Текст книги "Знак фараона (сборник)"

Тамит не знал, что ему делать. Остаться на месте? Тогда их неминуемо настигнут.

Он усадил Инару в свое седло, впереди себя, и продолжил путь, моля богов сохранить девушке жизнь.

Ветер хлестал по лицу, зубы выбивали дробь. Холод и страх стучались в объятую мраком душу. Лицо окаменело, а тело было натянуто как струна. Над головой, в просветах туч, беспокойно вспыхивали и мерцали звезды. Вдали виднелись поросшие густым лесом холмы.

Внезапно из мрака выступили очертания каких-то строений. Тамит остановил коня, спрыгнул на землю и бросился вперед, держа Инару на руках. Ему повезло: это был храм, хорошо укрепленный и охраняемый, как все хеттские святилища. Хетты никогда всецело не полагались ни на небожителей, ни на богобоязненность или честность людей, зато свято верили в силу меча.

Тамит сбивчиво объяснил, что случилось, и его впустили внутрь.

Здесь, как и в других хеттских храмах, угадывалось присутствие чужой, нечеловеческой силы, чья власть поражала и угнетала, но сейчас египтянин не испытывал страха. Он надеялся, что эта сила поможет Инаре.

Жрецы унесли девушку, и Тамит подумал о том, что никогда не узнает, чья стрела сразила Инару – обуреваемых мщением хеттов, неведомых разбойников или всесильной судьбы.

– Если она очнется, позовите меня, – попросил египтянин.

Он неподвижно сидел в сумрачном помещении, полном запаха дыма, исходящего от жертвенников, и думал об Инаре, о ее жизнерадостности, которая казалась неисчерпаемой, о пламенной страстности, о беззаветной любви. Почему он был столь неразумен и беспечен, почему думал только о себе? Надо было послушать Кармела и оставить девушку в Хаттусе!

Сквозь каменные решетки окон стал просачиваться бледный свет, а его все не звали. Наконец из глубины коридора появился жрец, и Тамит вскочил на ноги.

– Она оставила нас. Мы не смогли ничего сделать: стрела насквозь пробила ей грудь. Скоро Великая Мать заберет ее к себе, чтобы когда-нибудь возродить в ином, лучшем качестве.

Она не приходила в себя и не чувствовала боли. Мы совершили положенные обряды, теперь ты можешь с ней проститься, – спокойно произнес жрец.

Тамит, шатаясь, побрел за ним.

Причесанная и умащенная Инара лежала на широкой каменной плите. Ее прекрасное тело стало холодным и твердым как гранит, а лицо изменилось.

Тамит опустился на колени и припал к ее изголовью. Впервые в его душе не осталось ни капли света.

Да, наверное, так было лучше, лучше, что она не очнулась, а он не видел, как она умирала. Наверное, было бы ужасно, если бы она задыхалась и кашляла, истекая кровью, а в ее глазах отражалось нечеловеческое страдание.

И все же Тамит жалел, что не смог сказать ей последнего слова.

– Это я ее погубил, – в отчаянии произнес он.

Жрецы молчали.

Египтянин признался, кто она такая, но жрецы ответили, что не повезут девушку в Хаттусу, а похоронят здесь. Однако они обещали отправить табличку брату Инары, Кармелу. Тамит знал, что хетты сжигают покойников. Молодой человек понимал, что Инара должна быть похоронена по обычаям своего народа.

В последний раз взглянув на лицо своей юной супруги, Тамит поцеловал руку девушки и надел на ее запястье кожаный браслет.

– Я возвращаю его тебе, – прошептал он, – а взамен прошу у тебя прощения.

Тамит не помнил, как вернулся в Кемет. Его преследовали воспоминания о запахе смолистых ветвей, неистово пляшущем, жадном и жарком пламени, о том, во что превратилось тело Инары после того, как потух костер. Ее прах навсегда остался в святилище, а память о ней – в сердце Тамита.

Уна встретила обезумевшего и почерневшего от горя сына со слезами на глазах.

Тамит сутки напролет лежал в своей комнате и не хотел никого видеть, даже мать, даже Амени, который пришел в восторг от того, что отец вернулся домой. Тамит сравнительно легко перенес гибель Джемет, но уход Инары… Когда он наконец нашел в себе силы встать и выйти на свет, Уне показалось, что ее сын постарел лет на десять. Уголки его губ опустились, а глаза потухли.

