Текст книги "Лабиринты чувств"

11

И вот поневоле поверишь в потусторонние силы. Поверишь не только во внешне колдовское обличье Милы, но и в то, что и внутри она тоже стала такой же ведьмой. Ведь прошептав ему слова перед расставаньем, она их даже не прошептала, а прошелестела, но этот шелест, странным образом, и был услышан, и был понят – и проник в него.

И она была совсем не спокойна после расставанья, а как-то просветленно сумрачна ожиданьем. Вся в напряжении предчувствий. И вечер, и серая ночь, и дымная луна так же освещали ее, как и Петю, как и девочек, прильнувших к нему.

И почему сегодня, именно сегодня ей совсем не спалось, и тело ее не просило привычного успокоения от Мужа, как не было его привычного зуда. А была лишь бессонница да мрачное просветление. И совсем не хотелось ни сигарет, ни кофе, ни даже встать с постели.

Она лежала с открытыми глазами, совсем не испытывая неудобства, не чувствуя усталости, ничего, кроме сначала тоски, а потом облегчения, так, как будто у нее исчезло тело, и она уже нежилась, растворяясь в сером тумане раннего утра, бывшего пока такой же серой ночью.

Петя в это время еще бодро шел по шоссе. Но уже какие-то странные люди в такую рань проезжали в город, и кто-то остановился и повез его, совсем не требуя денег, совсем не приставая с разговорами, а так просто подхватив его в ранней мгле и увозя из утреннего загородного тумана в уже просыпавшийся город.

Петя приехал домой, но уже не ложился спать, а ждал когда же, по его расчетам, будет удобно позвонить. Он помнил, что Мила сказала ему «приходи», но куда и как, ее кафе откроется только в одиннадцать, а прийти в офис – не совсем понятно. Поэтому он дождался приличного, как ему казалось, времени – и в девять ей позвонил.

Звонок Пети разбудил ее. Мила открыла глаза, посмотрела на часы и совсем не удивилась. Она – так рано всегда встающая – в девять часов еще в постели! Но ни удивления, ни изумления, будто это обычное время ее пробуждения.

И проснулась она легко-легко, словно не телефон будил, а сам нежный шелест утра звенел колокольчиком.

– Петенька, где же ты? – она спросила так, будто Петя должен был быть рядом с ней, на одной подушке.

Мила даже посмотрела на нее, посмотрела и улыбнулась, томление разливалось по телу, всей своей кожей она ощутила запах свежего утра, еще того, что был, когда она засыпала. И она чувствовала, казалось, тепло его тела, как будто он провел всю ночь с ней, согревая ее и греясь ею.

Петя что-то говорил, а она, совсем не слушая: «Петенька, ты адрес знаешь, я там буду через полчаса», – и выключила трубку.

У нее приятной тяжестью окаменела грудь, как только он позвонил, и, подгоняемая ею, Мила залетела в душ, умылась и, одев спортивный костюм на голое тело, спустилась к машине.

И ей было совершенно наплевать, как она выглядит, кто и что скажет, увидев ее такой спортсменкой, будто она на пробежку собралась. Ее распирало от свежести утра, от свежести голоса Пети, от свежести мыслей о нем.

Подъехав к квартире, увидела Петю, но, не останавливаясь, промчалась мимо, лишь призывно махнув рукой. Он поднимался за ней так же быстро, но все ж догнать не смог, и она открывала ему дверь и встречала его. И пока он входил, Мила уже сорвала с себя ненавистный костюм, что скрывал ее, не давая ей вылиться на него.

Петя, захлопнув дверь, застыл как камень, к нему приближалась не она, не Мила, а на него наплывало, захватывало, обволакивало чудное виденье с яростью и силой цунами. Он не мог даже пошевелить пальчиком, а Мила полностью завладела им, медленно, как в замедленном кино, как будто они были в вязкой жидкости. А возможно, и сам воздух, и само время вокруг них сгустилось, она медленно-медленно повела его за собой и сливалась с ним так, как и сама не могла бы себе представить…

Она сладко тормозила все его порывы, растягивая их до бесконечности и от этого усиливая их неимоверно. Она совсем не ухищрялась и не изощрялась. Все получалось само собой, но так изысканно тонко и дурманящее мягко, что и сама опустошенность звала ароматом искушения, и все у них начиналось снова и снова.

