Текст книги "Опознание"

Глава 26

Инспектор Эли Нахум сидел в машине и наблюдал за домом Ади Регев. Вечером на этой улице невозможно найти место для парковки, но в утренний час автомобилей почти не было. Что, черт побери, он здесь делает? Скорее всего, Ади, как и большинство местных жителей, сейчас на работе. И даже если она дома, что с того? Зачем он сюда явился?

Прошло всего несколько дней с тех пор, как его отправили в вынужденный отпуск, а ему уже невмоготу сидеть дома. Он ходит из угла в угол, как арестант, ищет, чем бы заняться, и все впустую. Злость на то, как с ним обошлись – вышвырнули после стольких лет преданной службы, не дает ему покоя.

Раздражение, как положено, Нахум выплескивает на жену, Лею. Что бы она ни сказала, все выводит его из себя; в ее словах ему слышится осуждение, разочарование и стыд за то, что он не работает. На протяжении долгих лет их роли были четко распределены. Он – на работе, зарабатывает на содержание семьи, она – дома, растит детей. А теперь, задолго до срока выхода на пенсию, он с утра до ночи сидит вместе с ней дома. Вначале он планировал вообще ничего не рассказывать жене, пока ситуация не прояснится, но злые языки опередили его. Брат Леи тоже коп, и не успел Нахум добраться до дому, как позвонила невестка – хотела выяснить, верны ли слухи, распространившиеся в полицейском участке.

Поэтому Нахум еще вчера решил: если он не хочет помимо работы потерять еще и семью, из дома лучше куда-нибудь уйти. Сначала неожиданно для самого себя он припарковался возле дома Зива Нево. К счастью, у него не забрали служебную машину. Несколько часов он смотрел на дверь и ждал, не выйдет ли Зив. Просто так, без всякой цели. Ведь ему хорошо известно, что с парня сняли обвинения. Даже если обнаружатся новые доказательства, это ничего не изменит. Решение суда нельзя оспорить.

Нево не показывался. Нахум заскучал, завел машину, поехал к дому Ади Регев и принялся караулить там. Ее-то он как раз увидел – в шесть вечера она возвратилась с работы. Подходить к ней, конечно, не стал. Что он ей скажет? Нахум еще с полчаса походил вокруг дома: высматривал, не сидит ли по-прежнему в засаде ее отец, Ярон Регев. Если бы Нахум встретил Ярона, пожалуй, признался бы ему, что теперь он тоже одержим идеей поймать насильника. В восемь вечера, когда жена позвонила узнать, куда он пропал, Эли поехал домой.

И вот он снова здесь. Бессмысленно сидит напротив дома Ади, не найдя другого повода выйти из дома, потому что, лишившись работы, не знает, чем себя занять. Как известно, преступники возвращаются на место преступления. Похоже, копы тоже. В печальной задумчивости Нахум положил голову на руль.

Стук по корпусу машины заставил его вздрогнуть. Пожилая дама показывала знаками, чтобы он опустил стекло.

– Из полиции, – не то спросила, не то констатировала она.

Он кивнул.

– Я хочу подать жалобу, – сообщила дама в узкую щель приспущенного окна.

Нахум пока еще не задумывался, как его воспринимают окружающие, уж слишком сильно был погружен в себя и свои переживания. Может, она думает, что он тут кого-то стережет? Квартал, например, чтоб не убежал? Он усмехнулся про себя.

– Если есть какие-то жалобы, надо пойти в ближайший участок, – неохотно проговорил инспектор и протянул руку к ключу зажигания, словно собираясь завести мотор и уехать.

– В этом доме, – заявила старушка, не обращая внимания на его слова и взмахом руки указывая на здание на противоположной стороне улицы, – на четвертом этаже живет человек, его зовут Илан Мирон, и он не убирает за своей собакой. Справедливости ради должна сказать, что поначалу, когда полтора месяца назад он только сюда переехал, то убирал, да. Но вот уже десять ночей я вижу, как он…

– Прошу прощения, я очень спешу, – прервал ее Нахум. – Предлагаю обратиться по этому вопросу в тельавивский муниципалитет…

– В том-то и дело, – прервала теперь она его, – что я обращалась. Отправила два письма. И звонила на горячую линию. Но ничего не помогает. Они не готовы присылать инспекторов в час ночи, когда он выводит гулять собаку…

– Ну что ж, попробуйте все же достучаться до них. В конце концов, я верю, все получится, – произнес Эли ни к чему не обязывающую фразу и завел машину.

