Текст книги "Логика чудес. Осмысление событий редких, очень редких и редких до невозможности"

Недавно друг моего детства Алекс, с которым мы уже встречались в предыдущих главах, рассказал мне об одной очень интересной инвестиционной возможности, которую он обдумывал. Компания казалась ему весьма перспективной, и он даже думал, что сумеет вывести ее на биржу Nasdaq, но он не вполне доверял ее генеральному директору. Почему-то ему казалось, что этот человек не стремится вывести компанию в мировые лидеры. Алекс подозревал, что директор может добиться прибыли, которая обеспечит его собственную финансовую безопасность, успокоиться на этом и пустить дело на самотек. Даже если бы Алекс получил в результате этого солидный доход, у него все равно было бы ощущение, что директор просто украл его деньги.

В конце концов Алекс решил не связываться с этой компанией, несмотря на ее многообещающие перспективы. Ему просто не нравился генеральный директор. Любой венчурный инвестор, хоть сколько-нибудь знающий свое дело, понимает, что успех стартапа настолько же зависит от личностей, связанных с этим делом, насколько и от великолепной новой идеи или бизнес-модели. «От генерального директора на самом деле зависит очень многое, – сказал мне Алекс. – В конце концов, чудес-то не бывает». Я слышал от него эту фразу уже раз сто, но на сто первый она задела меня за живое. «Что же я, по-твоему, пишу книгу о том, чего не существует?» – спросил я. К моему удивлению, он ответил: «Конечно нет. Есть чудо LogMeIn, первой венгерской компании, вышедшей на Nasdaq». Я решил проявить настойчивость: «Так ты считаешь, что это было чудо?» Он сказал со вздохом: «Ты вообще видел, что делается в Венгрии? Ты можешь себе представить, что кто-то из этой глуши доберется до крупнейшей американской фондовой биржи? Такое может случиться только чудом».

В его словах не было зависти. Алекс ни в коем случае не пытался приуменьшить достижение основателя компании LogMeIn. Может быть, случившееся с нею и было чудом, но без упорного труда и профессиональной организации дела никакое чудо не смогло бы довести компанию до биржи Nasdaq. То же можно сказать и об успехе кубика Рубика, и о кругосветном плавании молодой английской яхтсменки Эллен Макартур: без тщательной подготовки просто невозможно воспользоваться чудом, когда оно наконец случится. Как сказал в повести «Старик и море» Эрнест Хемингуэй: «Конечно, хорошо, когда человеку везет. Но я предпочитаю быть точным в моем деле. А когда счастье придет, я буду к нему готов»[128]128
  Цит. по изд.: Хемингуэй Э. Старик и море / Пер. с англ. Е. М. Голышевой и Б. Р. Изакова. СПб.: Азбука-классика, 2005.


[Закрыть].

Чудесный успех компании LogMeIn относится к явлениям, которые мы назвали псевдочудесами. Из самой природы Диконии следует, что такого рода вещи время от времени случаются. Для всемирного успеха кубика Рубика понадобилось псевдочудо и «истинное» чудо. Во-первых, то, что Эрнё Рубик разработал механизм своего кубика, было истинным чудом: на современном ему уровне развития науки считалось, что это невозможно. А то, что Том Кремер сумел превратить игрушку Рубика в явление всемирного масштаба, было псевдочудом, порожденным природой Диконии.

Мой друг Алекс также стремится творить псевдочудеса. Он ищет новые предприятия, которые, как кажется, создали истинное чудо, из чего возникает возможность появления позитивного «черного лебедя». Но нужен кто-то, способный реализовать эту возможность. Именно такие бои по душе Алексу, и он, как и всякий серьезный инвестор, обладает бойцовским складом ума. Хотя он вкладывал капитал в стартапы, его основная деятельность заключается не в этом. Главное его дело – работа с руководством компаний, направленная на превращение неоперившихся гадких утят в прекрасных лебедей мира коммерческих предприятий. Есть люди, которые сражаются за дело, в которое верят, даже если им не нравится сражаться; в своей вере они черпают силы. Алекс не таков. Его антихрупкость основывается на его бойцовской психологии. Но он не из тех бойцов, которые бросаются на первую же ветряную мельницу. Ему нужна реалистичная цель.

