Текст книги "Третья мировая война. Можно ли ее остановить?"

Путаница и смятение царили и в ФРГ. Немецкие военные считали нарушение заговорщиками присяги недопустимым. Солдат обязан выполнить приказ. К тому же назвать участников антифашистского сопротивления героями значило признать, что были люди, которые видели преступный характер гитлеровского режима и имели мужество выступить против него.

Майор Отто Ремер, который подавил антигитлеровский мятеж 20 июля, был произведен сразу в полковники. Он принял под командование бригаду сопровождения фюрера, которую развернули в дивизию. В сорок пятом Ремер получил генеральские погоны. Попал в плен к британцам, через два года его отпустили.

Он занялся политикой, руководил неонацистскими партиями. Пока в 1952 году антифашист и прокурор Брауншвейга Фриц Бауэр не посадил Отто Ремера на скамью подсудимых. На суде Ремер обиженно отстаивал свою правоту, называл Штауфенберга предателем. Но преступником признали его самого. Ремер отсидел всего несколько месяцев. Приговор не назовешь строгим. Но прокурор Бауэр сделал главное – добился судебного решения, которое оправдывало сопротивление нацистам, и этот вердикт суда открыл путь к реабилитации полковника Штауфенберга и его соратников.

После суда бывший генерал Отто Ремер поспешил уехать на Ближний Восток, где нацистов принимали с распростертыми объятиями. В Египте он служил военным советником. Параллельно занимался поставкой оружия Сирии.

5 мая 1955 года Федеративная Республика Германия обрела полный суверенитет. Союзники только оставили за собой право управлять Западным Берлином, держать войска на территории ФРГ и добиваться восстановления единой Германии.

12 ноября 1955 года первое подразделение бундесвера в составе ста одного добровольца получило воинские документы. Учитывая печальный опыт третьего рейха, первый министр обороны Теодор Бланк самым необычным образом сформулировал принципы военного строительства в ФРГ:

– Уважать основы правового государства, серьезно относиться к основополагающим правам и обязанностям граждан, уважать человеческое достоинство.

По закону солдаты и офицеры бундесвера обязаны отказаться исполнять преступный приказ.

– Среди немецкой молодежи, – говорил министр Бланк, – ощущается отвращение к жестким прусским формам военной службы. Дух казарменной муштры развеян в ужасах тотальной войны.

Депутат бундестага Гельмут Шмидт рассказал коллегам-законодателям 22 марта 1958 года о том, что офицеры бундесвера испытывают отчаяние, участвуя в военных маневрах НАТО:

– Немецкие офицеры, которым пришлось участвовать в подготовке штабных учений с атомными бомбами, плакали. Ведь им приходилось готовиться к тому, что в случае реальной войны справиться с сотнями тысяч беженцев на дорогах можно будет лишь с помощью танков, которые будут сметать этих людей на обочину.

Поразительные слова! Когда это прежде немецкие политики и немецкие офицеры испытывали подобные душевные страдания? И говорил об этом Гельмут Шмидт, бывший обер-лейтенант вермахта, прошедший войну. Он станет министром, затем канцлером Федеративной Республики Германия. Он не изменит своим принципам. Никаких рассуждений о том, что «и при нацизме было немало хорошего», «антисемиты и националисты тоже в чем-то правы», «нельзя огульно охаивать и чернить наше прошлое»…

Убийцы среди нас

На следующий день после капитуляции нацистской Германии даже ближайшие соратники Адольфа Гитлера клялись, что отнюдь не разделяли его бредовых идей. Гитлер застрелился, и вместе с ним на территории Германии исчез и сам политический режим.

Еще вчера говорили о том, что немецкий народ, как один человек, будет сражаться за идеалы национального социализма, что нацисты уйдут в подполье, но не покорятся… И все это оказалось блефом. Немецкие войска капитулировали, немцы прекратили сопротивление и с присущей им точностью, аккуратностью и педантизмом стали сотрудничать с оккупационными властями, со вчерашними врагами.

Казалось, национальный социализм – всего лишь глупое недоразумение. Но представления немцев о жизни в мае 1945 года нисколько не изменились. Только теперь они считали себя невинно страдающими жертвами: весь мир объединился, чтобы уничтожить Германию!

Освободители наивно полагали, что немцы восторженно встретят избавителей от Адольфа Гитлера и нацистского режима. Все оказалось иначе. Немцы не ощущали за собой никаких грехов и нисколько не сочувствовали жертвам нацизма.

