Текст книги "Новейшая история России в политико-социологическом измерении"

Определенной закономерностью рассматриваемого этапа развития исторической науки явилось появление исследований, интегрирующих как традиционно-правовые, так и социологические и конкретно-исторические методы изучения. Примером такого типа исследований могут служить труды Н. Фюстель-де-Куланжа, ряда других историков. В России историком такого типа является В. О. Ключевский. «Конечно, – говорит он, – для всестороннего познания предмета желательно совмещение обеих точек зрения в историческом изучении. Но целый ряд соображений побуждает историка при изучении местной истории быть по преимуществу социологом». В то же время подход Ключевского к поставленным наукой его времени проблемам имеет специфический характер. Во-первых, Ключевский в большей степени, чем другие ученые его времени, был историком-прагматиком, исходил из риккертианской идеи об уникальности и неповторимости исторического факта. Исходя из этого, он, во-вторых, довольно скептически относился к сравнительно-историческому методу, хотя сам часто пользовался им в своих работах. Наконец, в-третьих, вопрос о типологии решался им крайне своеобразно. Ключевский широко пользовался этим методом, однако его типология, ставящая перед собой цель обобщения конкретно-исторического материала, далеко не всегда отвечала этой задаче. Очень часто выведение социологического понятия, «идеального типа» подменялось у Ключевского каким-либо художественным образом, метафорой, афоризмом. «Идеализация, – гласит афоризм Ключевского, – один из способов эстетического и нравственного познания. Телескоп в астрономии; иные вещи надобно страшно преувеличить, чтобы вернее разглядеть».

Не учитывая этих особенностей метода Ключевского, трудно понять специфику применения им сравнительного метода. В известном и, вероятно, наиболее концептуальном труде – «История сословий в России» ученый дает следующее обоснование сравнительного метода: «Изучая эти сословия, встречаем отношения и формы, которые дают много материала для приложения сравнительного исторического изучения. Истинное назначение этого метода состоит не в том, чтобы искать сходства в различных явлениях, а в том, чтобы находить различия в сходных явлениях». Высказав такую парадоксальную идею, которую, вероятно, не поддержали бы ни Соловьев, ни Чичерин, Ключевский использует его как метод исследования приблизительно по следующей схеме: сопоставляя сословный строй России и Западной Европы, он приходит к заключению о том, что в отличие от Запада, где «более сложные общественные формации достигались более быстрым и простым путем», в России, напротив, «более простые общественные формации создавались процессом более продолжительным и сложным. У нас общественный процесс всегда сложнее, но общественные формы проще и сословные очертания менее резки». Как видим, сравнение получается скорее описательное, чем аналитическое. В результате возникает вывод-метафора, которая дает завершенный художественный образ. «Наше общество, – говорит Ключевский, – кажется, шло путем, напоминающим наши проселочные дороги: чтобы ими пройти незначительное расстояние между двумя пунктами, надобно благодаря извилинам пути сделать столько шагов, сколько при более прямой дороге потребовалось бы, чтобы пройти расстояние вдвое большее».

По свидетельству М. М. Богословского, уже в годы юности Ключевского всего охотнее его мысль направлялась на изучение истории общественных классов, что было связано с решением великой социальной проблемы – освобождением крестьян. «Если бы, – заключает он, – нужно было определить главную, господствующую склонность Ключевского как историка, я бы назвал его историком общественных классов», Будучи сторонником плюралистических доктрин, теории факторов, Ключевский и в понимании классов не являлся монистом. В этом принципиальное отличие его воззрений от марксизма, хотя последний безусловно оказал на него свое влияние (Ключевский был знаком с сочинениями Маркса, а также, вероятно, другими работами авторов-марксистов). В этом смысле можно сказать, что Ключевский в определенном отношении был предшественником некоторых современных социологических течений немарксистского характера, например теорий социальной стратификации, социальной мобильности и других, основы которых закладывались как раз в то время, когда его творчество находилось в зените (в это время работали Э. Дюкгейм, Г. Зиммель, М. Вебер). В «Истории сословий в России» вопросы раскрываются в исторической перспективе.