Алекс по-прежнему не верит в чудеса, хотя и признает, очень неохотно, что они существуют – по меньшей мере те, которые мы назвали псевдочудесами и чудесами истинными. Но, когда он рассказывал о генеральном директоре, который ему не понравился, заявив, что «чудес не бывает», он добавил: «Черного кобеля не отмоешь добела». Изменение характера этого самого директора было бы, по мнению Алекса, почти трансцендентным чудом, а в такие чудеса он не верит категорически. Каких бы чудес он ни наблюдал, будь то радикальная смена взглядов или политического курса, обращение в веру или переход в иной «лагерь», к идейным противникам, – они никогда не были для него достаточным поводом для вступления в бой. Он инвестор, а не психолог и не пастор.

В частной жизни Алекс – человек очень мягкий, но в своей профессиональной деятельности он может сражаться как тигр. Я достаточно часто наблюдал его в таких сражениях. Однако я не могу понять, к какому типу бойцов он относится. Он точно не боксер, не борец и не дзюдоист – его стиль разительно отличается от стилей всех этих типов. Если бы я был достаточно подкован по части других боевых искусств, возможно, я мог бы определить, соответствует ли характер Алекса одному из них или же он изобрел свой собственный, ни на что не похожий стиль. Вполне возможно, что Алекс действительно создал новое боевое искусство, которое и практикует в своей инвестиционной деятельности.

Я бы сказал, что Алекс – инвестор первоклассный, но не мирового уровня. Он не меряется силами с такими гигантами, как Нидерхоффер, Баффетт, Сорос или Талеб. Его заветная мечта – поднять маленькую венгерскую компанию до выхода на биржу Nasdaq – так и не осуществилась, так что сам он так и не попал в высшую лигу. Как только Алекс понимает, что стартап, на который он работает, не добьется чудесного успеха, он выходит из дела. Это не значит, что он оставляет эту компанию, ничего для нее не сделав. Благодаря его участию все компании достигли устойчивого положения с хорошими перспективами. Казалось, сошлись все условия для осуществления того чуда, к которому так настойчиво стремился Алекс, – так же, как сошлись они для Эрнё Рубика и Эллен Макартур. Но чего-то не хватало. Возможно, ему просто не везло, а может быть, дело было в том, что он все же был инвестором первоклассным, но не мирового уровня. Тем не менее его усилия многих спасли от бурь Диконии. Я считаю Алекса белым рыцарем Тихонии.

Выше я упоминал, что математическая система не может быть противоречивой «лишь немножко». Она либо абсолютно непротиворечива, либо противоречива. И если она противоречива, в ней можно получить любой вывод, в том числе и совершенно бессмысленный, вроде 1 = 0. Из этого следует, что математика – конструкция чрезвычайно хрупкая, раз одно-единственное неявное противоречие может обрушить все ее здание. Поэтому нам следует поддерживать непротиворечивость математики. Однако даже и в отсутствие противоречий математическое доказательство остается предметом хрупким – даже малейшая логическая ошибка делает его бесполезным.

Любая задача, решенная математикой – и еще в большей степени точными науками вообще, – и любая вновь открытая область математики порождает и новые задачи, ждущие своего решения, и новые, еще не исследованные области. Этот механизм придает всей системе точных наук и математики особую прочность, исключая возможность ее внезапного обрушения. Если боец черпает силы в ударах, которые он получает, наука точно так же черпает новые идеи и вопросы в тех задачах, которые она уже решила. В этом смысле наука тоже обладает антихрупкостью.

Гроссмейстеру с научным складом ума, не любящему сражаться и потому так и не ставшему великим игроком, тем не менее удалось за годы своей карьеры победить нескольких гроссмейстеров мирового уровня. Как он этого добился? Во всех без исключения случаях ключом к победе было обнаружение объективно наилучшего хода. В партиях, в которых он не допускал ни одного промаха, научный анализ приводил к победе. Но совершенство такого рода нечасто встречается у людей, играющих в шахматы, будь они даже гроссмейстерами, потому что такое научное мышление хрупко. Антихрупкий боец, подобный Юдит Полгар, намеренно не пытается найти объективно лучший ход: вместо этого такой игрок старается усложнить ситуацию, привести игру в состояние, в котором найти оптимальный ход будет трудно и противник, скорее всего, допустит хотя бы маленькую ошибку. Тогда Юдит вцепляется в эту ошибку и черпает силы из той напряженной ситуации, которую она же и создала.