«Жители Берлина, – записал в дневнике один из тех немцев-эмигрантов, кто вернулся на родину в мае сорок пятого, – вообще не поняли, что Германия – побежденная страна, и что все они несут свою долю вины за разбойничью войну и преступления».

Эмигрантов воспринимали враждебно – как пособников оккупантов. Конрад Вольф, сын известного писателя-антифашиста Фридриха Вольфа и будущий кинорежиссер, прибыл в Германию в форме офицера Красной армии. В городе Халле Конрада попросили выступить в местном университете. Когда он вошел в аудиторию, на доске было написано: «Предатель Родины».

Сразу после войны знаменитый немецкий писатель Эрих Мария Ремарк написал «Тени в раю», пожалуй, самый печальный свой роман. Пока шла война, бежавшие от нацистов эмигранты жили надеждой. Вот победят Гитлера, мрак нацизма растает без следа, они вернутся в свою любимую Германию, и все будет по-прежнему… Когда война кончилась, стало ясно: той страны, о которой они мечтали, не существует. Прошлое не вернуть. И возвращаться некуда. Они не смогут жить рядом с людьми, которые преданно служили Гитлеру, воевали за него и отправляли на смерть невинных людей…

Только после разгрома Германии Ремарк узнал, что его сестру Эльфриду гестапо арестовало за «пораженческие высказывания». Ее судьбу решил председатель Народного трибунала Роланд Фрайслер, одна из самых мерзких личностей нацистского режима.

В первую мировую Фрайслер попал в русский плен. После заключения брестского мира в 1918 году немецкие солдаты могли вернуться на родину. Лейтенант Фрайслер задержался в России. Рассказывали, что он выучил русский язык и некоторое время был убежденным коммунистом, посему Гитлер именовал его «настоящим большевиком».

Один из оппонентов напомнил Роланду Фрайслеру о его советском прошлом и поинтересовался, сколько русских крестьян он приказал расстрелять.

– Жаль, что вас там тогда не было, – злобно ответил Фрайслер.

Народный трибунал занимался делами об измене родине и предательстве. Фрайслер торжествующе сказал сестре Ремарка:

– Ваш брат ускользнул от нас. Но вы от нас никуда не денетесь.

4 декабря 1943 года ее казнили на гильотине.

Ремарка нацисты возненавидели с того момента, как он написал роман «На Западном фронте без перемен» – о молодых немцах, которых без всякого смысла заставили умирать в никому не нужной Первой мировой войне.

Другой знаменитый писатель Владимир Набоков, много лет проживший в Германии, не мог скрыть ненависти к немецкой толпе:

«Безнадежная, безбожная тупость довольных лиц, возня, гогот, плеск – все это вливалось в апофеоз того славного немецкого добродушия, которое с такой естественной легкостью может в любую минуту обернуться бешеным улюлюканьем».

Когда нацисты пришли к власти, Набоков покинул Германию.

«Это отвратительная и ужасающая страна, – признавался он. – Я никогда не выносил немцев, этот свинский немецкий дух, а в нынешнем положении (которое, впрочем, вполне подходит им) жизнь там стала для меня невыносимой».

Брата Набокова Сергея, оставшегося в Германии, бросили в концлагерь как «британского шпиона». Говорили, что он пытался спрятать сбитого британского летчика. А, может, его забрали просто за критические высказывания о фюрере. Он погиб 10 января 1945 года, чуть-чуть не дожил до освобождения.

Владимир Набоков после войны не захотел вернуться в Германию: «Живы те бестии, которые убивали и пытали беспомощных и невинных. Как я могу знать об этой пропасти в прошлом моего современника, руку которого я случайно пожимаю?» Набоков не верил в трансформацию немцев: «Ни кастрация, ни использование менделеевских законов, ни укрощение не превратят гиену в нежно мурлыкающую кошку».

В сентябре 1945 года в разрушенный войной Берлин прилетела знаменитая актриса Марлен Дитрих. Она уехала из Германии, где остались миллионы ее поклонников, и отказывалась возвращаться в третий рейх, чем бы ее ни заманивали. В 1939 году она получила американское гражданство. Марлен считала своим долгом помогать американской армии и выступала перед солдатами, которые сражались против ее соотечественников-немцев.

Увидев руины немецкой столицы, Марлен произнесла:

– Германия заслужила то, что с ней произошло.