А потом они, очнувшись, лежали рядом, долго, очень долго, пока она не заговорила:

– Расскажи, где ты был сегодня.

И здесь Петя утаил от нее, что его не было дома, что он был с товарищами на озере, и что среди этих товарищей были и две девочки, почему-то проявляющие к нему сильный интерес.

Впрочем, девочек он и не утаивал, он про них просто не помнил, забыл, они совершенно не отпечатались в его памяти. А Мила как-то учуяла, что он говорит не все, и вообще, быть может, говорит не так. Может быть, это было чутье, что не давало ей спать ночью и лишь погружало в провидческий транс.

Так или не так, но Мила это учуяла и поняла, что ей не договаривают, что от нее скрывают. Но приняла это спокойно и легко. Пока не оформляя это в какие-либо выводы. Да и ощущение, что Петя не все говорит ей, было пока еще только ощущением. И поэтому ритм дня, дня вдвоем, только вдвоем, совершенно не менялся.

И хоть и была Мила зачинательницей всех их сегодняшних слияний, но это было лишь внешне, а на самом деле только сегодня она впервые отдавалась, а не брала, только сегодня она поняла, что это такое и как это отдаваться полностью и бесконечно до конца.

Даже в эти летние дни за окном уже потемнело. Стояла ночь.

– Петенька, пора разбегаться, то, к чему ты стремился, произошло и не раз, наверное, уже хватит.

Мила совсем выбилась из своей оболочки – она совсем не стремительно, не порывисто и быстро собиралась, одевалась, а по-прежнему искусно-медлительно, растягивая каждый миг, как будто это тоже были миги наслаждений. Отвезла Петю и, вернувшись домой (все уже спали), также медлительно прошла в ванну и почти полночи нежилась в воде, делясь с ней вкусом, всем ароматом сегодняшнего дня.

12

А Петя уже не просто вышел из машины, он выпал и, упав в постель, проспал больше суток, измученный и бессонной ночью и изумительно изматывающим днем. Проснулся далеко за полдень следующего дня, и не хотелось совсем вставать, он все еще плавал в грезах дня слияния с Милой. Все еще хранил запах ее тела, сладость ее губ.

Но день все-таки поднял его, Петя вышел из дома, направляясь к ней. Направляясь в ее кафе. Ему не терпелось посмотреть, увидеть т у, кто так сладко баюкал его эти сутки. И совсем не заметил (да, собственно, он вообще сейчас ничего не замечал) тех двух девочек, что так неудачно приставали к нему на его даче, что так безрезультатно ездили с ним на озеро, и все больше и больше западающие на него.

Он легко и свободно шел к кафе, к Милиной работе, наслаждаясь, все еще наслаждаясь ее запахом, ее послевкусием. Тем, чего не было ни после первой их ночи, ни после дня, проведенного с ней у нее на даче. Так, никого и ничего не заметив, пришел в кафе, сел за столик и с наслаждением стал ждать, будет ли она здесь, быть может, он увидит ее.

Она по-прежнему влекла его так сильно, сильнее даже… Хотя, каждый раз, когда он пытался осознать, как он ее хочет, каждый раз ему казалось, что сильнее он еще никогда и никого не хотел.

Он просто вздрогнул, услышав:

– Петя, и долго ты нас не будешь замечать?

Он не знал здесь никого, только Милу, да теперь и ее Мужа. А вот кто-то знает его.

Повернувшись, он увидел этих двух девочек за соседним столиком. По количеству чашек кофе, по их глазам было понятно, как давно они здесь. А Петя, как взял свой кофе, так даже не пригубил его.

– А вы откуда здесь? – невольно вырвалось у него, как будто они вообще никогда не могли здесь появиться.

– Это ты откуда? Мы здесь постоянно сидим, и сегодня, когда мы мирно здесь были, пришел ты, сел за соседний столик, сделав вид, что нас не замечаешь. – Девочки явно ерничали, но он-то этого понять или хотя бы уловить не мог.

