Текст книги "Третья мировая война. Можно ли ее остановить?"

В аппарате возник спор, как быть с детьми от смешанных браков? Вот Хансу Глобке и было поручено подготовить комментарии к нюрнбергским законам, чтобы определить, кого считать евреем, а кого нет. Ханс Глобке и его коллеги ввели понятие – «помесь первой степени», это те, в ком пятьдесят процентов еврейской крови, и «помесь второй степени» – двадцать пять процентов еврейской крови.

Чиновники занялись увлекательным делом – выискивать скрытых евреев и подсчитывать процент еврейской крови у детей от смешанных браков.

С присущим ему педантизмом Глобке инструктировал подчиненных, как относиться к тем, в чьих жилах текла даже малая толика еврейской крови: «Тот, у кого три восьмых еврейской крови – один дед (или бабка) чистокровный еврей и один полуеврей, считается помесью с одним еврейским дедом (бабкой), а тот, у кого пять восьмых еврейской крови – два чистокровных деда-еврея и один полуеврей, считается помесью с двумя дедами-евреями». С тем же педантизмом после войны он руководил аппаратом правительства Конрада Аденауэра.

Доктор Эрнст Рудин утверждал, что способен определить, есть ли у человека еврейская кровь, даже по фотографии. Под его руководством защитил диссертацию, в которой доказывалось, что можно определить расовое происхождение человека по его челюсти, будущий военный преступник Йозеф Менгеле.

Имперский руководитель национально-социалистического союза врачей и уполномоченный партии по народному здоровью Герхард Вагнер несколько раз встречался с Гитлером. Он доказывал фюреру: вообще не надо заниматься исчислением процента еврейской крови. Если она есть, человек должен считаться евреем, и от него надо избавляться. Герхард Вагнер внушал фюреру, что сочетание еврейской и арийской крови делает «помесь» самым опасным для рейха врагом.

Вильгельм Штуккарт, статс-секретарь имперского министерства внутренних дел, доказывал, что немец (немка), вступивший в браке еврейкой (евреем), теряет свою немец-кость, дети «смешанной расы» должны приравниваться к евреям. Штуккарт доказывал, что немка, хотя бы раз вступившая в интимные отношение с евреем, уже не сможет рожать стопроцентных арийских детей. Слова Штуккарта нашли отклик у Гитлера. В декабре 1942 года он запретил военнослужащим жениться на немках, которые в прежнем браке были замужем за евреем.

Комментарии Ханса Глобке имели практический смысл. Задача состояла в том, чтобы лишить жертвы человеческого облика. Не случайно ввели это понятие der Mischling, помесь, гибрид.

Обреченных на смерть не называли людьми. Жертвы лишались статуса человеческих существ. Просто предметы, которые следует поместить в выделенное им место, в лагерь уничтожения. Это полное торжество интересов государства над личностью. В таком мире нацистская жестокость воспринимается как нечто нормальное.

Но в Бонне напрасно тревожились. Адольф Эйхман на суде в Иерусалиме не вспомнил Ханса Глобке. И тот остался главным советчиком и соратником канцлера федеративной республики. Конрад Аденауэр, сам свободный от связей с гитлеровским режимом, решил строить новый государственный аппарат с помощью бывших нацистов, потому что других опытных специалистов в стране нет, а их прошлое надо забыть.

– Я не знаю, кто может заменить Глобке, – говорил канцлер.

Он ценил в Глобке то же, что и его прежние нацистские начальники, – сервильность и усердие. А Ханс Глобке расставлял на важные посты коллег по совместной работе в нацистские годы. Это были эффективные менеджеры. Круг замкнулся. Одни нацисты брали на работу других. И никто не хотел вспоминать прошлое.

Невиновны только жертвы

В мае сорок пятого германский фашизм был сокрушен. Вожди рейха закончили свой путь на виселице. Но взгляды и идеи, которые привели немецких нацистов к власти, не с ними родились и с ними не умерли.

