Текст книги "Лабиринты чувств"

32

Все опять начиналось сначала. Только в гораздо худшем варианте. Мила, конечно же, понимала, что так Петя делал не от простоты, не от хамства. Понимала и то, что он теперь, наверное, растерян не менее ее, если не больше. И что двигало им нетерпенье, ослепленность желанием, небывалость растянувшейся прелюдии, что уже замучила также и ее.

Мила была просто опустошена. Оставив Петю, поехала к себе на работу. Прошла мимо всех, почти не реагируя. Закрылась у себя, попросив не беспокоить и заказав чашку кофе. Она сидела с постоянно дымящейся сигаретой и ни о чем не думала, тупо глядя на дымок, струящийся и растворяющийся высоко под потолком.

Все, о чем еще вчера, еще сегодня она мечтала, внезапно потеряло и смысл и цену. Она даже не могла сожалеть о чем либо. Ничего не было внутри. Ничего не болело. Ничего не страдало. Было пусто, пусто, пусто…. Пыталась как-то начать строить вновь планы, обдумывать поступки и слова, что скажет. Но не на чем было строить, нечего было говорить, была только пустота….

Заходили люди, прощались, заканчивая работу, зашел Муж, сказал, что уже едет домой, и спросил, когда она соберется, но она лишь ответила: «Езжай, я потом, потом». И было почти все вокруг пусто, когда раздался его звонок.

Мила посмотрела, увидела и долго ждала – брать или не брать трубку, но, наконец, взяла. «Милочка, я понимаю, что обидел тебя, я понимаю, что я не прав. Но что я мог поделать? Я не оправдываюсь. Я вопрошаю. Это ведь ты делаешь из меня такого. Но и за это я тоже иду к тебе, я просто не могу без тебя. Спасибо тебе, Мила».

Он не произнес слово «люблю», но оно сквозило во всех его словах. И Мила услышала это слово, она ждала, оказывается, его звонка, и воспрянула, и оттаяла, но оттаяла как-то настороженно.

– Петя, я, наверное, делаю сейчас ошибку, отвечая тебе, но ты говоришь приятные слова, и хочется в них верить.

– Так я еще позвоню, еще приду?

– Что ж, давай попробуем, пока.

Молодость Пети не терпела еще неудач, не помнила обид и фиаско. И он легко пережил свою высадку из машины, ее гнев, когда она его высаживала. Принимая все это лишь как эпизод его не очень удачного, как он теперь понимал, плана. Но, звоня Миле, говорил совершенно искренне. И потому и смог дозвониться, потому и смог быть услышанным ею. И воодушевившись ее «попробуем», вновь стал прежним.

Прежним приходил в бассейн, прежним целовался с ней в машине, прежним, чуть касаясь, легко скользил пальцами по ее ноге. Для него все восстановилось полностью и в прежнем объеме.

Но не для Милы. И хоть она и сказала ему – «попробуем», но вновь прежняя, уже бывшая когда-то неловкость, преследовала ее. Преследовала, когда она опять боялась, что он сделает что-то не так, что опять все испортит. И поэтому, сохраняя внешне все то, к чему они уже привыкли, и она все-таки все время была настороже, все время ждала, что вдруг опять услышит, ощутит его грубость, и не знала, как и что с этим поделать.

Тут опять помог случай. Как все случаи, хорошо и давно подготовленный. Теперь уже давно назад, еще в начале ее нынешнего замужества, она вместе с Мужем была в круизе на пароходе.

Была и была. Солнце, море, пароход, заходы и стоянки в великолепных городах. И уже закончив круиз, она познакомилась с помощником капитана их лайнера. Она с Мужем уже дней пять, как сойдя с парохода, проводили последние дни отдыха в Марселе.

И как-то, когда они сидели в кафе, а Муж куда-то отошел, к ней подошел он. Поль, как он представился. Сказал, что помнит ее среди всех пассажирок лайнера, сказал, что искал возможность познакомиться с ней, но на своем пароходе не хотел этого делать, и думал, после окончания круиза, что все потеряно, и вдруг – счастливый случай, увидел ее в кафе.