Из множества эмигрантов, может быть, одна Марлен Дитрих не испытывала ностальгии. Она говорила, что и рядовые немцы виноваты в преступлениях нацистов, потому что они одобряли политику нацистских вождей. Немцам это не понравилось.

Однажды Марлен Дитрих поехала с гастролями в Западную Германию и Западный Берлин. Ее замечательно встречали. Но не все. Однажды в ресторане к ее столику подошла одна немка и плюнула ей в лицо:

– Это тебе за Германию и за то, что ты с нами сделала!

Многие немцы говорили в своем кругу, что не могут простить ей того, что она покинула родину, что в трудный час Германии поддерживала ее врагов, а после разгрома третьего рейха вернулась в Берлин в американской военной форме.

Скорее, они не могли простить Марлен того, что она была живым укором. Она не позволила нацистам околдовать себя. Ей не нужны были успех и материальное благополучие за счет отправленных в концлагерь или изгнанных из страны. Она не нуждалась в том, чтобы власть устраняла ее конкурентов. Она была талантлива и самодостаточна.

Возможно, ей завидовали: какая предусмотрительная – вовремя уехала из рейха, а мы поставили не на ту лошадку. Но в отличие от тех деятелей культуры, кто служил рейху, чтобы насладиться любовью власти, она не была расчетливой. Ею руководили инстинкты, эмоции и добрые чувства. Потому она покинула Германию и не пожелала возвращаться. Марлен Дитрих не переступила ту грань, за которой человек становится соучастником преступлений. Не по этой ли причине ее так гневно осуждали те, кто служил третьему рейху?

Нацистский режим не был случайностью. Гитлера поддержали не единицы, а чуть ли не весь народ. Вермахт в мае сорок пятого капитулировал. Но нацисты и те, кто их поддерживал, кто сражался за третий рейх, остались.

В романе «Пнин» Набоков описал, как убивают в концлагере:

«Эту грациозную, хрупкую молодую женщину с такими глазами, с такой улыбкой, привезли в скотном вагоне в лагерь уничтожения и умертвили инъекцией фенола в сердце, в нежное сердце, которое билось в сумерках прошлого под твоими губами. И поскольку точный характер ее смерти зарегистрирован не был, в его сознании она умирала множеством смертей и множество раз воскресала лишь для того, чтобы умирать снова и снова: вышколенная медицинская сестра уводила ее, и хрустело стекло, и ей прививали какую-то пакость, столбнячную сыворотку, и травили синильной кислотой под фальшивым душем, и сжигали заживо в яме на политых бензином буковых дровах».

В оккупированной Германии союзники, потрясенные увиденным, проводили судебные процессы над надзирателями, охранниками и врачами концлагерей. Освободив Бухенвальд, американцы по горячим следам приступили к расследованию совершенных в лагере преступлений.

JEDEM DAS SEINE – каждому свое. Эти слова стали символом концлагеря Бухенвальд. Его построили в самом сердце Германии, рядом с Веймаром, культурной столицей страны. Здесь когда-то творили Гёте и Шиллер, это город поэзии и театра.

Здесь появилась Веймарская республика. После ноябрьской революции 1918 года, бегства кайзера и поражения в Первой мировой войне в здании веймарского театра учредительное собрание провозгласило Германию демократической республикой.

Культурная столица страны и колыбель демократии стала в тридцатые годы опорой нацистов. В 1933 году половина города проголосовала за Гитлера.

11 апреля 1947 года начался процесс. Судили три десятка эсэсовцев, бывших хозяев Бухенвальда. Среди них была и женщина – Ильза Кох, жена лагерного коменданта. Использование нацистами содранной с человека кожи, история о том, как любовник Ильзы Кох доктор Вальдемар Ховен убивал узников, чтобы порадовать ее красивой и оригинальной татуировкой, – все это произвело дикое впечатление на американских судей.

Они не могли поверить, что такое возможно. Но свидетель подтвердил: узников с татуировкой отправляли в лагерный медпункт, где их умертвляли, а потом с трупов срезали кожу. Обвинители представили вещественные доказательства – выделанную эсэсовскими медиками человеческую кожу.

Двадцать два подсудимых приговорили к смертной казни. Пятеро получили пожизненный срок. Остальные – тюремное заключение на срок от четырех до десяти лет.