Они сидели на увитой зеленью террасе, над головой летали ласточки, впереди открывался вид на величественный ряд дворцов и храмов, но погруженный в воспоминания Тамит ничего не замечал. Обычно египтяне выражали горе, посыпая голову землей, ударяя кулаками в грудь, разрывая на себе одежду и царапая ногтями лицо, но Тамит будто окаменел. Уне стало страшно, и она, глубоко вдохнув, сообщила:

– Ко мне приходила Тия.

– Тия? – Он, казалось, не понял, о ком говорит мать.

– Она хотела тебе написать, а я сказала, что ты… женился. Тия ушла, но перед этим я узнала от нее, что их брак с архитектором Мерибом расторгнут по обоюдному согласию. Думаю, она мечтала соединиться с тобой.

По лицу Тамита скользнула тень.

– Я только что потерял свою супругу.

– Да, но… – Уна не решилась продолжить.

– Я попрошу Рамсеса отправить меня в самый дальний, забытый всеми ном. Я больше не хочу созерцать красоту и величие Фив. Я также не заслуживаю, чтобы обо мне упоминали как о человеке, в чьих жилах течет царская кровь. Рамсес желает увековечить свое имя от топей Северной Дельты до четвертых порогов Нила, тогда как я жажду только покоя.

Тамит произнес это с горечью и иронией, прежде ему не свойственной, и Уна не решилась возразить.

Ее сын позвал писца и велел написать прошение в ведомство фараона, а спустя две недели получил приказ явиться к одному из царских сановников.

Тамит отправился во дворец. Впервые в жизни он был совершенно равнодушен к своей судьбе. Былые надежды казались не более чем пьянящим и дурманящим зельем, странным, нелепым сном. Во дворце ему было сказано, что фараон рад тому, что один из его слуг сумел вовремя убежать от хеттов, что царь внимает его просьбе и согласен отправить его на службу в тот ном, какой Тамит пожелает избрать.

– Разумеется, служащие нужны не везде. Сейчас тебе зачитают список номов и городов, – сказал чиновник.

Он держался без подобострастия, но с должным уважением и время от времени с любопытством поглядывал на золотую пектораль на шее посетителя.

Писец принялся читать, а Тамит погрузился в думы о своих безнадежных грезах. Как же долго он сооружал в своих мечтах, в своих мыслях и сердце эту непомерную пирамиду, сооружал для того, чтобы однажды одна-единственная смерть смогла разрушить ее до основания!

Он очнулся, уловив отзвук чего-то знакомого, и попросил писца:

– Пожалуйста, повтори.

– Ном Черного Быка. Город Эффе.

Тамит встрепенулся.

– Я бы хотел поехать туда.

– Но это очень далеко, – вмешался чиновник. – Настоящее захолустье. Там полно болот.

– Мне знаком этот край, – ответил Тамит, – я там родился.

На самом деле он родился в Фивах, но ему доставило удовольствие увидеть, как округлились глаза писца, а взгляд чиновника сделался подозрительным и острым.

Получив назначение, Тамит испытал прилив душевных сил, что помогло ему решиться на следующий шаг.

Пока человек жив, он продолжает надеяться, и его чувства не вынешь из сердца даже острым ножом. Тамит отправился в дом архитектора Мериба и не слишком удивился, когда отворившая ему дверь темнокожая служанка сказала, что госпожа уехала в Эффе навестить родителей и неизвестно когда вернется.

Уна просила Тамита оставить Амени в Фивах.

– Я хочу подарить ему ту любовь, которой был лишен ты, – сказала женщина.

Тамит не возражал. Он постарался убедить мальчика, что ему лучше остаться в столице.

– Я скоро приеду, – добавил он, хотя не был уверен в том, что вернется.

Амени нехотя согласился. Он гордился своим отцом и вместе с тем привязался к бабушке, которая любила и баловала внука.