Рассмотрим то новое, что удалось сделать Ключевскому в этой области по сравнению с предшественниками. Интерес представляла прежде всего сама постановка вопроса о соотношении понятий «класс» и «сословие». Сословие, отмечает Ключевский, есть термин государственного права, обозначающий ряд политических учреждении. «Сословиями мы называем классы, на которые делится общество по права и обязанностям. Права дает либо утверждает, а обязанности возлагает государственная верховная власть, выражающая свою волю в законе; итак, сословное деление – существенно юридическое, устанавливаете законом в отличие от других общественных делений, устанавливаемыех экономическими, умственными и нравственными условиями, не говор о физических».

Итак, классы и сословия оказываются практически тождественными понятиями. Классом признается всякое деление обществ; причем критерии его выделения чрезвычайно разнообразны – им служат образование, экономическое, политическое положение и т. д.; вплоть до различий нравственных, умственных и физических условий. В свою очередь, под сословием понимается любой из этих классов в том случае, если он получает юридическое закрепление, когд его права и обязанности фиксируются в законодательстве. Это отличие сословия находит свое наиболее четкое выражение в специфическом праве или привилегии, которая есть не что иное, как «всякое преимущество, даваемое законом целому классу общества в постоянное обладание», причем права эти подразделяются на политические гражданские. Исходя из того, что основанием сословного деления повсюду является неравенство перед законом, Ключевский следующим образом оценивает историческое место этого явления. Констатируетется тот факт, что сословное деление – эпоха в истории Европы и, следовательно, развитие сословий имеет общие законы, причем Ключевский придает ему решающее значение. Он формулирует тезис том, что «политическое общежитие начинается сословным расчленением общества и продолжается постепенным уравнением сословий».

Большой интерес представляет объяснения Ключевским возникновения сословий, которое осуществлялось, согласно его концепции двумя путями. «Иногда источником его бывало экономически деление общества в момент образования государства. Тогда общество делилось на классы сообразно с разделением народного труда: классы различались между собой родом труда или родом капитала, которые работал каждый класс, и сравнительное значение каждого общественного класса определялось ценой, которую имел тот или другое род труда, тот или другой капитал в народном хозяйстве известного времени или места». В то же время возможен был и другой, обратный порядок явлений: «общество подчинялось вооруженной силе, вторгшейся со стороны или образовавшейся в нем самом, которая захватывала распоряжение народным трудом. Такой силой бывало или чуждое пришлое племя, или особый класс, сложившийся в самом обществе для его защиты от внешних врагов и потом завоевавший защищаемое общество».

Таким образом, в своей концепции образования классов и сословий Ключевский отрицал единство этого процесса, принимая объяснения как Маркса, так и Дюринга, что, в свою очередь, затрудняло единый взгляд на исторический процесс. В самом деле, сформулировав два основных принципа образования сословий, Ключевский противопоставляет их друг другу и утверждает, что в каждой из обозначенных ситуаций общество следовало в своем дальнейшем развитии совершенно различными путями. В первом случае, полагает Ключевский, господствующий капитал страны, овладев народным трудом, создавал из владельцев этого капитала власть – «капитал становился источником власти», а «экономические классы превращались в политические сословия». При таких условиях экономические отношения и методы управления (поиски лучшего устройства хозяйства, рынков сбыта, рабочей силы) играли более значительную роль, чем политические, чисто административные средства (хартии и учреждения). Вопросы государства и права оставались поэтому на втором плане, а юридические отношения не получали достаточной разработки. Во втором случае, наоборот, вооруженная сила насильственно вторгалась в уже ложившийся экономический порядок и первым делом стремилась укрепить свое положение в нем. Захватив в свои руки господствующий капитал, эта сила «спешила создать известный государственный порядок, с помощью которого она, став его движущей пружиной, могла бы распоряжаться народным трудом». Вот почему, разъясняет Ключевский, все заботы этой силы были обращены на устройство государства, выработку системы законодательства, на приспособленную к этой цели организацию сословий, соответствующее устройство правительственных учреждений. Благодаря тому, что главные явления жизни данного типа общества составляла борьба различных социальных сил, вопросы организации права и государства приобретали здесь особое значение, а это, в свою очередь, вело по специфическому пути развития.