– Я? Я люблю это место, – не смог утаить Петя. Он еще весь был в грезах и воспоминаниях. И совсем не мог настроиться на ту игривую волну, на которой были эти девочки.

– Давно любишь? Странный ты, Петя, никак не можем понять, какой ты.

– А зачем понимать? Может, и не надо этого делать?

– Петя, ты разбудил любопытство, и его уже не унять.

– Ладно, ладно, уймитесь, ухожу уже.

– Петя, этим ты от нас не отделаешься, или мы так противны тебе?

– Что вы, девочки, просто у меня свои дела, а у вас, наверное, есть и ваши, так что каждый при своем.

– Петя, ты как-то не совсем обычно говоришь, а еще мы знаем, что любишь стихи, прочитай нам что-нибудь.

– Чего только злые языки не нашепчут, я, кроме школьной программы, ничего никогда не знал, да и ту уже забыл.

Петя, так же как и Мила, считал стихи теперь только их достоянием, и совсем не собирался делиться этим достоянием даже с этими, в общем-то, неплохими и симпатичными ему девочками. Петя поднялся и вышел. Он больше не мог оставаться в кафе, когда они так насели на него.

Они сломали его одиночество, так хорошо мечтавшее и ждущее Милу. Он просто стал бесцельно шататься по городу, так же останавливаясь и присаживаясь в кафе, барах. То выпивая кружку пива, то чашечку кофе.

А девочки увязались за ним, но, выйдя из Милиного кафе, они уже перестали мешать ему, а наоборот, развлекали, хотя рассказать, о чем они говорили, он не мог бы. Он просто не помнил, что он им говорил, что они спрашивали, что отвечали.

Они были рядом, заполняли собой пространство вокруг него, теперь уже не раздражая. И вновь они дошли с ним до его дома. И вновь они с ним о чем-то договорились. Но о чем, он совершенно не помнил, он опять даже не знал, что они договорились.

Мила же эти дни активно работала, она приезжала и уезжала с работы вместе с Мужем, а днем совсем не выходила из своего кабинета, даже еду ей приносили туда. И пропустила поход в бассейн тоже очень легко. И все время была на подъеме, она была озарена тем светом, что остался от негаданно изумительного дня с Петей.

Мила о нем и не думала, но Петя, казалось, наполнял ее до краев, наполнял таким спокойным счастьем, что она даже потихоньку делилась им, выплескивая его мягкостью обращения к своим сотрудникам. То, неожиданно зайдя в кабинет Мужа, проводила рукой по его голове, ероша волосы. То, что уж окончательно непонятно и более чем странно, взяла и позвонила Вадиму, и, ничего от него не требуя, просто спросила: «Ну, как дела?» – чем совершенно выбила его из колеи и поставила в тупик, судя по его ответам, и попрощалась с ним очень тепло, никуда его не позвав.

И никаких ощущений, тревоги, как было у нее, когда Петя отдыхал на озере, у нее не было, хоть и вились вокруг него в это время те же самые девочки. Наверное, тот аромат, что оставила Мила на нем, охранял его, позволяя ей не думать, не тревожиться о возможных соперницах. Но любой аромат, в конце концов, улетучивается, наверное, это и вывело Милу из заточенья своего кабинета и заставило спуститься в кафе.

Петя уже был там, вернее, не уже, а все еще, он достаточно рано пришел. Пришел один, девочек, с ним договаривающихся, не было у его дома, и никто его не сопровождал. Но они подошли позднее и подсели уже прямо к нему, по-прежнему слегка мечтательному, слегка в забытье воспоминаний.

Но уже и это забытье слегка ослабело, и он теперь все внимательнее вглядывался в полумрак зала, пытаясь уже наяву увидеть ее. Но кроме пустоты или этих двух девочек не видел ничего. Что-то и о чем-то они разговаривали, но его это совершенно не трогало, потому и протекал весь разговор мимо.

А Мила почему-то сегодня пришла, спустилась в кафе не как обычно, а вышла из своего офиса на улицу и уже оттуда зашла. Зашла незамеченной Петей – он ловил ее взглядом у служебного входа, как она обычно входила.

