Текст книги "Третья мировая война. Можно ли ее остановить?"

Министр пропаганды Йозеф Геббельс записывал в дневнике: «Идет партийный съезд. Выступает Юлиус Штрейхер. Фанатик с поджатыми губами. Пожалуй, немного патологичен. Но этим-то он и хорош. Такие нам нужны, чтобы увлечь массы».

Увлеченные им массы принялись убивать людей.

Политика уничтожения целого народа нуждалась в пропагандистском обеспечении – вот евреев и изображали паразитами, предателями и недочеловеками. Немцев это устраивало, ведь они жили на деньги, которые забрали у других. Да еще получалось, что справедливо забрали! Такова была технология нацистской власти.

Перед войной гауляйтер Франконии (первый секретарь обкома партии) Юлиус Штрейхер очень выгодно для себя провел в Нюрнберге «ариезацию», то есть ограбил евреев и набил собственный карман. Товарищи по партии сочли, что Штрейхер берет не по чину и наживается в ущерб Германии, поэтому в феврале 1940 года он был вызван в высший партийный суд. Но Гитлер запретил строго наказывать Штрейхера, так что его только лишили партийных должностей.

Допрашивать Штрейхера советский обвинитель на Нюрнбергском трибунале Роман Руденко поручил своему помощнику Марку Рагинскому. Быть допрашиваемым евреем – это было последнее унижение Штрейхера на этом свете.

Юлиус Штрейхер уверял, что ничего не имел против евреев, напротив, стремился устроить их судьбу. На суде, не зная, как спасти свою шкуру, изъявил готовность отправиться в Палестину:

– Если евреи готовы признать меня одним из них, то я стану сражаться за них.

Сидевшие рядом с ним на скамье подсудимых партийные товарищи чуть не умерли от смеха. Психиатры, осматривавшие подсудимых на Нюрнбергском процессе, пришли к выводу, что Штрейхер обладал самым низким интеллектом из всех, кого судили.

Юлиус Штрейхер – единственный из приговоренных к смерти нацистских преступников, кто устроил истерику, когда за ним пришли, и к виселице его пришлось тащить.

Казнь через повешение особенно жестока, мучительна и позорна.

Троих подсудимых в Нюрнберге оправдали. Троих приговорили к пожизненному заключению. Четверо получили различные сроки – от десяти до двадцати лет тюрьмы. И трибунал вынес двенадцать смертных приговоров. Но Герман Геринг умудрился покончить с собой в камере. Мартина Бормана приговорили к казни заочно. Много позже выяснится, что и он покончил с собой в самом конце войны в Берлине.

Десятерых повесили ранним утром 1 боктября 1946 года. Трупы сожгли в крематории. Прах с самолета развеяли над рекой Изар, которая течет через Мюнхен. Ничего не должно остаться от вождей нацистского режима.

Эпоха третьего рейха со стороны выглядела как помрачение ума, как безумие, охватившее всю страну. На самом деле это вовсе не было безумием.

Что же произошло с немцами после 1933 года? Каким образом целый народ превратился в армию убийц, грабителей и садистов?

Не пожелавших участвовать во всем этом оказалось совсем немного. Да и те, кто не убивал, не завоевывал и не сажал, так или иначе помогали третьему рейху!

Как все это могло случиться?

Нюрнбергский трибунал не только заложил основы современного международного права, позволяющего наказывать за военные преступления и преступления против человечности, но и позволил осознать, что такое тоталитарный режим и что он делает с человеком.

Диктатура вождя – лишь часть ответа. Тоталитарная система – это безжалостное уничтожение всех, кто против режима или выражает сомнения в политике вождя. Это атмосфера страха. Постоянное выявление все новых врагов. Всеобъемлющая пропаганда, когда общество лишается способности к здравому суждению. Контроль над жизнью человека, который полностью встраивается в систему.