В 1949 году оккупация Германии закончилась. Войска стран-победительниц ушли. Немцы остались одни. И на Востоке, и на Западе им предстояло строить новую жизнь. И разбираться с прошлым. Наказывать своих преступников. Но для этого следовало посмотреть в зеркало и увидеть неприглядную историческую картину. Невыносимую!

Немцы не верили, что их соседи, знакомые и сослуживцы – преступники. Международный военный трибунал в Нюрнберге и процессы, устроенные оккупационными войсками, воспринимали как «правосудие победителей». Считали, что смертные приговоры – это просто месть.

Пережившее катастрофу немецкое общество искало себе извинения и оправдания. И старалось переложить национальную вину на фюрера. Во всем виноват один Гитлер!

В ночь с 8-го на 9-е мая сорок пятого вместо фюрера, которому миллионы верно служили до самого конца, возник демон-искуситель. «Мы все были как под наркозом» – оправдываясь, твердили немцы. Они ощущали себя обманутыми и совращенными.

Адольф Гитлер – непревзойденный соблазнитель? Этот мотив возникает часто. Но что же это за люди, которые позволили себя соблазнить?

«Распространена легенда о его глубоких голубых глазах, – писал о Гитлере Герман Раушнинг, бывший председатель сената Данцига. – На самом деле они не были ни глубокими, ни голубыми. Им не хватало одухотворенности. Его голос – пронзительный, гортанный, угрожающий, беснующийся и какой-то сдавленный, будто заложен нос. Я заметил, что Гитлер оказывал наиболее сильное воздействие на тех, кто поддавался гипнозу, у кого женственный характер, на тех, кто склонен к раболепию и культу личности».

«Как Гитлер ухитрялся овладевать массой? – задавался вопросом профессор Клемперер. – Кое-что относят на счет внушения и еще столько же – на счет беспощадной тирании и бросающего в дрожь страха… Гитлер до тонкостей знал и учитывал психику неразмышляющей массы, чья неспособность к мысли постоянно поддерживается».

Он был демагогом, умело игравшим на предрассудках. И мог позволить себе безнаказанно врать. Тоталитарный режим освобождает властителя от всех ограничений. Никто не посмеет поправить вождя, сказать: да он же просто врет!

«Гитлер произносит речи с честным лицом порядочного человека, – отмечал корреспондент американского радио в Берлине Уильям Ширер. – Возможно, кое-что из его вранья ему самому таковым не кажется, потому что он фанатично верит всему, что говорит».

В тоталитарном государстве, где умирает духовная жизнь, где нет места сомнениям и неудобным вопросам, огромную роль играет партийно-государственная пропаганда. Вермахт и эсэсовцы свирепствовали на оккупированных территориях, а немецкие газеты называли преступниками других: «Польские партизаны убили шестерых наших спящих солдат, затем страшно изуродовали их трупы: выкололи им глаза и отрезали языки».

Когда начались налеты авиации союзников, то военными преступниками стали именовать вовсе не айн-зацгруппы СС и не надзирателей в концлагерях, а английских и американских летчиков. Так что у немцев не было ни малейших сомнений в том, что они всего лишь жертвы.

«Все ли, кто смеялся, услышав наглую ложь Геббельса, действительно оставались незатронутыми ею? – размышлял профессор Клемперер. – Я часто слышал разговоры о той или иной газете: она лжет… А на следующий день те же люди свято верили какому-нибудь лживому сообщению этой же газеты. Просто потому, что оно было напечатано такими жирными буквами и потому, что другие люди ему поверили…

Бесполезно знать, что тебе врут; напечатанная ложь осилит, если она проникает в меня со всех сторон, если вокруг остается все меньше и меньше тех, кто бы подверг ее сомнению… Даже разоблаченная как ложь пропаганда действенна, если хватает упорства без смущения ее продолжать. Она разрушает противостоящий ей интеллект».

В тоталитарном обществе человеку негде спрятаться. Мыслящее меньшинство замыкается в себе и замолкает. Остальные охотно встраиваются в систему.

Один из руководителей социалистической ГДР Ханс Модров вспоминал свое детство: «Когда в 1934 году я пошел в школу, то у власти уже был Гитлер, а фашизм проникал в головы людей, как вода в сухую губку. Работа, порядок, будущее – так звучали слова, которые жадно впитывались людьми. В песнях, которые мы пели, говорилось о победе, чести и Германии, а в детских и молодежных организациях культивировался дух силы и мужественности, верности долгу и службе. На первом месте была верность долгу и службе во имя отечества. Не немцы были врагами других народов. Нет, другие издевались над нашими добродетелями и нашим трудолюбием».