Никуда не исчезли те представления о жизни, которые привели немцев к нацизму. Ведь они сами избрали Гитлера и поклонялись ему, воевали и убивали людей, грабили Европу и пользовались награбленным.

Немцы начинали новую жизнь не просто на развалинах, а на развалинах духовных и моральных. Мыслящая часть немецкого общества понимала: начинать надо с переоценки прошлого и осознания своей вины. Но как это сделать, если честному взгляду на прошлое сопротивляется едва ли не вся страна?

Огромную роль сыграл прокурор Фриц Бауэр.

В 1930 году он стал самым молодым судьей в Веймарской Германии. Нацисты в мае 1933 года его арестовали. Восемь месяцев держали в концлагере. Но времена еще были вегетарианские. Его отпустили, и он эмигрировал. В 1949 году вернулся в Германию. В 1956 году его назначили генеральным прокурором земли Гессен.

Фриц Бауэр добился, чтобы верховный суд ФРГ принял решение расследовать преступления, совершенные в концлагере Освенцим и поручил провести процесс земельному суду во Франкфурте-на-Майне.

Именно этот процесс стал для Германии историческим. Прокурор Бауэр поставил вопрос самым неприятным для немцев образом: преступниками были не одиночки, а миллионы, все те, кто соучаствовал в деяниях третьего рейха.

– Убийцы среди нас, и их число наверняка значительно больше, чем представляют себе добропорядочные граждане, – говорил Бауэр. – В Германии были не только нацист Гитлер и нацист Гиммлер. Миллионы людей совершали преступления не только потому, что им приказали, но и потому, что это уже стало их собственным мировоззрением.

Процесс начался в декабре 1963 года. Продолжался двадцать месяцев. На скамью подсудимых посадили 22 бывших эсэсовца (еще двое болели). Опросили 359 свидетелей, из них 248 бывших узников Освенцима.

Фриц Бауэр придавал большое значение процессу:

– Он станет уроком для нас и свидетельством демократизации Германии. Суд должен доказать, что новая Германия – оплот демократии, и она решительно настроена защищать права каждого человека.

Предварительное следствие заняло пять лет. Бауэр и его сотрудники проделали колоссальную работу. Опросили тысячу четыреста свидетелей. Обвинительное заключение составило семьсот страниц. Среди доказательств – толстенные тома с перечнем убитых узников. В лагерных документах назывались любые причины смерти, только не настоящие.

Аушвиц (Освенцим) задумывался как лагерь для советских военнопленных. И смертельный газ впервые испытали на военнопленных. Потом Освенцим превратился в огромный комплекс. На полную мощность работали газовые камеры с крематориями. Максимума производительности газовые камеры достигли летом 1944 года: девять тысяч человек в сутки. А еще делали смертельные уколы, расстреливали и забивали насмерть. С 1940 по 1945 год в Освенциме уничтожили около полутора миллиона человек.

Выжившие узники вспоминали:

– На воротах было написано: работа сделает вас свободными, но это были врата ада. А поначалу казалось: тихо, спокойно, играет музыка.

Завидовали тем, кто сходил с ума. Хуже всего приходилось детям. Юные узники вместо имен получали номера, вытатуированные на руке. Новорожденным сразу ставили лагерные номера – на ножке, ручка новорожденного слишком мала. Беременных тоже отправляли в концлагерь. Рожали они в бараке. Не было воды обмыть новорожденного.

Ни один из лагерных надзирателей, врачей и охранников не признавал себя виновным. Они твердили: мы всего лишь подчинялись приказу.

