Текст книги "…в этом мире несчастливы… Книга вторая"

Несколько раз первую неделю знакомства, нам звонил Васин могущественный сосед, приглашая в гости, но потом перестал. Прошло пять лет, прежде, чем я вновь о нем услышала. От того же Васи.

Вася умирал. Он знал это. Умирал в расцвете лет и творческих сил (в 35 лет он был уже всемирно известным писателем) от алкогольного цирроза печени. Запил он ни в СССР. Запил он в свободной и демократической России, не найдя в ней себе место. Несколько раз съездил за границу по приглашению коллег. Несколько Европейских стран предлагали ему вид на жительство. Но, жить где-либо, кроме России, он не мог. Не смог и в России! Зная, что скоро умрет, он пришел ко мне с просьбой о помощи его жене. Моральной помощи, ибо она, оставшись одна, вновь попадет в рабство «адвоката гнусных». Так он напомнил мне о неприятном происшествии со мной на «Площади Революции» в, казалось, уже далеком, прошлом! О гонораре, итальянской обуви, хамстве и трусости «новых гнусных», о «крыше» с ее подарками. Прося о помощи своей жене после его смерти, он и поведал мне историю рядового бойца невидимых фронтов, внешних и внутренних, периода холодной войны. Вот эта история и побудила меня написать «казус». Вася перекрестился, в знак того, что все в этой истории он услышал из уст ее героя, и лишь пересказывает, ничего в ней не изменяя. Ни содержание, ни форму, ни язык. Я постараюсь ни на йоту, как было уже выше, когда мой герой философствовал о человеческих пороках, пересказать, что услышала от Васи. Пусть земля ему будет пухом на Ваганьковском!

…Я женился ни по любви, ни по расчету. Я женился по приказу, когда пришло время покидать СССР. До последнего момента не знал, куда направят. Мне повезло. Моя невеста оказалась симпатичной и не глупой девушкой. Нас направили в Великобританию на «работу» в консульстве. Работал только я, а жена должна была родить мне ребенка. У нас родилась девочка. Работы было много, и дома я бывал редко. Пять лет пролетели быстро. За это время мы сменили несколько капиталистических стран, всякий раз перед отъездом на новое место работы, возвращались на месяц в Москву. Семья хлопот мне не причиняла. Девочка росла и развивалась нормально. Когда ей исполнилось, пять лет, мы были в Нигерии. Я работал при посольстве. Однажды мне среди рабочего дня позвонила жена. Она была очень встревожена. Сказала, что дочке «плохо». Болезнь любого члена семьи могла прервать мою карьеру. Я поспешил домой, сказав, чтобы жена врача не вызывала. И я оказался прав. Дочь не заболела, она надела себе на пальцы четыре гайки, которые подобрала во время прогулки на улице. Пальцы распухли, и жена не могла снять гайки. Я не растерялся, опустил ручки дочки в тазик со льдом. Потом смазал пальчики вазелином и медленно, одну за другой снял с них гайки. Все время, пока я снимал гайки, дочка сидела у меня на коленях…

…Наши отношения в семье, по мере взросления дочери стали весьма резко изменяться. Я перестал «спать» со своей женой. Она стала от меня отчуждаться, пока не превратилась в совершенно чужую. Естественно, нам троим какое-то время, пришлось скрывать перемены в семье.

Для того, чтобы описать как началась моя половая жизнь с дочкой, мне нужно подбирать слова и выражения. Скажу лишь то, что я изобретал различные «игры»: мы принимали вместе ванну. Спали голые в одной постели, и она под одеялом, доводила меня до оргазма! Что она со мной вытворяла – никакая взрослая женщина до этого не додумается! Я понял, что в пятнадцать лет девочка вполне взрослая женщина, если иметь в виду секс. Набоков был прав. Конечно, я не трогал ее, как женщину. Я просто отдавал ей себя. Так продолжалось до ее совершеннолетия. Мы сменили несколько стран. Жена сохраняла, как ей положено, видимость счастливой семейной жизни. О моих отношениях с дочкой она все знала. Но, у нее не было выбора. Она не могла со мной развестись. Конец моей карьеры был бы концом ее карьеры!

