Текст книги "Новейшая история России в политико-социологическом измерении"

Наиболее существенным дополнением, особенно важным для сравнительно-исторического изучения бюрократии, является тезис Парсонса, получивший развитие в трудах многих других исследователей, о необходимости сочетания структурного и функционального подхода к анализу административной организации. Структурно-функциональная модель процессов рационализации в бюрократизации дает возможность представить их более объемно, а следовательно, лучше понять характер тех изменений институтов и процедур управления, которые происходят в результате административных реформ.

К структурному функционализму близко подходят теории французского социолога М. Крозье, попытавшегося соединить функциональный подход с историко-генетическим за счет выдвижения на первый план проблематики социального изменения. В своих основных трудах – «Феномен бюрократии» и «Блокированное общество» этот ученый рассматривает отношения бюрократии и общества с точки зрения теории формальных организаций, в связи с чем предметом его специального анализа становятся действия различных социальных групп, распределение власти, динамика этих процессов в ходе изменения институтов и процедур административного аппарата. Хотя Крозье делает свои выводы на материале больших организаций современной эпохи (которые он справедливо считает фундаментальным явлением современного мира), многие из них имеют общесоциологический характер и могут быть применены к предшествующим периодам истории. Так, весьма интересным представляется наблюдение о том, что бюрократический феномен может успешно рассматриваться с точки зрения социологии организаций, что дает возможность соотносить такие процессы, как рост административного аппарата и параллельно – бюрократии, в исторической перспективе. Главная проблема этой социологии, справедливо говорит Крозье, над которой трудились социологи от Маккиавелли до Маркса и которая до сих пор вызывает споры, – это вопрос о власти, условиях ее приобретения, удержания и распределения. Власть в самом общем виде может быть определена как способность одного человека заставить действовать другого согласно своей воле. Власть, далее, дает возможность унификации и рационализации управления, его централизации. Данная тенденция в истории проявляется в бюрократической организации, которая может быть различной, проходя с течением времени различные фазы своей формализации. Безликая бюрократия современности – есть, в соответствии с такой интерпретацией, не что иное как ответ организаций (административных институтов) на поставленные жизнью запросы. Склоняясь далее к функциональному и процессуальному решению проблем, Крозье приходит к интересному наблюдению: «Бюрократическая организация, – говорит он, – это организация, которая не способна исправлять допущенные ошибки».

Применение структурно-функционального подхода к изучению бюрократической администрации дает возможность более четко определить степень ее зрелости и завершенность (приближенности, к рациональному идеалу) в каждую данную эпоху. Критериями оценок при этом могут служить такие параметры как дифференциация состава аппарата в социальном и материальном отношениях, распределение ролей, составляющее основу конфликтов. Изучение типологии конфликтов в бюрократической среде в свою очередь позволяет раскрыть инфраструктуру организации, отношения различных уровней бюрократии друг с другой (в рамках одного страта) и с вышестоящим начальством, а также подчиненными. Социальный контроль вводит эту борьбу в определенные рамки, сообщает ей так сказать определенные правила игры, но не может устранить ее полностью. При наличии различных (и меняющиеся с течением времени) условий игры (позиции сторон, их положение в иерархии, возможности, условия субординации и т. д.) суть конфликта на всем протяжении развития бюрократии одна – борьба за власть, перераспределение ее в соответствии с новой расстановкой сил.