Но вдруг задумался и выключил зажигание. Пригляделся к собеседнице, все еще стоявшей возле автомобиля. Почему дама столь преклонного возраста – ей лет семьдесят, если не восемьдесят, – не спит уже целых десять ночей?

Нахум вышел из машины. Если и не поможет, то уж точно не повредит. В конце концов, он все равно ничем не занят.

Боже, какая она маленькая! Чтобы посмотреть ему в лицо, дама запрокинула голову и слегка отступила назад.

– Я готов сделать исключение и принять жалобу, – сказал бывший полицейский, и она довольно улыбнулась в ответ.

* * *

Нахум сидел один в гостиной и слушал, как хозяйка хлопочет на кухне. Он говорил ей, что не хочет ни пить, ни есть и что у него мало времени, но уже понял, что его заверения не имеют никакого значения и его судьба решена.

Семейные фотографии улыбающихся людей глядели на него с потемневшего комода. Без всяких вопросов ясно, что вон тот мужчина – на старых фотографиях он есть, а на более свежих нет – это ее покойный муж и что теперь она вдова и живет одна.

Наверное, его родители и Сара Глезер были родом из разных мест, однако ее квартира напомнила ему ту, где он вырос: массивная мебель, полотняные накидки на креслах, сувенирчики из заграничных поездок, тяжелые шторы, а главное – неистребимый запах нафталина. Совсем как в квартире его родителей. У Нахума защемило сердце. Его отец умер от тяжелой болезни, когда Эли еще работал в интендантстве; ему так и не довелось узнать, что сын сумел реализовать свою мечту и попасть на курсы подготовки офицеров. Мама, которая всю жизнь была абсолютно здоровой, умерла от сердечного приступа спустя два с половиной года после смерти отца.

Нахум встал и вышел на балкон. Точно такой же балкон был и у его родителей, вспомнил он. Тут даже стоял такой же точно шезлонг. Нахум аккуратно раздвинул пластины жалюзи. Интересно, что можно отсюда увидеть? К его разочарованию, балкон выходил на проезжую часть. Нападение на Ади Регев произошло с другой стороны дома. Нет никакой надежды, что Сара Глезер могла что-то увидеть.

В ночь преступления он приказал следователям обойти все квартиры в районе и допросить соседей. Сам он по квартирам не ходил, счел, что ему лучше остаться с криминалистами, обследовавшими место преступления, и контролировать их работу. Оперативники вернулись с пустыми руками. Никто ничего не видел и не слышал, доложили они. Нападение произошло поздно ночью, и, как рассказала сама Ади Регев, насильник зажал ей рот, чтобы она не кричала. И вообще все это длилось каких-нибудь десять минут.

– Чай готов, прошу к столу, – вышла из кухни хозяйка.

Она поставила перед ним чай в тонкой фарфоровой чашке на блюдечке и тарелочку с пирожками и извинилась, что у нее нет ничего вкуснее – она не ждала гостей. По ее взгляду он понял, что не стоит даже пытаться говорить с ней о деле, пока не будет съеден хотя бы один пирожок.

И Нахум, как послушный ребенок, съел и похвалил пирожок, который оказался действительно вкусным, и терпеливо выслушал рассказ о том, что это любимые пирожки Авигаль, и несколько других подробностей из жизни внучки.

– Вернемся к жалобе, – прервал он поток речи хозяйки. – Конечно, конечно. Итак, зовут его Илан Мирон, лет ему примерно тридцать, одевается строго – ну, как адвокат… А где же полицейский блокнот?

– Сначала я хотел бы представить картину в целом. Значит, примерно в час ночи он выходит с собакой… – Нахум попытался направить мысль Сары Глезер в интересующее его русло.

– Точно! Выходит с собакой и не убирает за ней! – театрально провозгласила она.

– Откуда это известно? – спросил он.

Сара Глезер пронзила его взглядом. Она и удивилась его вопросу, и обиделась, что он мог усомниться в ее словах.

– Сафи, мой муж, умер два года назад, – вздохнула она, – и с тех пор мне бывает, как бы это сказать, трудно заснуть, – призналась пожилая дама после некоторого колебания.

– Да, здесь удобно сидеть и смотреть на улицу. – Нахум указал на шезлонг, стоящий на балконе.

– В моем возрасте… когда я гляжу на улицу, это помогает мне скоротать время… – Хозяйка опустила глаза.

