Текст книги "Новейшая история России в политико-социологическом измерении"

Но утверждать, что жернов «советского» перемолол все национальное, было бы неверно. Действительно, за годы Советской власти сложилась новая общность, – советский народ, со своей ментальностью, семантикой, атрибутами и другими «опознавательными знаками». Это была «гражданская», а не этническая общность. Недоказательны мнения, будто бы правящая элита рассматривала данное явление как «некую супернацию», итог процесса слияния. И это не так, хотя, конечно, в коммунистической стратегии нациоотрицающие характеристики присутствовали. Но чем более увеличивался «переходный период» к светлому будущему, тем больший акцент делался не на «завтра», а на «сегодня». Действительно, ряд произведений национальных писателей и публицистов был запрещен. Однако, мотивации властей предержащих носили преимущественно политический, а не этнический характер (по той же причине в свое время были под запретом С. Есенин, М. Булгаков, В. Набоков).

Психоментальные и социокультурные структуры традиционных обществ народов Средней Азии, Северного Кавказа «подстраивались» к советской системе. Например, клановая организация, сохранявшаяся в этих регионах и фактически регулировавшая работу социальных институтов достаточно органично вписывалась в номенклатурный принцип организации новой власти. Вместе с тем, глубинные этно-конфессиональные архетипы определяли поведение населения национальных республик, включая элиты. Скажем, почитание «святых мест» и совершение намаза было характерно и для партийных работников Средней Азии и Северного Кавказа. Как они не приглушались и не затушевывались официозом, но существовали регионально-клановые структуры и традиционалистские институты, выполнявшие подчас и социорегулятивные функции.

У многих народов оставался пусть и в адаптивном к процессам модернизации варианте, этноэтикет. Не исчезали и русские национальные и духовные традиции. Сначала тайно, а затем явно, несмотря на неодобрение властей, увеличивалось число церковных браков и крещения детей. Достаточно широко отмечались религиозные праздники. Рос интерес к народному творчеству.

Гласность, которую можно считать одним из главных достижений горбачевской «перестройки», открыла запретные шлюзы в массовом сознании. В душах людей боролись чувства желания перемен и въевшегося многолетнего страха. Вот – выдержка из письма в газету «Советская культура» от 30 апреля 1988 г. Речь идет о публикации острых статей о судьбе перестройки: «Уважаемый редактор! Что Вы делаете? Их же посадят… Но как пишут! Потрясающе!!! Читаешь, как молитву. Господи, только бы их не посадили! Возьмите их под свой контроль, глаз с них не спускайте – может, все и обойдется».

В период перестройки менталитет советского общества продолжал расщепляться на разные составляющие. Одни приветствовали перемены, связывая с этим утверждение истинных гуманистических норм. Другие, наоборот, тяжело переживали инфляцию ценностей традиционных. В своеобразный психоментальный капкан попала значительная часть молодежи, особенно испытавшая на себе «афганский синдром» (ради чего были жертвы?). Наиболее емко это выразилось в новых направлениях рок-музыки. Как стихи эпохи шестидесятых, так и ритмы восьмидесятых, пусть с другими мотивами и настроениями, сплачивали молодое поколение, изверившееся в старых и не обретшее новых ценностей. Пока в официальной прессе проходили дискуссии типа «верит ли молодежь в социализм», В. Цой призывал целые армии поклонников и последователей под знамена, на которых были прописаны строки из его песен, в том числе «ты мог умереть, если б знал, за что умирать». Похоже, этого не знали и власть предержащие.

Можно сомневаться в искренности намерений М.С. Горбачева демонтировать тоталитарную систему. Его менталитет был плоть от плоти советский, он не мыслил антисистемных реформ. Когда возникало достаточно мощное оппозиционное движение «Демократическая платформа в КПСС», куда вошли члены партии с иным менталитетом, нежели у ортодоксов, то Горбачев инициировал критику (более похожую на дискредитацию) оппозиционеров.