Будучи строго формализованной и иерархической организацией, бюрократия (по крайней мере в идеале) стремится ликвидировать все неформальные контакты внутри себя самой и с обществом. Отсюда постоянное нарастание дифференциации различных уровней – принятия решений, информации, характера работы и т. д., отражающееся в распределении нагрузок, эффективности и производительности труда бюрократии. Усложнение инфраструктуры бюрократии идет не обособленно от остальной части общества, а в тесном взаимодействии с ним. Взаимодействие это может быть конфликтным или бесконфликтным в зависимости от того, совпадают или нет интересы управляющих или управляемых. В периоды крупных административных реформ бюрократия стремится активно воздействовать на общество в плане его модернизации и рационализации. Но в целом, в ходе административной эволюции, бюрократия развивается параллельно с обществом, испытывая воздействие основных социальных процессов, которое проявляется в критических ситуациях в соперничестве различных «групп давления» – правых, левых и умеренных, причем подразделение это является по-видимому общим свойством всякой бюрократической организации на стадии изменения. Будучи социально изолированным (закрытым) слоем, бюрократия представляет собой нечто единое, определенный социальный слой, постепенно осознающий с течением времени свою силу и реальные интересы.

В связи с этим необходимо оговорить наше собственное понимание изучаемого явления.

В современной общественной мысли и научной литературе можно констатировать наличие трех пониманий бюрократии. Первое, вульгарное, находящееся на уровне обыденного понимания, связывает бюрократию с бюрократизмом в смысле волокиты, рутины и пр., т. е. дает ей однозначно негативную оценку. Другое понимание бюрократии, идущее от правовой науки прошлого, подспудно исходит из того, что бюрократию можно отождествить с государственным аппаратом – правлением бюро, канцелярий и ведомств, в состав которых входят целиком зависящие от суверенной власти, иерархически организованные и назначаемые сверху функционеры. Бюрократическая власть в этом смысле означает правление на основании порядка, установленного сверху, законов и инструкций, но без участия народа. В данном смысле бюрократия (как и вообще администрация) отождествляется с абсолютизмом, которому противостоит конституционное (сословно-представительное или народное) правление через парламент. Наконец третье понимание бюрократии, соответствующее тому, которое выдвинул Вебер и которое положено в основу настоящего исследования, состоит в том, что бюрократизация – это рационализация всей общественной (но прежде всего административной) деятельности, проявляющаяся в чрезмерной концентрации власти, развитии деперсонифицированных отношений путем более четкого распределения функций и обязанностей, приспособления карьер, использования других дегуманизирующих средств – унификации мышления, пресечения личных контактов на службе, подмены подлинных авторитетов мнимыми (бюрократическими), установление различий в доступе к информации и т. д. Понятно, что такая система сложилась не сразу, прошила периоды своего становления, консолидации, развития, совпадающие, как правило, с реформами административного аппарата, но нельзя думать, что ее совершенствование имеет границы. Теоретически бюрократия может развиваться беспредельно и даже утопическое тоталитарное государство Дж. Оруэлла не является его законченной стадией. Вебер был один из тех, кто указал на эту опасность и искал выход из положения.

Представляя бюрократию как самостоятельный социальный слой, обслуживающий функцию управления, попытаемся раскрыть характер его эволюции от традиционных установлений к рациональным обращая внимание в первую очередь на изменения в результате реформ административного аппарата. Как отмечал еще Вебер, Египет эпохи Нового царства еще за 1500 лет до Христа создал «историческую модель всех последующих бюрократий». Действительно, управлять и составлять документы в древнем Египте было синонимами: любой чиновник был грамотеем, писцом. Таким образом, уже на начальной стадии развития бюрократии встречаем известное соотношение власти, управления и делопроизводства, воплощенные в классическом примере египетского чиновника – писца. Процесс развития бюрократии в Египте не был линейным, проходил различные стадии, начиная с Древнего царства.

Архаический характер названий должностей, их обилие и совмещение в одних руках не должны вводить в заблуждение: бюрократия, хотя, разумеется традиционная, непосредственно выросшая из управления дворцовым ведомством, существовала в Египте с ранних времен. Доступ к службе был открыт главным образом для представителей знати, однако бюрократия не была закрытым слоем, в нее могли входить представители других сословий. Таким образом, правящий класс мог пополняться за счет выслужившихся чиновников, прошедших определенный путь от должности к чину.