Видя свою задачу в конкретном изучении комбинации трех видов факторов русского исторического процесса – политических, социальных и экономических, Ключевский основное внимание обращал на человека, общество, природу. В соответствии с этим им дается периодизация русского исторического процесса, раскрывается специфика составляющих его периодов. В периодизации этой прослеживается в качестве руководящего принципа выявление специфики сочетания политических, социальных и экономических факторов на разных этапах истории; причем каждый период определяется триадой признаков: Русь с VIII до XIII в. была «днепровской, городовой, торговой»; с XIII до середины XV в. – «верхневолжской, удельно-княжеской, вольноземледельческой»; с середины XV до второго десятилетия XVII в. – «великой московской, царско-боярской, военно-земледельческой»; наконец, с начала XVII до середины XIX в. – «всероссийской, императорско-дворянской, с крепостным хозяйством, земледельческим и фабрично-заводским». Как видим, в основе выделения каждого из периодов лежит триада признаков, причем показано, как их соотношение делает этот период специфическим по отношению к предшествующему и последующему.

Обращает на себя внимание пристальный интерес историка к роли географического фактора в историческом развитии. Заимствовав этот подход у С. М. Соловьева, Ключевский даже несколько усилил его, отчасти положив в основу периодизации. Выделяемые им этапы исторического развития страны представлены в его схеме как этапы колонизации. Отсюда известный тезис о том, что «история России – это история страны, которая колонизуется». При интерпретации Ключевским роли географического фактора отметим, что в его концепции он получил более тесную взаимосвязь с условиями экономического быта, хозяйственного развития страны. В литературе справедливо подчеркивалась специфическая трактовка Ключевским роли рек в процессе колонизации страны. Ученый исходил из того, что в силу ряда особенностей своего развития древнерусская цивилизация имела устойчивую тенденцию к распространению вширь, колонизации новых территорий. Поскольку процесс этот шел в основном по рекам, то и заселение новых земель, образование городов географически связано с крупными речными системами.

Особое место в истории русской и мировой правовой и социологической мысли занимает Л. И. Петражицкий. Задаваясь вопросом о том, что является важнейшим критерием для понимания права как специфического явления социальной жизни, Петражицкий указывал при этом на психологию. Поэтому центральной проблемой для него становится уже в ранних работах соотношение права и психики человека. При таком подходе преимущественное внимание обращалось уже не столько на право, сколько на психологию общества и отдельных индивидов, позволяющую, с точки зрения Петражицкого, понять мотивы поведения вообще, а значит, и правового поведения. Конечно, совершенно очевидна односторонность такого взгляда, не учитывающего исторические условия функционирования психики, поведения и права. Однако в нем было и рациональное зерно, использованное затем социологической школой бихевиоризма: оно состояло в единстве взгляда на механизмы человеческого поведения, понимаемые как совокупность эмоциональных (прежде всего двигательных и вербальных) ответов (реакция) на воздействия (стимулы) внешней среды. Петражицкий был несомненно одним из первых юристов, попытавшихся интегрировать достижения традиционной правовой науки (разработку норм права, правового регулирования поведения и т. д.) с достижениями бихевиористской психологии и социологии конца XIX в.