В мире решения Нюрнбергского суда встретили с одобрением, особенно в странах, ставших жертвой немецкой агрессии. Но многие немцы тогда не приняли решений трибунала: ничего этого не было! Победители все придумали! Евреев вовсе не уничтожали в газовых камерах. Просто немцы-аккуратисты уничтожали вшей и меняли узникам одежду…

Осознать масштабы содеянного, понять, как государство становится преступным и вовлекает в преступления весь народ, признать собственную вину – все это осенью сорок шестого казалось немыслимым и невозможным.

Денацификация, или Антифашистское воспитание

Во вторую мировую от налетов авиации союзников погибло шестьсот тысяч немцев, в десять раз больше, чем в Англии от налетов немецкой авиации. Летом 1943 года английские бомбардировщики за три дня почти полностью разрушили портовый город Гамбург.

Воздушная операция ставится англичанам в вину: нельзя наносить удар по густонаселенному городу, где гибло в основном гражданское население. Это преступление, возмущался имперский министр пропаганды Йозеф Геббельс!

А вот как эти бомбежки воспринимал немец, который не участвовал в движении Сопротивления, но считал Адольфа Гитлера преступником:

«Те три дня налетов я стоял на крыше моего домика в пригороде Гамбурга. Над головой пролетали английские бомбардировщики. «Наконец-то! – кричал я снова и снова. – Наконец-то!» Союзники слишком долго тянули – Гитлер безостановочно побеждал, собираясь добиться мирового господства. Миллионы убитых лежали вдоль улиц и дорог, по которым проходило его триумфальное шествие. Наконец-то они пришли, англичане.

А потом, после отбоя воздушной тревоги, мне нужно было пройти по разрушенным улицам с полуобгоревшими трупами. Что я тогда испытывал? Ужас и сострадание, конечно. Но я думал также: вы, мертвые, этого хотели и потому принесли смерть нашим детям и тем, кто этого не хотел.

И за кого же я боялся во время того налета? За английских пилотов, которых проклинали другие немцы. Они были смелыми людьми и делали то, что я от них ожидал и на что надеялся. Я всегда любил свою страну. А тогда мне пришлось желать чуть ли не гибели ее самому красивому городу».

И вот вопрос: был ли этот человек, радовавшийся крушению нацистской Германии, меньшим патриотом, чем тот немецкий зенитчик, который, когда другие орудия уже замолчали, разбитые прямым попаданием, продолжал в одиночку вести огонь по английским самолетам, сжигавшим его родной город?

Дитрих Бонхёфер, немецкий богослов и участник движения Сопротивления, сказал, что в некоторых случаях измена является патриотизмом, а патриотизм – изменой. За свои убеждения лютеранский пастор, назвавший Гитлера «антихристом», заплатил жизнью. Нацисты повесили его за месяц до падения рейха. Но лишь в августе 1996 года, сорок лет спустя, он был посмертно реабилитирован берлинским судом.

Других и на расстоянии, географическом или историческом, – судить легко. А вот выслушивать правду о самих себе – невыносимо. Первая линия самообороны: если кто-то и совершал преступления, то это были спецслужбы – СС и гестапо! Армия и народ исполняли свой долг. Но все архивы открыли в один день, все секретные документы без изъятия разом предали гласности. И уже нельзя было сказать, что этого не было.

Командующий 4-й танковой группой генерал Эрих Хёпнер, готовясь к нападению на Советский Союз, 2 мая 1941 года обратился к своим войскам:

«Война против России является важнейшей частью борьбы за существование немецкого народа. Это давняя борьба германцев против славян, защита европейской культуры от московско-азиатского нашествия, отпор еврейскому большевизму.

Эта борьба должна преследовать цель превратить в руины сегодняшнюю Россию, поэтому она должна вестись с неслыханной жестокостью. Каждый бой должен быть организован и проводиться с железной волей, направленной на безжалостное и полное уничтожение противника».