Для понимания традиционной для партработника ментальности Генерального секретаря ЦК КПСС и его сподвижников многое дает знакомство со стенограммой октябрьского (1987 г.) Пленума ЦК КПСС, на котором возникла «проблема» Ельцина, осмелившегося сказать, что перестройка, особенно в партийном аппарате, идет вяло, что усиливаются славословия в адрес Генерального секретаря. Характерен лексический строй фраз и выражений участников «товарищеской критики»: «политическая незрелость», «несогласие с генеральной линией партии», «одобряем целиком и полностью поддерживаем те положения, о которых доложил Михаил Сергеевич Горбачев», «у нас полнейшее единство», «поставил свои личные амбиции, личные интересы выше общепартийных – это “безнравственно”», «упоение псевдореволюционной фразой», «это действительно наше счастье, что наш коллектив возглавляет Михаил Сергеевич Горбачев», «ущерб нанесен, и ущерб большой. А этого нельзя прощать», «Мы с Хрущевым, например, в полтора раза быстрее справились. А тут вот такая демократия – мы Вам все внушаем, внушаем». А вот резюме и Горбачева: Если дрогнут ЦК и Политбюро, если начнутся шараханье, деморализация руководящего, партийного ядра нашего общества, то о какой перестройке можно говорить!

При обсуждении проекта Платформы КПСС XXVIII съезду КПСС в начале 1990 года члены Политбюро вносят «уточнения» о «приверженности» советских людей к идеям социализма, имеющим «глубокие корни в народном опыте», об отрицательном отношении к многопартийности, устранении «явной абсолютизации рынка».

В отличие от Горбачева, у Ельцина (пусть с сохранением ряда большевистских стереотипов) менталитет все же меняется. Это позволило ему победить и возглавить новую Россию. Хотя большевистский радикализм и профессиональная некомпетентность в последующем у него и его команды явственно проявлялись.

Использованная и рекомендуемая литература.

Кулешов С. В., Медушевский А. Н. Россия в системе мировых цивилизаций. 2-е изд., М 2005.

Соколов А. К., Тяжельникова В. С. Курс советской истории. 1941–1991. М 1999.

Глава VII
Современная Россия как объект политико-социологического анализа

Строительство правового государства в Российской Федерации идет непросто и говорить о том, что этот процесс завершен неправомерно. Очевидно, что беспрецедентный переход от тоталитаризма к демократическому обществу в стране таких масштабов и столь долгое время бывшей форпостом коммунизма, не может быть гладким и беспроблемным. Очередная фаза отечественной модернизации несет на себе как вектор цивилизационного прорыва, так и бремя ошибок, главная из которых, на наш взгляд, состоит в том, что человек, в должной мере еще не вовлечен в созидательный процесс. Это относится как к социально-экономической, так и политической сферам.

Провозглашенная стратегия кардинальных демократических реформ, потребовала создания политического механизма, способного обеспечить представительство тех или иных социальных групп и общественных сил, их взаимодействие на основе цивилизованной и легитимной конкуренции в стремлении предложить обществу наиболее благоприятный вариант его развития. Иными словами, речь идет о складывающейся многопартийной системе. Процесс ее формирования находится лишь в начальной фазе, несмотря на наличие на российском политическом небосводе значительного числа официально зарегистрированных и реально действующих партий и движений.

Вряд ли правомерной и плодотворной была попытка воссоздать партии, существовавшие в России до революции. Налицо – факт исторического «самозванчества», и не более того. Дело ведь не в том, чтобы объявить себя правопреемником, скажем, кадетов, модернизировав применительно к современности их программу. Данная партия возникла в определенных исторических условиях, опираясь на отечественные традиции. Ее члены аккумулировали в себе интеллектуальный потенциал общества. Затем нить истории была прервана. Сегодня мы имеем дело с иной реальностью и другими людьми. Это относится и к другим партиям, за исключением, пожалуй, коммунистического толка, и прежде всего Российской коммунистической партии, представленной ныне в Государственной Думе. Для нее ключевая линия развития, несмотря на модификации, не прерывалась.