Мила тоже вроде бы смутно помнила его, но на пароходе она так была расслаблена и отстранена от суеты, что даже на мужчин мало обращала внимания. А здесь он ей понравился, статный, плечистый мужчина, чуть более за тридцать. Хорошо уверенный в себе.

Их знакомство длилось не более десяти минут – вернулся Муж, и Поль почти тут же откланялся, сделав также пару комплиментов и ее Мужу. Но за это время Мила успела ему сказать откуда она и оставить ему свой номер телефона. А он пообещал, что как только у него будет возможность, он найдет ее.

Об этом знакомстве Мила почти сразу же забыла. Все впечатления отдыха вобрали в себя и это знакомство, сохраняя беззаботное спокойствие всего увиденного, всего прочувствованного в нем. И тут он объявился. Позвонил, сказал, что он в ее стране, в ее городе, что он в отпуске и будет здесь еще пару недель, что мечтает встретить ее снова.

Мила обрадовалась. В ее отношениях с Петей появился какой-то застой, исчезла живость общения, а появившаяся напряженность не исчезала, вызывая лишь чувство неловкости, как будто они застали друг друга за чем-то неприличным.

Ей уже казались ее отношения с Петей какой-то рутиной, как болото засосавшей и ее желание, и страсть, и жажду, и весь «охотничий» порыв, все ее стремление.

Нет, все осталось, все это по-прежнему – и все время по-новому расцветало в ней. Но расцветало где-то там, на дне образовавшегося болота, было затянуто густой и топкой трясиной. И эту трясину не могли пройти ни их поцелуи невзначай, ни их взгляды, ищущие и ждущие, ни руки, страстно ожидающие, но не находящие.

К тому же эта, ею услышанная грубость, наглость… (Только ей могло это почудиться, их на самом деле и в помине не было). Но почему, почему она их услышала? И все это вместе и создало тот застой, что так мешал ей сделать шаг, движение к ей самой же обозначенной цели.

И еще и поэтому Мила тут же договорилась с Полем, где и когда встретиться, и, взяв после бассейна Петю (как обычно, она подвозила его), поехала на встречу с Полем.

33

– Мила, mais oй nous allons? (а куда мы едем?) – слегка недоумевая, спросил Петя, когда они проехали мимо ресторана, в котором обыкновенно ели после бассейна, – Мила не посвятила его в свою встречу с Полем.

– Seulement dans une autre restaurant. (Всего лишь в другой ресторан.)

Приехали. Зашли в ресторан. Мила сразу же увидела его. И он их тоже увидел. Встал и пошел навстречу. Такой же, как она его помнила, статный, уверенный, вальяжный. Подошел, познакомила его с Петей.

– Mila, je t’imaginais toujours comme çaobligatoirement avec un homme. (Мила, я себе так и представлял тебя, обязательно рядом должен быть мужчина.)

– Paul, сa rassemble a la jalousie, mais Pierre est trop jeune pour moi et il ne peut rendre jaloux personne. (Поль, это похоже на ревность, но Петя еще слишком юн для меня, чтобы в ком бы то ни было вызывать чувство ревности.)

– Петя, tu es pas vexé? (ты не обиделся?)

– Ah non, Мила, mais c’est un question qui est plus jeune. (Что ты, Мила, хотя кто более юн – это еще вопрос.)

Хоть Петя так и сказал, но все же он ревностно относился к своему возрасту. Начиная считать, что у него с Милой все затягивается лишь оттого, что она по-прежнему не воспринимает его всерьез, не воспринимает его за мужчину, за уже взрослого.

Сидели, ели, болтали. В присутствии Поля и Петя оживился, нет, он не вмешивался в их разговор, но чувствовалось, что он ведет себя более свободно, более раскованно. А говорил в основном Поль. Рассказывал о своей работе, о круизах, о своем лайнере, о местах и городах в которые они заходят.

Его рассказ получался очень романтичным. Как будто это рассказывал не извозчик пассажиров огромного лайнера, до мостика которого не то что брызги, а запах моря не долетает, а корсар минувших столетий, прожженный солнцем, продутый всеми ветрами и засоленный крутой волной.