Одним из общих характерных признаков бюрократии в обществах традиционного типа является ее кастовость: чины (а как правило и связанные о ними должности) распределяются и перераспределяются в рамках узкой социальной группы, члены которой часто связаны родственными узами. Наследственность чинов превращает их в собственность определенного дома или рода, монополизирующего выполнение известных административных функций. Генеалогия высших функционеров Египта, насколько вообще позволяют судить данные, дает возможность констатировать замкнутость и кастовость высших (а в ряде отношений – средних и низших) эшелонов бюрократии. Характеризуя администрацию Нового царства, особенно в период правления Эхнатона, некоторые ученые, однако, констатируют наличие здесь наряду с аристократией и наследственность должностей, существование института «меритократии» – выдвижения чиновников за заслуги или выслугу, причем некоторые из них (хотя и в очень редких случаях) могла происходить даже из крестьянского сословия… Наличие частичной мобильности на низших уровнях и прежде всего в переломные эпохи административных реформ не отрицает главного вывода о закрытости египетской бюрократии.

Византийская бюрократия представляет собой другой пример гражданской службы, положение и привилегии которой в обществе непрерывно возрастали. Возникнув как и всякая другая бюрократическая служба из необходимости управления государственным хозяйством, бюрократия в Византии постепенно отслоилась от правящего класса, стала сама его специфической частью, а затем – особым сословием общества. Особенность византийской бюрократии ее открытость, обусловленная принципом всеобщей сменяемости чиновников, что вело к высокому уровню социальной мобильности. В этом состоит коренное отличие бюрократии Византии от той, которая существовала в странах Западной Европы: оно носило как количественный, так и качественный характер, поскольку имперские чиновники были не личными слугами монарха, а представителями публичной администрации, а их назначение и смещение регулировалось особыми процедурами и законодательными актами.

Традиционные черты византийской администрации – нерасчлененность функций и компетенции различных ведомств, канцелярий и чиновников, коррупция и кормление от дел, на которые власти смотрели сквозь пальцы, – мешали рациональному развитию бюрократии, решающую роль в функционировании которой играли на всех уровнях личные (а не служебные) связи. Со временем, когда бюрократическая система Византии стала совершенно косной, мобильность чиновничества резко упала, начал идти процесс возвращения к традиционным институтам, усилился личный характер власти. Постепенно образовалась новая чиновничья аристократия, делавшая свою карьеру на близости к императорскому двору. Кроме того, в элиту входила финансово-торговая верхушка, для представителей которой путь к власти открывали деньги. Широкая практика пожалования в чины, продажи должностей увеличивала и без того высокую инфляцию почестей.

Наиболее сильно традиционные черты административной организации проявляются в империях Востока, где они наложили отпечаток на облик и функционирование бюрократии. Так, в империи Великих Моголов, где в результате реформ Акбара было создано мощное государство, бюрократия впервые получила четкое подразделение (систем мансабдарства) по чинам (мансабам), а различные виды службы (военная и гражданская) приравнивались друг к другу. В то же время, несмотря на стройность этой системы, знавшей даже функциональное подразделение властей, четкую и систематическую иерархию должностей, ротацию чиновничества, были весьма сильны традиционные установления.

Серьезный удар по традиционной организации общества нанесли реформы Акбара, когда весь государственный аппарат был перестроен по военному образцу, причем четках различий между личными слугами государя и государственными чиновниками не проводилось. В результате введения в 1574 г. Табели о чинах (или система мансабдарства) в подразделениях всего чиновничьего аппарата по 33 рангам военные и гражданские должности были выведены из-под внияния кастового строя, хотя действие его сохранялось на всем протяжении существования империи.

Перестройка самого правящего класса представляет значительные трудности для реформаторов, когда дело идет об изменении руководящих принципов организаций, а не только о так называемых «косметических», т. е. частичных, мелких нововведениях. В этом отношении перспективным представляется наблюдение над механизмами социального регулирования, которые выполняли система каст в Индии, а отчасти в Египте, социальная организация Инков, основанная на общинном делении, система местничества в России, базировавшаяся на иерархии родственных отношений.