Трудно осуществить и типологию новых партий, поскольку для этого нет четких критериев. Программные заявления – одни, менталитет рядовых членов и лидеров – иной. Понятия «левый» и «правый» достаточно условны. Ясно, сколь различны позиции организаций, входящих в условную типологическую нишу. Если брать за основу тактические установки, то возможно скажем, разделение на партии, на радикалистские и умеренные. Можно проводить классификацию по горизонтали, учитывая нахождение партии на том или ином фланге политического спектра. На первом этапе политические пристрастия реализовывались через политические блоки и движения. В них консолидация шла по общим позициям, нередко отражающим текущую политическую конъюнктуру. В то же время внутри этих объединений имели место и серьезные разногласия. Сейчас предпринимаются опытки создания двухпартийной системы.

В реальности переход к подлинно демократическому обществу составит достаточно длительный исторический период. В его рамках произойдет постепенное становление институтов, которые в своей совокупности образуют понятие «гражданское общество». Сейчас Россия находится еще на переходном этапе, именно он отличает все ее политические структуры, хотя новые социально-политические институты постепенно оформляются.

Подобная ситуация в стране объясняется целым рядом обстоятельств. Прежде всего сказывается историческое наследие, в котором демократические традиции занимают весьма незначительное место. Ведь даже применительно к дооктябрьской России, где существовали и политические партии, и представительные институты, о полновесном конституционализме говорить не приходилось. Почти полностью демократические ростки были заглушены за десятилетия существования партии-государства. Да и нынешние политические условия пока недостаточно способствуют росту гражданского самосознания россиян, устранению плоскостного видения общественных процессов, подчас просто иррационального сочетания конформистского и конфронтационного начал. Усилиями всех ветвей власти нередко подрывалось и без того зыбкое конституционное пространство. Как «верхам», так и «низам» явно недоставало политической культуры, умения вести толерантный общественный диалог. Для первых подчас был характерен популизм, пренебрежение правовыми нормами и канонами политической этики, для вторых – сакрализация власти, отождествляемой с конкретными персоналиями, готовность во имя «порядка и дисциплины» пожертвовать демократическими ценностями.

Существующие политические партии пока видят основную цель своего существования в борьбе за власть, завоевание парламентского большинства. С этой целью они идут на унификацию мнений внутри партии, отсечение инакомыслящих. Это приводит к запрограммированности поведения депутатов определенной фракции в парламенте, которые частью становятся не столько выразителями мнения своих избирателей, сколько рупором партийной идеологии. Благодаря своей структуре, принципам организации и функционирования, а также использования современной техники, эти партии подчас превращаются в машины, управляемые узкой группой вождей (а иногда и одним вождем). И здесь на смену закрытым партиям должны прийти широкие общественные движения, объединенные конкретными целями.

Постепенно определяется новая социальная структура общества, в частности формируется «средний класс», являющийся «становым хребтом» демократического общества, ценности демократии исповедует все большая часть российских граждан. Хотя общество все еще пребывает в состоянии «броуновского движения», адекватные постиндустриальным стандартам социальные силы еще только кристаллизируются. Отсюда нет четкого осознания социальных интересов и потребностей, что ставит подчас в тупик нарождающиеся партии, нередко вынужденные (как это ранее делала КПСС) говорить от имени определенного класса или социального слоя, подчас мифического. Это, в свою очередь, порождает обилие пропагандистских призывов, теоретико-методологический эклектизм, склонность к сиюминутным конъюнктурным действиями на практике.

Существует разрыв между политизированной столицей, крупными городами и провинцией, где деятельность политических партий менее заметна, а воля к компромиссам и межпартийным соглашениям выражена сильнее. Партийным функционерам, как правило, до сих пор недостает профессионализма, знакомства с мировым опытом политической деятельности, не хватает знания исторических и современных реалий своей страны, ее цивилизационных основ, национальных традиций, эт-ноконфессиональной специфики.