Мила оттаяла. В обществе этих двух – мальчика и мужчины – ей было очень мило и легко. Ей и смешно и приятно было видеть, как они обменивались взглядами: Петя чуть смущенно, с завистью и восхищением смотрел на Поля. На его уверенную вальяжность, на крепкую стать.

Поль с любопытством бросал одновременный взгляд на Петю и на Милу, он не воспринимал Петю отдельно от нее, и, казалось, силился определить, что же их связывает. А Мила вновь начала загораться от присутствия Пети.

Снова ощущение его близости, даже если это было лишь соседство за столиком, стало возбуждать ее. И как ей казалось, уровень этого возбуждения все время повышался. Одновременно и на Поля она стала смотреть не как на атрибут давно забытого отпуска, солнечного и безмятежного, а как на мужчину. Приятного и, возможно, доступного.

Разговаривая в основном с Полем, она и смотрела преимущественно в его сторону, но Петя почувствовал, что он полностью, или почти полностью заполняет голову Милы. И тихонько под столом, вынув ступню из туфли, стал поглаживать ею ногу Милы. А она, и до того уже подсвеченная новыми-старыми ощущениями, почти «поплыла».

Ни Петя, ни она никак не продемонстрировали внешне этих тайных прикосновений. Вернее, Пете это удалось, а у Милы и до этого боровшейся с приливами краски к лицу, затвердела грудь и призывно заблестели глаза. И Поль это заметил, заметил взглядом мужчины.

И, как он ни разглядывал Петю, все же никак не мог отнести ее повлажневший взгляд на его счет. Про себя он даже хмыкнул, все женщины одинаковы – стоит появиться достойному мужчине, как они тут же тают, так он самодовольно думал, даже не подозревая, что вот он-то здесь и ни при чем.

А Мила, захваченная волной ощущений, глядела на него и сквозь него. «Приятный парень. А почему бы и нет. Почему я должна отказываться от постели с ним? В конце концов, почему я должна отказываться от праздника жизни? Только, естественно, сегодня я его в постель не потащу. Пусть потерпит, я это отложу на конец его отпуска. А пока перетерплю с Мужем и Вадимом».

Уже давно ей было достаточно все равно, кто будет исполнителем ее желаний, – все равно ныне это был только Петя. И хоть и начали уже тускнеть краски этих желаний, когда она использовала «заменителей» Пети, но все равно без Пети у нее уже вообще ничего не получалось.

А вот от Поля (она почувствовала, что хочет его, совсем не увязывая с Петей, а может быть, и увязывая тем, что это Петя сейчас сидел рядом с ней и Полем, тем, что это Петя гладил сейчас ее ногу, заставляя твердеть грудь и сбивая дыхание), что от него, также как и от Пети, она хочет, чтобы он был первым в постели. Чтобы не она брала, как привыкла это делать, а чтобы ее взяли. Снова верх одерживала мечтательно-чувствительная Мила, более женщина, чем сильная прагматично-деловая – более мужчина.

Этот день так и закончился – втроем. Мила не отпускала Петю и возила Поля по городу, они ходили по местам, знакомым ей с детства. Но здесь Петя оказался незаменимым, он столько знал о городе, чего Мила никогда и не слышала, хотя, может, и слышала, но не запоминала, она и сейчас не пыталась вникнуть в суть слов Пети, просто удовлетворенно слушала мелодию его рассказа, плыла по аромату его слов.

Смотрелись они очень гармонично и естественно втроем. Мила и Поль под руку рядом, а Петя чуть впереди, в постоянном полуобороте к ним, профессиональным гидом. Казалось, Петя нашел то, для чего был рожден – водить экскурсии, пересыпая свой рассказ о городе, стихами о нем: «Вот иду я, парадные светятся, за оградой кусты шелестят, во дворе Петропавловской крепости тихо белые ночи сидят» (И. Бродский).

Так они и расстались, прогуляв почти до утра. Мила сначала завезла Поля в гостиницу, затем повезла Петю к его дому и отправилась к себе. Договорились с Полем еще встретиться через пару дней.