История третьего рейха наглядно демонстрирует, как обычный человек соучаствует в преступлениях. Как общество, государство становятся преступными. Немцы уверились в том, что живут в лучшей на земле стране и принадлежат к великому народу, чья духовная сила противостоит торгашескому духу их врагов: «Именно поэтому нам завидуют и нас ненавидят. Но не мы начали войну! Нас втянули. Мы вынуждены защищаться».

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер выступал перед офицерским составом одного из полков СС:

– Значительно легче идти со своей ротой в атаку, чем сдерживать с этой ротой культурно отсталое, отвратительное население, производить казни, отправлять транспорты с людьми, удалять визжащих и плачущих женщин. Работа человека из СД или гестапо составляет такую же жизненно важную часть нашего общего дела. Необходимость быть последовательным до конца – это тяжелая миссия.

И внимавшие рейхсфюреру СС исполнялись сознанием важности порученной им миссии. Но эти слова могли прозвучать только в условиях диктатуры, где не только никто не смел возразить, но и где перестали существовать мораль и нравственность.

Неповторимая черта германского национального социализма – обилие послушных исполнителей, готовых подчиняться любому приказу начальника. И это качество больше всего ценилось в аппарате.

Люди, которые убивают по личным соображениям, кто руководствуется эмоциями, не годятся для командной работы. Они ненадежны. Эмоции могут выплеснуться и против товарищей… И маньяки не нужны. На ключевые посты продвигались те, кто подходил к приказу убивать с деловой точки зрения: как эффективнее организовать этот процесс? Они рассматривали уничтожение миллионов людей как повседневную рутинную работу, которую надо хорошо исполнять. Садистов держали на низших должностях, они так и оставались исполнителями.

Сила гестапо заключалась не в количестве штатных служащих, а в обилии доносчиков. Образовалась система осведомителей, которые по мере необходимости или ежемесячно наведывались к местному оперативному работнику гестапо. Основой системы стали доверенные лица, добровольные помощники. Деньги платили в редких случаях. Это занятие соответствовало умонастроениям доносчиков, они получали удовольствие, избавляясь от неприятных им людей.

Через двадцать лет после войны в федеративной республике появилась книга под названием «Неспособность скорбеть», которую написали два врача-психоаналитика. Они диагностировали равнодушие немцев к содеянному и нежелание осознать свою вину. Книга, в которой говорилось о том, что весь народ несет ответственность за то, что он подчинился Гитлеру и соучаствовал в преступлениях нацистского режима, потрясла немцев.

«Мне становится больно, когда я читаю слова «немецкая душевность», – писал выдающийся писатель лауреат Нобелевской премии Генрих Бёлль. «Душевный человек» дарил шоколад своим детям, трогательно относился к брошенным животным, но вся его «душевность» не мешала с невероятной жестокостью служить в концлагере и уничтожать людей, ибо так повелевал закон.

Американский психиатр Роберт Лифтон, профессор Гарварда, один из зачинателей психоистории, в попытке оценить прошлое, опираясь на понимание психики человека, провел много часов в беседах с бывшими нацистскими врачами, которые умертвляли узников в концлагерях и проводили опыты на живых людях.

После войны они продолжали заниматься медициной. Прекрасно устроились. Обзавелись домами. Ездили по всему миру. Наслаждались жизнью. Это было своего рода раздвоение личности и следствие пропагандистской обработки. Один и тот же человек с легким сердцем убивал чужих детей и трогательно заботился о собственных чадах.

«Один из этих преступников, – рассказывал Роберт Лифтон, – зная, что я – еврей, доверительно сказал: «Между нашими народами произошло огромное недоразумение. Но ведь вы же понимаете: мы просто хотели укрепить нашу национальную идентичность. Сейчас нам следует объединиться против турок, против исламистов». Иными словами, он нисколько не изменился. Тогда врагами, подлежащими уничтожению, были евреи, теперь – мусульмане. Но больше всего меня потрясло слово, которым он обозначил холокост, уничтожение евреев как народа, – «недоразумение»…

В октябре 1943 года в Лондоне была создана комиссия Объединенных Наций по расследованию военных преступлений нацистской Германии. Главная задача комиссии состояла в том, чтобы составить список нацистских преступников. Каждая из стран антигитлеровской коалиции сообщала комиссии имена преступников, которые действовали на ее территории.