Данные традиционалистские системы социального (прежде всего административного) регулирования имели своим коренным пороком то, что тормозили, а то и вовсе исключали (как касты) социальную мобильность, обрекая государственность на стагнацию. При такой организации власти выдвижение новых людей в аппарат управления не могло иметь систематического характера, а зависело от случайных соображений. К их числу относятся война, фаворитизм, уникальные способности или необычные обстоятельства.

Так в империи Инков, когда в ходе гражданской войны элита была практически полностью уничтожена одним из претендентов (Атахуальпой), в затем повторно – испанцами, социальная мобильность резко возрастала. Имея более открытый характер, нежели другие, элита империи Инков находилась, однако, в исключительно привилегированном положении. Ее члены, в отличие от остальной массы населения, обладали правом не только на коллективную, но и на частную собственность, которая имела форму пожалований со стороны Инки за службу и выражалась в предоставлении чиновникам земель, жен, одежд, ценных изделий, лам и пр. атрибутов привилегированного статуса. Со временем, когда административная власть стала даваться не только родственникам Инки, но и талантливым представителям знати, они стали получать высокие чины в провинциальной администрации за выслугу и достижения по службе, однако никогда не достигали уровня родственников государя. Тот факт, что в основе социального регулирования, распределения материальных благ, статуса и престижа представителей олигархии лежали родственные связи различных кланов, показывают историко-антропологические исследования мифологии рассматриваемого общества по методу К. Леви-Стросса. Аналогичные исследования предпринимались по кастовому строю, где их основой служили свидетельства законов Ману и мифологии индусов.

В империях Востока бюрократическая администрация вырастала объективным путем из сложной системы дворцового управления и была генетически связана с ней. Мы видели, как соотносились чины и должности в Египте, Византии, империях Великого Могола и Инков. Более жесткую градацию чиновного деления находим в Китае, где уже в ранний период происходит консолидация бюрократии на базе сближения дворцового, гражданского и военного управлений. Характерна при этом структура власти в Северном Китае в период «пяти династий». Бюрократия этого времени (Х – XII вв.) была, конечно, вполне традиционалистской: имел место личный характер власти, а должности руководителей ведущих ведомств при дворе и в армии предоставлялись либо родственникам императора, либо его доверенным лицам. Примечательно, что политическая деятельность не зависела прямо от военной карьеры: правильнее было бы сказать, что контроль над армейскими подразделениями со стороны тех или иных деятелей зависел от их статуса при дворе и именно этот статус давал им политическую власть.

Одним из признаков традиционного характера является то, что вообще власть придворных (а особенно такой специфической группы как евнухи) была очень велика. Как в центре, так и на местах существовала четкая градация (или Табель) возможных рангов, в соответствии с которой распределялись придворные должности. Эти должности носили, впрочем, скорее придворный или церемониальный характер, чем были бюрократическими в собственном смысле слова. В то же время существовало функциональное подразделение должностей по ведомствам – финансовому, охраны и другим, важным для провинциального управления. Существовал, кроме того, императорский секретариат, где были сосредоточены важнейшие административные функции, исполнение которых возлагалось на глав бюрократических ведомств – министров.

Пример Китая хорошо показывает возможность рационализации и бюрократизации аппарата управления даже в рамках традиционной организации власти. На случайно китайская бюрократия с самих ранних времен имела строгую систему чиновного деления, выражавшуюся в своеобразной Табели о рангах, созданной еще до нашей эры. Уже в этот период (эпоха Шан-Инь, Чжоу и Цинь), наряду с аристократией, занимавшей ведущие посты, появляется все больше представителей новой знати. Если первоначально правителями областей были родовитые сановники, например, наследственные цины, то к концу Чжоу появляются влиятельные чиновники из низших слоев населения (в том числе торговцев, ремесленников и пр.). Рационализация управления на традиционной основе привела к появлению в Китае разработанной системы мандарината – едва ли не наиболее дифференцированной системы административного регулирования самого аппарата управления.