Пришла и села в сторонке, лишь сделав знак официантке, чтобы к ней та подходила без суеты, не привлекая внимания. Она сразу увидела Петю, еще не войдя в кафе, она почувствовала, где и как он сидит. Увидела и двух девочек рядом с ним. Странно, как спокойно она их увидела. Как будто они находились в ином измерении, как будто она была в другой субстанции.

Она, можно сказать, любовалась ими. Ее глаза ласкал Петя, и вся она, созерцая их, покойно отдыхала, как будто на волнах качалась, теплых и ласковых. При этом сама же удивлялась себе, что не было никаких приступов ревности, что ярость не перехлестывала через край и не выливалась чернотой в зал, как это произошло в бассейне, когда ее подружки двинулись к Пете.

Мила так долго сидела, но раздражение не появилось, мирное чувство покоя и удовлетворения все так же наполняло ее. И, наполняя, привело к странному выводу. Даже не выводу, а решению. Которое еще не оформилось в слова, но которое уже было готово сорваться с кончика языка. Но, пока не став говорить, никого не став беспокоить, она так же незаметно исчезла из кафе, как и появилась, так и не показавшись Пете.

Но Мила обольщалась, отмечая свое благостное созерцание Пети и двух девочек рядом с ним. Несмотря на ее мирный взгляд, ее ярость, ее раздражение, так и не замеченные ею, потихоньку выползли и заполнили зал, все кафе.

И совсем недолго после ее ухода девочки оставались рядом с Петей. У них стали возникать какие-то неудобства, пропал уют и очарование этого места, появилось неодолимое желание уйти поскорее из этого кафе.

И они стали тормошить Петю, пытаясь заставить его переменить место, но он словно прилип и оказался совсем неподъемным. Поэтому, в конце концов, они ушли, так и оставив его, им оказалось легче расстаться с ним, чем оставаться дальше в этом кафе.

А Петя, посидев еще часа два, тоже побрел домой. И только уже ложась спать, сообразил: а что же я не позвоню ей? – и набрал ее номер. Мила ответила сразу же после первого гудка, может быть, еще до него, как будто сидела, глядела на телефон и ждала – где же звонок?

– Петенька, увидимся в бассейне. Целую, пока.

13

Когда позвонил Петя, Мила уже переговорила с Мужем. Уже решение, пришедшее к ней в кафе, наполнилось словами, которые она и сказала Мужу. Сказала, когда они вместе ехали с работы:

– Ты знаешь, я устала, я устала от всего, от работы, от дома, от семьи, от тебя. Не обижайся, больше всего я устала от себя самой. Мне надо отдохнуть, но так, чтобы переменить все, возможно, переменить и себя.

– Милочка, давай поедем, куда хочешь, ты же знаешь, я все для тебя сделаю.

– Ты меня плохо слышал, или плохо слушаешь. Я от всего устала, даже от тебя, хотя от тебя, наверное, в последнюю очередь. Я хочу уехать одна, чтобы никто не знал, где я. Я хочу выключить свои телефоны, чтобы никто не спрашивал, где и как я. Я хочу исчезнуть, чтобы опять родиться, родиться вновь с вкусом к жизни. А сейчас мне все обрыдло. Я готова укусить, я не кричу и не плачу лишь оттого, что не умею, да и не хочу так делать.

И так излив на Мужа свое непроявившееся раздражение от увиденного в кафе, свое неприятие увиденного, Мила объявила Мужу, что уезжает. Вернее, этого утверждения не звучало из ее уст. Это он уже уговаривал и собирал ее в поездку после того, как до него дошла волна ее слов. И лишь попросил ее сказать, когда она уедет.

– Неужели ты меня считаешь такой бесчувственной, я, конечно же, скажу и когда я уеду, и когда приеду, и где буду, и будет телефон, и будем созваниваться, я ведь понимаю, что никуда от всего этого не деться. Это был крик души сейчас, а когда я это прокричала, то уже и засомневалась, а хочу ли я уезжать.