Мы с дочкой начали жить полноценной половой жизнью, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Нам пришлось приспособляться к условиям, чтобы она не забеременела. Дочь стала чрезвычайно сексуальна и в сексе изощренна. Мы продолжали менять страны и континенты. Все женщины мира, вместе с моей женой, перестали для меня существовать. Я убежден, что подлинная близость с женщиной возможна, только, если она твоя дочь! Как глубоко был прав Фрейд! Мы продолжали работать, я стремительно продвигался по служебной лестнице, что в нашем деле бывает крайне редко. Причина моего успеха одна – моя любовница-дочь!

Вернувшись в Россию в 1990 году, первое, что мы с дочкой сделали – отделили от себя женщину, которая считалась моей женой, и была матерью моей любимой. Не мы виноваты, что она вскоре покончила жизнь самоубийством. Кстати, может быть и на самом деле мы не виноваты, ибо самоубийство среди нас, возвращенных навсегда на Родину, было весьма распространено. Я легко приспособился к новым, пост советским условиям. Бывшие мои клиенты помогли мне встать прочно на ноги. Я купил адвокатскую контору. Не имея юридического образования, нанял несколько иногородних выпускником юридических факультетов московских Вузов, которые не хотели покидать столицу. Купил для них несколько квартир, но полностью лишал их возможности приобрести московскую прописку. Дочь моя никогда и нигде не училась. Я создал для нее собачий бизнес по той же схеме, что и у меня: купил несколько квартир и поселил в них толковых молодых людей, которые приехали в столицу из бывших советских республик. Я был счастлив, а вскоре стал чрезвычайно богат. Дочь моя вошла во вкус собачьего бизнеса и стремительно его расширяла. У нее есть свой завод в Подмосковье по производству «импортных» кормов для всех пород собак. Она прибрала к рукам всех, кто занимался в Москве, Подмосковье и Питере чау-чау. Купила телешоу. Участвует в международных выставках. Открыла собачью гостиницу, ветлечебницу и ритуальное бюро.

Когда дочке исполнилось двадцать лет, мы решили завести ребенка. Беременность дочери протекала легко. Врачи никак не могли объяснить, почему она родила шестимесячного ребенка? Рожала она в Германии. В России ребенок вряд ли выжил. Умственная отсталость ребенка проявилась сразу. В два года он не сказал ни единого слова, и не реагировал на речь. До трех лет не ходил. Ползал среди собак и ел с ними. Дочь махнула на него рукой. Но совесть наша чиста, ибо с ребенком занимаются лучшие в Москве педиатры и психологи. Недавно наняли экстрасенса…

Жена Васи была в «рабстве» у дочери адвоката. Как-то одолжила крупную сумму денег, скрыв это от мужа, а вернуть, не смогла. Книги Васины нигде не печатали. Жена рассчитывала на помощь из-за рубежа. Но переводы внезапно прекратились. Сначала жена Васи выгуливала собак. Потом ее заставили разводить у себя в квартире собак, и продавать. Квартира Васи превратилась в собачий питомник. Вася стал пить «по-черному»…

Но беспокойства Васи в отношении своей жены были напрасны. Не прошло и полгода со дня его смерти, как заболел адвокат. У него была обнаружена редко встречающаяся опухоль – рак яичка. Адвоката кастрировали. А через месяц он умер в страшных муках, которые причиняли ему многочисленные метастазы. Дочь не долго пережила своего отца-любовника. Ночью, взяв ребенка на руки, она выбросилась с двадцатого этажа своей квартиры.

Как я говорила выше, этот «казус» не оставляет места ни для какого резюме.

История шестьдесят седьмая. Анна Каренина 3-е тысячелетие

Удивительное произведение написал все же Лев Толстой. Я имею в виду «Анну Каренину». На планете нет ни одной маломальской киностудии, где бы ни пытались экранизировать «Анну Каренину». Нет, вероятно, ни одной кинозвезды, которая не хотела бы сыграть Анну. Брижит Бордо признавалась, что «Анна Каренина» ее «заветная мечта». И что не нашлось режиссера, с которым она могла бы одолеть этот образ. Мне известно доподлинно, что и Мэрилин Монро собиралась сыграть «Анну Каренину».