Особое место в изучении проблем организации бюрократии занимает исламская традиция административных реформ, представленная прежде всего институтами Османской империи. Это было, используя веберовскую терминологию, патримониальное государство, характерной чертой которого являлось сильное сопротивление зарождению социальных классов и сословий, наличие служилой бюрократии (первоначально, как и везде – писцов). То же подтверждает анализ всей административной машины во главе с султаном – главой всей духовной и светской власти, освященной традицией и обычаем. В Османской империи существовало три основных вида службы: военная (сейфие), бюрократическая (калемие) и духовная (илымие). Это разделение, конечно, условное, поскольку не существовало четкого разграничения военных, административных и религиозных функций государства – они тесно переплетались и дополняли друг друга. Следует подчеркнуть, что в этом – коренное отличие османского государства, к примеру, от европейского. Однако «люди пера», как можно назвать профессиональных бюрократов, до XVIII в. редко занимали пост губернатора провинции или садразема – это была «монополия» военных. Тем не менее с конца XVII в. большое число профессиональных бюрократов появляется в избранном кругу пашей. По-видимому, это было отражением соперничества между бюрократией и военными, а также растущей профессионализации государственного аппарата.

В Турции, как и в Византии, существовала специальная организация социальной мобильности в управленческом аппарате: каждый год производилось переутверждение всех высших чиновников государства, чаще всего сохранявшее их на прежнем месте, но иногда сопровождающееся их повышением или понижением в должности. Это был отработанный механизм рекрутированяя и одновременно контроля высшей администрации со стороны султана и его аппарата, существовавшей длительное время. Данный механизм служил и другим целям. Система годичных назначений служила своего рода катапультой, забрасывающей представителей бюрократии в правящую элиту, а кроме того – средством перераспределения материальных благ. Указанная тенденция выражалась в существенной дифференциации окладов представителей высшей и низшей категорий бюрократии.

В отличие от элиты, которая в деспотическом государстве всегда была нестабильна и не имела четких принципов комплектования, средние и низшие слои бюрократии постепенно приобретали более определенный облик, начиная соответствовать своему функциональному назначению. В рамках патриархальной организации бюрократия стала приобретать черты обособленного социального слоя – гильдии или цеха, члены которого были связаны между собой служебной дисциплиной, устойчивой иерархией, этикой и пр. В результате уже в недрах традиционной организации власти появляется организация нового типа, которая постепенно оказывается сильнее, чем породившая ее предшествующая административная система.

Социальная стратификация феодального общества Японии, при всей ее специфике, позволяет установить ряд сходных черт формирования бюрократии.

Как показал японский историк К. Ямамура, уже сразу после установления режима Токугава самураи из военных стали превращаться в бюрократию, а основным источником их дохода (как и дворянства), стала государственная служба. По своему социальному положению самураи находились между придворной аристократией (дайме), представители которой занимали примерно 60 высших постов, и остальной служилой массой государева двора. Эти несколько тысяч самураев были резервуаром и костяком офицерского корпуса в армии и бюрократии в госаппарате, структура и функции которых были четко установлены в 1660 г.

Общая структура сословия самураев была следующей: они условно могут быть подразделены на три основных категории – высших, средних и низших, а более дробное деление хотя и существовало, на практике было не вполне четким и мало способствует классификации в современных научных трудах. Экономическая и социальная стратификация как бы сливались, переходили друг в друга, хотя в основе обоих лежали различные принципы, лишь на время примиряемые в рамках местничества и служилых отношений.

При переходе от традиционного к бюрократическому режиму важную роль играет социальная мобильность. Для японского общества эпохи сегуната, где социальные перегородки между классами и внутри них были очень велики, мобильность не могла дать быстрых и заметных результатов без преодоления традиционных ограничений. Самурайство, как и другие сословные группы, не могло достичь высоких темпов мобильности, более того, в течение первых двух столетий существования режима Токугава вертикальная мобильность не только не возрастала, но уменьшалась. Экономическая мобильность также практически отсутствовала (ибо зависела в значительной степени от мобильности другого рода – социальной, продвижению по службе), в результате чего имущественное положение самураев становилось хуже с ростом буржуазных отношений.