В уголовном кодексе Федеративной Республики Германия отсутствовало понятие «преступление против человечности». Нацистам предъявляли обвинение в «непредумышленном убийстве». Это мягкая статья. А они ссылались на «необходимость выполнить приказ», и их часто оправдывали. Если уж на скамью подсудимых сажали очевидного садиста, его обвиняли в «умышленном преступлении из низменных побуждений»…

И казалось, будто речь идет об отдельных преступлениях, никак не связанных между собой. В то время, как все служащие системы концлагерей, все чиновники главного управления государственной безопасности, все, кто служил в СС, входили в преступную банду, созданную преступным режимом.

На процессе во Франкфурте-на-Майне каждый из обвиняемых ГОРДО ПОВТОРЯЛ:

– Я солдат, я исполнял свой долг.

Обвинитель отвечал им:

– Вы – убийцы.

Прокурор Бауэр вызвал на процесс экспертов, которые объяснили устройство государственной машины террора. На эту преступную службу охотно нанимались убийцы и садисты. Государство не просто гарантировало им полную безнаказанность, а поощряло запредельную жестокость, и они дали волю самым низменным инстинктам.

Гауптштурмфюрер СС Вильгельм Богер представлял в лагере ведомство госбезопасности. Занимал кабинет рядом с крематорием. Отличался особой жестокостью при допросе. Сам избивал заключенных плетью или железным прутом. Виновным себя не признавал:

– Я не убивал. Таков был приказ начальства, а я был обязан подчиниться.

Суд отверг этот аргумент:

– Не известно ни единого случая наказания служащего СС за неисполнение приказа в Освенциме.

Гауптштурмфюрер Богер получил пожизненный срок. Умер за решеткой.

Подсудимые, понимая, что их снимают и фотографируют, старались выглядеть благопристойными. И вдруг проявилась их злобная и мерзкая натура – когда они внезапно набросились на снимавших их тележурналистов. И лица их стали такими, какими они были, когда подсудимые носили эсэсовскую форму и служили в лагере.

В 1964 году судейская коллегия выехала на место действия – в Освенцим. Большое событие – в то время между Западной Германией и социалистической Польшей отсутствовали нормальные отношения. Участники процесса потом говорили: можно прочитать сколько угодно документов, но лишь когда сам оказываешься там и видишь все своими глазами, понимаешь, что творилось в этом аду…

Вообще-то первый процесс над палачами из Освенцима прошел в Кракове еще в 1947 году. Судили четыре десятка сотрудников охраны, администрации и врачей. Половину повесили, одного оправдали, остальных отправили за решетку.

Польский суд тоже отмел доводы об исполнении приказа:

«Издевательства и пытки свидетельствуют о том, что эти преступления были совершены из внутренней потребности и не зависели от приказа начальства. Если бы обвинямые не ощущали внутреннего желания убивать или по крайней мере были бы равнодушны к заключенным, они не обращались бы с заключенными так жестоко».

Прокурор Фриц Бауэр обратил внимание на то, что из уст обвиняемых не прозвучало ни слова сочувствия или сожаления относительно убитых ими узников. Судьи констатировали: подсудимые обращались с людьми хуже, чем с животными.

Гауптштурмфюрер СС Роберт Мулька, заместитель коменданта лагеря, организовал четыре массовые казни и убил три тысячи человек. Приговор – четырнадцать лет за решеткой. Его бы даже не нашли, но его сын Рольф завоевал бронзовую медаль на Римской Олимпиаде 1960 года. Бывший узник Освенцима обратил внимание на знакомую фамилию.

Обершарфюрер СС Йозеф Клер, санитарный инспектор лагеря, делал смертельные уколы заключенным в сердце. Убивал целый день. Ему дали пожизненный срок.

Высшая мера наказания никому не грозила. 24 мая 1949 года вступила в действие 102-я статья конституции ФРГ, которая отменила в стране смертную казнь. Шестерых приговорили к пожизненному заключению. Остальных отправили в тюрьму на срок от трех до четырнадцати лет.