Можно назвать на память с десятка два мировых литературных шедевров, созданных в разное историческое время, а потом произнести «Анна Каренина». И все эти шедевры сразу же уйдут в тень. Я не преувеличиваю. Больше того, как женщина, я не понимаю «Анну Каренину»! Потому, что в героине психология мужчины, то есть Льва Толстого. Вот Эмма Бовари – это женщина на все 100%. Возможно потому, что душа Флобера была женской. Не случайно он сказал: «Бовари – это я!» Я прочитала «Анну Каренину» только один раз. Посмотрела также одну (и пока единственную) отечественную экранизацию, тоже один раз, и больше никогда, скорее всего, перечитывать не буду. И зарубежные фильмы смотреть также не буду.

Один мой друг, знаменитый писатель, из отдела «Русской классической литературы» ИМЛИ, как – то сказал об «Анне Карениной»: «Она бросилась под поезд, как под Вронского. И бросалась под Вронского, как под поезд». Когда в постсоветской России институализировали проституток, через дебаты на всех уровнях: толпы, СМИ и Государственной Думы, в одной газете, претендующей быть рупором интеллектуалов, был такой рисунок: на рельсах лежит, широко раздвинув ноги, голая женщина, а вдали стремящийся по этому пути «Сапсан». И подпись: «Анна Каренина третьего тысячелетия»…Сейчас у меня свыше тысячи фотокартинок «Анны Карениной» на рельсах! Не только вполне пристойных и даже с художественными достоинствами, но и с различных порносайтов. Особенно много с сайта Мет-арт…

…Все, конечно, видели фильм «Основной инстинкт». Мотивы, по которым своих любовников убивала героиня этих фильмов, на мой взгляд, наивны и далеки от реальности, особенно современной. Когда этот фильм еще не успел перекочевать с экранов кинотеатров на фирменные «DVD», с одним моим коллегой (я – психолог) произошел такой случай. Перескажу я так, как он мне рассказал. Слово в слово.

…Было это на научном Конгрессе по психиатрии в Вене. Я сделал доклад, и после пленарного заседания решил отдохнуть в номере пятизвездочного отеля «Зальцбург». В лифте оказался с молодой элегантной особой, понял, что с коллегой, лет так 30. Галантно улыбнулся, мелькнула мысль, «хорошо бы выпить с ней по чашечке кофе в моем или ее номере, или отужинать вместе, также в номере. Эти, европейские женщины бальзаковского возраста, успевшие сделать карьеру в бизнесе или науке, имеют свой, особенный шарм. Тем сильнее их чары, чем красивее они от природы. Мою попутчицу, как подсказывал мне мой профессиональный взгляд, природа наделила и физической, и духовной красотой и изяществом (почему нельзя сказать – «духовное изящество»? ). Родители или муж добавили к этому (опять же, судя по ее «экипировке») богатство. Она сама приобрела профессиональный талант, коль присутствует на Венском (элитном для психиатров всего мира) Конгрессе.

Я отдавал себе отчет, что моя экипировка и содержимое моего кошелька (ученые в современной России ох как далеки от олигархов!) не позволят мне даже заговорить с ней. Даже обменяться пустыми фразами, типа: «Ну, как Вам доклады?» Или, «что Вы скажете о концепции коллеги N. из Малайзии?» Я стоял, и вежливо смотрел себе под ноги, мысленно считая этажи, чтобы не пропустить свой. Мне очень не хотелось, чтобы моя попутчица вышла бы из лифта раньше меня. Я, ведь, «за так» мог наслаждаться всеми фибрами своего тела и души, ее запахом, в котором запах женщины смешался с запахом изысканных французских духов. Сердце мое замирало, когда лифт останавливался на очередном этаже: не дай бог, кто-нибудь войдет и нарушит ауру моей попутчицы! Но мне везло. В этот ранний час, когда Конгресс был в разгаре (только мы двое «смылись»), гостиница была пуста. (Она вся была отдана участникам Конгресса, приехавшим со всех концов Света на Родину Зигмунда Фрейда и Отто Вейнингера, Штраусов и Моцарта, Бетховена, Густава Климта и бесподобной императрицы Сиси). Сердце мое екнуло, когда лифт остановился на моем этаже. Делать нечего, надо выходить! Не поднимая глаз, и ничего не говоря, я вышел из лифта, и пошел в сторону своего номера, набирая скорость и не оборачиваясь.

