Текст книги "…в этом мире несчастливы… Книга вторая"

История семидесятая. Бабьим летом

Его нашли недалеко от бетонки, соединяющей аэропорт с центром города. Всего-то езды на маршрутном автобусе по этой дороге минут 25, не больше. Движение редкое, ибо грузовому транспорту по этой дороге ездить было запрещено. «Мазы» и «Кразы», груженные лесом, речным песком и гравием шли окружной дорогой. Бетонка начиналась в центре города, а кончалась в аэропорту и только одна треть ее проходила среди жилого массива. Остальной участок проходил по тайге. Собственно, по краю тайги, ибо с другой стороны бежал небольшой пролесок с молодой порослью елей и берез, шириной метра два, не больше. Дальше был обрывистый край, нависающий над берегом Татарского пролива. Высота обрыва была метров 30—40…

Нашел его грибник, возвращающийся домой с полной корзиной красно – и черноголовников, белых грибов, со шляпками цвета хорошо пропеченной корочки ржаного хлеба. Было это, когда возвращался грибник домой, около 12 часов. Осеннее солнце ярко слепило, но грело уже мало. Небо было чрезвычайно голубое, почти синие, как вода в Татарском проливе. Он лежал ничком, подложив под себя правую руку. Левая рука была откинута в сторону. Ноги согнуты в коленях и подтянуты к животу (он, наверное, так спал в детстве). Грибник увидел его издали – он как раз лежал по сторону пролива, среди молодняка, невысокого папоротника, на мху. Листвы еще нападало и на землю, и на этого лежащего человека, мало. Грибник подумал, что человек спит – день-то был все – таки теплый, солнечный, в лесу было тихо и уютно… Мало, какую ночь он мог провести! Устал, где, как не здесь, в тихом солнечном теплом лесу отдохнуть?! Немного насторожило грибника то, что одет человек был в военную форму, что офицерская фуражка была далеко в стороне, словно с силой отброшена. «Может быть, пьяный?» – подумал грибник, но сразу же отбросил эту мысль, ибо по его представлениям военные по утрам не напиваются до бесчувствия, чтобы оказаться одиноким, спящим в лесу. Когда грибник, тихо ступая по сухому мху, подошел к офицеру и наклонился над ним, то понял, что офицер мертв.

Грибник осторожно перевернул его на спину и увидел не приятную картину: лицо офицера было свернуто набок, так, что рот находился почти у левого уха. Он был широко открыт. Губы у трупа были синие, все лицо было забрызгано засохшей кровью. Воротник гимнастерки был, расстегнут, обнажая сморщенную шею (хотя, парню было не больше 22—23 лет!), которая тоже была в засохшей крови. Дальше грибник не хотел рассматривать труп, решив выйти на дорогу и остановить первую попавшуюся машину, чтобы послать ее за милицией. Но он все же успел разглядеть, что гимнастерка на груди, в области сердца дважды пробита пулями… Грибник сам в прошлом кадровый офицер, прошедший Великую Отечественную, толк в пулевых ранениях понимал и поэтому легко определил, что выстрелы были сделаны в упор. Поэтому, он осторожно палкой, которой искал грибы в опавшей листве, начал раздвигать траву и мох и сразу увидел пистолет – по-видимому, оружие выпало из правой руки мертвого офицера, когда грибник поворачивал его на спину. Ничего, не трогая руками, грибник быстро спустился к дороге и успел криком привлечь внимание водителя «москвича», который, к счастью, проезжал как раз мимо. Грибник сообщил водителю, что нашел в лесу труп, показал, где, и велел быстро ехать за милицией. Сам же вернулся к мертвому офицеру…