– Знаешь, Мила, я ведь тоже не пробка. Я такое тоже переживал, поэтому не хочу, чтобы еще раз моя Милочка так «кричала», поэтому без сомнения ты поедешь, если хочешь, то я сам подберу для тебя отдых.

– Милый, спасибо, но лучше я уж сама. Во-первых, я не знаю, когда меня сорвет с места, поэтому не знаю и куда, может, это будет завтра, а может, через полгода – как накатит. А возьму билет, скажу, когда и куда.

Так Муж ее уговорил съездить и отдохнуть.

Мила, наплававшись, стояла рядом с подружками, промокая волосы полотенцем. Петя же присел, такие объемы, что накручивала Мила, были ему тяжелы, он сегодня пытался от нее не отставать и порядком измучился.

– Девочки, а на пару недель я вас покину.

– Как это?

– Просто поеду в отпуск, отдохну от всего.

– И куда же?

– Да хоть куда, все надоело, хоть на южный берег Баренцева моря, лишь бы кардинально переменить обстановку хоть на пару недель.

– Счастливая, а у нас мужья не могут, заняты, а без себя они нам шаг в сторону сделать не дают.

– То-то я гляжу, что вы не шаги, а путешествия в сторону проделываете.

– Мила, и ведь не мы одни…

А Петя все слышал, но что вмешиваться, когда говорят подруги, тем более, что он рассчитывал еще побыть с Милой наедине, ну хотя бы в ее машине.

И действительно, как ни странно, в ее машине они были только вдвоем. Но заговорить об этом он решился лишь в ресторане, когда они уже допивали кофе.

– Мила, а мне ты не сказала, что уезжаешь, – с укоризной начал Петя.

Но Мила его прервала:

– Потому что тебе я хотела предложить совсем другое, а ты сбиваешь меня.

Такое лукавство Милы было и ей самой смешно, никто, никогда не мог не то чтобы сбить ее с мысли, в ее присутствии просто такие попытки не возникали и возникнуть не могли.

– Я тебе хотела предложить поехать вместе со мной, только зачем же это делать при посторонних?

И Петя замолк, ошарашенный таким предложением, ошарашенный предчувствием чего-то необыкновенного.

– Я, я…

– Если не хочешь, так и скажи, не обижусь и отдохну без тебя. – Все-таки природа брала свое, командирские нотки Милы прорывались даже тогда, когда она этого не хотела.

– Милочка, я готов хоть сейчас, готов хоть куда, лишь бы с тобой.

Так они и договорились, договорились, что она возьмет билеты, что улетит на день раньше его, так она решила, а что сказать своим родителям, он сам сообразит. И уехать решили побыстрее, не дольше, чем дней через десять, а возможно, и раньше.

14

Мила только теперь поняла, что она ощущала, когда смотрела на Петю в кафе, на девочек рядом с ним. Она поняла, что Петя, девочки, – это все обитатели другого мира, другого созвездия, другой галактики, другой вселенной.

А ей каким-то образом удалось подглядеть, как они живут, и каким-то образом она, ее мир, существующий и живущий совсем по другим законам, совсем в другом измерении, пресеклись с их пространством.

Пересеклись вполне осязаемо – она чувствовала Петю не только глазами, не только сердцем, но всей кожей, всеми порами, всеми клеточками. И еще поняла, что это пересечение отнюдь не вечно, оно случайно, такое ни с кем не происходит, это ей повезло, ей одной, одной, наверное, из миллиона таких, как она, но этот краткий миг уже и у нее на исходе.

А все остальные всегда тупо проходят мимо, не замечая ни других миров, ни себя в них, не замечая того, что каждому выпадает удача этой встречи, но все равнодушно воспринимают это только как пыль на туфлях.

А вот ей повезло остановиться, нагнуться и потрогать эту пыль. И эта пыль оказалась ароматом цветов, дыханьем моря, светом звезд. Но как все прекрасное – быстротечным. И только таким образом – забрав Петю – она могла продлить эту агонию встречи с этим, другим, совсем не чужим, совсем знакомым, но уже далеко чуждым для нее миром.

Высадив Петю, Мила подъезжала к работе с намереньем заняться поиском варианта поездки, впрочем, куда ехать она уже решила. Но надо было еще организовать билеты, гостиницу и прочее, что только взбредет в голову.