Штурмбаннфюрер СС Виктор Капезиус, лагерный аптекарь, после войны открыл салон красоты. Клиенты поразились, когда его арестовали. В Освенциме он ведал использованием фенола для смертельных инъекций. Помогал лагерному врачу гауптштурмфюреру СС Йозефу Менгеле, военному преступнику, сбежавшему в Латинскую Америку, – они вместе отбирали заключенных для экспериментов.

На суде один бывший узник рассказал, что в лагерь его отправили с женой и тремя дочками. Двое были близнецами. А он знал штурмбаннфюрера Капезиуса до войны. Увидев привезенного в лагерь старого знакомого, Капезиус сказал ему: не беспокойся. И отдал его дочек-близнецов Менгеле, который их убил… Капезиус отсидел всего три года.

Прокурор Фриц Бауэр считал процесс неудачей. Газеты рисовали обвиняемых монстрами, что позволяло обществу дистанцироваться от них и не испытывать ни малейшей вины за все, что происходило в концлагерях. Все эти преступления творили ненормальные, больные, уроды, а не настоящие немцы…

– Но это не имеет никакого отношения к реальной истории, – говорил Бауэр. – В стране полно было яростных националистов, империалистов, злобных антисемитов. Без них Гитлер был бы невозможен.

Долгое пребывание в зале суда не располагает к оптимизму. Даже при условии, что совершается правосудие, и каждому воздается по делам его. Даже если всем вокруг кажется, что к прошлому возврата нет. Прокурору было тяжело в кругу людей, не разделявших его взгляды. Коллеги не понимали, зачем он вытаскивает на свет божий то, что позорит Германию? Все они служили третьему рейху…

Он признавался:

– Когда я выхожу из своего служебного кабинета, я словно попадаю в чужую и враждебную страну.

Прокурора Фрица Бауэра 1 июля 1968 года нашли мертвым в ванной, заполненной водой. Официальная версия: самоубийство. Вскрытия не проводили. Хотя ему угрожали, он носил с собой служебный пистолет.

Бауэр говорил:

– Ничто не уходит в историю. Все существует в настоящем и может снова стать будущим.

Но проведенный Фрицем Бауэром процесс сыграл важнейшую роль в пробуждении самосознания немцев. Вот, что вскрылось на процессе. Помимо прирожденных негодяев рьяными соучастниками преступлений становились простые немцы. Они легко переступали через любые моральные нормы и превращались в убийц. Пожалуй, это было самое неприятное и самое болезненное открытие. Так не хотелось об этом знать!

Но западногерманские газеты и уже появившееся телевидение рассказывали о процессе каждый день. Почти два года новости из зала заседаний суда во Франкфурте-на-Майне прорывались в каждый немецкий дом. Среди иностранных журналистов были знаменитый американский драматург Артур Миллер и писатель Макс Фриш из Швейцарии. Нацистское прошлое вернулось в каждый дом самой мерзкой своей стороной. И общество уже не могло делать вид, будто ничего этого не было. Многие немцы задумались над тем, что же с ними произошло?

Пощечина канцлеру

Уроки из трагического опыта третьего рейха в западной части Германии извлекались правильные: в первую очередь нужны демократия и свобода.

17 октября 1945 года главнокомандующий американскими войсками в Европе генерал Дуайт Эйзенхауэр, будущий президент Соединенных Штатов, обратился к немцам:

«Немецкий народ должен понять, что для того, чтобы пережить трудную зиму, он должен избавиться от стадного духа, которым был охвачен двенадцать лет при Гитлере. Германия должна стать страной мирного труда, в которой отдельный человек способен реализовать свою инициативу, – или в Германии не будет будущего…

Денацификация и демилитаризация уже проводятся. Но милитаризм должен быть выкорчеван из немецкого образа мыслей. Немецкий народ должен сам уничтожить опасные зародыши своей философии».

Многим не хотелось это признавать, но им пришлось услышать, что народ несет ответственность за то, что он подчинился диктатору, за все преступления режима. Каждый, кто, видя несправедливость, издевательства, мучения, которым подвергали других людей, ничего не сделал, чтобы их спасти, – отмечен каиновой печатью и виновен.