Танкист Эрих Хёпнер не принадлежал к числу поклонников Адольфа Гитлера. Он примет участие в антигитлеровском заговоре 20 июля 1944 года и будет повешен. Однако это не перечеркивает того непреложного факта, что он, как и другие офицеры вермахта, совершал военные преступления.

Даже те офицеры, которые в конце концов выступили против Адольфа Гитлера, расходились с фюрером только в методах и тактике. Генералы исполняли преступные приказы, и потому сами стали преступниками.

После войны вдовы и дети погибших солдат вермахта, их боевые товарищи жаловались, что страна не чтит своих сыновей, отдавших жизнь за родину: а ведь солдаты не были преступниками. Но массовыми убийствами мирного населения занимались не только СС. И вермахт запятнал себя расстрелами и карательными акциями. Армия не препятствовала преступлениям нацизма на оккупированных территориях. Напротив, вермахт стал надежным приводным ремнем партии.

Попавших в сорок первом в плен красноармейцев ждала страшная судьба: они умирали от голода, ран и эпидемий. Немецкое командование относилось к пленным бесчеловечно. Данные о численности красноармейцев, расстрелянных в немецком плену или погибших от голода и эпидемий, сильно расходятся. В немецких работах приводится страшная цифра – два с половиной миллиона.

Массовая гибель советских военнопленных была частью общего плана «биологического ослабления русского народа». Гитлер с пренебрежением замечал, что русский народ, по-видимому, уже на семьдесят-восемьдесят процентов состоит из монголов. Поэтому предстоит уничтожить «биологическую субстанцию восточных народов», чтобы воспользоваться их жизненным пространством. Этот огромный пирог, говорил Гитлер, нужно умело разрезать.

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер в январе 1941 года, еще до начала войны, приказал своим подчиненным готовиться к массовому уничтожению русского населения.

Роль вермахта вышла далеко за рамки пособничества в массовых убийствах. Легенда о «чистом и ни о чем не подозревавшем вермахте, который только исполнял свой долг», вто время, как СС, полиция и служба безопасности осуществляли казни, исчерпала себя. Армия внесла свой вклад в гитлеровскую программу уничтожения мирного населения.

Командующий сухопутными войсками генерал-полковник Вальтер фон Браухич, очень религиозный человек, не разделял нацистские идеи. Но он был слабохарактерным и угодливым. Гитлер его облагодетельствовал, и Браухич верно служил своему благодетелю. В сентябре 1939 года Браухич руководил разгромом Польши, за что получил рыцарский крест. Фотогеничный главком сухопутных войск появился на обложке американского журнала «Тайм». После разгрома Франции он был произведен в генерал-фельдмаршалы. Его карьера рухнула, когда Красная армия перешла в контрнаступление под Москвой в декабре 1941 года. После войны англичане его арестовали. Браухича ждал трибунал. Но он ослеп и умер в военном госпитале.

В 1942 году в характеристики офицеров вермахта ввели новую графу – «мировоззрение». Следовало оценивать степень приверженности национальному социализму. Составляли характеристики офицеры-воспитатели. Потом вместо офицеров-воспитателей появились национальносоциалистические офицеры по вопросам воспитания. Но и без того офицерский корпус поддержал Гитлера, радовался восстановлению большой армии и считал правильным территориальные захваты.

Нацистская внешняя и внутренняя политика – захватнические войны, подавление свобод, концлагеря, массовое уничтожение мирного населения – возмущала немногих. И уж совсем единицы по моральным и религиозным соображениям считали гитлеровский режим преступным. Разочарование пришло с первыми поражениями.

1 января 1943 года Гитлер обратился к армии и народу. Обещал, что в сорок третьем он достигнет наконец «ясной и окончательной победы». Но военные профессионалы, выходцы из аристократических семейств, возмущались недоучкой-ефрейтором: Адольф решил, что вправе нами командовать, а сам губит Германию…

Однако же восстать против системы не рискнули. Многие немцы предпочитали не задумываться над происходящим. Секретарь министра вооружения и боеприпасов Альберта Шпеера сказал о своем шефе:

– Он считал, что то, чего он не видит, просто не существует.