Минут через пятнадцать на месте происшествия был милиционер, который примчался на мотоцикле. А еще через пятнадцать – оперативная бригада с судебным медиком, криминалистом и двумя следователями – прокуратуры и милиции. Представитель воинской части – а она в городе была одна – появился лишь через полчаса. Он сразу же в погибшем офицере опознал комсорга роты. Так что, на первом этапе расследования все получалось сразу: труп был опознан, судебный врач установил время смерти, криминалист и эксперт на одежде и теле покойного при первичном осмотре не обнаружили никаких следов борьбы. Было сразу также высказано, что трагедия произошла именно там, где был обнаружен труп. Оружие принадлежало убитому, скоро были найдены и гильзы… Да, запаха алкоголя или перегара алкоголя изо рта трупа не ощущалось. Офицер, прибывший из части, где служил покойный, сообщил следователям, что «у старшего лейтенанта (звание покойного) были все основания, застрелиться, которые он изложит письменно, если дело вести будет поручено гражданской прокуратуре». Все, вроде бы укладывалось в конкретную и ясную картину, если бы не одна закавыка: у офицера было обнаружено три пулевых ранения: два – в область сердца и одно – в рот. Все три – в упор, и каждое в отдельности могло бы быть смертельным… Судебный врач к тому же высказал предположение, что «все три ранения – прижизненные» (то есть, что смерть наступила, от последнего выстрела; какой же выстрел был последний – покажет вскрытие). Выслушав судебного врача, следователь прокуратуры, который уже успел решить, что «дело – в кармане!», заявил: «Ничего тогда не понимаю!»…

…Мартен Иден не оставил себе не единого шанса в борьбе с волей к жизни. Он наверняка обдумывал различные способы самоубийства, и самострел не выбрал. Джек Лондон тоже знал толк в огнестрельном оружии! Но, это – так, лирическое отступление…

Здесь же, на месте преступления, следователь прокуратуры набросал план предполагаемой работы и озадачил каждого, кто здесь сейчас присутствовал (грибника поблагодарили, и он давно уже был дома, дав обещание – хранить следственную тайну). Врач-эксперт получил постановление о производстве судебно – медицинского исследования трупа. В постановлении, наряду с типичными в подобных случаях вопросами (не будем их перечислять!), были и такие. 1) Могли ли повреждения, обнаруженные на трупе, быть нанесены собственной рукой убитого? 2) В каком порядке были произведены выстрелы в тело погибшего? Пока следователь писал постановление на вскрытие, остальные искали пули (все ранения были сквозными). Пули нашли – две в ближайшей березке и одну – в земле, недалеко от головы мертвого офицера. Криминалист, собрав гильзы и пули, тут же заявил, что «весьма вероятно, что пули принадлежали гильзам, а гильзы – пистолету»… На этом, в лесу дела были завершены…

Первые результаты экспертиз и опроса сослуживцев погибшего были готовы ровно через сутки, как обнаружили труп (в лесу мертвый офицер пролежал 5 часов). Они аккуратной стопкой бумаг лежали теперь на столе следователя прокуратуры, которому военная прокуратура (она находилась в краевом центре), поручила вести дело (так, кстати, в этом городе часто делалось; видимо у военных следователей было дел по горло). Правда, военные пообещали прислать в помощь гражданскому следователю своего дознавателя. А вот судебному врачу никого в помощь военные не прислали, хотя труп погибшего офицера поручили вскрывать ему. Баллистическая и трассологическая экспертизы связали вместе повреждения, обнаруженные на трупе и пистолет, найденный рядом; а также, пули, гильзы и пистолет (как и предположил криминалист на месте происшествия). Таким образом, действительно, все полностью совпадало. Отпечатки пальцев на пистолете были только одни, и они принадлежали погибшему…

Но, вот результаты судебно – медицинского вскрытия были неожиданны… Так, что следователю пришлось еще раз воскликнуть: «Ничего тогда не понимаю!», когда он прочитал акт медицинской экспертизы… Да, по рапорту начальника погибшего офицера и по опросам его сослуживцев вырисовывалась весьма неприглядная и банальная картина причин и мотивов. Предполагаемого самоубийства. Дело в том, что, будучи комсоргом роты, молодой офицер растратил комсомольские взносы и во время не смог их возмести. Как минимум, ему грозил суд чести, а то и исключение из комсомола, а значит, его бы выгнали из армии с волчьим билетом. Человек он был порядочный и очень хотел служить в армии, так как это в роду его было делом наследственным. Не мудрено, что он предпочел смерть, позору (примерно так, было написано в показаниях многих его сослуживцев)…