«Державы-победительницы, – писал выдающийся немецкий философ Карл Ясперс, – сказали нам: немецкий народ не должен быть уничтожен. Это значит, что нам дан шанс. Немецкий народ следует перевоспитывать. Задача заключается в том, чтобы строить нашу немецкую жизнь на основе правды».

Именно такая постановка вопроса о вине определила духовный климат федеративной республики. Неприятие нацистского прошлого стало темой обязательного школьного обучения. Именно поэтому Западная Германия, мучительно рассчитываясь с фашистским прошлым, стала в послевоенные годы подлинно демократическим государством.

Это было совсем не просто – преодолеть не только груз двенадцати лет нацистского режима, но и отказаться от более глубоких традиций, например, от прусского милитаризма, презрения и неуважения к либеральным идеям. Западные немцы воспитали в себе терпимость и уважение к чужому мнению, освоили то, что им так трудно давалось – культуру спора, общественной дискуссии.

Расцвет Федеративной Республики Германия не был делом одного года. Это результат долгих лет тяжелой работы ответственных политиков и деятелей культуры. Они не пошли на поводу у тех, кто предлагал забыть о неприятном прошлом или твердил, что лагеря и убийства – измышления врагов. Забыть хотелось и тем, кто в этом участвовал, и тем, кто желал видеть историю родной страны безупречной.

Формирование ФРГ как демократического государства было прежде всего следствием духовных перемен в жизни общества, значение которых не сразу было осознано. Процессы над нацистскими преступниками не позволили прошлому исчезнуть. И настал момент, когда молодежь, которая выросла после сорок пятого года, стала задавать отцам вопрос: а что вы делали при Гитлере? Почему вы были преступниками?

В 1966 году канцлером ФРГ стал Курт Георг Кизингер, который присоединился к нацистам, едва те взяли власть. В тридцать третьем вступил в партию. Его избрали секретарем первичной партийной организации. Заодно он вступил в корпус национально-социалистических водителей. Это была одна из военизированных партийных организаций. В нее входили владельцы машин и мотоциклов.

С помощью знакомых Кизингер избежал службы в вермахте и всю войну руководил отделом политического радиовещания в министерстве иностранных дел. Ведал радиопропагандой на иностранных языках. Конкурировал с ведомством министра пропаганды Йозефа Геббельса.

А другой член партии и бывший военный судья Ханс Фильбингер, подписывавший смертные приговоры пытавшимся бежать от нацистов, возглавил правительство земли Баден-Вюртенберг. Это вызвало возмущение тех, кто считал, что недавние нацисты не смеют занимать государственные посты.

И это возмущение прорвалось, когда юная студентка Беата Кларсфельд в ноябре 1968 года подошла к канцлеру Кизингеру, окруженному желающими получить автограф у главы правительства, презрительно сказала ему:

– Нацист!

И прилюдно дала пощечину.

Ее назвали психопаткой, склонной к саморекламе. «Это просто сексуально неудовлетворенная женщина», – вынес свой диагноз один из министров в кабинете канцлера Кизингера, получившего пощечину. Ее отдали под суд. Приговор: четыре месяца условно. А студенческая молодежь, интеллигенция ею восхищалась.

Лауреат Нобелевской премии Генрих Бёлль, которого называли «совестью нации», преподнес Беате Кларсфельд букет алых роз.

«Я делаю это из ненависти к проклятым наци, – объяснил Бёлль, – особенно того сорта, к которым принадлежит господин д-р Кизингер: ухоженные нацисты-буржуа. Я делаю это ради мертвых и выживших; ради тех, кто не может себе позволить выразить г-же Кларсфельд свою симпатию, потому что они потеряют свои должности. Я могу это себе позволить и позволяю себе… за многих».