И тем не менее – характерная черта современного положения России – возникновение качественно нового политического пространства, в рамках которого идет формирование новых политических институтов. В этом процессе существенная роль отводится политическим партиям.

Пусть таковые во многом пока уступают их историческим прототипам начала века, а свои политические интересы россияне зачастую выражают в большей степени через конкретных людей, а не персонифицируемых ими партийных образований. Процесс политического самоопределения граждан нашей страны идет, в том числе через сложную, трудно «вызревающую» многопартийность. Но выстраивать ее путем лишь властных инициатив, приказным порядком непродуктивно.

Определяющей предпосылкой должен стать рост гражданского общества, отличающегося богатым спектром социальных отношений, противоречий и интересов. Существует острая потребность в формировании таких структур этого общества, как разветвленная система самоорганизации россиян (профсоюзов, обществ, ассоциаций и т. п.), вступающих в конструктивный диалог с государством, ограничивающих его диктат, контролирующих расходование средств налогоплательщиков и защищающих конституционные права граждан Российской Федерации. Без этого условия невозможно развитие гражданского самосознания россиян, а значит, и построение полноценной демократии. Позитивные процессы здесь идут, но медленно.

Завоеванием современного этапа развития российского государства стал не только слом режима партийной диктатуры, но и отказ от сопутствующей ей организации советского типа. Уже после августовского путча 1991 года советы превратились в окостеневшую иерархическую корпорацию, абсолютно не подконтрольную избирателям. Видеть в них органы гражданского самоуправления (типа муниципалитетов, земств, городских дум и т. п.) не было никаких серьезных оснований. Они по своей политической природе просто не вписывались в демократическую систему открытого общества.

Роспуск Верховного Совета Президентом Б. Н. Ельциным (штурм Белого Дома 4 октября 1993 г.), вызвавший полярные оценки, с точки зрения конституционного права не может быть признан законным. Указы президента не соответствовали Основному закону страны. Однако, президентская сторона апеллировала к законности вообще, легитимности власти, проистекающей из результатов предшествующих выборов. Тем самым можно считать, что действия власти были незаконны, но легитимны как способ выхода из конституционного кризиса в интересах государственной стабилизации и курса реформ. Показателем стремления основной части общества к стабилизирующей и укрепляющей пошатнувшуюся целостность России системе власти, стали итоги конституционного выбора 1993 года. В известной степени можно было говорить о продолжении отечественной традиции революций сверху в обществе, где массы сами не являются активным субъектом проводимых преобразований. Отчуждение общества от власти, разрыв обратных связей между ними ведет опять-таки к бюрократизации этой власти, ее опоре на чисто административные рычаги управления. С этим связан и феномен чиновничьей коррупции. Власть (точнее ее реформаторское ядро) для сохранения политической стабильности оказывается вынужденной вернуться к традиционным структурам и институтам, хотя и в новой форме. В этом состоит закон чередования реформ и контрреформ, который, независимо от нашего отношения к этому, должен рассматриваться как механизм саморегуляции системы в условиях административной модернизации. В этом ракурсе объясним и «номенклатурный реванш», представляющий собой перегруппировку традиционной элиты в условиях административной модернизации. После принятия Конституции РФ институт президента обрел огромные полномочия, вновь реализовав концепцию власти, стоящую над системами социального контроля. И распоряжаясь судьбами страны, она не всегда руководствовалась национальными интересами.

Политика Запада по отношению к ельцинскому правлению была неоднозначной. С одной стороны – оказывалась несомненная поддержка демократическим преобразованиям. С другой – в ряде случаев как бы не замечались «шалости» российской власти, связанные с отходом от конституционных принципов и гражданской этики. Кроме того во главу угла, прежде всего в экономической и геополитической сфере, ставились собственные интересы.