34

Эти дни были днями, когда Миле все казалось легким и простым. Хотя и рабочие и житейские проблемы никуда не делись. Но если всегда раньше, когда Мила принимала какое-либо решение, ей приходилось внутренне суроветь, сосредотачиваться над возникшей проблемой, то сейчас, при ее нынешнем приподнятом настроении, она легко, как бы отмахиваясь от них, походя их решала.

И это тоже стало заметно окружающим. Тем более что Мила всегда на людях старалась вести себя ровно и сдержано, не выходя из образа сухо-деловой дамы, что, впрочем, для нее было вполне естественным состоянием в прежний, «до Петин» период. Конечно, у нее и тогда были срывы, как в ту, так и в другую сторону. Но те срывы были куда более легкого, мелкого масштаба.

Никогда раньше, в обычной обстановке, не происходило с ней того, что сейчас. То безмятежная легкая улыбка проскальзывала по ее губам, то она застывала немыслимо поэтично-чарующе. То сама теряя нить разговора, то заставляя окружающих забыть о делах и остаться в удивленном изумлении.

И уж чему она сама более всего изумлялась, так это тому, что временами она стала смотреть на окружающий ее мир, людей, вещи, не как на естественные предметы бытия, а как на объекты, которые вызывали или ей хотелось найти в них то, что могло бы вызвать радость восхищенного изумления.

Она теперь стремилась дать всему и всем характеристику. Характеристику чувственную, хоть и выраженную словами. И опять и опять Мила удивлялась тому, что такие привычно-обыденные вещи, виденные тысячу раз, стали вызывать в ней мелодию слов, стали рождать невиданные ассоциации.

Муж знал о приезде Поля, Мила сама рассказала ему об этом. Но ему с ним встречаться было и некогда и просто неохота. «Я вижу, это для тебя приятное событие, – сказал он Миле, – ты вся засветилась с его приездом». – «Да, ты знаешь, он, его вид, вернули меня в наш отпуск, когда мы были на лайнере вдвоем, никаких забот, только ты и я», – чуть-чуть слукавила Мила. Но никак Муж не вникал в то, что творится вокруг нее, он просто зафиксировал ее нынешнее состояние. Совершенно ему не привычное, как оно было и непривычно для Милы.

Мила теперь много времени проводила просто созерцая окружающих. Да, она также приезжала к себе на работу, также читала деловые бумаги, также проводила деловые и не очень встречи, но при этом, в то же самое время, присутствуя, она и отсутствовала на них. Сажая в кресло напротив себя вместо присутствующего то Поля, то Петю, а то и их обоих.

Она мысленно говорила с ними, брала их за руки, трогала их и уводила за собой. И все это время напротив нее сидели ее деловые партнеры, с недоумением глядя на непонятно расплывчатый, как бы отсутствующий взгляд Милы.

Но она, вернее, ее прагматично-деловая часть, уже решив проблему, выдавала свою позицию, впрочем, уже с наложенным оттенком мечтательности, и это микширование вызывало столь сильное впечатление, что теперь с ней и не спорили, тем более что оказывалось, что она все правильно решала. Это ее уже вербальное изменение – прорывы сквозь сухо-деловой тон мечтательных вкраплений, вкупе с ее уже сформировавшимся чарующе-необъяснимым обликом, окончательно установило новое мнение о ней.

Теперь уже любой, видя ее, осознавал, что это ведьма, не реальным образом и словом, а ощущением непостижимой сладости и влечения засасывающей жутью омута. А Муж заметил, что она в постели стала менее яростной и было обрадовался этому, но она теперь без вспышек страсти, медленно, изуверски искусно, замучивала его и себя.

И каждый раз, задыхаясь, обессилив от изнеможения, он говорил ей: «Мила, я думал, что уже все знаю, и попробовал, но такого, такого я еще не испытывал». А она улыбалась, ожидая Петю, ожидая Поля, а может, ожидая их обоих.