Комиссия завершила работу в 1948 году. В списке значилось тридцать шесть тысяч имен. Из них двадцать пять тысяч относились к категории А – то есть имелись веские основания для того, чтобы этих людей судить. И, тем не менее, абсолютное большинство нацистов, которые значатся в этом списке, благополучно избежали наказания.

Пользуясь послевоенной неразберихой в Европе, многие нацисты бежали в Латинскую Америку или на Ближний Восток, где их принимали и укрывали. Других от виселицы и от тюрьмы спасла холодная война.

В 1944 году немцы расстреляли в Италии несколько сот мирных жителей, взятых в заложники в наказание за действие партизан. Невинных людей ставили на колени, эсэсовцы стреляли им в затылок. После войны правительство Италии не хотело вредить хорошим отношениям с ФРГ и устраивать суды…

Запад так испугался коммунистов, что перестал бояться бывших нацистов, и их стали пускать в Америку, Англию, Канаду и Австралию. Они обжились там и даже получили гражданство. Тот факт, что они смогли скрыться, создал вокруг нацистов некий героический ореол. Вот они какие – умелые да смелые. На самом деле их просто не искали.

Самый известный из них – гауптштурмфюрер СС Йозеф Менгеле, врач из Освенцима. О нем рассказывали самые фантастические истории, ему посвящены книги и даже художественные фильмы. Он был генетиком. Службу в Освенциме рассматривал как научную командировку.

Два врача назначались дежурными на приемку очередного эшелона с узниками. Они решали, кого сразу отправить в газовую камеру, а кого в барак на работы – и их смерть откладывалась примерно на три месяца. Некоторые эсэсовские врачи ненавидели эти дежурства и напивались до беспамятства. Менгеле занимался этим с явным удовольствием. Он иногда улыбался и насвистывал опереточный мотив.

Партия поставила перед наукой задачу – поднять рождаемость. Одним из путей считалось искусственное увеличение числа двойней и тройней. Разумеется, только в том случае, если потомство будет арийским – голубоглазым и светловолосым. Йозефу Менгеле поручили исследовать близнецов. Менгеле отправлял близнецов на операционный стол и разделывал их как чудесный подопытный материал – во имя науки, которой он служил.

Его подручные совершали тщательные антропологические замеры близнецов, выявляя, что в них было общего и различного. Дальше начинались пытки. Менгеле вводил близнецам возбудитель тифа, ампутировал отдельные органы, наносил раны – чаще всего без анестезии. Он хотел увидеть разницу в реакции близнецов на одно и то же вмешательство. Умертвив близнецов, тщательно исследовал их внутренние органы. Менгеле относился к узникам, как обычный исследователь к лабораторным крысам.

После войны семья переправила его в Латинскую Америку. Менгеле получил подлинные документы швейцарского Международного комитета Красного Креста. Швейцарцы скрывали это почти сорок лет, пока ответа не потребовал государственный секретарь Соединенных Штатов Джордж Шульц – после сенатских слушаний, посвященных Менгеле.

А как сложилась послевоенная судьба остальных – партийных работников, сотрудников ведомства госбезопасности, судей, прокуроров и полицейских, тех, кто был опорой режима, элитой нацистской системы?

Натерпевшись страху после крушения третьего рейха, они вновь были востребованы. В британской и американской зонах оккупации всем немцам пришлось заполнить семистраничную анкету, ответить на 131 вопрос о своей жизни в нацистские годы. В зависимости от ответов они попадали в одну из пяти категорий: «главные виновники», «уличенные в преступлениях», «уличенные в менее значительных преступлениях», «попутчики» и «оправданные».

Немцы как правило объясняли, что стать нацистами их вынудили экономические причины: «Поскольку я хотел получить заказ от коммунальных служб, а получить его можно было лишь члену партии, я вступил в партию». «Так как у меня не было шансов продвинуться по службе, я вступил в партию».

Решавшие службу вчерашних нацистов комиссии были на редкость благожелательны и охотно выписывали оправдательные документы. В только что созданной Федеративной Республике Германия формировали новый государственный аппарат. Понадобилась полиция, которая взяла бы на себя заботу о наведении порядка в стране. В полицию и хлынули бывшие сотрудники СС и гестапо. Они приводили с собой своих камрадов.