Нахум с сочувствием взглянул на нее. Уж он-то отлично знает, как паршиво, когда время некуда девать.

– Да это просто замечательно, когда человека интересует все происходящее вокруг. Сегодняшняя молодежь не желает видеть ничего дальше собственного носа.

– Этот район дорог моему сердцу. Я живу тут уже сорок лет, мои дети выросли здесь. Ситуация становится все хуже. Это правда – людей ничто не волнует. Поэтому я держу руку на пульсе, чтобы знать, что происходит, – поспешила согласиться хозяйка.

– Похоже, я мог бы услышать немало интересного… – гнул свою линию Нахум, но она лишь улыбнулась робко, как юная девушка. – Полиции нужны такие люди. Им удается заметить самые неожиданные вещи! – продолжал он подольщаться к старушке.

Нахум пока не решался напрямую спросить, не видела ли она чего-нибудь в ночь изнасилования. Ему важно было завоевать ее доверие.

– А мне по работе приходится делать нечто подобное. Сколько часов я провел в засаде за годы работы в полиции! Нам очень не хватает помощи жителей города, – разливался Эли соловьем.

– Я должна сообщить кое-что, инспектор Нахум, – заявила Сара Глезер, вдруг решившись на что-то.

– Мне можно рассказать обо всем, что тревожит, – осторожно, чтобы не спугнуть свидетельницу, ответил он.

Глезер подошла к балкону и вытащила из-под шезлонга коробку:

– Об этом никто не знает… – К удивлению инспектора, старушка достала из коробки массивный бинокль. – Вот как я разглядела хулигана, который не убирает за своей собакой, – протягивая бинокль Нахуму, пояснила она.

Нахум повертел его в руках, дабы убедиться, что он не ошибся: это не просто бинокль, а самый современный прибор с системой ночного видения!

Сара Глезер быстрым движением вынула бинокль из его рук и бережно убрала в коробку. По чрезмерной осторожности ее движений он догадался: она сожалеет о том, что поддалась искушению раскрыть ему тайну, которую, несомненно, тщательно скрывала от всех остальных.

– Вернемся к Илану Мирону и его собаке. Мы ведь это обсуждаем? – спросила она и уселась напротив Эли.

– Два месяца назад на заднем дворе этого дома было совершено преступление, – не слушая старушку, тихо сказал инспектор.

Она испуганно прикрыла рот рукой.

– Молодую девушку жестоко изнасиловали. – Он произнес последнее слово чуть не по слогам, чтобы до Сары Глезер дошла важность разговора.

– Да, я знаю, – отозвалась она наконец и вздохнула. – Бедная девочка.

Нахум поднял глаза. Что-то изменилось в выражении старушечьего лица, когда он начал говорить об изнасиловании, и поток речи внезапно иссяк.

– Возможно, кто-то из жильцов видел что-нибудь той ночью? – спросил он.

– Нет. – Она решительно покачала головой. – Я говорила полицейскому, который приходил сюда. Я спала. Было уже поздно. Я ничего не видела.

Нахум не сводил с нее взгляда, она же избегала смотреть на него. Его подмывало напомнить ей, как она только что поведала, что не спит по ночам, но он остановил себя. Не дай бог, уйдет в глухую оборону.

Повисла пауза. Сара Глезер подняла чашку и отхлебнула глоток чая. Нахум заметил, что руки у нее слегка дрожат. Неужели она что-то скрывает? Если так, то надо действовать осторожно. Нахум знал свои недостатки – он был нетерпелив, не умел вовремя остановиться. Они изрядно навредили ему в жизни.

– То, что будет здесь рассказано, останется между нами, – внушительно произнес отстраненный от дела инспектор, будто сообщая важную тайну. – Никто об этом не узнает. Даю слово.

Старушка протянула руку к тумбочке, достала из коробочки бумажный платок и вытерла глаза.

– Мне так стыдно… – прошептала она.

Нахум слушал ее молча, лишь все крепче сжимал чашку остывшего чая. Сара Глезер наблюдала за изнасилованием из окна ванной комнаты, окна которой выходили на другую сторону. Страшная сцена не просто напугала, но буквально парализовала ее. Когда она рассказала, что видела на руке насильника большую татуировку, инспектор одним глотком допил чай и чуть не подавился.

– В вашем поведении нет ничего необычного, – успокоил Нахум старушку, поскольку она принялась извиняться и повторять, что ей очень стыдно.

Понимая, что шансы ничтожны, он все-таки достал из сумки фотографию Зива Нево и протянул ей:

– Это был он?