Интересно проследить, каким образом традиционные феодальные отношения влияли на формирование бюрократии и каковы были результаты этого влияния. Политическую основу режима Токугава составлял принцип феодальной лояльности вассала своему сеньору: образовавшаяся такая образом иерархия находила выражение в идеологии, а также конфуцианском образовании, которое само по себе становилось средством социальной мобильности. Согласно логике построения общества, оно четко разделялось на две категорий людей – «простонародье» (к которому относились крестьяне, купцы, ремесленники и пр.) и правящий класс (самураи), причем переход из первого состояния во второе был крайне затруднен, практически невозможен. Лишь к концу сегуната можно констатировать процесс анноблирования богатого купечества (получения его представителями самурайских рангов). Такая ситуация все более переставала соответствовать реальной расстановке сил и вступала в противоречие с тенденциями модернизации и европеизации страны, основными условиями которых была ломка феодальных структур, расширение социальной мобильности.

Наряду с теорией социальной стратификации концепция социального конфликта является одной из основополагающик для современной социологии. Мы видели, что потенциальная возможность конфликта содержится уже в самой природе общества, для которого характерно неравенство различных составляющих его классов, слоев, групп и отдельных индивидов по самым разнообразным параметрам. Можно сказать, что все измерения, по которым возможно проведение социальной стратификации – благосостояние, статус, престиж, национальная в религиозная принадлежность, пол, возраст и т. д., – при известных обстоятельствах становятся источником конфликтов различного уровня и характера. Результатом неравенства, существующего в обществе и связанного с ним различия интересов слоев, групп и индивидов становится дисбаланс социальной системы, появление в ней или в отдельных ее структурах противоречий, порождающих столкновение. По своему уровню конфликты могут развиваться на макроуровне (когда охвачена вся система общественных отношений), среднем уровне (в рамках большого социального слоя или ключевого института), на микроуровне (отдельная группа, вплоть до самой мелкой ячейки общества – семьи). По своему характеру конфликты могут быть распределены на структурные (между различными структурными подразделениями системы), функциональные (когда имеется противоречия в функциях той или иной роли) и структурно-функциональные (когда в результате изменений возникает несоответствие старых структур и новых функций). Кроме того, можно указать на различные последствия конфликтов разного характера. Те из них, которые ведут к дестабилизации существующей системы, можно признать антагонистическими, те, которые носят более частный характер и преодолеваются в ходе эволюционного развития, – неантагонистическими. Отсюда возможность типологии конфликтов по трем основным признакам – уровню, характеру и степени воздействия на общество.

Проблема конфликта традиционно привлекала внимание социальных мыслителей, находя объяснение в соответствии с тем, как понимали они общество в целом, его структуру, характер развития. Особенно большой вклад в разработку проблемы внес Маркс, учение которого часто интерпретируется современной социологией как классическая теория социального конфликта на макроуровне. Действительно, Маркс систематически проанализировал классовый конфликт и его роль в социальной эволюции, показал влияние классовой борьбы на организацию политической власти. По мнению Р. Дарендорфа, специально рассматривавшего данную проблему, Марксу принадлежит одна из важнейших идей современной социологии о связи между социальной структурой и социальным изменением через социальный конфликт, который представляет собой движущую силу изменений.