…Так вот, из заключения судебно – медицинского эксперта следовало, что: 1) все три пулевых ранения были прижизненными: два – в сердце, и одно – в рот; 2) смерть наступила в результате проникающего пулевого ранения в сердце; 3) первое ранение тоже было в сердце, но, касательное (пробив мышцу сердца, пуля не попала в его полость, вышла наружу); 4) порядок выстрелов (все выстрелы были в упор) был таков: первый выстрел был в сердце, касательный, второй выстрел был в рот (пуля вышла через левое слуховое отверстие, разрушим сустав нижней челюсти), третий выстрел (смертельный) был в сердце, проникающим в полость левого желудочка.

По заключению баллистической экспертизы, первый выстрел был сделан, когда офицер стоял. Второй выстрел – когда офицер был на коленях. Третий выстрел – когда офицер полулежал, (туловище было приподнято, и он опирался на левый локоть). Вырисовывалась такая картина предполагаемого самоубийства: офицер стрелялся стоя. После первого выстрела, раненый, он не мог встать и поэтому второй раз он стрелялся на коленях. После второго выстрела, теряя силы, он мог лишь приподняться, упершись на локоть… Такая картина самоубийства выглядела вполне логичной, но только не для медиков! Мало-мальски опытный врач скажет вам, что даже касательное ранение в сердце вызывает болевой шок с потерей сознания, и что одного этого ранения было бы достаточно, чтобы офицер умер. Следствием такого ранения, кроме шока, является внутреннее и внешнее кровотечение (больше – внутреннее). Внутреннее кровотечение сдавливает легкие, основные кровеносные сосуды, подходящие и выходящие из сердца и само сердца. В данном случае, даже если допустить, что офицер пришел в сознание после болевого шока, то жить ему оставалось считанные секунды, значит, второй и третий выстрелы он производил, умирая.

Допустим все же, что, придя в себя после первого выстрела, он понял, что стрелять в сердце – не надежное дело, и выстрелил себе в рот, наверняка (надеясь, что пуля попадет в жизненно важные центры головного мозга). Оставим на миг без внимания, что выстрел в рот был вторым, и в каком состоянии он производился. Только от этого выстрела – пусть не, безусловно, смертельного, так как пуля не попала в мозг, а вышла через челюстной сустав и наружное ухо – офицер должен был сразу же после выстрела потерять сознание! Выхлопные газы (а это подтверждено вскрытием) разорвав полость рта, произвели сильный удар как раз на те участки мозга (основание и продолговатый мозг), которые управляют функциями работы сердца, дыхания и сосудов Ушиб этой области мозга неминуемо (мгновенно!) ведет к смерти. Получается, что офицер должен умереть уже дважды, а он остается жить (ведь, все ранения – прижизненные). И, больше того, и после второго выстрела приходит в сознание, чтобы произвести (и он это делает!) третий выстрел в сердце, после которого падает замертво. Врачи и психологи допускают (и такой допуск был сделан коллегией экспертов-специалистов, анализирующих этот уникальный случай – заметим, что в книге рекордов Гиннеса ничего подобного нет!), что 1 на миллион!!! Могло быть именно так, как представляют дело медицинский эксперт и криминологи. Тогда только остается поражаться той силой воли и влечению к смерти, которые были у офицера – самоубийцы! И, тем не менее, личность с такой невероятной силой воли и потрясающим мужеством, не смогла справиться с решением простой задачи: понести наказание суда чести… Еще, более невероятным кажется, что такая личность могла совершить банальный поступок, как растрату денег – комсомольских взносов роты! Сумма то смехотворна… У него был не один способ вернуть растраченную сумму. Например – взять взаймы деньги у товарищей. Или, на худой конец, признаться в этой растрате. Для этого требовалось гораздо меньше силы воли, чем – убийства себя таким ужасным образом!..