Одним из ведущих направлений развития русской социологии предреволюционной эпохи стала политическая социология. Сами условия социальной жизни и политической борьбы настоятельно требовали осмысления этой сферы деятельности. М. Я. Острогорскому принадлежит среди русских социологов особое почетное место именно потому, что он был первым, кто поставил проблемы политической социологии в качестве предмета специального научного исследования, привлек для их решения большой эмпирический материал и, наконец, сформулировал выводы, получившие характер парадигмы. М. Я. Острогорский (1854–1919) изучал политические науки не только в России, но и в ряде стран Запада, особенно во Франции. В ходе своих многочисленных поездок в Соединенные Штаты и Великобританию он изучал механизм функционирования политических систем западной демократии и особенно роль политических партий и их лидеров. Фундаментальный труд Острогорского «Демократия и политические партии» был впервые издан в 1898 г. на французском языке. В дальнейшем он прочно вошел в классику политической науки, выдержал ряд изданий на основные европейских языках и по сей день пользуется заслуженной популярностью. В отличие от таких крупных русских социологов, как М. М Ковалевский, он не был создателем особой научной школы, не был он и крупным политическим деятелем, как П. Н. Милюков. Его вклад в науку носит главным образом теоретический характер. Сам Острогорский, по-видимому, даже не предполагал, что совершил крупнейшее научное открытие, значение которого станет ясно лишь значительно позднее. Вернувшись в Россию, он принял участие к конституционном движении, был избран депутатом первой Думы от партии кадетов и умер вскоре после революции 1917 г. В отечественной науке труд Острогорского долгие годы был малоизвестен. Правда, его книга была переведена на русский язык и издана в конце двадцатых годов. Однако воспринималась она не столько как труд по политической социологии, сколько как более или менее удачная критика буржуазной демократии. На Западе, напротив, новизна и оригинальность теории Острогорского были отмечены сразу по выходе книги. Наряду с Вебером и Михельсом он признан одним из основателей современной политической социологии, прежде всего такой ее специфической области, как учение о политических партиях. В чем же причина такого необычного успеха? Ответ заключается, вероятно, в том, что Острогорский первым увидел проблему там, где другие считали все решенным. «Он, – пишет современный исследователь и издатель его творчества П. Розанваллон, – показал, что демократия – это скорее проблема, чем решение».

Демократия не есть для Острогорского статическое состояние общества, но его развитие, выражающееся в непрерывном столкновении противоположных интересов, социальных слоев, групп, наконец, партий. Эти последние представляют собой формальные организации, имеющие свои особые законы возникновения, развития и функционирования. Поэтому понять всякую демократию оказывается возможным лишь путем анализа политического поведения масс и индивидов, представляющих их формальных политических институтов, находящихся за пределами правительственной сферы, т. е. различных общественных организаций или, собственно, политических партий, борющихся за власть. Эти новые образования стали возможны лишь в условиях развития демократических процессов нового времени, всеобщего равенства, необходимости мобилизации и организации масс на решение стоящих перед обществом проблем. В этом смысле политические партии стали новой реальностью общественной жизни конца XIX – начала XX в., отразив выход на историческую арену широких народных масс, их неоднородность, рост социальных противоречий, раскол общества на слои с различными, а то и противоположными интересами, которые нуждались в особом представительстве. Конечно, неоднородность общества, наличие различных тенденций в нем, а также партийных организаций имело место и ранее, например в виде политических клубов, групп и т. п. В современном смысле, однако, партии как постоянные массовые организации, предназначенные для борьбы в условиях парламентской демократии, оформились лишь в XIX в. Именно поэтому в сочинениях Монтескье, Токвиля, Милля мы находим лишь весьма общее представление о данной проблематике. Острые социальные противоречия российской действительности, поставленные с тенденциями развития европейской демократии, дали Острогорскому возможность постановки проблемы политической социологии на научную основу. В свою очередь, несомненно его влияние на последующие теории М. Вебера и Р. Михельса и через них на современную политическую науку. Хотя Острогорский, отмечал С. М. Липсет, не был социологом в современном смысле слова, он подошел к существу проблемы гораздо ближе, чем многие последующие политические аналитики. Его вклад в политологию объясняется во многом тем обстоятельством, что он подошел к изучению партий в сравнительной перспективе. Он не спрашивал, что собой представляют американские партии или как работает английская политическая система. Его интересовал скорее вопрос о том, каковы общие характеристики политических партий в условиях демократии и политического равенства. Он стремился сформулировать систематическую теорию партийной организации. В этом состоял основной вклад Острогорского в политическую социологию, и этим объясняется современный интерес к его идеям.