Отец Беаты служил в вермахте, был ранен. Подростком она удивлялась, почему родители винят в своих невзгодах кого угодно: американцев, русских, но не самих себя, восторженно или покорно шедших за «фюрером»? И ее глубоко возмутило то, что «через двадцать лет после окончания войны у власти в Германии снова оказался нацист».

Беата Кларсфельд принадлежит к поколению немцев, которые решили, что они обязаны искупить грехи отцов. И сказать, что виноваты не только те, кто совершал преступления, но и те, кому неплохо жилось при Гитлере, кто не счел своим долгом выступить против третьего рейха.

Громкая пощечина канцлеру имела не только символическое значение. Меньше чем через год Курт Георг Кизингер принужден был оставить пост главы правительства. Новым канцлером Федеративной Республики Германии стал человек, который был его полной противоположностью.

Вилли Брандт – партийный псевдоним. Будущий глава правительства был записан в метрическую книгу как Герберт Эрнст Карл Фрам. Это его настоящее имя. Он появился на свет внебрачным ребенком Марты Фрам, продавщицы в кооперативном магазине. Его происхождение было предметом издевок и нападок со стороны политических противников. Он мужественно их переносил. Уже будучи известным политиком, узнал имя отца. Йон Генрих Мёллер, скромный бухгалтер, умер в 1958 году. Он и не подозревал, что его сын, от которого он отказался, станет одним из самых знаменитых немцев.

Будущий канцлер рано заинтересовался политикой, присоединился к социал-демократам, потом вступил в более радикальную Социалистическую рабочую партию. После прихода нацистов к власти попытался уйти в подполье и взял себе псевдоним Вилли Брандт. Но быстро понял, что придется покинуть Германию. Он бежал на рыбачьей лодке в Данию, оттуда перебрался в Норвегию, где участвовал в антифашистской борьбе. В 1938 году нацистские власти лишили его германского гражданства. Он получил норвежское подданство, работал журналистом. Когда вермахт оккупировал Норвегию, бежал в остававшуюся нейтральной Швецию.

После краха третьего рейха вернулся на родину. Немецкое гражданство ему вернули в 1948 году. Псевдоним подпольщика он сделал фамилией. Так появился немецкий политик Вилли Брандт.

Социал-демократы считали, что избрание молодого и обаятельного Джона Кеннеди президентом Соединенных Штатов открывает дорогу молодежи в мировую политику. Это был период политических грез. Журналисты окрестили его «Вилли-победителем». Соотечественники называли его «немецким Кеннеди».

Его путь к политической вершине не был простым. В тридцатые годы юного социал-демократа Брандта искало гестапо, чтобы сгноить в концлагере. После войны неонацисты требовали поставить его к стенке. Германские националисты называли предателем национальных интересов. И все-таки избиратели проголосовали за него. Антифашист и подпольщик Вилли Брандт олицетворял другую Германию.

А пощечина канцлеру Кизингеру, состоявшему в нацистской партии, изменила страну, потому что совпала с началом молодежной революции. Это была революция духа. Бунта молодых против лжи, лицемерия и ханжества.

Послевоенные годы в федеративной республике – это время гордости за быстрое восстановление после войны и за обретенное благополучие, время чопорности и авторитарной культуры. Суперпрагматизм немцев после войны, недоверие к идеалам, полная сосредоточенность на экономическом успехе – это результат трагического разочарования после крушения третьего рейха. Идеалисты превратились в фанатичных материалистов.

Идейный вакуум заполнило поколение 1968 года, поставив под сомнение все традиционные правила поведения. Молодым людям не нравилась жизнь, в которой «немцы предавались двум своим излюбленным занятиям: тупо вкалывали и жалели себя».

Молодые немцы, выросшие в свободомыслии, возмущались поколением отцов и дедов, которые не только соучаствовали в преступлениях третьего рейха, но и постоянно врали. Молодежная революция конца шестидесятых сделала федеративную республику более открытой, менее закомплексованной и более терпимой.