Тамит сошел на пристань Эффе около полудня, и ему почудилось, будто он вернулся в прошлое. Хрустящий раскаленный песок казался белым от солнца. Редкие растения поникли, сраженные зноем. Красновато-желтая земля была покрыта затвердевшей коркой. Жители Эффе попрятались в домах, спасаясь от солнца и мелкой песчаной пыли, которая норовила проникнуть в жилье. Весь город казался погруженным в жаркую пустоту.

Тамит шел по знакомым улицам, и его снедало слепое ожидание чего-то такого, что могло бы перевернуть жизнь. То было ожидание, от которого он устал и которому перестал верить. Прежде он удивился бы, если бы кто-то сказал, что самая изнуряющая на свете вещь – это предвкушение счастья.

Среди зелени сада пестрели цветы, скромный провинциальный особняк Анхора, как и прежде, был аккуратно побелен. Служанка сказала, что госпожа Тия отдыхает после обеда, но гость без колебаний проследовал в дом. Давно минуло время, когда Тамита гнали прочь, – теперь его принимали с почтительными поклонами, хотя он считал такое уважение незаслуженным.

Молодой человек тихо постучал. Изнутри отозвался сонный женский голос, и тогда он быстро вошел.

Тия не отрываясь смотрела на Тамита. Ее губы и щеки порозовели, глаза вспыхнули переливом нежнейших красок – от изумрудной до тончайшей лазури. Она протянула тонкие руки и обняла того, кто вдруг очутился на ее пороге, и этот жест решил все. Он вернулся туда, куда должен был вернуться, пришел к той женщине, которая никогда не переставала его ждать.

Тия припала к груди возлюбленного.

– Ты приехал!

– Да, Тия.

Она подняла взор, и золотое солнце вновь отразилось в прозрачной воде.

– Мы снова расстанемся?

– Нет, никогда.

Лицо женщины озарилось улыбкой, но Тамит еще не был готов улыбнуться в ответ. Он не мог скрыть правду, которая всегда жила в его сердце.

– Я люблю тебя, Тия, и прошу богов отдать тебя мне, – сказал Тамит и, не выдержав, добавил: – Они и без того отняли у меня слишком много!

– Боги способны отнять у нас только то, что сами же дали нам в наказание или в награду, – со слезами промолвила Тия.

Анхор был ошеломлен, когда узнал правду о разводе дочери, но ему пришлось с этим смириться. Тамит, как высокородный гость и будущий зять, остановился в его доме. Оба старались не вспоминать о том, что произошло между ними в ту пору, когда потомок фараона Сети считал себя сыном обитателя болот.

Тамит поселился на мужской половине и виделся с Тией лишь днем. Оба вели себя как люди, едва оправившиеся от тяжелой болезни и делающие первые неуверенные шаги. Их сближению сопутствовало слишком много трагедий. Джемет, Инара. Мериб. И все же когда Тамит смотрел в глаза Тии, он забывал то зло, которое ему причинили другие люди, и то, причиной коего он невольно сделался сам. Он помнил только о любви к этой женщине и думал о том, что вдвоем они сумеют проложить путь в ту жизнь, о которой так долго мечтали.

Тамиту понравилась Харуя, дочь Тии. Она была ласковым, веселым ребенком и внешне походила на мать. Тамит признался Тие, что не знает, как обращаться с детьми.

– Когда-то ты умел играть, – сказала женщина. – А больше ничего и не нужно.

Через несколько дней Тамит пригласил Тию на речную прогулку. Он помог молодой женщине сесть в лодку и привычным движением оттолкнул суденышко от берега.

– Куда мы едем? – спросила Тия.

– Навестим Шеду, моего отца. Я признаюсь ему, кого он воспитал.

– Он воспитал человека. Человека, способного сопереживать и любить.

Тамит усмехнулся.

– Да. Знак фараона не спасает ни от одиночества, ни от горя. От них спасает только любовь.

По берегам Нила высился тростник, заросли которого служили приютом для множества птиц. На ветвях акаций неподвижно лежали большие вараны; завидев лодку, они мгновенно скрывались из глаз.

Вскоре путешественники заметили небольшой пустынный пляж, напоминавший одно из тех местечек, где они когда-то проводили время.

– Помнишь? – спросил Тамит.