Модель конфликта, предложенная Марксом, есть теоретическое осмысление Французской революции и промышленного переворота. Этим объясняются как сильные, так и слабые ее стороны. Революционная традиция XVIII в. не только вдохновила Маркса, но и дезориентировала его. Он стал склоняться к выводу, что единственный путь, при котором социальные конфликты производят социальные изменения, есть путь революционного переворота. Значение марксистской теории конфликта состоит поэтому, главным образом, в общем подходе к проблеме и некоторых выводах из него. Прежде всего весьма перспективным представляется вывод о том, что общество, порождающее внутри своей структуры антагонистические противоречия, само является источником изменений. Во-вторых, в рамках этой теории ясно объясняется механизм конфликта вообще, безотносительно к конкретной исторической ситуации его возникновения. Так, всякий конфликт проявляется в появлении двух полярных позиций, борьбе между ними, при которой одна сторона нападает, а другая обороняется, а разрешение конфликта означает социальное изменение. Суть конфликта, таким образом, в существовании двух противоположных начал, одно из которых отстаивает традиционный порядок вещей, будучи заинтересовано в нем, а другое, напротив, стремится к изменению этого порядка, завоеванию для себя более высокого статуса.

Критика марксистского подхода к социальному конфликту в социологии сводится к следующему: во-первых, он чрезвычайно абстрактен и может поэтому быть принят лишь как общесоциологическая схема. Тот факт, что Маркс оперировал таким понятием, как «класс», позволял ему указать лишь самые общие линии конфликта. Во-вторых, Маркс, оперируя слишком большими и всеобъемлющими социальными категориями, преувеличил значение конфликта – классовой борьбы в истории общества, представляя его как непрерывное столкновение противоборствующих интересов. В-третьих, анализ социального конфликта, во многом верный для индустриального общества, оказался неприемлем для современного (или пост-индустриального) общества. К этому следует добавить, что последователи Маркса оказали его учению дурную услугу, превратив его набросок теории исторических изменений в непререкаемую догму. Особенно большой вред в этом отношении был нанесен теории конфликта, которая, превратившись в лозунги, фактически не смогла дать социологии тот импульс, который она потенциально содержала в себе. Разработанная применительно к определенной исторической эпохе и на ее материале (именно – к эпохе перехода от феодализма к капитализму) теория конфликта Маркса без изменении перешла в новейшее время и нет ничего удивительного, что многие ее ключевые положения перестали соответствовать изменившейся действительности.

Суммарное и, на наш взгляд, во многом убедительное изложение этих изменений мы находим у Дарендорфа, ряда других западных исследователей. Их наблюдения касаются прежде всего двух основных участков конфликта – буржуазии и пролетариата, а также меняющегося характера отношений между ними. Оба рассматриваемых класса претерпели радикальные изменения в рассматриваемую эпоху. Класс капиталистов, некогда единый, раскололся на несколько социальных слоев, выделяемых по своему отношению к средствам производства. Это, во-первых, капиталисты в традиционном смысле слова, т. е. собственники средств производства, во-вторых, управляющие или менеджеры, являющиеся фактические организаторами производства и выполняющие, как таковые, функции контроля над средствами производства. Капиталисты традиционного типа осуществляли власть потому, что имели собственность. Власть была логическим следствием их права владения. В противоположность этому власть менеджера основана не на прямом, а на делегированном ему праве собственности, точнее – распоряжения ею от имени владельца. Однако в добавок к этому менеджер-бюрократ приобретает другой, не менее важный источник легитимации своей власти – непосредственный контакт с основной массой производителей, вынужденной подчиняться ему для поддержания консенсуса. К этому слою относятся, как правило, люди интеллигентных профессий – юристы, экономисты и т. п., которые весьма быстро занимают высокое положение в общественной иерархии и пользуются престижем. Указанная тенденция в отделении собственности от права контроля над ней порождает плюрализацию самого класса буржуазии, появлению в нем различных групп с несовпадающими интересами, поддерживающими установленный порядок, конкурирующими с его представителями, а также вообще имеющими другую природу. Очевидно влияние такой поляризации на классовый конфликт, когда капиталисты-собственники вытесняются менеджерами-функционерами, соответственно меняется состав и рекрутирование участвующих в конфликте групп, а их противоборство имеет мало общего с борьбой труда и капитала в традиционном смысле слова, хотя одна сторона представляет капитал, а другая – труд..