А Беата вышла замуж за парижского адвоката Сержа Кларсфельда. Отец Сержа, как и многие французские евреи, в годы войны был отправлен в немецкий концлагерь и там погиб. Вдвоем с мужем они избрали делом своей жизни разоблачение ненаказанных нацистских преступников.

И вот, как за эти годы изменилась Германия. В 2012 году Беату Кларсфельд, которую некогда пытались посадить за решетку, выдвинули кандидатом в президенты ФРГ.

В немецких семьях очень долго молчали. Заговорили, когда подросли уже внуки бывших нацистов. Весной 1978 года в Соединенных Штатах показали телесериал «Холокост» с Мэрил Стрип в главной роли. Затем его увидели западные немцы. Сериал произвел сильнейшее впечатление. Волшебная сила искусства. Зрители увидели, как это происходит. Как живущую рядом семью превращают во врагов народа и государства и отправляют на смерть. И как соседи в этом участвуют.

Историки стали рассказывать о том, что немецкое общество с удовольствием помогало депортировать и уничтожать евреев. Многие проявляли энтузиазм и личную инициативу, щедро вознаграждаемую.

Внучатая племянница рейхсфюрера СС Гиммлера Катрин Гиммлер рассказывала:

– Мне было лет одиннадцать, когда я с родителями смотрела сериал «Холокост». Меня это потрясло. Я поняла, что мой двоюродный дедушка виноват в этом. И тогда я начала об этом читать.

Немецкая литература все послевоенные десятилетия пытается понять, почему добропорядочные люди при определенных обстоятельствах ведут себя столь подло. Большинство немцев оказалось крайними детерминистами: в широком диапазоне ответов от – «я не делал ничего преступного» до «я вынужден был выполнять приказ» – скрывалось твердое убеждение в том, что во всем виновато само время. В этом был вызов всем, кто брался их судить: да вы сами, оказавшись в той же ситуации, разве повели бы себя иначе?

Но ведь не все поддались обстоятельствам! Другие же не позволили превратить себя в палачей и садистов! Ведь были люди, которые сопротивлялись влиянию обстоятельств и сохранили свою честь, – участники Сопротивления.

Сейчас участники Сопротивления – герои, борцы с абсолютным злом, фашизмом. А в нацистской Германии они считались предателями, продавшимися врагу. Опасности подстерегали их со всех сторон. Они не могли раскрыться даже перед самыми близкими людьми, боясь обвинений в измене родине.

В подлые времена человеку бывает трудно и страшно принять решение. Гнуться или сопротивляться? И в чем же искать опору? В религии?

Население Германии делится почти поровну на католиков и протестантов. Многие набожные люди не нашли противоречия между собственными религиозными убеждениями и программой национальных социалистов. Епископы разделяли антисемитизм и национализм Гитлера, им нравилось его обещание вернуть Германии земли, утерянные после первой мировой. Ни концлагеря, ни убийства политических противников, ни гонения на евреев не беспокоили епископов. Их вера не избавляла от страха, а религиозность не была тождественна совестливости.

Иисус Христос как еврей нацистов не устраивал. Не устраивали и христианские ценности – братство, равенство, сострадание к слабым. И в устах послушных начальству немецких католиков и протестантов либеральные воззрения, сочувствие, человечность превратились в ругательства. Любовь к ближнему именовалась «самоубийственной».

Нацизм нуждался в государственной религии. Нацисты намеревались объединить все протестантские церкви в Имперскую церковь и предложили им избрать имперского епископа. 27 июля 1933 года им стал Людвиг Мюллер, возглавлявший движение «германских христиан». Идеалы национального социализма вдохновили священников, восхищавшихся возрождением Германии. Молодые и честолюбивые, они боялись упустить свой шанс и жаждали участия в крупных проектах, разработанных партийным аппаратом.