Это «прочее», в основном, и было главной программой, главным отдыхом. Следовательно, надо было садиться на телефон и работать с ним. Но, останавливаясь у своего офиса, Мила поняла, что вряд ли сегодня ей уже удастся это сделать, улыбающиеся подруги, расставшиеся с ней час назад у бассейна, ждали ее, встречая так, будто год не виделись:

– Милочка, брось хоть на полдня свою работу, не сгорит ничего. Пойдем к тебе в кафе все обсудим.

– Что все-то? Ничего не понимаю, что обсудим? – Но подруги уже шли вместе с ней в кафе, к столику. Уже заказывали кофе.

– Мы созвонились со своими мужиками, и они нам дали добро на поездку с тобой.

– Вы с ума сошли? Какая поездка? Куда вы со мной собрались?

– Как куда? Ты ведь решила съездить отдохнуть, вот и мы с тобой поедем. Наши мужья тебе доверяют и сейчас приедут сюда переговорить с тобой, удостовериться, что все, что мы им сказали про отдых – не выдумка.

– Большое спасибо, удружили, учудили. Я ведь вам сказала, что еду одна и никого видеть не хочу, я и от вас отдохнуть тоже хочу.

– Мила, подожди сердиться, мы все понимаем и совсем не в наших намереньях мешаться у тебя под ногами, мы с тобой лишь улетим и прилетим назад одним рейсом, а выйдя из самолета, разбежимся каждый в свою сторону.

– И все равно, вы меня подставляете, чтобы я объяснялась с вашими мужьями.

– Мила, ты же их знаешь, тебе лишь надо цыкнуть на них, как ты обычно делаешь, и все, они тут же станут на задние лапки.

– Ладно, уговорили, но это последний раз, когда я вас прикрывать буду. – Подруги уже не слушали, что она говорит, они целовали Милу в щечки, приговаривая, какая она хорошая, верная, настоящая.

И уже Миле ничего не оставалась, как ждать вместе с ними их мужей, их успокаивать, и последним аргументом сказать: «Да что я, нянька что ли. Езжайте сами с вашими женами. Мне они и тут надоели».

После чего уже все сомненья были разрешены, и началось празднование начала отдыха, а подруги позвонили и ее Мужу, и он тоже пришел. И тоже обрадовался, что все-таки Мила едет не одна, а с подругами.

И уже не отходил в этот день от Милы, уже возбужденный больше нее ее предстоящим отдыхом. Единственное, что Мила сделала, это сказала подругам, чтобы завтра к обеду ее билеты туда и обратно лежали у нее на столе, иначе – пусть гуляют сами, без нее.

И хорошо, что Пети в этот день не было в кафе. Он, огорошенный приглашением Милы, со счастливой, непонимающей улыбкой бродил вокруг своего дома. Позвонил родителям, сказал, что уедет на пару недель отдохнуть, а куда, он скажет через пару дней, когда уже будут билеты.

С родителями, как он и ожидал, проблемы не было. Они уже считали его вполне взрослым и ответственным, способным сообразовывать свои поступки. А пока болтался около своего дома, дома-то не сиделось, появились и эти две девочки. И Петя даже обрадовался, увидев их.

Он был возбужден предстоящей поездкой с Милой, радость изливалась из него. Он сам подбежал к девочкам, сам, здороваясь, поцеловал их в щечки, сам подхватил их под ручки и повел… – куда они хотят.

Про свою поездку предстоящую он им ничего не сказал. А свое возбуждение объяснил очень просто: наконец-то дошло, что я с сессией разделался, что каникулы начались.

– Да, Петенька, до тебя как до жирафа доходит.

– Зато как качественно, – рассмеялся он.

И они тоже расхохотались, зараженные его радостным возбуждением. Весь оставшийся день он делился с ними своей радостью. Совсем не рассказывая про нее. А окуная их в те же лучи счастья, которые нежили его.

И девочки не понимали, кто и за что называл Петю скучным и неинтересным, с причудами. Они забыли и свои бесплодные попытки общения с ним на его даче, и его бегство с озера, и его удаленность в кафе.