Сара Глезер внимательно смотрела на снимок. Эли не сводил с нее глаз, пока она изучала фотографию.

– Трудно сказать, – произнесла она задумчиво.

– Внимательнее, пожалуйста, это очень важно, – попросил он.

– Не знаю. Может, он, а может, и нет.

* * *

Нахум сидел на скамейке возле дома Сары Глезер. Ему нужно было собраться с мыслями, переварить полученную информацию.

Если бы Оад проявил больше усердия, они бы еще тогда узнали о татуировке. Свидетели часто боятся рассказывать об увиденном – это общеизвестно. Особенно пожилые одинокие женщины. Если бы он обладал нужной информацией в начале следствия, не возникло бы острой необходимости в опознании. К тому же Нахум с помощью показаний Сары Глезер мог бы убедить Ади, что она опознала преступника верно, что волноваться не о чем.

Во время расследования Эли не обратил внимания на особые приметы и теперь изо всех сил пытался вспомнить, была ли у Зива Нево на руке татуировка.

Глава 27

Ади Регев слонялась по квартире, собираясь на работу. Раньше она вскакивала с кровати, быстро одевалась и пулей неслась вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки. Ей так и не удалось вернуться к нормальной жизни. Ади мучило ощущение, будто, пока она выкарабкивалась из ужаса и отвращения, весь мир ушел вперед, а она осталась топтаться где-то позади. Все казалось ей слишком быстрым, слишком шумным, слишком красочным.

Прошло три недели, как Ади вышла на работу, и все вроде бы вернулось на круги своя, но жизнь ее полностью изменилась. Она почти никуда не ходит, о развлечениях думать не может, о новых знакомствах и речи нет. Даже мысль об этом невыносима. Вернувшись с работы, она чаще всего садится смотреть телевизор или играет в какую-нибудь дурацкую компьютерную игру. Больше ничего ей не хочется. Родители настоятельно советуют уехать из Тель-Авива, записаться на учебу, как-то изменить жизнь, и тогда, возможно, ей удастся оставить прошлое позади. Ади слушает их, но никаких шагов не предпринимает. Может, они и правы. Но у нее нет сил.

Бубнит, как всегда, включенный телевизор – идет какая-то утренняя программа. Ади любит слушать вполуха эту банальную болтовню, пока чистит зубы, одевается и без аппетита съедает завтрак. Если не думать о главном, сосредоточиться на обыденных мелких удовольствиях, то удается на время забыться. Поскольку она живет в крошечной квартирке (две такие клетушки получаются из обычной квартиры, поделенной пополам), ей отовсюду отлично слышно телевизор.

Известная фотомодель, прервавшая на год карьеру, чтобы родить ребенка, рассказывала двум журналистам о своих ощущениях от возвращения на подиум, о том, как ей приходится делать паузы во время фотосессии, чтобы покормить ребенка, и с какой легкостью ей удалось вернуть форму. Последнюю часть, про диету, Ади как раз хотела послушать, но журналисты закруглили разговор, потому что подошло время выпуска новостей.

Уже восемь часов! Пора выходить. Она допила кофе и пошла на кухню, но вдруг краем уха услышала, как диктор новостей сообщает «…о еще одном жестоком изнасиловании в Северном Тель-Авиве». Чашка выпала у нее из рук и разбилась в раковине.

Ади показалось, будто бы из квартиры в один миг исчез весь воздух, она начала задыхаться. Диктор продолжал монотонно вещать: изнасилование произошло ночью на улице Стрикер; пострадавшая – незамужняя девушка лет двадцати; насильник сбежал.

Улица Стрикер – это же рядом, за углом. У Ади подкосились ноги, она плюхнулась на стул. До пульта она не дотрагивалась, однако ей почудилось, будто диктор повысил голос прямо-таки до крика: «…всего два месяца назад аналогичное преступление было совершено в том же районе. Насильника арестовали, однако из-за каких-то юридических сложностей освободили; обвинение было переквалифицировано в нападение при отягчающих обстоятельствах; насильник был осужден всего на два года условно. Как сообщили источники в полиции, – продолжал диктор, – ввиду сходства обоих преступлений высока вероятность, что оба нападения совершил один и тот же человек».

Трясущимися руками Ади нашарила пульт и выключила телевизор. В квартире воцарилась тишина. Но слова диктора – «еще одно жестокое изнасилование в Северном Тель-Авиве» и «юридические сложности» – продолжали эхом отдаваться у нее в голове.