Общая антихрупкость науки отражается в том факте, что лучшие шахматные компьютерные программы, гораздо меньше подверженные хрупкости, чем любой индивидуальный шахматист, способны выигрывать у лучших из людей-шахматистов, в каком бы стиле те ни играли. Если нашему другу-гроссмейстеру с научным складом ума лишь иногда удается победить игрока высшего уровня, шахматная программа, включающая в себя результаты размышлений сотен ученых, может стабильно выигрывать даже у самых лучших из воинов шахматной доски. Общая антихрупкость науки способна успешно противостоять хрупкости индивидуального разума. Однако в турнирной игре против человека хрупкое мышление шахматиста научного склада обычно уступает антихрупкости лучших бойцов.

Вполне может быть, что бойцовский склад мышления – такая же черта личности, как экстраверсия, в том смысле, что почти все мы до той или иной степени обладаем ею. Но у тех из нас, кто не относится к настоящим бойцам, есть другие средства достижения антихрупкости – в частности, научное мышление, хрупкое на уровне индивидуума, но антихрупкое в качестве метода решения задач.

Некоторые из ученых тоже могут быть бойцами, но к большинству это не относится. Сама наука антихрупка не потому, что этим свойством обладают ее представители или научное мышление, а потому, что она претворяет в жизнь другой аспект антихрупкости. Принципом действия наука похожа на биологическую жизнь, антихрупкость которой порождается тем фактом, что появление новых видов и непрерывная борьба за ресурсы создают среду устойчивого разнообразия, в которой могут появляться все новые и все более жизнеспособные формы жизни.

В главе 4, «Могущество нормального распределения», мы видели, как биологическая жизнь пытается провести в жизнь два принципа, которые на первый взгляд противоречат друг другу: многообразие и стабильность. Именно нормальное распределение обеспечивает надежную основу для обоих этих принципов одновременно, так что неудивительно, что биологическая жизнь крепко укоренена именно в Тихонии. Но в условиях Диконии многообразие биологических организмов позволяет видам не только выживать, но и разрастаться. Именно многообразие дает некоторым видам возможность извлекать выгоду из экстремальных условий окружающей среды. Многообразие особей в составе популяции увеличивает вероятность того, что некоторым из них такие экстремальные условия придутся по вкусу. Таким образом, многообразие само по себе может порождать антихрупкость на уровне биологического вида. Основная идея эволюции и состоит в возможности построения антихрупких структур из хрупких компонентов. Тот же принцип действует и в науке: многочисленные ученые, обладающие хрупким мышлением, способны создавать явно антихрупкие научные дисциплины.

Основу антихрупкости могут образовывать и другие принципы, например принцип самоорганизации, но разговор о нем увел бы нас слишком далеко от нашей темы. Поэтому я просто приведу в примечаниях несколько ссылок для тех читателей, которые хотели бы изучить эту тему более глубоко[129]129
  О самоорганизации см. Camazine (2003), Kauffman (1993), Bak (1996) и Haken (2010).


[Закрыть].

В Тихонии мы можем более или менее справляться с неприятностями. У неблагоприятных эффектов есть математическое ожидание и стандартное отклонение. Они до определенной степени предсказуемы и не хаотичны. Мы приблизительно представляем себе, насколько сильным может быть землетрясение, насколько мощным – ураган, насколько широким – озеро, с которыми нам, возможно, придется столкнуться, и для противостояния им нам достаточно делать создаваемые нами системы прочными. Им не обязательно быть антихрупкими. Если мы сможем добиться стабильности, этого хватит почти в любой возможной ситуации. В Тихонии мы можем формировать свой мир, используя традиционные технические и экономические средства.

В Диконии события хаотичны и непредсказуемы, а в самых глухих ее дебрях у явлений даже нет стандартного отклонения. В таком мире невозможно никакое планирование в том смысле, в котором мы его обычно понимаем. Никто не может сказать, какого рода подготовительные меры следует принять на случай катастрофы, которая, вероятно, может произойти раз в тысячелетие. Для этого нужны фундаментально новые принципы планирования, обеспечивающие не просто прочность, но антихрупкость.