Через пару дней, созвонившись с Полем, она поехала на встречу с ним, опять после бассейна, опять вместе с Петей, но теперь взяв с собой и подружек.

Поль встретил их компанию в том же ресторане, так же радостно-уверенно-вальяжно познакомился с ее подружками. Слегка подколол Петю: «Le voila – notre beau jeune guide». (А вот и наш прекрасный юный гид.)

Что Петю не смутило. Опять пробродили по городу, теперь уже компанией внушительной, и, оставив Петю с подружками, Мила с Полем укатили за город.

– Ton garçon me regardais par les yeux envieux. (Твой мальчик глядел на меня завистливыми глазами.)

– Et je dois avoir envie? (А есть чему завидовать?)

– Etre avec toi tête-a-tête c’est son voeux, je pense. (Я думаю, быть с тобой наедине – вот всех желание.)

– Tu pense? Paul, il bavarde maintenant très bien avec mes copines. (Так ли? Поль, он сейчас прекрасно болтается с моими подругами.)

– Mila, tu envers Pierre es cruellement injuste, c’est même moi qui voit ça. (Мила, ты к Пете жестоко несправедлива, это даже мне видно.)

– Paul, et tu ne vois pas comment il est beau autout de nous? (Поль, а ты не видишь, как прекрасно вокруг?) – Mila, tu est toute belle, tout ton entourage devient beau aussi. Et en plus tu as beaucoup change après notre rencontre. (Мила, прекрасна ты, и все, что вокруг тебя, становится прекрасным, кстати, ты неузнаваемо чудесно изменилась с нашего знакомства.)

– Mais il est passé beaucoup de temps, je suis vieillis. (Та к ведь прошло сколько лет, и я постарела.)

– C’est impossible, même ton (С тобой невозможно, у тебя даже…) – Поль склонился к Миле и губами коснулся ее губ. Мила, удивительно для себя, его не оттолкнула. Обычно всегда, и в делах и здесь, она была лидером и пресекала любую инициативу, все, что исходило не от нее. Но сейчас она сладко приняла его губы, его руку на ее бедре, его усы, больно заколовшие по коже, – même ton baiser est trés jeune, (даже поцелуй неумело юн.), – закончил Поль свою фразу.

Они сидели в машине на краю парка. Там ходили люди, но они были вдалеке и не нарушали их внезапного уюта. Мила опять по-девичьи прикрыла глаза и ждала его губ.

«Смешно, – подумала она, – мы, взрослые люди, сидим, жмемся в машине, имея все возможности быть наедине – и квартира, и любая гостиница, ан нет». Поль опять прижался зубами к ее зубам и начал щекотать языком, а рука его уже не оставалась на ее бедре, а поползла вверх, под блузку.

«Странно, мы ведем себя так, как будто нам по пятнадцать лет. Это что, та самая вторая молодость приходит? – чуть подтрунивая над собой, рассуждала Мила. – Пожалуй, нет, пожалуй, это все та же первая, наконец-то распробованная».

И странно еще теперь всплывающие отрывки строчек, услышанные от Пети, начинали звучать в ее голове: «В косых лучах вечерней пыли, я знаю, ты придешь опять благоуханьем нильских лилий меня пленять и опьянять» (А. Блок).

Время неожиданно сжалось и закончилось. Мила почувствовала, что больше уже не может, она «завелась» и, изнемогая от желания, также ощущала нетерпимое желанье Поля. Но сегодня она впервые остановила себя, отложив свое томленье до вечера, до Мужа.

– Arrête, Paul. Attends. Pas maintenant, pas aujourd’hui. (Хватит, Поль. Подожди. Не сейчас, не сегодня.)

– Mais bien sûre, plus tu attends plus c’est bon. (Да, конечно, чем больше ждешь, тем вкуснее.) – Оторвался от нее Поль, улыбаясь и невозмутимо, как будто он сам произнес первую фразу. Хотя Мила видела, что желание его не прошло. Но даже тени огорчения или разочарованности нет на его лице. Наоборот, ласково и добродушно: «Où maintenant?» (Куда теперь?)