Ади затошнило. Мюсли и йогурт, съеденные на завтрак, поднялись к горлу. Она побежала в ванную, ее вырвало. Потом еще раз и еще. Она долго не могла остановить приступы рвоты и беспрерывно текущие слезы. Наконец Ади вышла, по дороге в комнату глянула в зеркало: опухшие глаза, пятна на щеках, растрепанные волосы. Прошло уже два месяца, и она мылась с тех пор сотни раз, но вдруг ощутила, как на нее пахнуло его запахом, опять почувствовала себя больной, хотя надеялась, что ей удалось излечиться.

Она побежала в душ и сорвала с себя одежду. Так же, как в ту ночь, она стояла под струей обжигающе горячей воды, скребла себя и рыдала.

Ади вспомнила последнюю встречу с Эли Нахумом. Что ты будешь чувствовать, если он еще кого-нибудь изнасилует, спрашивал он, но она была так зла, что не хотела ничего слушать. Женщина из прокуратуры тоже просила ее подумать о вероятности очередного изнасилования, и ее слова Ади тоже пропустила мимо ушей.

«Что я наделала! Что же я наделала!» – рыдала Ади, и слезы мешались со струями воды.

Она вышла из ванной и бросилась на кровать. Все умоляли ее не отказываться от показаний на опознании. Но она не желала слушать. Избалованная и эгоистичная дура – вот кто она такая. Это изнасилование на ее совести. Всего в нескольких кварталах отсюда лежит сейчас девушка вся в крови, плачет и дрожит – из-за нее.

Ади встала, подошла к компьютерному столу и достала из ящика визитную карточку Эли Нахума. Она попросит прощения. Скажет ему, что знает: это произошло по ее вине и теперь она готова на все, станет помогать ему сколько потребуется, будет свидетельствовать в суде, сделает все, о чем ее попросят.

Взяв мобильник, Ади увидела: пока она была в душе, несколько раз звонили родители. Должно быть, тоже услышали новость. Дрожащими руками набрала номер, указанный на визитной карточке.

В трубке послышался женский голос.

– Могу ли я поговорить с Эли Нахумом? – спросила она.

– Инспектор Нахум в отпуске, – сухо ответили ей.

– Когда он вернется? – с удивлением осведомилась Ади. Инспектор произвел на нее впечатление человека, который никогда не берет отпуск.

Женщина-коп откашлялась и произнесла:

– В настоящее время это неизвестно, – и повесила трубку.

Глава 28

Детектив Оад Барэль, наконец-то возглавивший серьезное расследование, сильно нервничал. Он так долго ждал этого момента, но теперь его грызло сомнение. А вдруг он еще не готов? Вдруг не сможет оправдать оказанное доверие? И начальство, и пресса – все подгоняют, рассчитывая на скорые результаты.

Еще год назад суперинтендант Моше Навон вызвал Барэля к себе в кабинет и после короткого разговора о делах, находящихся в ведении отдела, сообщил, что командование округа очень довольно его работой. Барэль молча улыбнулся, надеясь услышать о предстоящем повышении. Но, к его большому разочарованию, Навон сказал, что, несмотря на высокую оценку его достижений, пока возможности для карьерного роста нет. Всему виной сокращение бюджета и отсутствие свободных ставок. Оад молчал, ожидая, что Навон хотя бы наметит какие-то перспективы на будущее, намекнет на сроки исполнения заветного желания, но суперинтендант промолчал, встал из-за стола и протянул руку, обозначив таким образом, что встреча завершена. Только у двери, когда разочарованный Барэль уже собирался выйти, Навон похлопал его по плечу и сказал: «У нас серьезные намерения, Барэль. Моя дверь для тебя всегда открыта. Если ты заметишь что-то необычное, чем ты захочешь со мной поделиться и о чем я, по твоему мнению, должен знать, я всегда здесь». Так что, хотя имя Нахума не было упомянуто, Оад понял скрытый смысл послания: его повышение произойдет, только если Нахум лишится своей должности.

Сначала Барэль решил ничего не предпринимать. Он уважал и ценил Эли, который научил его почти всему, что знал сам, и не хотел платить злом за добро. Его время еще придет. Он всегда считал себя хорошим человеком, не способным на предательство.