«Самоубийство? Убийство?» – крутилось в голове старшего следователя прокуратуры, когда он тупо уставился на стопку заключений экспертов. Мысли никак не укладывались в голове, в какую либо схему, которая могла бы быть логически обоснованной. Хотя, формально, самоубийство вроде бы имело все достаточные основания с некоторыми допусками (о которых сказано было выше). Но допуски то эти были невероятными сами по себе (1 на миллион – это вероятность, но какая?). Если же разрабатывать версию об убийстве, то просто не за что зацепиться! Нельзя же ее строить на медицинских и психологических теоретических вероятностях состояний человека при ранениях, которые были обнаружены на трупе офицера. Даже если начинать с этого, то сразу возникает большое НО, отбрасывающее логически мыслящего человека к версии о самоубийстве.

Допустим, что офицера убивали. Но, зачем тогда в него стреляли три раза и в таком порядке? Это (логически допустить) убийца мог делать лишь в тех же случаях и по тем же причинам, по которым повторно стрелялся. То есть, и в версии об убийстве, картина получается идентичной картине самоубийства. Вот эта картина. Убийца и офицер стоят друг против друга на близком расстоянии – не дальше вытянутой руки убийцы, ибо выстрел производится в сердце офицера в упор. Офицер падает. Но, очень скоро приходит в себя и встает на колени. Убийца тоже встает на колени напротив офицера, истекающего кровью и теряющего силы, и вряд ли способного что – либо сказать… Ему, (убийце) подождать бы несколько секунд, и офицер бы умер, но он не дожидается, и опять в упор стреляет ему в рот (нужно еще поймать момент, чтобы рот был, и подбородок не был бы опущен – согласно баллистической экспертизе).

Офицер падает, но вновь приходит в себя и пытается встать, ему удается лишь приподняться, опираясь на локоть левой руки. Убийце приходится принять подобную (или – близкую подобной) позу, чтобы выстрелить опять же в упор в сердце несчастного офицера. И вновь убийца не понял, что офицер при смерти и не стал ждать его смерти, и выстрелил ему в сердце…

«Нелепо все получается с убийцей!» – подумал старший следователь прокуратуры… И еще подумал, что убийца бы стрелял скорее в висок или затылок, если хотел – наверняка. Ну, а если он, допустим, хотел помучить офицера, то ни за что не стрелял бы ему в жизненно важные органы (мог бы выстрелить, например, в живот или – коленную чашечку)…

Да, мысли у следователя не укладывались в однозначный ответ – убийство или самоубийство. Человек он был немолодой. Всю свою взрослую жизнь отдал следствию. На Дальний Восток приехал перед уходом на пенсию, чтобы уйти с приличным окладом. Почти весь Советский Союз исколесил. Не потому, что был плохим работником, а потому, что испытывал тягу к перемене мест. Как-то случилось, что он три года проработал в Голландии по контракту, тоже в должности старшего следователя прокуратуры города Амстердама. Там он прославился на весь капиталистический мир, распутав сложный клубок обстоятельств необычного убийства. Молодая, незамужняя, преуспевающая в большом бизнесе женщина вдруг покончила жизнь самоубийством, застрелив себя из арбалета. Ни причин, ни мотивов для ухода из жизни у этой женщины не было. Не было и никаких следов, за что можно было бы зацепиться, если отрабатывать версию убийства. Но он все же стал работать над версией убийства, опираясь на одну интуицию. И раскрутил дело – нашел убийцу. Хитроумный любовник дамы ловко все устроил. Сначала как бы случайно заманил ее в один из оружейных магазинчиков, где заставил вместе с ним рассматривать пистолеты и арбалеты. Даме захотелось (не без его тонкого внушения) иметь небольшой арбалет. Он публично отговаривал ее покупать арбалет, говоря, что это – опасное оружие (из показаний случайных свидетелей). Ровно через полгода (!) они вновь как бы случайно оказались в этом магазине – к стойке с арбалетами он ее даже не подводил. Через день дама пришла в магазин одна и купила арбалет и повесила его на стенку. Через месяц убийца навестил ее… Было это тоже ранней осенью, в сухую солнечную безветренную погоду. Он пришел к ней в лайковых перчатках, как и полагается джентльмену. Сразу же с порога попросил показать ему арбалет. Она собственными руками под его подсказку зарядила арбалет… Он показал ей, как нужно держать арбалет, когда целишься из него. И пока она выполняла его инструкции, он неожиданным движением вмиг согнул ей руки так, что кончик стрелы уперся ей как раз под левую грудь… Не успела она ничего понять, как он помог ей нажать на спусковой крючок… Стрела вошла в грудь легко, пронзила сердце и вышла через левую лопатку. Смерть была мгновенной. Убийца имел один мотив избавиться от своей любовницы – решил жениться на другой женщине. То есть, весьма косвенный мотив… Потом немецкие кинематографисты поставили прекрасный фильм – детектив. Назывался он «Дама из Амстердама», успешно прошел по всем европейским странам и имел большой кассовый сбор. Советский следователь в этом фильме не показан (там дело распутывает следователь из Лондона), но в титрах значится, как главный консультант фильма…