Среди тех, кто решил убить Гитлера и спасти Германию, были самые разные люди. Но в любом случае те, кто посмел выступить против фюрера и нацистской системы, заслужили признания и благодарности. Ближе всех к цели заговорщиков – убить Гитлера! – подошел полковник граф Клаус Шенк фон Штауфенберг.

Молодой офицер поначалу воспринимал Гитлера как надежду Германии, как человека, способного вернуть стране утерянное величие. Штауфенберг значительно дольше своих сослуживцев полагал, что войну против Советского Союза можно выиграть. Только весной 1942 года он осознал масштаб катастрофы. Вот тогда он заговорил с друзьями о том, что есть только одно решение – остановить Гитлера. Но это под силу лишь тому, кто способен взять на себя руководство страной и вермахтом, то есть кому-то из генерал-фельдмаршалов.

Однако же военачальникам, которые видели, что Гитлер ведет страну к катастрофе, не хватало решимости поднять войска, свергнуть тирана и прекратить войну. Не хватало мужества высказать откровенно Гитлеру мнение о происходящем на фронте.

Штауфенберг с раздражением говорил о сослуживцах с их привычкой повиноваться: доверься фюреру, получай жалованье, докладывай, что требует начальство, и радуйся предстоящему отпуску… На кого же надеяться отечеству?

В феврале 1943 года Штауфенберга назначили в штаб 10-й танковой дивизии в Тунис. Африканский корпус Эрвина Роммеля сражался против англо-американских войск, которые в ноябре 1942 года высадились в Алжире и Марокко.

У союзников было очевидное превосходство. 10-я танковая дивизия отступала. 7 апреля 1943 года утром командный пункт дивизии менял расположение. Самолеты союзников на бреющем полете охотились за любой целью. Во время авианалета Штауфенберг успел выпрыгнуть из машины и остался жив, но получил тяжелые ранения.

Ему ампутировали простреленную правую руку. Он потерял два пальца на левой руке и левый глаз. Он был весь в гноящихся ранах от осколков. Испытывал адские страдания. На одном из последних госпитальных судов, которым удалось вырваться из Северной Африки, его доставили в Италию, оттуда – в Германию. Но он не пал духом. Набирался сил и учился справляться с бытовыми делами оставшимися пальцами левой руки.

Лежа в госпитале, он решил, что обязан избавить Германию от Гитлера. Вернувшись на службу, нашел единомышленников. Но руководящий центр антигитлеровского заговора был парализован. Очевидный лидер военного сопротивления недавний начальник генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Людвиг Бек заболел. Как и генерал-фельдмаршал Эрвин Вицлебен. Генерал Фридрих Ольбрихт из генерального штаба сухопутных сил не решался на самостоятельные действия.

В центре заговора оказался генерал Хеннинг фон Тресков, потомственный офицер, быстро продвигавшийся по службе. Консерватор, воспитанный прусской государственной идеей, он считал, что однопартийная диктатура унижает и подавляет людей, рождает страх, трусость, несамостоятельность. Только свобода избавит народ от прозябания.

Рядом с генералом Тресковом появился Штауфенберг. Началась слаженная совместная работа. Тресков восхищался организационным даром Штауфенберга. Тот ценил ясность ума и решимость Трескова. Они понимали: недостаточно убить Гитлера, нужен механизм, который позволит взять власть. Как справиться с партийным аппаратом и частями СС?

Идеальным инструментом казалась резервная армия. В ее рамках по всей стране формировались новые части – подкрепление для фронта. Вот с их помощью и надо брать власть. Тем более, что именно на резервную армию возлагалась задача подавить внутренний мятеж, если в Германии восстанут иностранные рабочие и военнопленные.