За короткий исторический период конституционно-правовой и политический процесс в РФ прошел несколько этапов. Подписание в апреле 1992 г. Федеративного договора, позволило заблокировать угрозу распада России, перевести ситуацию из политизированного пространства в правовое и создать заслон выходу ряда бывших автономий из Российской Федерации. Однако, Договор, наряду с позитивными моментами, нес в себе и негативные – неравноправие статуса субъектов Федерации.

Принятие Конституции РФ знаменовало собой законодательное закрепление идеи равноправия субъектов, что сделало нашу страну де-юре подлинной федерацией. Де-факто этого сказать было нельзя. Для нашей федерации оставалась характерной асимметричность на уровне конституционного пространства, то есть конституционно-правовое неравенство. Более того, в законодательных (а подчас и в исполнительных) органах власти некоторых республик имелась тенденция усиления этой асимметричности: раздавались голоса о том, что реальными субъектами федерации следует считать только республики как «суверенные государства», а не края и области, рассматриваемые лишь в качестве административных единиц. Ряд республик имел налоговые льготы, приоритеты в получении трансфертов. Их конституционное поле по ряду позиций входило в противоречие с федеральным.

Отнюдь не отрицая необходимость максимального учета региональной специфики, в том числе и в вопросах предоставления дополнительной компетенции некоторым субъектам федерации, следует заметить, что ранее проводившаяся политика центральной власти по селективному отношению к регионам, разделению их на «свои» и «чужие» (соответственно по позициям их руководителей), действие по принципу революционной целесообразности (трансферт в обмен на политическую лояльность), была чревата, в лучшем случае, конфедерализацией России. К тому же попытки «игр» с государственной целостностью, призыв Ельцина к образовавшимся республикам – «берите суверенитета сколько сможете», сочетались с ориентацией на сохранение диктата центра в вопросах бюджетных ассигнований, политических и иных решений. Одновременно имел место феномен «региональных баронов», в которые превратились некоторые руководители субъектов федерации.

Задача совершенствования государственного устройства России непреходяща по своей актуальности. Здесь есть также проблема, от которой уйти невозможно. Ее суть состоит в следующем – может ли быть жизнеспособной федерация, состоящая из субъектов, которые не только разнотипны, но и неодинаковы по экономическому потенциалу, а в ряде случаев представляют собой просто искусственное административное псевдоэтническое образование. Ведь так или иначе, рано или поздно, но возникнет необходимость нового территориального деления, выделения естественно-природных регионов, «работающих» на процесс жизнеобеспечения жителей данной территории. Может быть и скорее всего это потребует укрупнения существующих субъектов. Но не путях плоской идеи «губернизации», фактически дискредитирующей актуальную проблему. А, скажем так, как в свое время писал российский правовед Ф. Кокошкин, считавший, что путь к подлинной федерации лежит через активность «снизу», когда существующие губернии не будут удовлетворять бытовым и экономическим потребностям и встанет необходимость их укрупнения в более обширные области, с учетом интересов местного населения, всех социальных и национальных групп, с возможным последующим расширением компетенции новых образований.

Представляется, что сказанное – вполне возможная перспектива для современной России. Но реализовывать ее необходимо крайне осторожно, без революционных изменений, по принципу «не навреди», начиная с усиления роли экономических районов, ассоциаций и объединений, а также административно-управленческих крупных региональных структур. Первые шаги по укрупнению субъектов РФ уже делаются.

По мере того, как снижается националистически-сепаратистский «запал» первоначального этапа развития российской федеративной государственности, общественность все острее ощущает опасность «этнократического вызова», исходящего из попыток некоторых представителей республиканских элит трактовать национальную государственность как форму самоопределения титульной нации и только. Это противоречило принципу демократии, предполагающему равноправие всех народов, населяющих ту или иную территорию – а они, как правило, полиэтнические; это приводило на практике к тому, что представители национальности, давшей название республике, нередко составляющие численное меньшинство, узурпировали управленческие и иные социально престижные ниши. Тем самым ущемлялись фундаментальные права человека, разжигается этническая напряженность в обществе. Более того, все чаще жертвами этнократических действий оказывались русские. Здесь содержится особая опасность, поскольку они составляют более 80 % населения России. Об опасности этнократизма предупреждают и зарубежные аналитики, например американский специалист замечает – «идея этнической нации представляет собой постоянное провоцирование войны». Заметим, что эта проблема актуальна не только для России, но и других стран СНГ и Балтии.