Не успел сделать и десяти шагов, как почувствовал, что меня кто-то взял за рукав. Я поднял глаза. Чудо! Меня удерживала моя прелестная незнакомка! Я растерялся, не зная, что сказать, и на каком языке сказать. Я не успел определить национальную принадлежность попутчицы. Я стоял в растерянности, а она, явно спеша высказаться, говорила на французском, вставляя английские и русские слова: «Извините за мою дерзость! Я начала преследовать Вас, как только увидела, что Вы вышли из зала. Все дело в Вашем докладе. Ваша интерпретация самоубийства Анны Карениной глубоко тронула меня… Я не знала, что Толстой собрал сведения со всей Европы о самоубийцах – аристократках. И что со времен первых поездов в Европе, вплоть до создания „Анны Карениной“, таким образом не покончила с собой ни одна аристократка… У меня серьезная проблема. Я – психиатр, преподаю психиатрию в Женевском Университете и имею в Лозанне клинику. Но вот уже три года, после трагедии, которая приключилась со мной, я сама консультируюсь у психиатров и психоаналитиков. Некоторые из них присутствуют на этом Конгрессе. Однако, до сих пор не получила совета, как мне быть, который меня бы успокоил?.. Слушая Вас, я глубоко почувствовала, что Вы – тот, кто меня поймет и мне поможет… И вот я Вас преследую! Простите мое нахальство. Простите мою назойливость. Я поняла, Вы шли отдыхать. Доклад Ваш затронул такие серьезные темы, и Вы так тщательно довели их до сознания коллег, что усталость – нормальная реакция! Возможно это – быть Вашей пациенткой хотя бы на час? Нет, не сейчас, когда Вы отдохнете! Скажите когда, где? У Вас или у меня? Я согласна на все! Я буду Вам чрезмерно благодарна, если Вы меня выслушаете и что-то мне посоветуете. Я, честно говоря, в отчаянии, близком к отчаянию Анны!» Она выпалила это за минуту, не отпуская мой рукав, словно боясь, что я могу, не дослушав ее, повернуться и уйти.

Разве я мог отложить общение, с очаровавшей меня еще в лифте, леди? С другой стороны, я понимал, что если вот так сразу соглашусь, могу ее отпугнуть. Поэтому я стоял, не освобождая рукав от ее пальчиков, и молча, и пристально смотрел в ее ясные, светящиеся из глубины, огромные синие глаза, в обрамлении длиннющих черных ресниц. Личико ее было из слонов кости, черты его, как у Нефертити. Я уже был полностью одурманен запахом этой женщины. Она тоже смотрела прямо в мои зрачки, ожидая ответа. И, несмотря на свой деловой интерес ко мне (видела ли она во мне профессионала, который может ей помочь, или еще и мужчину, который готов ей помочь с первого взгляда?), она меня поняла. Поняла, что происходит во мне. Не меняя умоляющего выражения лица и по-прежнему не отпуская мой рукав (правда, держать его она начала по-другому, с женской нежностью, что ли), глаза ее вдруг засияли иным светом, словно заулыбались, исчезли из них напряжение и неловкость. Она замолчала. Так мы и стояли у лифта, пристально смотря друг другу в глаза, с соединенными через рукав руками. Долго стояли и молчали: я не сказал в ответ и слова! Наконец, она решительным голосом, который, правда, не справился с дрожью, произнесла: «Let us go to me! I am here too». Она приглашала меня к себе в номер! Если бы я ее увидел в конференц-зале и подумал, что через пятнадцать минут она пригласит меня в свой номер, еще и держа за рукав, я решил бы, что сошел с ума! Однако она действительно тянула меня рукав, а я уже не был уверен, что остаюсь в здравом рассудке.

У нее номер был, конечно же, намного роскошнее моего. Только у себя, она отпустила мой рукав. Мое лицо что-то изобразило (я так и не сказал ни единого слова!), ибо она почти прошептала: «I do not escape! Don’t afraid!» Закрыв дверь на замок, произнесла: «Sorry!» – и, наконец, отпустила мой рукав.