– Je suis au travail et après a la maison, et toi je laisserai avec mes copines. (Я на работу и домой, а тебя я поручу моим подружкам.)

– Mila, quel travail, la journee a fini. (Мила, какая работа, уж день закончился.)

– Pour certains c’est fini et certains ont encore des choses a faire. (Кому закончился, а у кого еще дела.)

Мила позвонила подругам, договорилась, где встретятся, и вручила им Поля, с указанием культурной программы дня на три для него.

Мила специально, осознанно делала этот перерыв на несколько дней. Сладость предвкушения и ожидание слияния с Петей смешалось с непонятной, ненастойчивой смелостью Поля, так уже для нее непривычной. Непривычной и для ее поведения.

Обычно, во всяком случае, те мужчины, с которыми она сталкивалась, всегда были более настырны, вплоть до перехода в грубость. И Мила привыкла их осаживать на роль второй скрипки, и вела соло всегда сама, так естественно для нее, как сказали бы все, кто знал ее.

Здесь же ненавязчивое, ненастырное приставание Поля само подталкивало ее взятию инициативы в ее руки, но что-то удержало ее от этого. Может, это Петя, может, это строчки, так, казалось бы, не вовремя зазвучавшие в ее голове: «В его улыбке, странно-длительной, в глубокой тени черных глаз есть омут тайны соблазнительной, властительно влекущей нас…» (В. Брюсов).

35

Эти дни Мила не встречалась ни с Петей, ни с Полем, которым занимались ее подружки, катая по городу, возя в театры, музеи, на выставки. А Мила все пыталась разобраться в себе, в своих ощущениях.

Она как бы со стороны смотрела на себя, как будто она на пляже в лучах солнца, и пыталась понять, то ли она загорает, то ли уже обгорела, а может, вообще загара не будет.

В эти дни она и думала и не думала о Пете, о Поле, вспоминая их всплесками, но помня их все время. Петя всегда выплывал очень страстно, до боли ощутимо, вызывая неодолимое желание, заставлявшее ее побыстрее отыскивать Мужа или Вадима. А Поль ассоциировался расплывчато неясной прихотью, порывом свежей новизны. Какой-то бесплотной радостью.

Звонок.

«Vous n’avez rien compris à ma simplicité, rien, o ma pauvre enfant! Et c’est avec un front evente, dépité, que vous fuyez devant!». (Нет, простоты моей вы не могли понять, не то вам было надо! И вы, наморщив лоб, спешили убежать, с упрямством и досадой. (П. Верлен. – пер. В. Брюсова).) Мила, tu as disparu où? (куда ты исчезла?)

– Петенька, я здесь, но занята, освобожусь, позвоню.

И, как обычно, она вешала трубку. Все эти дни Петя по-прежнему звонил ей. А в ее словах, в ее ответах, в ее разговоре (и даже не с Петей, хотя, может быть, именно даже с ним) начала исчезать сухость, хотя краткость разговора по-прежнему сохранялась.

Естественно, она ему не перезванивала. Даже думая о Пете все время, «живя» с ним, она и намека на то, чтобы позвонить ему, не испытала. И очередной звонок Пети застал ее вместе с Полем.

– А ты мне не сказала, что встречаешься с Полем.

– Петенька, я тебе вообще многого не говорю, а Поль мой гость, и я с ним впервые вижусь после нашей общей встречи, ну вот я уже и оправдываюсь. Хочешь, приезжай, мы в….

Петя действительно приехал.

– Tu est toujours avec lui (Ты с ним неразлучна.), – съязвил Поль.

– C’est lui qui est inseparable de moi. (Это он со мной неразлучен.)

Они опять сидели за столиком втроем. И коленка Поля, упирающаяся в ее коленку, и нога Пети, наступившая на ее ступню, создавали для Милы неимоверное состояние комфорта. Если не радость, то безмятежное удовольствие заполонило всю ее.

Между тем Мила отлично осознавала, что уже наступают последние дни пребывания Поля. И именно сегодня она хотела его.

– Петя, je deposerai Paul maintenant chez mes copines et après je vais au travail. (я сейчас отвезу Поля к подружкам, сама же на работу.)