В штабе резервной армии существовал секретный план действий на случай чрезвычайного положения – план «Валькирия». Заговорщики поняли, что надо его использовать и придать перевороту легальный характер. Штауфенберг переработал план. Получив приказ, командующие военными округами должны были принять на себя всю полноту власти, обеспечить контроль над телефонными станциями, телеграфом, радиопередатчиками, а также арестовать партийных секретарей, министров, руководителей гестапо и СС.

Подготовленный заговорщиками приказ начинался так: «Адольф Гитлер мертв. Жалкая клика партийных секретарей, не нюхавших фронта, пыталась устроить государственный переворот. В стране вводится военное положение, вся власть передается главнокомандующему вермахтом и командующим военными округами».

Штауфенберг потерял глаз и руку, но вьющиеся темные волосы, мужественное лицо с правильными чертами, высокий рост, сдержанная страстность речи пленяли окружающих. Офицеры поддавались его шарму и силе аргументов. Достаточно много офицеров было так или иначе посвящено в заговор. Поразительно, что никто их не выдал.

Офицерская честь не позволяла доносить на товарища, даже если не согласен с его взглядами. Системы особых отделов, которые присматривали бы за благонадежностью солдат и офицеров, в вермахте не существовало.

1 апреля 1944 года Штауфенбергу присвоили звание полковника, 20 июня назначили начальником штаба резервной армии. Теперь ему предстояло докладывать лично Гитлеру. Это был шанс покончить с тираном! Но после высадки англо-американских войск в Нормандии у него возникли сомнения: не слишком ли поздно? Исход войны уже решен: Германия потерпела поражение, теперь ее уже ничто не спасет.

Но генерал Хеннинг фон Тресков сказал: Гитлера надо убить. Если покушение не удастся, все равно следует попытаться устроить государственный переворот. Мы обязаны попытаться изменить судьбу Германии, даже рискуя своими жизнями. Речь идет о спасении исторической репутации Германии и немецкого народа. Все остальное неважно…

Клаус Шенк фон Штауфенберг не верил ни в успех заговора, ни в то, что он останется живым. Но он согласился с генералом Тресковом: Германия должна сама освободиться от власти преступников, которые ей управляли.

Ранним утром 20 июля 1944 года он прилетел в Восточную Пруссию, в ставку Гитлера «Волчье логово». Застрелить фюрера левой рукой он не мог. Да и в любом случае Штауфенберг был нужен живым, чтобы после смерти фюрера вернуться в Берлин и осуществить переворот.

Штауфенберг взял с собой две упаковки взрывчатки по девятьсот семьдесят пять граммов с британскими взрывателями. Он сам привел в действие взрыватель, что ему, инвалиду, было крайне трудно. Левой рукой, на которой осталось всего три пальца, Штауфенберг пинцетом раздавил капсулу химического взрывателя, чтобы кислота начала медленно разъедать оболочку проволоки. Следовало сделать это крайне аккуратно, если нажмешь слишком сильно – перекусишь провод.

Штауфенберга торопили: фюрер ждет! Он нервничал и положил в портфель только одну упаковку взрывчатки. Если бы в тот момент ему не изменило хладнокровие, и он взял оба пакета, мощности взрывчатки, как потом установили эксперты, хватило бы на то, чтобы покончить с Гитлером.

Барак для совещаний был длинным и узким. Все стояли вокруг тяжелого стола для карт, который покоился на мощных дубовых тумбах. Штауфенберг занял место у стола. Портфель поставил на пол. Через пару минут, извинившись, попросил разрешения срочно позвонить и вышел. Ждать пришлось минут десять. Около часа дня раздался сильный взрыв. Он не сомневался, что Гитлер убит.