Сидя сейчас над документами экспертиз по убитому офицеру, он поймал себя на том, что думает об этой даме из Амстердама… Почему-то вспомнился этот случай, хотя произошел он в середине шестидесятых годов, после него были сотни других, не менее сложных и запутанных дел… Следователь неоднократно награждался значками отличника прокуратуры и имел орден трудового Красного Знамени. На его счету не было ни одного не раскрытого преступления (чем он особенно гордился). В тот момент, когда он подумал, что один с этим делом не справится, и что нужно вызвать следователя из военной прокуратуры, и военных экспертов. А, то – «привыкли все сваливать на нас, как будто у нас своей работы не хватает… Да, и у военных всегда есть специфика в обстоятельствах, даже схожих с гражданскими…». Пока он так думал, в кабинет к нему постучали, и на пороге оказалась женщина, которую он вызвал как свидетеля, якобы у убитого с нею был роман. «Вот вам и дама из Амстердама!» – указывая свидетельнице на стул, громко сказал следователь, чем сразу привел ее в тупик. Она уставилась на него непонимающими глазами и часто – часто заморгала…

Это была женщина без возраста и вне времени (если судить по ее одежде). Она выглядела вроде бы очень молодой (ну, лет на 20—22). А по паспорту ей 34! Небольшая, коренастая. Белокурые кудряшки аккуратно собраны в кокетливую прическу дамочек из ресторанов эпохи НЭПа. Он был тогда мальчишкой, но помнит почему-то хорошо этих дамочек – две такие жили в одной с его семьей коммунальной квартире в Ленинграде. Девица была одета в платье, тоже как будто вынутое из маминого сундука: из черного шелка, просвечивающего так, что следователь мог видеть, что на ней были розовые трусики и такого же света лифчик. Платье было с длинными рукавами. Вырез небольшой, у самого горла. Воротник у платья из белых кружев, накладной и такие же манжеты. На шеи у нее были бусы из индийского красного камня. Лицо девицы было сильно набелено. Большие голубые, но совсем невыразительные глаза казались чуть выпяченными из орбит из-за почти полностью выщипанных бровей. Ресницы были густые, искусственные… «Как бумажные цветы», – подумалось следователю. Губы были намазаны толстым слоем красной помады, но рот, тем не менее, оставался небольшим, ибо губки были бантиком («как носили советские барышни в 30-е годы», – опять подумал следователь). Но, в отношении помады следователь ошибся. Когда он надел очки, и еще раз взглянул на дамочку, то к своему удивлению увидел, что губы у нее не были накрашены. Это был их естественный цвет. «Женщина не здорова» – подумал он.