И лишь немногие сочли своим долгом противостоять режиму. Пастор и богослов Дитрих Бонхёфер, преподававший теологию в Берлинском университете, назвал Гитлера «антихристом». Он решил, что обязан участвовать в общем деле Сопротивления. Потомок одного из самых знаменитых военачальников Германии, Дитрих Бонхёфер утверждал, что в некоторых случаях измена является патриотизмом, а патриотизм – изменой.

«Вы не могли один час бодрствовать со мной?» – спрашивает Иисус в Гефсимании. Это полная противоположность тому, чего религиозный человек ждет от Бога, – писал Бонхёфер. – Ведь тут человек призывается страдать вместе с Богом в безбожном мире. Следовательно, он обязан жить в этом безбожном мире. Жить «по-мирски» и именно этим разделять страдания Бога. Не религиозный акт делает человека христианином, а страдания вместе с Богом в мирской жизни».

Он собственным примером показал, что значит «следовать за Христом». Пастор принял участие в заговоре против Гитлера. Его арестовали и казнили.

В нацистской Германии церковь не смогла сохранить народную нравственность. Набожность не помешала служить режиму. Вера не мешала людям участвовать в преступлениях. Среди противников диктатуры, среди людей, которые по моральным, нравственным соображениям не могли подчиниться преступным приказам, атеистов было не меньше, чем верующих. Но среди тех, кто так или иначе был причастен к варварским акциям режима, верующих оказалось большинство.

В ситуации выбора человек должен полагаться на собственную совесть и моральные нормы. Единственное решение – очень трудное – вырваться из этой загипнотизированной толпы, вырваться из истории, которая лишает тебя лица и судьбы.

Немцы действительно склонны к подчинению. Но тут проблема не генетическая, а историческая. У немцев было меньше времени, чем у американцев или голландцев, осознать, что такое свободный гражданин в свободной стране. Об этом писал немецкий философ Теодор Адорно в эссе «Воспитание после Освенцима»:

«После распада кайзеровского рейха люди психологически оказались неподготовленными к свободе, которая упала им в руки. Именно готовность быть заодно с властью и подчиняться тому, кто сильнее, создала из них мучителей… Единственной силой против Освенцима могла бы быть внутренняя автономность, необходимая для неучастия».

Самым важным в смысле недопущения нового Освенцима Теодор Адорно считал «необходимость противодействия господству любого коллектива… Люди, которые слепо встраиваются в коллективы, уничтожают в себе способность к самоопределению».

Человек существует не для того, чтобы им управляли. Не быть управляемым, не позволять манипулировать собой, сохранить пространство внутренней свободы и самостоятельности – вот урок, извлеченный из опыта третьего рейха. Привычка маршировать строем и во всем полагаться на государство подрывает независимость личности. А если ее нет, человек легко принимает любую преступную идеологию и практику…

Важно было найти ответ и на другой вопрос: можно ли остаться в стороне? Не помогать режиму, но и не бороться против него? Спрятаться в глухой деревушке или в башне из слоновой кости? Увы, преступная реальность догонит. И поставит перед тем же выбором. Покоряться или сопротивляться. А за неверный выбор придется расплачиваться.

За все послевоенные десятилетия наказали немногих. Из шести с половиной тысяч охранников Освенцима осудили только сорок девять. В военное время в странах антигитлеровской коалиции не думали о том, чтобы собрать полновесные доказательства преступлений нацистов. А демократия, которую нацисты так ненавидели, защищает права даже своих злейших врагов. Для привлечения к суду надо было доказать участие в конкретном преступлении.

Проведя в страхе первые послевоенные годы, нацисты убедились в том, что бояться нечего. Поиск военных преступников все усложняется. Главный противник следователей – время. Свидетели умирают. А часто свидетели – это подельники обвиняемых, такие же эсэсовцы или их пособники, каратели, полицаи.