На летном поле его уже ждал «Хейнкель-111» с запущенными двигателями, выделенный еще одним заговорщиком – первым генерал-квартирмейстером генштаба сухопутных сил генералом Эдуардом Вагнером. Но последствия взрыва не были столь сильными, как показалось Штауфенбергу. Большинство участников совещания у фюрера были лишь оглушены, получили ожоги и порезы. Погибли четверо.

«Гитлера из барака вывел генерал-фельдмаршал Кейтель, – вспоминал адъютант фюрера Николаус фон Белов. – Мундир и брюки висели клочьями, но, как показалось мне, серьезных телесных повреждений он не получил. У него было возбужденное, почти радостное лицо человека, ожидавшего чего-то тяжкого, но счастливо избежавшего этого».

Взрывная волна повредила ему барабанные перепонки, из ушей шла кровь, он плохо слышал. Но Адольф Гитлер даже не был ранен. И большинство бесконечно колебавшихся офицеров отказались участвовать в перевороте. Лишь немногие во главе со Штауфенбергом решили довести намеченное до конца. Как начальник штаба резервной армии он отдал приказ о приведении в действие «Валькирии». Обзванивал округа и требовал исполнения плана. Уверял, что Гитлер мертв.

20 июля 1944 года генералы, пытавшиеся убить Гитлера, имели шанс взять верх в стране. Тогда война закончилась бы на год раньше, многих смертей удалось бы избежать. Но участники заговора действовали неуверенно и медленно, поэтому погубили себя и своих близких. Приказ в войска поступал слишком медленно. Желающих рискнуть оказалось немного. Узнав, что Гитлер жив, участники заговора спешили предать товарищей и перебежать на другую сторону.

Секретарь столичного горкома партии и министр пропаганды Йозеф Геббельс, убедившись, что фюрер жив, взял инициативу в свои руки. В центре Берлина была расквартирована только одна воинская часть – охранный батальон «Великая Германия». 1 мая командиром батальона назначили кавалера рыцарского креста майора Отто Ремера, фанатичного нациста. Геббельс соединил его по телефону с Гитлером, и фюрер приказал подавить мятеж. Охранный батальон майора Ремера арестовал заговорщиков.

Был уже двенадцатый час ночи, когда их вывели во двор и расстреляли по одному в свете фар у стены, заложенной мешками с песком. Полковник Штауфенберг, в перестрелке получивший пулю в плечо, успел воскликнуть:

– Да здравствует священная Германия!

Пять трупов отвезли на грузовике на кладбище в Шёнеберг. 21 июля рейхсфюрер СС Гиммлер приказал раскопать могилу. Трупы были сожжены, прах развеяли по ветру.

И еще почти год немцы продолжали убивать и умирать.

«Давно ли пал Сталинград, – вспоминал переживший третий рейх профессор Виктор Клемперер, – давно ли враги дошли до германских границ и пересекли их, давно ли фюрера пытались убить его собственные генералы, – а там внизу всё маршировали, всё пели, и всё жила еще легенда о конечной победе или же всё подчинялось насилию, заставлявшему в нее верить!»

Йозеф Геббельс, отвечавший в стране за идеологическую работу, говорил: «Вполне возможно завоевать власть с помощью пушек, однако куда важнее и приятнее завоевать сердца целого народа и удерживать его в своих рунах».

Партийно-государственный аппарат научился «учитывать психику неразмышляющей и неспособной мыслить толпы». В тоталитарном государстве даже приближающееся поражение не породило желания разобраться в происходящем и взглянуть в лицо реальности.

«Во время большого налета – когда крылья смерти шумели снова над крышами сжавшегося от ужаса городка, к нам зашел окружной ветеринар, – вспоминал Виктор Клемперер. – Он старался отвлечь и ободрить. Рассказывал о новом оружии, которое определит исход войны: «Это одноместный самолет, куда лучше ракеты Фау-2, справится с бомбардировщиками; он летает с фантастической быстротой. Он будет сбивать вражеские бомбардировщики раньше, чем они сбросят бомбы».