Вопрос совершенствования государственного устройства РФ тесно связан и с принципом национального самоопределения, который на этапе распада СССР фактически являлся концептуальной основой движений национальных элит за безбрежную суверенизацию. Лидеры национальных движений, шедшие под знаменами этнополитического национализма, весьма активно апеллировали к мировому опыту, безгранично эксплуатируя ту часть нормативно-правовых документов и решений мирового сообщества, которая работала на реализацию права народов на самоопределение на уровне свободного установления политического статуса. Особое внимание обращалось на Декларацию Генеральной Ассамблеи ООН о предоставлении независимости колониальным странам и народам от 14 декабря 1960 г., а также на международный Пакт о гражданских и политических правах и международный Пакт об экономических, социальных и культурных правах, принятые Генеральной Ассамблеей ООН в 1966 г. При этом сознательно не обращалось внимание как на другие, принятые затем документы ООН, так и на коренное изменение международной обстановки после распада колониальных империй.

Анализ документов мирового сообщества по решению проблемы прав народов на самоопределение показывает тенденцию к новой трактовке этого принципа с точки зрения приоритетности территориальной целостности полиэтнических государств. Это относится и к принятой ООН в 1970 г. Декларации о принципах международного права, касающейся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН, а также к Заключительному акту Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, принятому в Хельсинки в 1975 г. Не случайно, на 45-й сессии подкомиссии по предупреждению дискриминации и защите меньшинств Комиссии по правам человека ООН (август 1993 г.) делалась в позитивном аспекте ссылка на следующий пункт Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам: «Всякая попытка, направленная на то, чтобы частично или полностью разрушить национальное единство и территориальную целостность страны, несовместима с целями и принципами Устава Организации Объединенных Наций». Там же подчеркивалось, что согласно нормам международного права, при трактовке принципа самоопределения народа, под таковым подразумевается не «этнос», а «демос», – то есть все население, постоянно проживающее на данной территории.

Осуществление действенной государственной национальной политики требует сохранения культурного многообразия нашей федерации, духовное пространство которой соткано из многих национальных культур. В связи с принятием в 1996 году закона «О национально-культурной автономии» появляется реальная возможность удовлетворения национально-культурных потребностей народов России и создание механизмов реализации их духовных запросов. Тем не менее остается актуальным вопрос соотношения национальной и региональной политик в системе российского федерализма и достижения оптимального баланса между федеральным, региональным и местным (муниципальным) уровнями власти.

Многое в протекании этнических и региональных процессов зависит от динамики экономической и политической модернизации. Чем более успешно она проводится, тем быстрее рушатся национальные и региональные барьеры, как и наоборот – чем медленнее ее ход, тем более укрепляются бастионы экономической автаркии, сепаратизма и национализма.

Проблема этноконфессионального диалога остро стоит перед новой Россией. Для того, чтобы обеспечить эффективность этого процесса, нужна «хорошая и умная» политика властей всех уровней. Очевидно, что она просто не может вестись без концептуального осмысления российской цивилизационной модели. И здесь, наверняка, поможет идея понимания сложности и многомерности не только субцивилизационных контактов, но и уровней идентификации личности как таковой: россиян (гражданской), москвичей, сибиряков, дагестанцев, татарстанцев и др. (региональной), русских, татар, башкиров, калмыков, бурятов и др. (этнической). Следует видеть особую роль конфессионального в жизни российских народов. В первую очередь речь идет о тех из них, чья религия выполняет функцию и этнокультурной идентификации, например, у буддистов. Хотя необходимо иметь в виду и наличие языческой компоненты, что характерно не только для этой религии. Это предполагает максимальный учет и того, что речь идет о стране, вступившей в XXI век со всеми его технологическими и гуманитарными достижениями, которые накладывают свой, подчас приоритетный отпечаток на жизнь людей разных национальностей и верований.