Зубы у женщины были маленькие, желтые от зубного камня, как у заядлого курильщика. На клыках – золотые коронки. Следователь поймал себя на том, что уж очень пристально рассматривает эту особу, как будто ищет в ее облике что-то, что ему так необходимо для ответа на этот вопрос: убийство или самоубийство? «Из-за таких не стреляются!.. Из-за таких – стреляют!» – мелькнула мысль. И еще он подумал, что могло быть общего между молодым, красивым советским офицером и этой… дамочкой с того света? Тем не менее, он продолжал ее пристально рассматривать, почти уверен, что что-то в ее облике есть, что может ему пригодиться… ЧТО? Он пока ни о чем с ней не говорил, только сверил паспортные данные, как полагается по протоколу. Женщина в ожидании монотонно покачивала ручкой сумочки, которую держала на коленях. Сумочка тоже была из «маминого сундука»! Такую – сейчас не сыскать и днем с огнем… Из свиной кожи, покрытая черным, облезающим кусками лаком, с большим из белого металла замком посредине и из этого же металла окантовкой… Да, за левый манжет у женщины был, заткнут белый батистовый носовой платок…

Следователь последние годы никак не мог подобрать себе подходящих очков из-за резкого ухудшения зрения. Он, как все пожилые люди, страдал дальнозоркостью. Очки помогали ему не всегда. Читал он без очков, держа на большом расстоянии от себя текст. В кино ходил без очков, но женщину сейчас рассматривал в очках… Не давая себе отчета, он вдруг снял очки и еще раз посмотрел на ее платье, вернее, сквозь него на ее кожу… Он увидел, что на шеи, на открытых местах груди, и руках женщины розовые с трех копеечную монету, с ровными краями пятна. Он тут же попросил ее засучить рукава и поближе показать ему руки и ноги (благо, ноги у женщины были без чулок). Надел очки – пятна в центре были белесоватые и шелушились. «Сифилис! – воскликнул про себя следователь, и мысль его начала лихорадочно развиваться дальше. – Если мой покойничек переспал с этой особой, то непременно заразился сифилисом. Вот ЭТО – мотив самоубийства! И подобный мотив может реализовать себя с упорством, сопротивляющимся самой смерти (по принципу: страх – самый сильный стимул жизни)». От напряжения следователь почувствовал сильную головную боль (в подобных случаях – это признак, что он близок к разгадке!). Он обратил внимание, что в кабинете очень душно – от им выкуренных сигарет и от дешевых духов женщины, которая сидела напротив него и ждала вопросов. Следователь же нажал кнопку и вызвал секретаря, и когда секретарь появилась в просвете двери, сказал: «Срочно соедините меня с судмедэкспертом!» Потом, повернувшись к женщине, бросил: «Распишитесь здесь – это подписка о невыезде… Сейчас же идите в венерологический диспансер – я позвоню, чтобы Вас приняли без очереди, и завтра к 10 часам будьте у меня со справкой из диспансера!»… Через полчаса следователь обедал в местном портовом ресторане. Аппетит у него был превосходный…

Военный дознаватель, появился в прокуратуре через двое суток, как обнаружили труп офицера. Он был не на много младше следователя прокуратуры. Но характером обладал совсем иным, и иная у него была биография. Следователя он знал давно и относил его к разряду «отличников» («Наверное, и в школе, и в институте учился только на отлично», – подумал он о следователе, когда первый раз его увидел; было это давно). Сам военный дознаватель был из «троечников», но – надежных (двоек никогда не получал). «На троечниках держится мир» – было его девизом. К «отличникам» он относился всегда подозрительно и недолюбливал их…