Но постепенно из разговоров с другими копами и из слов самого Эли он понял, что судьба Эли Нахума решена, что в высоких кабинетах только и поджидают возможности убрать его с должности. Следователь из другого полицейского участка называл Нахума «дохлой лошадью». И хотя Оад старался не показывать виду, у него стала копиться обида на начальника: из-за Эли тормозится его продвижение по службе, он прирос к креслу и не освобождает его для молодых. Его мнение о Нахуме тоже стало меняться, он начал замечать то, что, похоже, давно было ясно всем остальным: Нахум работает по старинке, не воспринимает новые идеи и отказывается менять свой стиль работы.

Когда на них свалилось дело об изнасиловании Ади Регев, Барэль понял: если Нахум оплошает, это станет его последним расследованием. Моше Навон бросил Оаду конец веревки, и, если он ее не поймает, второго такого шанса не будет. Поэтому узнав о попытке Нахума обмануть суд, он сразу пошел к суперинтенданту.

Целыми днями Барэль в напряженном ожидании сидел в кабинете, не в силах смотреть Нахуму в глаза. Рассказывая о промахе Нахума, он по улыбке Навона понял, что тот пустит полученную информацию в ход – это лишь вопрос времени. Суперинтендант даже намекнул, что подумывает, не отправить ли Оада поговорить с Гилади, журналистом, который отравлял Нахуму жизнь. Барэль понимал, что Эли сразу догадается, как информация попала к Навону или в прессу, и уже заготовил аргументы в свою защиту в предстоящем конфликте с Нахумом. Но, к его счастью, еще прежде чем Навон решился на какие-то действия, прокуратура выявила подлог и Нахум был отстранен от должности, так и не узнав о предательстве своего помощника.

* * *

Дана Аронова лежала на больничной кровати без сознания. Израненное лицо было почти целиком закрыто бинтами, рот и нос прикрывала кислородная маска, от капельницы к руке спускалась трубочка. На этот раз преступник действовал более жестоко. Дану нашли соседи во дворе дома, где она жила. Всего два дня назад она и ее подруга вернулись из поездки в Эйлат.

Моше Навон позвонил Оаду в четыре часа утра и поручил заняться этим делом. «Это твой шанс, Барэль, – произнес он внушительно. – Не оплошай и не разочаруй меня». Можно было не добавлять «как Эли Нахум». Оад и так понял.

Меньше чем через полчаса он уже приехал в больницу, чтобы взглянуть на пострадавшую. При виде ее избитого, распухшего лица он опустил глаза.

– Пока сложно сказать, сколько времени пройдет, прежде чем она придет в сознание и сможет поговорить с тобой. Не исключено, что она не очнется никогда, – сказал ему врач, стоявший у ее кровати.

– Нашли сперму? – спросил Барэль.

Врач покачал головой:

– Сейчас делают анализы, но, я думаю, ничего не найдут. Судя по всему, он не кончил. Ему, похоже, хватило побоев.

Оад разочарованно посмотрел на врача: он-то надеялся, что сумеет быстренько закрыть расследование первого порученного ему серьезного преступления. Без опознания насильника пострадавшей и без анализа ДНК будет гораздо сложнее.

«Ну что ж, придется потрудиться, – подумал он. – Это мое первое дело, нельзя его провалить. На этот раз Зив Нево не ускользнет».

Зазвонил мобильник.

После звонка Моше Навона Барэль немедленно распорядился отправить патруль для ареста Зива Нево. Он знал, что нельзя терять драгоценное время, – каждая минута дорога. У него не было ни малейшего сомнения, что Нево и есть насильник. Из разговора с суперинтендантом он заключил, что остается лишь арестовать преступника, допросить, выбить признание – и обвинительное заключение готово. Ведь изнасилования совершены в одном районе, жертвы похожи друг на друга и почерк преступника в обоих случаях одинаков. Да и Нево уже признался в нападении на Ади Регев, его освободили только из-за ошибок, совершенных Эли. Освободили, хотя у полиции были неопровержимые улики против него, и это придало Нево уверенности, он ощутил полнейшую безнаказанность. Теперь наверняка считает, что может делать все, что вздумается.

– Нево нет дома, – услышал Барэль в трубке голос копа, которого отправил к квартире Нево.

– Искали у бывшей? – Он ожидал, что Нево не будет дома, поэтому дал указание проверить и у нее. А если и там нет, то, возможно, она знает, где прячется беглец: все-таки у них сын.

– Там его тоже нет.

– Не сказала, где он? По мне, ее тоже надо бы арестовать! – разозлился Барэль.

– Не с кем говорить. Квартира пуста.