– Если бы мы имели возможность вновь и вновь переживать все самые острые, сладкие, незабываемые моменты жизни! – прошептала Тия.

– Мы попытаемся это сделать, – ответил Тамит.

Они причалили к берегу и сошли на песчаную отмель. Тамит скинул одежду. Свет облек его тело в прозрачную огненную пелену; казалось, что по коже стекают золотистые капли. Тия любовалась его по-прежнему красивыми, только чуть более суровыми чертами, и, как и в годы юности, он казался ей ни больше ни меньше, чем сошедшим на землю богом.

Молодая женщина сняла платье, и они, взявшись за руки, вошли в священный Нил, как входили в него восемь лет назад. Их глаза были прищурены от солнца, а кожу обжигал горячий ветер. Прохлада шелковистой воды успокаивала и ласкала. Тамит и Тия долго плавали, скользя рядом, а иной раз причудливо переплетаясь руками и ногами, и это была часть игры, которую – оба это знали – они продолжат на берегу.

Прикосновения, поцелуи, взгляды, слова – все было жарким и новым, как в первый раз, и в этой жаре, в неожиданной новизне растворялись горе, печаль, боль утрат и – слишком долгой разлуки.

– Вот мы и вернулись в прошлое, – прошептал Тамит, сливаясь с прекрасным, как у Исиды, телом той, которую он любил.

Тия счастливо рассмеялась.

– Это не прошлое, а настоящее. Самое ценное, что существует на свете.

Эпилог

– Просыпайся, любимый! – прошептала Тия и ласково провела кончиками пальцев по лицу Тамита.

Не открывая глаз, он перехватил ее руку и поднес к губам.

Вот уже несколько месяцев Тия будила этой фразой своего возлюбленного супруга. Иной раз он пробуждал ее нежным прикосновением или пылкой лаской. И Тамиту, и Тие казалось, будто с каждым днем они все сильнее любят друг друга. Их соединяло не только взаимное влечение, но и глубокое человеческое понимание.

С момента заключения брака прошло полгода, и все это время Тамит служил в городском управлении. Благодаря своей честности и бескорыстию он быстро заслужил уважение жителей Эффе. С ним приветливо раскланивались на улицах, в его дом приходили, чтобы пожаловаться на беды. Тамит уделял много внимания несправедливо униженным, обездоленным людям, таким, среди которых он вырос. Впрочем, зачастую супруг уверял Тию, что иные из них куда более счастливы, чем те, кто восседает в Золотом дворце по правую руку от фараона, но обделен простой и вместе с тем бесценной человеческой любовью.

Младшие сыновья Анхора стали его помощниками; Тамит уверял тестя, что со временем способные и трудолюбивые юноши займут достойное место среди уважаемых людей Эффе.

Вскоре после негромкой свадьбы Тамит и Тия сняли скромное жилье недалеко от дома Анхора. Писец и его жена часто навещали дочь и внучку, а постаревший, но еще бодрый Шеду, случалось, заезжал проведать приемного сына.

В свободное время Тамит продолжал сочинять повести, из которых уже можно было составить небольшую библиотеку, и вел дневник. Тие очень хотелось, чтобы супруг показал свои творения знатокам литературы, но Тамит только отмахивался.

– Стремление облечь чувства в слова, запечатлеть картины жизни – это всего лишь способ отстраниться от действительности, создать иной, идеальный мир, – говорил он жене.

– Разве ты несчастлив в реальности? – спросила Тия.

– Я буду счастлив до тех пор, пока ты находишься рядом.

Три месяца назад Тию посетила великая радость: молодая женщина поняла, что ждет ребенка. А недавно Тия уговорила мужа съездить в Фивы, дабы Тамит повидал родителей и Амени, а она навестила Мериба-младшего, по которому очень соскучилась. Они отправились в путь вместе с Харуей. Девочка висла между взрослыми, крепко держа их за руки, Тамит смеялся и подшучивал над ней, и она отвечала непринужденно и весело. У них сложились простые, доверительные отношения.

Во время путешествия по священному Нилу Тия радовалась, как ребенок. Впервые за несколько лет ее охватило чувство полноты жизни, безудержной свободы, единения со всем, что существует на свете. Она едва не плакала от восторга, глядя на знакомый с детства пейзаж: высокий и гибкий тростник, колышущийся в прозрачных объятиях Нила, далекие желтые горы – стражи величия и одиночества Красной земли[27]27
  Красная земля – земли пустыни, окружающие Египет.