Он тоже, как и следователь, окончил юридический институт. Но учился в нем на заочном факультете и… 20 лет! Военный дознаватель не был «вечным студентом»… С первых дней учебы в юридическом институте, он поступил работать в военную прокуратуру Округа. И вот уже четверть века не менял своего места работы, пережив 5-х прокуроров и массу сослуживцев. Он вырос от делопроизводителя, до военного дознавателя, и собирался так же, как и гражданский следователь, на пенсию. Он никогда не выезжал, за всю свою жизнь за пределы Округа. Но, территорию, относящуюся к нему, исколесил вдоль и поперек, по местам базирования военных частей. Он тоже подумывал о повышенном окладе перед пенсией. И ему, можно сказать, повезло. Бывший командир Военного Округа был недавно переведен в крупной должности в западную группу войск, в ГДР, в красивый городок Вюнсдорф. Так вот, он уже официально пригласил военного дознавателя вместе с женой (жена у дознавателя была учителем литературы в старших классах; еще он имел незамужнюю дочь). Так что, в скором времени дознаватель мог стать небедным человеком, даже по дальневосточным меркам: в ГДР платили в валюте и барахлишко от туда посылали в СССР военные контейнерами… Военный дознаватель уже собрал всю информацию о «вонючем городе» (так переводится на русский язык «Вюнсдорф»)…

Военный дознаватель был своего рода незаменимым и добросовестным работником. Разве терпели бы другого (разные, причем, начальники!) так долго в военной прокуратуре, разве доверяли бы ему все «тайны мадридского двора» и прокуратуры и самого Округа, если бы дело было бы с ним иначе?! Особенно, если принять во внимание, что военный дознаватель был алкоголиком, и все свое свободное время от работы был пьяным в стельку! Но он не разу не пропустил ни одного рабочего дня, не сделал ни одной служебной ошибки, никого никогда не подвел, хранил информацию, как швейцарский банк… Но, самое главное, никогда не был на работе (будь то в своей родной прокуратуре, будь то в командировке) в не трезвом виде! Как это ему удавалось – знал только он сам и этот секрет тоже умело хранил. Иногда, за бутылкой водки со случайными собутыльниками он философствовал на свою любимую тему о «хорошистах», «отличниках» и «троечниках»… «„Хорошист“, – говорил он, – давно бы спился, если бы выпил, хотя бы половину того, что выпил я за свою жизнь…, „отличник“ – давно бы умер от пьянства… Только „троечник“ может сделать систематическое употребление алкоголя смыслом жизни и творчества, плодотворно жить и работать на благо нашего процветающего СССР!»…

Дознаватель и с семьей дела хорошо уладил: он имел две квартиры. В одной он всегда был трезв (там проживали его жена и дочь), в другой он был всегда пьян (там бывали только его случайные собутыльники; друзей дознаватель не имел)…

Выезжая в командировку в городок, где нашли убитым офицера, в помощь гражданскому следователю прокуратуры и хорошо изучив обстоятельства дела, военный дознаватель уже имел четкое представление о случившимся. Он вез свои доказательства версии о самоубийстве. У военного дознавателя был «железный аргумент» в пользу самоубийства. Он тоже в молодости был прострелен жаканом навылет (пуля пробила легкое, и касательно прошла к сердцу). Однако, теряя кровь и сознание, военный дознаватель смог пройти по заснеженной тайге при 40% морозе пять километров! Это случилось на охоте. Но кто стрелял – не признался. Следствие не велось по просьбе дознавателя. В прокуратуре все об этом случае знали и считали, что «здесь дело темное»…

Да, военный дознаватель был худой, высокий, совершенно седой с длинными прямыми и жесткими волосами, всегда гладко выбритый, в одном и том же костюме серого цвета вот уже четверть века. В некотором роде, он был внешней противоположностью гражданского следователя (тот был коренастый, крепко сбитый, невысокий, и, несмотря на возраст, седыми у него были только виски, хотя волосы хорошо сохранились лишь на лбу и затылке, были мягкие, как у женщины и кучерявые (в детстве, он был очень похож на Есенина).