Сейчас все, что он ни делал, все было приятно и заразительно. Им, увидевшим его таким, почудилось, что он за ними ухаживает. Да и откуда им было знать, им, не ведавшим, что Петя тоже соприкоснулся с миром, так поразившим Милу. Только он-то жил в этом мире, где Мила была гость. И эти девочки тоже жили в этом мире.

Но они-то этого не понимали, а Петя уже начал ощущать соприкосновение пространств. И возникшими от этого соприкосновения чувствами он делился с ними. Нехотя, неосознанно, но делился. И девочки, уже через него стали тоже соприкасаться с тем, с чем соприкоснулся он, касаясь Милы. С чем Мила соприкоснулась, встретив Петю.

И для девочек были откровением простые его прикосновения, без всякого умысла, но уже будившие в них, ищущих и ждущих, так желанные и для них ожидания. А он, недогадливый, продолжал их провоцировать. И они уже пожалели, что некуда идти, что они не запаслись вариантом, где можно было бы без хлопот уединиться.

А потому, в конце концов, Петя проводил их по домам. На прощанье поцеловал обеих, причем не просто чмокнул в щечки, а уже привычно для себя коснулся их губ, сам-то ничего при этом не ощутив, но их-то он и разбудил и стимулировал, они-то все воспринимали серьезно, как исполнение своих желаний, и уже восприняли это, многозначительно планируя завтрашний день.

Потом Петя вернулся к себе и заснул быстро и счастливо, совершенно не помня этих девочек, не помня, как он с ними прощался, как и о чем он с ними договорился, он заснул в предвкушении чуда. Именно чудом ему виделась предстоящая поездка с Милой.

А на следующий день, получив свои билеты, Мила заказала и билеты для Пети. Он вылетал на день позже. Взяв его билет, спустилась в кафе и опять вошла в него не как обычно, через служебных ход, а прошла через улицу.

Она совсем не договаривалась, что Петя будет ждать в кафе, но почему-то была уверена, что он там. И вновь она увидела Петю сидящим в окружении этих двух девочек. И вновь она присела за столик, чтобы оставаться незамеченной, лишь наблюдая совсем даже без интереса за ними.

И опять ни зависти, ни ревности, ни злости. Даже не было холодного любопытства. Так, только безмятежное созерцание. Но и это безмятежное созерцание, в конце концов, дало свои плоды.

То, что для нее было безмятежностью, для этих девочек оказалось как предчувствие грозы, и опять они ушли, пытаясь и Петю увести с собой.

Для них совершенно было непонятно, как он, такой приятный и веселый вчера, так живо с ними общавшийся, сегодня, в этом кафе, опять задумчив и безразлично к ним холоден. И как опять неуютно они себя начали чувствовать в этом кафе, что-то просто выталкивало их из него. И они ушли. Но Петя остался.

И когда он остался один, Мила подошла к нему.

– Здравствуй, Петенька. – Мила теперь, после понимания того, что с ней происходит, даже на словах старалась бессознательно продлить свое с ним общение, говоря более длинное «здравствуй», вместо короткого «привет».

Петя, при звуке ее голоса начал подниматься, но она, положив ему руку на плечо, удержала его:

– Не спеши, еще набегаешься. – И присела за его столик.

Вчерашняя Петина эйфория сегодня с утра сменилась грустным чувством светлой надежды. Он по-прежнему был в радостно-приподнятом настроении, но радость уже не фонтанировала из него, как вчера, а нежно покоилась, баюкая сладким ожиданьем. Потому и проявлялась внешне легкой грустью.

Девочкам было совсем не понять это состояние, такого они еще не испытывали в своей жизни, да и неизвестно, испытают ли когда-либо что-нибудь подобное. А вот Мила тут же попала в звук его настроения. У них обоих ожиданье было настроено в одной тональности. И в унисон они смотрели друг другу в глаза, и в унисон слушали, и говорили, и понимали, не сказав ни слова. Так ничего и не сказав, как им казалось, но при этом сказав все, Мила посидела и ушла, оставив его билет у него в руке.