[Закрыть].

Тамит предупредил Уну о своем приезде, и Интеб оставил военный лагерь, чтобы повидать сына.

Сегодня Тия и Тамит проснулись в Фивах, городе, который оставляет в сердцах невидимую печать и навсегда пленяет души.

Пахло цветами, медом и утренней свежестью. С террасы доносился звонкий голосок Харуи, перекрывавший голос Амени, которого по случаю приезда отца и праздника Амона не отправили в школу.

– Нас ждут, – сказала Тия и улыбнулась.

Они вышли на террасу, держась за руки, молодые, счастливые и прекрасные. С высоты увитого зеленью уголка были видны стены и крыши множества зданий, казавшихся драгоценными жемчужинами, разбросанными меж ярко-синими полотнищами необъятного неба и разлившегося Нила. На низких резных столиках, вокруг которых были разложены вышитые подушки, стояли блюда с пирогами, хлебом, мясом, птицей, овощами и фруктами.

За завтраком Интеб, крайне довольный приездом сына, сказал:

– Едва ли я стану участвовать в новых войнах Рамсеса. Мою шею украшает слишком много почетных золотых ожерелий, мои уши начали глохнуть от грохота битв, а глаза устали от вида крови. Лучше стану воспитывать внука.

– И я наконец-то обрету покой, – заметила Уна.

– Быть может, когда-нибудь Амени унаследует мою должность, – добавил Интеб.

– Да, я человек мира, а не войны, а что получится из моего сына, пока неизвестно, – сказал Тамит и положил ладонь на плечо мальчика, глаза которого сияли, как два золотых огонька.

Уна обратилась к Тие:

– Что вы намерены делать сегодня?

– Я повидаю сына и бывшего мужа, а Тамит решил навестить Хетеса. Потом мы хотим отправиться на праздник Амона, – ответила молодая женщина и посмотрела на мужа.

Тамит кивнул. Между ними не было недопонимания или ревности.

– Я буду ждать тебя возле храма, – сказал он.

Они вместе покинули особняк, а потом разошлись в разные стороны. На прощание Тамит ободряюще улыбнулся жене.

Тия, держа за руку дочь, приближалась к дому бывшего мужа с замиранием сердца. Она вошла в ворота на негнущихся ногах и остановилась, чтобы перевести дыхание.

С другого конца двора на нее смотрел Мериб. Он сидел под тростниковым навесом вместе с сыном, перед ними были разложены свитки. Тия улыбнулась и шагнула вперед. Сделав усилие, бывший муж поднялся навстречу.

– Отец! – закричала Харуя и бросилась к Мерибу.

Он не мог взять девочку на руки или наклониться к ней, потому просто обхватил свободной рукой и привлек к себе. Другой рукой архитектор опирался на посох. Мериб двигался медленно и сильно хромал, но он шел сам, и во взгляде его темных глаз светился интерес к жизни.

Мериб-младший вскочил, подбежал к матери, и Тия крепко обняла сына.

– Я скучала, – прошептала она.

– Я тоже, – сказал мальчик и тут же похвастал: – Я успел нарисовать много картин!

Тия обрадовалась.

– Правда? Покажешь?

– Конечно, мама. Многие из них мы рисовали с отцом. Все говорят, что со временем я смогу стать настоящим художником.

Молодая женщина присела перед ним на корточки. Тие было приятно видеть, что сын выглядит ухоженным и опрятным.

– Как ты жил все это время?

– Хорошо. Обо мне заботился отец, а еще Хнут.

Только тут Тия заметила служанку. Та скромно стояла в тени и наблюдала за тем, что происходит во дворе. Увидев, что бывшая хозяйка дома смотрит на нее, Хнут сделала несколько шагов и робко остановилась рядом с Мерибом.

– Она стала моей женой, – сказал архитектор Тие.

Хнут растерялась и смутилась до слез. Вместе с тем ее лицо светилось от счастья.