Искали профессионалов. И нашли. В прокуратуре бывшие нацисты занимали ключевые должности. В 1950 году половину сотрудников министерства внутренних дел ФРГ составляли бывшие члены нацистской партии. Через десять лет – уже две трети. В ведомстве уголовной полиции ситуация была хуже: полсотни высших руководителей имели нацистское прошлое – служили в эсэсовских подразделениях на оккупированных территориях, в гестапо и военной полиции.

Известный политик Ханс Дитрих Геншер, когда был министром иностранных дел ФРГ, гордо говорил о дипломатах старшего поколения: МИД сопротивлялся планам нацистских лидеров, но не сумел спасти мир от худшего…

Когда министром стал левый политик Йошка Фишер, он обратился к историкам. Выяснилось, что антифашизм немецких дипломатов – миф. В войну они служили Гитлеру. И остались на службе после войны. Послы в арабских и латиноамериканских странах помогали сбежавшим нацистским преступникам. В МИД бывших эсэсовцев и гестаповцев дружески предупреждали, в какие государства им не следует ездить, чтобы не оказаться за решеткой.

Общее прошлое и профессиональный корпоративный дух объединили этих людей в некое тайное сообщество. От подобного сообщества трудно было ожидать беспощадного раскрытия содеянных нацистами преступлений. Напротив, все это обеспечивало полное замалчивание прошлого. Нацистские преступники находили в прокуратуре и суде сочувствие и понимание. Старые партийцы и ветераны органов госбезопасности знали, что их прежнее служение Гитлеру не будет раскрыто…

История знает подсудимых с громкими именами и высокими званиями. Человек, которого судили в Иерусалиме, имел скромный чин подполковника и возглавлял сравнительно небольшое подразделение. Оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман отвечал в главном управлении имперской безопасности за «окончательное решение еврейского вопроса». Мечтал стать штандартенфюрером (полковником в армейской иерархии), но при его должности звание подполковник было кадровым потолком. Он ведал отправкой евреев в концлагеря. Без устали колесил по Европе, договариваясь с транспортным ведомством и местными властями о вывозе евреев в лагеря уничтожения.

Израильтяне искали его пятнадцать лет и нашли в Аргентине. В мае шестидесятого года оперативная группа Моссад схватила Эйхмана и вывезла в Израиль, где его посадили на скамью подсудимых.

А руководители федеративной республики забеспокоились: вдруг на суде речь зайдет о роли видных западных немцев в преступлениях третьего рейха? Как этого избежать? Министр обороны ФРГ Франц Йозеф Штраус предупредил израильтян, что контракт на поставку оружия еврейскому государству может быть расторгнут. Речь идет о репутации ФРГ.

Ордер на арест Адольфа Эйхмана был выдан в мае 1960 года, судебный процесс начался в апреле 1961 года, его признали виновным в декабре. В мае 1962 года Верховный суд Израиля утвердил приговор. За эти два года происходили важные события. Восточные немцы воздвигли берлинскую стену. Соединенные Штаты попытались свергнуть Фиделя Кастро. Советский Союз приступил к размещению ядерного оружия на Кубе.

Холодная война могла стать горячей в любой момент. Прежде всего из-за разделенного Берлина. Западные немцы тревожились: а станут ли союзники по НАТО защищать их, если весь мир узнает, что федеративная республика укрывает и спасает от наказания нацистских преступников?

Правительство ФРГ больше всего боялось, что Эйх-ман назовет имя Ханса Глобке, руководителя ведомства федерального канцлера. Фактически Глобке был вторым человеком в стране после канцлера Конрада Аденауэра. Он ведал кадровыми делами. Он был настолько влиятелен, что его именовали серым кардиналом. А в нацистской Германии Глобке служил в имперском министерстве внутренних дел.

15 сентября 1935 года вступили в силу принятые на партийном съезде в Нюрнберге расовые законы. Законы лишали евреев германского гражданства, они не могли голосовать, браки между арийцами и неарийцами запрещались. Это был первый шаг к уничтожению целого народа. Для начала следовало выявить всех евреев.

Антропологическое исследование немецких школьников показало, что немалый процент детей-евреев – блондины с голубыми глазами.

Ханс Глобке, заместитель начальника отдела в министерстве внутренних дел, придумал: в документах немецких евреев ко всем женским именам в обязательном порядке добавлять имя Сара, а к мужским – Израиль. Чтобы сразу было видно, кто еврей.