Но и антихрупкость – не панацея, хотя эта концепция важна для понимания некоторых принципов, типов поведения и способов мышления, особенно полезных в Диконии. Прежде чем мы сможем ясно обдумать связь концепции антихрупкости с диконскими катаклизмами, было бы полезно прояснить, что на самом деле означает слово «антихрупкость», и, может быть, найти для этого понятия более выразительное название. Если нам удастся включить концепцию антихрупкости в свое мышление, это должно помочь нам в подготовке к появлению тех «черных лебедей», которые время от времени неизбежно возникают в Диконии. А если антихрупкость станет в конце концов хорошо обоснованной научной концепцией, мы сможем ожидать появления более совершенных средств, которые позволят нам противостоять неблагоприятным псевдочудесам, порожденным природой Диконии.

В то же время у неблагоприятных истинных чудес – у тех, которые невозможно объяснить на нынешнем уровне развития науки, – есть своя позитивная сторона: именно из противодействия им наука черпает свою антихрупкость, движущую силу своего развития. Что касается чудес трансцендентных, антихрупкость в отношении этих явлений создает вера, хотя психологические механизмы этого процесса пока неясны.

До сих пор антихрупкость остается единственным общим принципом, изобретенным специально для условий Диконии, хотя может приносить пользу и в Тихонии. В предыдущей главе мы рассмотрели четыре принципа, которые, хотя и не соответствуют строгим критериям антихрупкости, оказываются очень полезны в мире Диконии и в то же время не противоречат науке Тихонии (хотя и не следуют из нее). Хотя антихрупкость особенно полезна в Диконии, она хорошо укладывается и в тихонский образ мыслей. Например, драки происходят не только в Диконии, но и в Тихонии, причем с незапамятных времен. О них говорится даже в законе Моисеевом, в особенности о справедливом возмещении ущерба: «…перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать» (Лев. 24: 20). Единоборства могут и должны регулироваться как в Тихонии, так и в Диконии, и в обоих этих мирах нужна антихрупкость. Более глубокое изучение Диконии при помощи новых инструментов может принести пользу и повседневному тихонскому мышлению.

Мы видели, что и фермер, и мельник разумно предоставляют другим людям брать на себя риски, которые им самим не по зубам. Бои лучше всего оставить бойцам – так же, как мы оставляем науку ученым, а богослужения – священникам. Бойцы – белые рыцари Тихонии, а к рыцарям всегда применялись особые правила. В старину многие завидовали особому положению рыцарей, но мало кто соглашался надеть их доспехи и вступить в бой так, как принято у них. При аномально высоких рисках лучше всего довериться специалистам. Антихрупкость профессиональных инвесторов, порожденная их бойцовским характером, дает им лучшие возможности для работы с высокими финансовыми рынками, чем те, что есть в распоряжении фермеров или мельников; поэтому будет лучше, если опционными договорами будут торговать именно инвесторы. Они же, в свою очередь, готовы и даже рады заниматься этим делом, и в нормальных – тихонских – условиях обычно становятся гораздо богаче, чем фермеры или мельники.

Именно это богатство позволяет инвесторам накапливать «свалки», в которых они находят средства для восстановления после крупных крахов. Когда они не могут восстановиться после краха, это должно быть их личной заботой, но инвесторы – тоже люди, и они обращаются за помощью к государству, утверждая, что просят от имени фермера и мельника. Такое случилось, например, во время кризиса 2008 года. Однако Швеция, одна из немногих стран, которые проигнорировали эти крики о помощи, лучше всех справилась с кризисом[130]130
  О примере Швеции см. Soros (2008).


[Закрыть]. Опыт, накопленный после 2008 года, показывает, что в таких катастрофических обстоятельствах с точки зрения общественных интересов лучше всего не обращать внимания на личные интересы инвесторов. Но это правило верно лишь в отношении временных мер; если государство проводит долгосрочную политику, враждебную к инвесторам, это приводит к разорению не кого-нибудь, а фермера и мельника.

Возможность банкротства – это обычный риск, неотъемлемо связанный с работой инвестора (и законами Диконии), который должен быть исключительно его личной проблемой. Однако давайте не будем завидовать богатству инвесторов или слишком жестко ограничивать их возможности накапливать это богатство, когда действуют законы Тихонии. Иначе не останется никого, готового идти на те риски, на которые идут инвесторы, потому что все прочие, не обладающие бойцовским складом «инвесторского ума», не смогут выдержать напряжения. «Богатая свалка», которую инвесторы создают в нормальные времена, вносит вклад в антихрупкость всего общества в целом.

13
Конвертируемые знания

Давайте не будем строить для наших внуков дом бедняка, а лучше создадим для них свалку богача.