В труде М. Острогорского «Демократия и политические партии» находим очень четкую и ясную концепцию образования партий, построенную им главным образом на материале Великобритании, Соединенных Штатов Америки и отчасти, возможно, Франции. Процесс образования партий, согласно этой концепции, проходит три основных этапа. Первоначально партии возникли и длительное время существовали только в парламенте, независимо от их избирателей, которые дли скорее вассалами партийных лидеров. Автор имел в виду использование феодальными магнатами – лендлордами традиционных связей зависимыми от него людьми с целью обеспечить себе их голоса на выборах. Следующим важным этапом на этом пути стал выход партий за пределы парламента с целью мобилизации и активизации деятельности своих сторонников. Дело в том, что после реформы 1832 г. борьба за потенциальных избирателей приобрела для партий особенно большое значение, став решающим условием их представительства и влияния в парламенте. Процесс регистрации избирателей, наблюдение контроль за ним оказались в этих новых условиях важным средством распространения влияния партий в более или менее широких слоях населения. С этой целью создается специфический тип внепарламентских политических ассоциаций – обществ по регистрации, основная цель которых состояла в проверке избирательных списков и записи избирателей. Фактически, однако, задача этих новых институтов состояла в стимулировании инертной массы избирателей и вербовке новых приверженцев партийной программы. Раз допущенная публичной властью регистрация стала для партий средством распространения своей организации на всю страну.

Этот механизм оказался на руку главным образом либералам, поскольку в условиях расширения равенства избирателей позволял им потеснить традиционную консервативную аристократию и увеличить влияние новых элит на политическую жизнь. Не случайно первая группировка этих регистрационных обществ имела либеральный характер. Основанная в 1861 г. Либеральная ассоциация по регистрации составила поэтому эмбрион современной политической партии. Третий этап формирования партии ознаменовался новыми шагами в ее организационной структуре. Избирательная реформа 1867 г., несмотря на все ее ограничения, значительно увеличила число избирателей. Предвыборная агитация или вербовка голосов делали необходимой постановку более методичной организации. Таковы были условия, в которых появились так называемые кокусы – местные избирательные комитеты, предназначенные для организации избирателей.

Рост социальной дифференциации, сопровождающийся усилением противоречий и конфликтов между социальными силами, находил выражение в стремлении различных групп к усилению своего влияния в обществе. Средством для этого становилась мобилизация сторонников путем целенаправленных усилий. С расширением избирательных прав населения и включением в политическую жизнь новых слоев эта практика приобретает систематический характер, становится постоянной. Отсюда вытекает необходимость ее рационализации, унификации институционализации, т. е. создания специальных центров по проведению предвыборной кампании в интересах той или иной партии. Так возникает кокус – первоначальная организационная ячейка партии нового типа, обеспечивающая связь центра (или политического руководства) с массами. Сам факт образования такого центов, именуемого главным кокусом, выступает в концепции Острогорского как решающая стадия консолидации партии, начало ее бюрократизации централизации власти в ней.