– Я женился на Хнут, когда узнал, что она ждет ребенка, – пояснил Мериб. В его голосе звучали и торжество, и печаль.

Тия удивилась и обрадовалась. Лекари утверждали, что Мериб больше не сможет вести жизнь полноценного мужчины. Он ссылался на это, когда составлял прошение о разводе.

Мериб позвал Тию:

– Идем в дом! Я должен кое-что показать.

Он привел бывшую супругу в зал, на стенах которого появились новые росписи.

Эти удивительные картины казались такими же четкими и реальными, как и те, что молодая женщина видела прежде. Тия узнала в них свою жизнь, изображенную, возможно, не столь правдоподобно, как ей казалось, зато такой, какой она виделась Мерибу. Здесь нашлось место и детям, и Анок, и Хнут. Разумеется, Тамита на рисунках не было. Однако мысли о нем отражались в мечтательном лице Тии, в мучительных, ревнивых взорах Мериба.

Ее сын нарисовал свою кормилицу, приятелей и учителей на фоне пронизанной золотом солнца удивительной египетской природы.

– Это я? – спросила Харуя брата, указав на девочку, которая стояла рядом с Тией, и тот с гордостью кивнул.

– У тебя красивые дети, госпожа, – с улыбкой промолвила Хнут.

– Думаю, твой ребенок тоже будет красив. Я рада за тебя, – шепнула Тия бывшей рабыне.

– А ты? – взволнованно спросила та. – Ты счастлива, госпожа?

– Да, – промолвила Тия, – как никогда прежде. – И, повернувшись к Мерибу, осведомилась: – Как поживает Анок?

Он усмехнулся.

– Неплохо. У нее родился сын, и, кажется, моя сестра всерьез увлеклась изготовлением настоек и мазей.

– А что стало с Джедхором?

Тие было неприятно вспоминать об этом человеке, но она хотела знать все до конца.

– Я отдал ему свою команду каменотесов, и он взялся строить гробницы. Однако вскоре обманул одного из заказчиков, и ему пришлось уехать из Фив. Теперь мои рабочие выполняют кое-какие заказы частных лиц, но я не принимаю в этом участия. Меня больше не интересуют усыпальницы, я предпочитаю думать о тех, кто населяет этот, а не тот мир, – ответил Мериб.

Его тон был легким, небрежным, и у Тии потеплело на душе.

Она сказала, что пробудет в Фивах до конца месяца, пока не закончится праздник Амона. Мериб попросил бывшую супругу оставить Харую погостить в его доме, и молодая женщина согласилась. В свою очередь, Тия предложила Мерибу-младшему съездить в Эффе, навестить дедушку и бабушку.

– Хочешь пойти на праздник? – спросила Тия сына.

Мальчик оживился.

– Да!

Тия улыбнулась.

– Тогда собирайся!

– Мы тоже отправимся, но позднее, когда схлынет толпа и можно будет проехать на колеснице, – сказала Хнут, с любовью глядя на своего господина, ставшего ее мужем.

Тия поразилась превращению несчастной рабыни в спокойную, довольную, полную достоинства женщину и подумала: «Мериб доказал свою любовь, когда отпустил меня на свободу, и сполна отплатил Хнут за ее преданность и заботу».

Праздник Амона отмечался в ту благодатную пору, когда стояла самая высокая вода и суда ходили не только по Нилу, но даже по затопленным полям, и египтяне, в очередной раз удивляясь великому чуду, от всей души веселились и радовались жизни.

Когда Тия с детьми подошла к храму Амона, Тамит вместе с Амени уже поджидали ее напротив главного входа.

Народ двигался по широкой дороге бесконечной многолюдной толпой. У подножия гигантских пилонов расположились торговцы, предлагавшие людям овощи, фрукты, пирожки, лепешки, хлеб, жареную рыбу и дичь. Жрецы вынесли золотую ладью со статуей Амона во двор храма, чтобы все могли видеть его полный неземного достоинства лик в обрамлении великолепного головного убора и сверкающего драгоценными каменьями оплечья. Глаза статуи, ее царственная улыбка казались живыми, а складки пурпурных одежд колыхались, будто языки пламени. Люди в восторге воздевали руки к небу и падали ниц перед тем, что казалось им сошедшим на землю богом, ибо для простого народа любая мечта ярче реальности, а ложь слаще истины.