Осмысливая историко-теоретические аспекты межкультурного диалога важно видеть различные цивилизационные грани человеческого бытия. Тем более когда речь идет о такой уникальной стране как Россия, бытие которой представлено множеством этнокультурных миров. Более того, – необходимо развивать в себе способность осязать «цивилизационную специфику» не только на уровне социо-территориальных систем, но и малых групп, даже конкретных семей, отдельных людей.

Страна, как уже отмечалось, испытывает процесс смены социокультурного облика. Наряду с сохранением прежних стереотипов довольно значительной частью общества, оформляются его новые черты. Люди начинают постигать основы рыночной экономики. Происходит постепенная «гуманизация» российских предпринимателей. От достаточно пародийного образа «новых русских», отхвативших бешеные деньги и считающих, что все покупается и продается, постепенно, выкристаллизовывается социальная страта, обладающая профессиональными знаниями, трудолюбием и способная выживать в конкурентной среде. Социологические опросы свидетельствуют, что присущий советской ментальности патерналистский тип сознания, в первую очередь у молодежи, отходит в прошлое. Все больше людей ориентируются на рационалистическую модель общественного развития, на общество равных возможностей, а не упрощенного варианта социальной справедливости как механического равенства. Упрочивается слой управленцев качественно нового типа.

Однако пока такие ценности не стали общепринятыми категориями и критериями. По прежнему велика ориентация на легкую наживу, без труда и необходимого профессионализма, не изжито доверчивое отношение к различного рода комбинаторам и аферистам, пусть нередко выступающих в благообразном и респектабельном облике, и надежды, что можно разбогатеть, не приложив должных трудовых усилий. В итоге нередки разочарования, озлобление, а подчас и социальная апатия, потеря жизненных ценностей и ориентиров.

Одним из наиболее ощутимых достижений политики 90-х годов стала реальная свобода слова: возможность без купюр и цензуры публиковать книги, журнальные и газетные статьи, выступать в радио и телеэфире в том числе и с оппозиционными власти установками. Но необходимо сделать и некоторые оговорки. Власть далеко не всегда умела и хотела слышать правду о себе и обществе, вообще реагировать на появляющуюся дискомфортную для нее информацию.

Наконец, что особо проявлялось в избирательных кампаниях, средства массовой информации подчас превращались в механизм «промывки мозгов», манипулирования в «нужном» направлении общественным сознанием. Впрочем, характерно это не только для России.

Не всегда бывала на высоте и власть в лице всех ее ветвей. Бескомпромиссные схватки во властных структурах, министерская чехарда, удушающая атмосфера компроматов, не могли создавать благоприятного фона для успеха проводимых преобразований. Власть не приобрела имиджа гаранта демократических изменений. Имели место авторитаристски-олигархические тенденции, лоббизм, приводящий к образованию монопольных групп в экономике и политике, всепроникающая коррупция, недостаточная эффективность государства в решении социальных вопросов, действенной борьбы с преступностью и т. п.

Возник огромный социальный водораздел между горсткой преуспевающих и массой бедных людей. Строки М. Цветаевой: Два на миру у меня врага, два близнеца – неразрывно слитых, – голод голодных и сытость сытых! – в образном виде показывают одну из важнейших проблем, без решения которой невозможно продолжение реформ.

До конца не ясны концептуальные контуры аграрных преобразований. Российскому сельскохозяйственному сектору еще предстоит пройти между Сциллой возможного беспредела в купле-продаже земли и Харибдой государственно-централистского диктата. Тем более, что существует проблема переизбытка трудовых ресурсов и нехватки продуктивного земельного фонда в ряде российских регионов.