Анализ Острогорского, основанный на английском и американском политическом опыте, создал в то же время основу для формирования социологии организаций. На конкретном материале в самом начале XX в. ему удалось сформулировать ряд положений, нашедших впоследствии полное и неоднократное подтверждение в политической практике современности, нарисовать образ партийной машины «Жизнь партии, – писал он, – была сведена к хорошо разыгранные. представлениям. Никакой гибкости, эластичности в движениях, по всей линии строгая игра, причем все заранее срепетировано, исключаются всякие проявления самопроизвольности. Распространение идеи конфликты мнений, демонстрации политического чувства, возбуждаемого ими у публики, даже взрывы негодования и гнева – все является предметом производства, как на какой-нибудь Манчестерской фабрике или на Бирмингемском заводе».

Кокус представляет собой механизм, позволяющий небольшому числу людей контролировать и направлять поведение масс. Как говорит Острогорский, достаточно горсточки людей, чтобы создать могучую организацию, охватывающую тысячи избирателей. Данную тенденцию можно проследить уже на уровне квартала, где местный партийный комитет во главе с секретарем осуществляет функции проведения партийной политики. Эти функционеры занижаются реализацией партийных установок. Острогорский убедительно показывает, что сила партийной организации значительно меньше зависит от числа ее членов, чем от числа работников. Кокус оказывается тем формальным центром, который на деле определяет исход многочисленных собраний, дебатов, выборных кампаний. «Ввиду того, что он включает всех коноводов местных секций, влияние которых испытывают на себе делегаты «сотен», он фатально увлекает за собой все собрание, впрочем, чересчур многочисленное, чтобы поискать своего собственного пути». Ученый совершенно точно констатирует появление при наличии кокуса на арене политической жизни формальной силы, противополагающей себя силам реальным, живым.

Создавая иллюзию реальности, условные силы воздействуют на сознание и волю людей. За ними, пишет он, соглашаются признать самостоятельное существование, их учитывают, с ними считаются, сообразуют свое поведение. Они подобны пущенным в оборот на финансовом рынке бумагам без реальной стоимости, которые осуществляют все функции средства обмена, по крайней мере до того момента, когда выяснится их несостоятельность. Кокус руководит организацией различных политических кампаний в обществе, прессе и парламенте, позволяющих повернуть общественное мнение сразу в направлении, диаметрально противоположном предшествующему. Это свидетельство могущества кокуса демонстрируется ученым на примере многочисленных избирательных кампаний, приводивших к власти попеременно либералов и консерваторов.

Прослеживая анатомию политических партий, ученый обращает внимание на то, что с образованием кокуса процесс концентрации власти и бюрократизации не останавливается, но идет значительно дальше. Появляется своего рода кокус в кокусе. «Обычно, – говорит он, – исполнительный комитет и сам чересчур многочислен, чтобы действовать. Поэтому в его среде образуется «интимный кружок», который концентрирует всю власть. В кокусе есть два лица, которые являются столпами храма: генеральный секретарь и президент ассоциации». Особенно важной оказывается роль секретаря: он направляет секретарей кварталов, контролирует их деятельность, организует демонстрации, собрания и митинги, получает информацию и дает инструкции, регулирует повседневную работу партийных комитетов. В отличие от секретаря, президент является скорее декоративной фигурой, осуществляющей представительство.

Инструментом влияния кокуса на избирателей и средством их мобилизации является регистрация избирателей, представляющая собой весьма запутанную с юридической точки зрения процедуру, открывающую простор для манипуляций. Это митинги, доклады, распространение партийной литературы. В условиях парламентской демократии кокус контролирует поведение депутата на всем протяжении его деятельности, от подготовки и проведения избирательной кампании до участия в деятельности парламента. Депутат должен доказать свою ортодоксальность и преданность интересам партии, что фактически означает отказ от собственного мнения. Средствами давления на депутата являются финансирование его избирательной кампании, организационная помощь, наконец, прямой нажим со стороны партийных лидеров в случае неповиновения или проведения независимой политики. В результате член парламента от какой-либо партии, по словам Острогорского, видит, как он все более и более из представителя превращается в простого делегата, агента для поручений.