По его голосу можно было догадаться, что сам он верит в эту сказку. По лицам слушателей было видно, что они поверили сказочнику. Стой же убежденностью ветеринар рассказывал о неоднократно наблюдавшемся явлении, когда от дома, разрушенного бомбой до основания, оставалась только «стена, на которой висел портрет Адольфа Гитлера».

Фанатичная вера в вождя не спасла. Война вступила в пределы Германии, и ее жертвой стали те, кто начал агрессию. Горели немецкие города и деревни. Расплата была жесткой и горькой.

30 апреля 1945 года Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством. В политическом завещании он назначил главкома военно-морского флота гросс-адмирала Карла Дёница своим наследником. 1 мая Дёниц выступил по радио с обращением к немецкому народу. Он потребовал «Спасти немцев от уничтожения большевизмом!» и продолжить войну на востоке, чтобы избежать «порабощения и гибели».

Воевал он еще неделю, пока вынужденно не капитулировал и не оказался в плену. Карл Дёниц отсидел десять лет по приговору Нюрнбергского трибунала и получил от правительства ФРГ адмиральскую премию. Выйдя на свободу, утверждал: «Я сделал все, что мог в той ситуации, для спасения немцев». На самом деле нацистское командование в сорок пятом обрекло свой народ на смерть с той же легкостью, что и другие народы прежде. Руководители рейха приказывали своим войскам сражаться до последнего в надежде оттянуть поражение в войне и неминуемое наказание за свои преступления…

Нацисты сделали все, чтобы Германия не просто проиграла войну, а потерпела катастрофу. Бедственное положение Германии в сорок пятом невозможно описать. Треть мужчин, которые родились в немецких семьях в 1915–1924 годах, погибли или пропали без вести. Среди тех, кто родился в 1920–1925 годах, потери достигли сорока процентов. Одиннадцать миллионов солдат вермахта, которые выжили, оказались в лагерях военнопленных.

Нельзя недооценивать степень ненависти к немцам и Германии. Вдоль датско-немецкой границы американские солдаты вешали объявления: «Здесь заканчивается цивилизованный мир». Союзники раздумывали, а не разделить ли Германию, чтобы навсегда избавиться от страха новой войны?

Президент Чехословакии в изгнании доктор Эдуард Бенеш прилетел в Москву. Сталин сказал ему, что Германия должна быть разделена. Бенеш, чью страну немцы оккупировали и поделили, рад был это услышать. Бенеш поинтересовался у наркома иностранных дел Молотова, как именно будут делить Германию.

– В деталях пока невозможно сказать, как разделить, на сколько частей, – ответил Молотов. – Но в принципе вопрос решен.

Пока что четырнадцать миллионов немцев победители изгнали с востока Европы. При этом больше полутора миллионов погибли. Уцелевшим негде было жить. В больших городах бомбардировки и артиллерийские обстрелы разрушили половину жилого фонда. Немцы умирали от холода и голода.

Именно такой союзники и хотели видеть Германию. Американский президент Франклин Рузвельт писал 26 августа 1944 года военному министру Генри Стимсону:

«Чрезвычайно важно, чтобы все люди в Германии поняли: на этот раз Германия – побежденная нация. Я не хочу, чтобы они умерли от голода. К примеру, если они нуждаются в пище для поддержания души в теле, пусть получают три раза в день суп из армейских кухонь. Это поддержит их здоровье, но они запомнят такой опыт на всю свою жизнь. Факт, что германский народ – побежденная нация, должен быть внушен им коллективно и индивидуально так, чтобы побоялись когда-либо еще начать новую войну».

Американский генерал Люциус Клей, заместитель главнокомандующего войсками союзников, сказал в июне 1945 года:

– Этой зимой условия жизни в Германии будут очень трудными. Немцы будут мерзнуть и голодать. Холод и голод необходимы, чтобы немецкий народ прочувствовал последствия войны, которую он развязал.