– Mila, je suis fatigué de tes amies, elles sont pour moi trop bavardeuse. (Мила, я устал от твоих подружек, они для меня слишком болтливые.)

– Demain c’est moi qui t’apporte. (Ну завтра я сама тебя покатаю.)

– Mila, le surlendemain je pars déjà. (Мила, я ведь послезавтра уже уезжаю.)

– D’accord, demain toute la journee je serai avec toi. (Ну вот, завтра весь день посвящу тебе.)

– Je serai avec vous (Давайте и я с вами.), – наконец-то удалось и Пете подключиться к разговору.

– Петенька, Paul est genthil, mais il est venu chez moi. Tu passais avec lui tout les jours, donne lui le temps pour se reposer. (Поль деликатен, но приехал-то он ко мне, а ты с ним и так проводил целые дни, так что дай ему отдохнуть от тебя.)

– Paul, – обратилась она опять к Полю, – Pierre a peur de nous laisser seules, a peur que tu m’offenseras. (Поль, Петя боится оставлять нас наедине, боится, что ты меня обидишь.)

– C’est moi, j’ai peur d’aller chez tes copines, mais bon, on y va. (Это я уже боюсь ехать к твоим подружкам, но подчиняюсь.)

Огорченный Петя остался сидеть в ресторане. Милу возбудило его огорчение, возбудили его печальные, непонимающие глаза, как-то жалобно на нее глянувшие. И она еще больше захотела его. И был рядом Поль, который в ней тоже вызывал жажду желаний. Желаний несколько других, по-другому осязаемых.

– Il est jaloux quand même. (Все-таки он тебя ревнует.) – Paul, ne prend pas ça dans la tête. (Поль, не бери в голову.)

Они сели в машину. Поехали. Поль, несмотря на всю свою природную приветливость, вальяжность, надулся, и, как ни старался, раздражение сквозило в его облике. А Мила не поехала к подружкам, и совсем не намеревалась ехать ни к ним, ни на работу. Она везла Поля к себе на квартиру.

Почти весь путь до нее молчали. Поль обиженно и недоумевающе смотрел в окно, очевидно, что последнее их свидание с Милой настроило его было на более оптимистичный лад. Но подъехали. Мила взяла Поля за руку, и они пришли.

– Et où sont tes copines? (А где подружки?)

– Paul, t’es tres rigolo. C’est mon appartement. Mes copines. Mais elles sont pas ici. J’ai pas besoin d’eux. (Поль, ты очень смешной. Это моя квартира. Мои подружки. Но их здесь нет. Они мне тут ни к чему.)

– Il me semble que moi aussi je n’en ai pas besoin (Похоже, мне они тоже ни к чему.), – начал соображать Поль.

И прижал Милу к себе. Именно этого она и ждала. Ждала сильного, но не наглого, настойчивого, но не по хамски. Мила и сама, прикрыв глаза, прижалась к нему. И впервые в жизни начала отдаваться мужчине, впервые не заставляя его, впервые ожидая действий только от него и лишь подыгрывая его желаниям.

И странно: отдаваясь Полю, она заметила, что ее желание Пети несколько притупилось. Даже не так, просто ее желание Пети не было доминирующим в ее близости с Полем. Мила по-прежнему чувствовала, что хочет Петю, но его образ сейчас не замещал Поля, как это у нее было последнее время и с Мужем и с Вадимом, а только присутствовал рядом, слегка дополняя Поля.

Поль возбуждал Милу как школьницу. Иногда казалось, что это вообще ее первое в жизни свидание. А Поль своей вальяжностью, своей добродушной легкостью общения ничуть не мешал Миле быть самой собой. Самой собой теперешней, переродившейся в чувствительно-мечтательную, а не прежней, практично-деловой. Знающей точно, что она хочет от мужчины, и знающей как, умеющей этого добиться.

Он, легко и улыбаясь, убегал на кухню, приносил еду, вино. И, отдохнув, снова и снова прижимал Милу к себе, фантазируя на свой собственный лад, но приятно и гармонично с сегодняшним ее настроением.