В 1757 году тридцатидвухлетний Джакомо Джироламо Казанова, совершив дерзкий побег из венецианского Дворца дожей, приехал в Париж и начал восстанавливать свою жизнь с нуля[131]131
  Casanova (2001).


[Закрыть]. По счастью, один его старый друг был в это время министром иностранных дел Франции, и с его помощью Казанова возродил французскую королевскую лотерею. Применив свои таланты обольстителя к продаже лотерейных билетов, он быстро разбогател.

Однако Казанова не был успешным бизнесменом: он приобрел и потерял несколько состояний, тратя огромные суммы на свои любовные приключения, прославившие его гораздо больше, чем организация лотереи. Пытаясь продать свою систему лотереи в других странах, он сумел добиться аудиенций с великими правителями того времени, в том числе с Георгом III в Англии, Фридрихом Великим в Пруссии и Екатериной Великой в Российской империи, но все они отвергли его предложения. Эпоха не благоприятствовала выдающимся деловым умам.

И эпоха Казановы, и следующие два или три столетия были временем великих новаторов, которыми двигал в первую очередь дух инноваций и лишь во вторую – если они вообще учитывались – те коммерческие возможности, которые эти инновации могли открыть. В отличие от них для большинства нынешних мыслителей от бизнеса – «деловых умов» – решение научных или технических задач представляет интерес лишь как средство достижения очередного коммерческого успеха. Инновации ценны лишь постольку, поскольку их можно встроить в тему, которая повернет поток коммерческой деятельности в новом направлении. Например, Стив Джобс основал компанию Apple Computer на основе идеи создания рынка для компьютеров, которые будут покупать и использовать люди, не особенно интересующиеся техникой. Много лет он искал способы привлечь к своей продукции новых пользователей. Впоследствии возникла идея создания портативных вычислительных устройств: компьютера, который можно носить в сумке, в кармане, на руке. Для этого нужно было избавиться от громоздких устройств ввода, и долго казалось, что мы никогда не научимся работать на маленьком экране нашими толстыми неуклюжими пальцами. Но Джобс упорно держался за свою абсурдную идею, и так появились айфоны, затем айпады, а теперь и часы Apple Watch.

Сегодня почти все айфоны производятся в Китае. Но до какой степени можно считать айфон китайским изделием, если изготовитель выплачивает 50-процентный лицензионный сбор за каждое произведенное устройство американской компании Apple? Уж конечно, деловым умом в этой истории был не тот, кто решил, что айфоны должна производить китайская компания. Деловыми умами не были даже члены команды разработчиков самого айфона. Деловым умом был тот, кто угадал, что миру нужно такое устройство, и создал тему универсального информационного модуля, который можно носить в кармане. Стив Джобс был одним из величайших деловых умов в мире.

Мыслитель от бизнеса не может сказать сегодня, что́ он будет делать завтра, – так же как Казанова по приезде в Париж понятия не имел, чем он будет там заниматься. Единственное, в чем можно быть уверенным, – это что деловой ум придумает тему, которая сможет повернуть течение деловой активности в новом направлении. Этим человеком может быть принимающий решения руководитель, советник такого руководителя, предприниматель или независимый интеллектуал.

Именно мечты деловых умов и темы, которые они создают, порождают новые тенденции в производстве, и эти тенденции образуют существенную добавочную стоимость. В наши дни все склонны беспокоиться о том, что производство перемещается в развивающиеся страны. Что случится с жителями Европы и Соединенных Штатов без передовых умений? Худшее решение этой проблемы, которое мы можем предложить, – это обучать работников в этих странах конкретным умениям, даже если такое обучение предполагает получение степеней в сферах образования, инженерного дела или медицины. Разумеется, преподаватели и врачи будут нужны всегда, и (по меньшей мере сейчас) будут нужны локально. Но сейчас в развитых странах на отрасли, считающиеся «наукоемкими», приходится около трети валового внутреннего продукта, в то время как на строительство и сельское хозяйство – приблизительно по 5 %. Все более и более значительная часть – по некоторым оценкам, через несколько десятилетий она достигнет 50 % – валового всемирного продукта будет обеспечиваться идеями новых устройств, предметов, коммерческих стратегий и моделей, то есть темами, которые изобретают деловые умы. Эта оценка может оказаться преувеличенной, но во всемирном соревновании за экономическое лидерство победят те компании, регионы и страны, у которых будут самые лучшие деловые умы.