Механизм воздействия на депутатскую деятельность в парламенте стал предметом специального рассмотрения ученого. Он обратил внимание на тот факт, что в составе любой партийной элиты выделяется лицо, имеющее специфическую роль, так называемый «кнут». Эти лица представляли собой подлинных режиссеров парламентской комедии, обосновывая проведение воли вождей в партийной организации. Кнуты назначаются лидерами, работают в тени и неизвестной широкой публике. Посвященные лидерами во все тайные планы намеченной деятельности, они обеспечивают ее выполнение и неотступно следят за исполнителями главных ролей, чтобы каждый был на своем месте и своевременно выполнял выпавшую ему роль. В круг обязанностей кнута входит также наблюдение за настроениями умов и информирование об этом лидеров для принятия соответствующих мер. Роль подобных доверенных лиц весьма велика, через них регламентируются многие стороны политической жизни, вплоть до санкционированных аплодисментов на митингах. В результате лидеры оказываются в плену иллюзий, созданных в соответствии с их же указаниями. «Им уже слышатся не аплодисменты клакеров, но биение сердец, которые свободно, непосредственно вибрируют в унисон с их сердцами», – иронизирует Острогорский.

Кокус создает для лидеров определенную харизму, организует, пользуясь выражением Острогорского, «партийную религию», окружает власть ореолом священности. Он устанавливает обязанность для «верующих партии следовать за директивами большинства со всеми их колебаниями, под страхом осуждения за моральное нарушение». Эти новые отношения авторитета и зависимости, которые формируются кокусом, устанавливаются по всей иерархии, начиная от квартальных организаций и до парламента. В каждом месте избиратели должны были признать в кокусе единственного носителя их политической власти, должны были следовать его указаниям на выборах, могли голосовать только за кандидата, одобренного кокусом. Таким образом, в партии уничтожалось свободное соревнование кандидатов, оно заменялось единственными ортодоксальными кандидатурами со штампом кокуса. Кандидаты, если они хотели быть избранными, не должны были более обращаться непосредственно к избирателям со своими политическими идеями, если таковые не были одобрены партийной организацией. Будучи избранными в парламент, они и там не были хозяевами своей политической совести. Избиратели, кандидаты, депутаты оказались в полной зависимости от новой власти. Партийные вожди и кабинеты той партии, которая находится у власти, являются, по выражению ученого, фонографами кокуса и, следовательно, не могут иметь независимой позиции. Но, с другой стороны, они избавлены от личной ответственности за осуществляемую политику. Если партия находится у власти, то дискуссия в парламенте представляет собой формальность, поскольку все заранее решено в кокусе. Одобренный им билль может уже считаться прошедшим через парламент.

Неизбежным следствием такого положения являются замкнутость и бюрократизация, централизация, ведущая к унификации. Внутри партии, для обеспечения своей власти, кокус стремится вовремя отсекать всякую оппозицию генеральной линии, трактуя ее как ересь. Изгоняя отколовшихся, замечает Острогорский, их каждый раз выдавали за высохшую ветку, которую необходимо отрезать, чтобы дерево продолжало расти, но всякий раз эту операцию приходилось начинать сначала.

Фундаментальным недостатком политической системы парламентской демократии Острогорский считает отчуждение общества от управления и государственной власти. Он показал, каким образом при наличии равного избирательного права основная масса населения вытесняется тем не менее из активной политической жизни, становится объектом манипулирования со стороны кокуса. Особенно опасными для общества в целом, считает он, являются такие последствия этой практики, как отчуждение общества от политической жизни, разрыв между политикой и моралью, формирование конформистского сознания и гражданской индифферентности. Ликвидация всех этих опасных тенденций составляет главную цель автора «Демократии и политических партий». Большое место в этом труде составляет поэтому обоснование позитивной программы выхода из тупика партийной системы власти.