Тамит, Тия и дети стояли поодаль, пока не пришло время веселиться. Тогда они набрали кушаний и напитков и расположились в тени окаймлявшей храм зелени. Молодая женщина попросила одного из служителей Амона позвать ее брата, и через некоторое время Тимес присоединился к ним. Он сдал экзамен на жреца средней степени, и его голова была умащена священными маслами, а на теле, согласно обычаю, не осталось ни единого волоска. Он с большим воодушевлением отзывался о празднике и, немного посидев с сестрой и зятем, поспешил вернуться к своим нынешним собратьям.

Закончив трапезу, Тамит и Тия сидели на расстеленном на траве покрывале и смотрели на детей. Сначала Амени и Мериб-младший держались друг с другом настороженно, но после разговорились. Как выяснилось, они учились в одной школе, только у разных наставников. Неугомонная Харуя предложила мальчикам поиграть, и вскоре дети, зараженные всеобщим весельем, с хохотом носились по траве.

– Я хочу взять Амени в Эффе. Пусть немного поживет с нами, – сказал Тамит.

– А я – Мериба, – призналась Тия, с удовольствием наблюдая, как ее не по-детски серьезный, сдержанный сын резвится и играет с сыном Тамита.

– Это хорошо. Мальчикам будет веселее вместе; надеюсь, они подружатся. А еще я хочу посетить гробницу Джемет вместе с Амени, ведь я еще не был там. Принесу в усыпальницу дары и сделаю пожертвование в храм, – промолвил Тамит и добавил, не скрывая горечи: – Жаль, я не могу сделать то же самое для Инары.

Тия сочувственно сжала его руку и, помолчав, спросила:

– Как поживают Анок и Хетес? Ты успел их навестить?

Лицо Тамита разгладилось, и он ответил на пожатие жены.

– Да. Хетес сдал экзамен и принимает больных. Когда я подошел к его дому, у ворот стояла толпа народа. Хетес сказал, что порой им с Анок приходится кормить нищих и самых истощенных. По-моему, он доволен тем, как сложилась его жизнь. Он пришел к тому, от чего прежде бежал, и, как ни странно, нашел себя. – Тамит улыбнулся. – Иногда не стоит сопротивляться судьбе!

– А Анок?

– Она очень хорошо выглядит. Анок родила сына и, кажется, опять беременна. Хетес хвалился тем, что она помогает ему делать лекарства.

– Да, Мериб тоже говорил об этом.

– Как его здоровье? – сдержанно произнес Тамит.

– Лучше, чем я думала. Мериб женился на бывшей рабыне, темнокожей девушке по имени Хнут, и она ждет от него ребенка. Я благодарна ему за то, что он отпустил меня на свободу.

– Почему это случилось? Прежде он был другим.

Тия задумалась.

– Когда люди переходят определенный рубеж и им доводится пережить большее, чем то, к чему они были готовы, с ними, случается, происходят разительные перемены и они начинают смотреть на мир другими глазами. А может, Мериб разочаровался в том, во что верил, и решил поискать новую звезду.

Тамит улыбнулся.

– Тебе кажется, что ты стала свободной?

– Да. А тебе – нет?

– Я навсегда останусь рабом своего сердца.

Неподалеку был разбит цветник, за которым ухаживали служители храма. Тия подошла к нему, нежно погладила шелковистые лепестки цветов, с наслаждением вдохнула их аромат, но не стала срывать и промолвила:

– Мы расскажем нашему ребенку о том, что нам пришлось пережить?

Глаза Тамита блеснули золотом куда более ярким, чем неизменная пектораль, знак судьбы.

– Конечно, расскажем. А еще я почитаю ему свои свитки.

Тия выпрямилась и показала на толпы веселящегося народа, на сияющие яркими красками храмовые колонны великого бога, на статую Амона, которая олицетворяла чудо.

– Что ты можешь об этом сказать? – спросила молодая женщина, и Тамит ответил:

– Хотя жизнь непредсказуема и сурова, в ней всегда найдется место для надежды на лучшие времена, веры в волшебные перемены, для настоящей любви. Для простого человеческого счастья.