Директива № 1067 для американских оккупационных войск гласила: на оккупированные территории нужно поставлять столько продовольствия, сколько необходимо для того, чтобы предупредить возникновение эпидемий и мятежей.

Война уничтожила старую Германию. Большие части территории были от нее отрезаны. Самые плодородные районы восточнее Одера-Нейссе передали Польше. Немцы умирали от болезней, связанных с недоеданием. Младенцы рождались со слишком маленьким весом. При полном отсутствии медицины у них не было шансов выжить.

Немецкие города лежали в развалинах. Берлин дорого заплатил за сомнительную честь оказаться столицей третьего рейха. Центр города представлял собой дымящиеся развалины. Ни питьевой воды, ни электричества, ни газа.

«Круг над Берлином, – вспоминал прилетевший тогда из Москвы молодой немецкий коммунист Маркус Вольф, который станет генерал-полковником и начальником разведки ГДР. – Улица за улицей, район за районом – все полностью разрушено, ничего, кроме пустых коробок. Центра города больше не существует. Мертвый Берлин. Напрасно мы высматривали хотя бы одно относительно уцелевшее здание. Все, буквально все разрушено, безнадежно разрушено. Рентабельнее построить новый город, чем убрать отсюда груды развалин».

Летом 1945 года в Потсдаме собрались руководители стран-победительниц. Сталин, американский президент Гарри Трумэн и премьер-министр Уинстон Черчилль втроем решали, что делать с разгромленной Германией. Британский премьер провел полчаса на развалинах имперской канцелярии. Произнес:

– Вот, что было бы с нами, если бы они победили.

Но Берлин быстро возрождался.

«Пошли первые автобусы и трамваи, – поражался Маркус Вольф. – Уже вошли в строй большие участки метро, городская электричка. В многочисленных ресторанчиках есть пиво. Вчера, в воскресенье, можно было подумать, что войны и не было. Спортивные праздники, на каждом шагу рестораны, кабаре, варьете с пестрыми программами и танцами. Жители Берлина вообще не поняли, что Германия – побежденная страна и что все они несут свою долю вины за разбойничью войну и преступления… Они не понимают, что здесь и только здесь немецкому народу дается возможность возрождения».

Первый канцлер Западной Германии Конрад Аденауэр без колебаний избрал союз с Западом. И в бундестаге лидер социал-демократов Курт Шумахер крикнул Аденауэру:

– Вы – канцлер союзников!

Это прозвучало оскорбительно, но несправедливо. Конрад Аденауэр не без оснований считал, что могучая, но одинокая Германия не только представляет угрозу для всех соседей, но и опасна для самой себя.

Философ Юрген Хабермас отметил: безоговорочное открытие дверей Федеративной Республики Германия для политической культуры Запада – большое духовное достижение послевоенного времени, которым можно гордиться. В ФРГ началась долгая и тяжелая очистительная работа, избавление от расовых и национальных мифов.

Надежда генерала фон Трескова сбылась: не вся Германия погибла. 20 июля 1944 года оказалось самым светлым моментом в мрачной новейшей истории Германии. Каким бы малым ни был политический результат покушения, совершенного полковником Штауфенбергом, убежденность в том, что решающий шаг должен быть сделан самими немцами, стала приносить плоды. Попытка убить Гитлера – это то немногое, что можно было записать в актив, когда открылись варварские преступления нацистского режима. 20 июля спасало Германию от полного позора, хотя осознание этого пришло не сразу.

Нацистская пропаганда опозорила участников заговора 20 июля 1944 года, их выставили жалкими антипатриотами, предавшими родину в трудные для нее военные годы. И после разгрома нацистской Германии немцы ничего не знали об участниках последней попытки убрать Гитлера. В социалистической ГДР издевались над генералами, которые осмелились противостоять режиму, и называли заговор 20 июля «легендой».