привет, Блейн! Готовы к отлету? – На экране появился начальник службы снабжения: он ссутулился на стуле, попыхивая огромной трубкой.

– Да, сэр, – произнес Блейн и нервно закашлялся.

– Пассажиров разместили нормально?

Род мог поклясться, что бывший капитан смеется над ним.

– Да, сэр.

– А ваш экипаж? Недовольных нет?

– Вам прекрасно известно… Мы справимся, сэр, – Блейн подавил гнев. Не следовало сердиться на Кзиллера, ведь тот отдал Блейну свой корабль, но… – У нас здесь не тесно, места хватает всем.

– Послушайте, Блейн, я обобрал вас не шутки ради. У нас здесь некому управлять, поэтому отправьте сюда команду, прежде чем улетать. Я отправил к вам двадцать рекрутов, здоровых местных парней, которые считают, что им понравится в космосе. Что не исключено. Мне ведь понравилось.

Сопляки, у которых нет жизненного опыта. Пожалуй, их придется учить уму-разуму. Впрочем, это забота старшин. Двадцать мужчин лишними не будут.

Род повеселел.

Кзиллер порылся в бумагах.

– И еще я верну вам пару отделений ваших космодесантников, хотя вряд ли на Новой Шотландии вы найдете, с кем сражаться.

– Слушаюсь, сэр! Спасибо, что оставили мне Уитбрида и Стейли. – Кзиллер и Плеханов забрали всех гардемаринов и многих старшин. – Но у нас пока достаточно сил, чтобы продолжать работу.

«Макартур» был по-прежнему жив, хотя часть коек пустовала, как после боя.

– Удачи! «Макартур» – замечательный корабль, Блейн. Вполне возможно, Адмиралтейство отберет его и у вас, но вдруг вам повезет? А я буду вынужден возглавлять Нью-Чикаго буквально в вакууме. Тут нет даже денег! Только оккупационные бумажки Республики! Мятежники забрали имперскую валюту и отпечатали свои банкноты. Каким образом нам пустить в обращение настоящие деньги?

– Да, сэр, – отчеканил Род, проигнорировав последний вопрос, который, впрочем, и не требовал ответа.

Теоретически капитан Блейн был в одном чине с Кзиллером. Адмиральское звание – простая формальность, и Кзиллер мог без стеснения отдавать приказания тем, кто прежде был старше его чином. Но правила продвижения по службе на борту корабля требовали подтвердить назначение Блейна. Кстати, сам он был достаточно молод и не тревожился из-за предстоящего серьезного испытания. Возможно, через шесть недель его опять разжалуют в командоры.

– И еще, – продолжал Кзиллер. – Я упомянул, что на планете нет денег, но это не вся правда. Есть несколько очень богатых персон, и среди них – Джонас Стоун, человек, впустивший в город ваших людей. Он говорит, что сумел спрятать сбережения от мятежников. Вероятно, он не врет: ведь он был одним из них. Однако мы нашли мертвецки пьяного шахтера, а при нем – целое состояние в имперских кронах. Он не сказал, где взял деньги, но мы считаем, что они от Бери.

– Да, сэр.

– Поэтому следите за его превосходительством. Ну, ладно, ваш груз и новые члены экипажа прибудут на борт в течение часа. – Кзиллер взглянул на карманный компьютер. – Точнее, через сорок три минуты. Как только они прибудут, можете отправляться. – Кзиллер спрятал портативное устройство в карман и принялся набивать трубку. – Передайте от меня поклон Макферсону с верфей и запомните: если выяснится, что ремонтные работы на корабле продвигаются еле-еле – а уж это я вам гарантирую, – не посылайте докладные записки адмиралу. Не надо расстраивать Макферсона. Лучше пригласите Джимми на борт и угостите его выдержанным виски. Вам не удастся перепить его, но вы все-таки попробуйте: это поможет вам больше, чем десяток донесений.

– Так точно, сэр, – неуверенно сказал Род.

Он вдруг понял, до какой степени не готов командовать «Макартуром». Техническую сторону он изучил досконально и, возможно, лучше Кзиллера, но существовали десятки хитростей, вникнуть в которые он пока что не мог.

Кзиллер понимающе ухмыльнулся – каждый, кто служил под его руководством, знал об адмиральской интуиции.

– Успокойтесь, капитан! Вас не заменят, пока вы не доберетесь до столицы, и, значит, у вас будет время на борту старины «Мака». Не тратьте его на муштровку команды: незачем создавать себе лишние проблемы, – Кзиллер пыхнул трубкой и выпустил густую струю дыма. – У вас сейчас куча дел, поэтому не буду вас задерживать. Но, когда подойдете к Новой Шотландии, обратите внимание на Угольный Мешок. В Галактике всего несколько мест, похожих на него. Некоторые называют его Ликом Господа.

Лицо Кзиллера исчезло с экрана, но его улыбка, казалось, осталась на мониторе, как улыбка Чеширского кота.