Старший следователь прокуратуры и военный дознаватель были как бы внутренними оппонентами друг друга. По любому случаю. Истина всегда была где-то между ними. Вот и сейчас, дожидаясь военного дознавателя, следователь уже на 99% был уверен, что офицера убили (предположение о сифилисе отпало: у женщины был обыкновенный псориаз, судмедэксперт подтвердил, что «никакими венерическими и другими заболеваниями офицер к моменту смерти офицер не страдал». Убеждение следователя в убийстве офицера пока что базировалось на его чистой интуиции (кстати, все врачи, к кому он обращался за помощью, единогласно утверждали, что «практически человек не мог сам нанести себе ранения, которые были обнаружены на трупе; такого же мнения был и судмедэксперт). В компетенцию судмедэксперта не входит решение вопроса «самоубийство» или «убийство». Это вопрос к следователю. Судебный врач может, правда, ответить на вопрос – «своей или чужой рукой нанесены повреждения, найденные на трупе»… Но, следователь знает, что в ряде случаев, повреждения, нанесенные своей рукой, были результатом убийства (как случай с той же дамой из Амстердама) … А, повреждения, нанесенные чужой рукой точно также могут быть результатом самоубийства (Гитлер, как известно, покончил жизнь самоубийством, но помог ему в этом его офицер; Нерон тоже погиб от руки своего слуги, кончая жизнь самоубийством; история криминалистики и судебной медицины знает сотни подобных исторически громких случаев самоубийства от чужой руки).

Военный дознаватель появился на пороге кабинета следователя, когда у того, как он сам выразился, от всех актов и мнений о смерти офицера, «мысли были в раскорячку». «Дело будем закрывать, товарищ старший следователь прокуратуры…», – вместо приветствия, сказал военный дознаватель, протягивая для рукопожатия свою жилистую руку. «Я еще ничего не знаю и ни за что не могу зацепиться, а Вы уже дело закрываете?!» «А – дело ясное! Парень застрелился, вот и все тут! Вы знаете, что его ближайшего дружка полгода назад выгнали из Армии по решению суда чести… И все лишь за «поведение, несоответствующее моральному облику Советского офицера», то бишь, женщинами очень увлекался… А, здесь – и женщины, и растрата общественных денег… Что же касается – «мог – не мог» при таких ранениях, то почитайте «Военно-полевую хирургию» профессора Хелимского, там много еще и не таких случаев описано… Например: две пули в сердце, одна – в голове, а он продолжает вести рукопашный бой, убивает противника, поступает в госпиталь и остается жить…». Все это по-военному четким слогом, хотя и несколько скороговоркой, доложил военный дознаватель, в то время, пока снимал свою шинель и убирал ее вместе с шапкой в шкаф на вешалку. «Я позвонил Давиду Израиловичу (так звали профессора Хелимского), на всю тираду дознавателя только и ответил следователь, – он считает «маловероятным, что офицер сам себе нанес известные повреждения…». «Хелимский состарился, и уже не помнит ничего, коль сам себя опровергает!» – невозмутимо отпарировал дознаватель. И добавил: «Вот в Чумикане был такой случай. Эвену медведь весь кишечник выпустил наружу, скальп снял, и ребра почти все поломал. А тот и медведя при таких-то ранениях ножом запорол, и в деревню, что в 10 километрах от места происшествия была, самостоятельно на лыжах пришел… Но главное – жив остался!» Это была правда. Но и про этот случай следователь все знал… И дело не столько ведь в том, что офицер по своему состоянию не мог нанести себе указанные повреждения, а сколько в том, что убийца не стал бы подобные повреждения наносить! Но, об этом, следователь пока молчал, ожидая, что дознаватель приведет это как главный аргумент в пользу самоубийства… Если бы дознаватель это сделал, следователь тут же ему возразил бы, что «нужно искать убийцу, который мог бы нанести именно подобные повреждения…» К такому выводу он пришел сам – что убийца – человек с особенностями. Или что эти «особенности» суть особенности взаимоотношений офицера и его убийцы. Следователь знал прецедент подобных отношений между жертвой и убийцей… Это – Майерлинг! Убийство своей возлюбленной Марии Вечора кронпринцем Австрийской империи Рудольфом… В девушку сначала выстрелили, а потом душили подушкой, и она нисколько не сопротивлялась! Ведь палачом ее был, ею горячо любимый человек! (хотя, что касается случая в Майерлинге, есть версия, что и принц, и его возлюбленная, были убиты наймитами; и это следователь тоже знал)…