– Bon, c’est tout, Paul, je dois revenir à la maison. (Вот и все, Поль, мне надо домой.)

– Nous ne resterons pas ici? (Мы здесь не останемся?)

– Toi – oui, mais je dors toujours chez soi. (Ты – да, а я всегда, всегда ночую только у себя дома.)

– Peut-être t’as raison. (Пожалуй, это правильно.)

– Paul, tu resteras ici, je reviendrai demain matin. On a la nourriture pour demain. Ne sors pas, il faut pas. (Поль, ты останешься здесь, я завтра утром приеду. Еды, питья нам на завтра хватает. Только никуда не выходи, не надо.)

– Mila, je suis si fatigué que je dormirai depuis ton arriveé. (Мила, я так устал, что просплю до твоего прихода.)

– Alors bon, salut. (Тогда – пока.)

Все-таки в ее разговоре, в поведении по-прежнему доминировала, царила практично-деловая хватка, сухость только сугубо информационных фраз. И никакого даже намека на расслабленную безмятежность, на мягкость и чувствительность той Милы, что провела день, сладко прижимаясь к Полю.

Мила, не торопясь, ехала по уже засыпающему городу. Прохладная свежесть ночи нежно ласкала ее лицо, вливаясь в открытое окно. Такая же приятная свежесть была и внутри нее.

Ей сейчас казалось, что ее сегодняшняя близость с Полем, принесла радость и Пете. При этом Мила, ее рассудочно-деловая часть, ехидно хихикая, отлично понимала, что Петя достоверно не знает, что она спала сейчас с Полем, хотя он тревожно и напряженно глядел им вслед. Отлично осознавала, что сегодняшний, да и завтрашний день с Полем – это лишь удовлетворение желания, но отнюдь не чувств, расцветших в ожидании Пети.

Однако это же самое вполне удовлетворило (по крайней мере пока, сегодня) другую Милу – чувственно-мечтательную. И хотя Поль был точно такой же, как и все мужчины (нашли, чем удивить), но все же, все же и она впервые отдавалась, а не брала, и ощущения немного сместились от истощающего надрыва к нежной истоме. И сейчас, после дня в постели с Полем, нет усыпляющей усталости, а приятная свежесть пробуждения.

Звонок.

– Мила, ты где?

– Петенька, я еду домой. Что ты так поздно?

– Мила, а ведь ты не была в своем офисе.

– Петенька, ты за мной следишь? Но ты плохо меня ищешь.

– А он с тобой?

– Ты о ком?

– Я о Поле.

– Что ты, я давно с ним рассталась. А ты бы лучше спать ложился, чем за мной подглядывать. Увидимся дня через два.

– «Un grand sommeil noir tombe sur ma vie: dormez, tout espoir, dormez, toute envie!». (Тяжелой ночью сон окутал жизнь мою, нет места для надежд, и не найти мечту. (П. Верлен)).

– Петя, спокойной ночи.

Мягкий, теперь уже привычно мягкий, но по-прежнему уверенный голос Милы вроде бы остудил, успокоил воспаленные догадки Пети. Так по крайней мере, казалось ей. И, судя по окончанию разговора, так оно и было. Но сам разговор с ним по телефону был непривычно длинен. И Мила это заметила. Все-таки – это потому, что в ней уже произошли изменения, вызвавшие эту продолжительность разговора.

Дома было все привычно. Все как всегда. Привычные поцелуи детей на ночь. Муж уже начинал дремать, глядя в ТВ. От запаха дома веяло стабильным спокойствием. Приятное ощущение удовлетворенности не покидало Милу.

Она залезла в постель и прильнула к Мужу. И он, уже было задремавший, проснулся. Его сейчас разбудили не привычно-умелые руки и губы ее, а скорее, наивно-неумелые ее движения. Наивно-неумелые, наверное, оттого, что сегодня с Полем она как-то совсем забыла все свои навыки и знания. И хоть с Мужем главенствовала по-прежнему она, но главенствовала уже как-то по-новому, с новым оттенком нежного наслаждения.