Она предложила мне чувствовать себя, как дома, пока она приготовит выпить. Вскоре она вышла оттуда в peignoir. Ее одежда была света ночного неба над бухтой в Гонконге в январский день. И настолько же прозрачна. Только я видел не яркие звезды и луну в чуть прикрытую в положенных местах a la sexy. Мне стало несколько тревожно. Я не понимал ситуации. Конечно, я раздевал своих пациенток по надобности осмотра, но не по прихоти своей плоти. И никогда не заставлял их переодеться в прозрачные пеньюары. «That is fit for me!» – «успокоила» меня Лиза (ее звали, как божественную австрийскую императрицу Элизабет). «Фит так фит!» – мысленно подумал я. И решил не вовлекаться в ситуацию, а наблюдать ее со стороны, несмотря ни на какие зовы плоти: ни моей «коллеги», ни моей собственной. Лиза скрылась на «кухне». Быстро вернулась с подносом, на котором стояли бутылки ирландского виски, армянского коньяка, два бокала и ведерко льда. Поставила поднос на каминный столик и ускользнула вновь на кухню. Не успел я пригубить виски, как услышал, что она зовет меня на «кухню»: «Come here!» Я встал из кресла, в котором утопал по уши, и медленно пошел в сторону «кухни». Лиза что-то крошила огромным кухонным ножом. Так усердно, что ткань на ее крепких ягодицах ходила ходуном. Плоть моя, отреагировала вполне адекватно! «Unzipping sex» – мелькнуло в уме. Лиза вскинула голову, легким движением смахнула прядь светло-русых волос со лба (волосы были небрежно заколоты на затылке, она успела распустить их) и повернула голову ко мне, продолжая нарезать ломти ветчины. «Вы, извините меня, что я Вас не предупредила о некоторых особенностях моей болезни. – Это она сказала по-русски, почти без акцента и дальше – Все Вы скоро поймете… Дело в том, что я Вас не соблазняю… Вернее, да, конечно, меня влечет к Вам …, да, что это я? I am ready to make love with you? If.., sorry, коллега!.. vous devez me comprendre… Ваша работа со мной уже началась. Вы уже меня консультируете. Просто, часть консультации я могу выполнить только сама, как Ваш партнер. Считайте, что у нас «консилиум»… je suis honnête mot de votre patiente jusqu′à ce que…» Я слушал вновь ее быструю речь и тупо смотрел в ясные чистые глаза, красивое, ставшее не к месту и не ко времени серьезным, лицо. И не знал, что и сказать, и как дальше себя вести. Вновь пообещал себе, что буду наблюдать себя со стороны. «Закуска готова. Помогите мне все принести в зало!» Я взял большой поднос с тарелками и съестным, и понес его в зало, поставив рядом с напитками на каминный столик. Туда же поставила свой поднос и Лиза. Потом она сама подвинула два низких кресла, видимо предназначенных специально, чтобы есть за каминным столиком. Жестом предложила мне «усаживаться, куда я пожелаю», зажгла камин, выключила верхний свет и села напротив меня так, что коленки ее поднялись почти на уровень груди, форму сосков и даже их цвет я мог теперь спокойно и ясно видеть.

Нет, она, не флиртовала открыто со мной, я скоро это понял, просто такое поведение было для нее почему-то необходимо… «Вы уже работаете, коллега?» – вспомнил я, потягивая коньяк и не сводя глаз с ее тела. Я уже мог о ней рассказать многое. Наверное все, что интересно для психиатра и психоаналитика. Кроме одного – сути психотравмы (а я убежден был, что ее трагедия есть психотравма). Она молчала, уткнувшись в свой бокал тоже с коньяком. Я следовал за ней…

Прошло так полчаса. Мы играли в «молчанку». Я принялся за виски («Bushmills 1608 Special Reserve». The best Irish Whiskey the single malt 12 years – Моя слабость!). В разных английских и французских современных романах, я часто натыкался на такую фразу: «I need large whisky!» Еще немного, и к черту мою консультацию, к черту мою «коллегиальность», к черту мою деликатность. Как сказал Сергей Есенин: « Я мужчина – я хочу тебя!» И я тебя возьму! Не успели эти слова пронестись в моей голове, как я услышал их почти буквальный перевод на английский из уст Лизы: «I am a Man! You are a Woman! I want you! I fuck you! And fuck… the everything!»

«Vous êtes en train de penser?» – тихо спросила она, и в ее огромных глазах я увидел печаль. И продолжила тем же голосом: «Я отдамся Вам в любом случае. Даже если с консультацией и у Вас не получится!» «На моей родине тоже – психиатр, особенно психоаналитик сейчас может консультировать своего клиента как угодно и где угодно. Даже в его постели… Но, все же консультировать. Вы же молчите и не даете мне сказать ни слова по существу. Откровенность за откровенность: я хотел тебя уже в лифте и мог бы там «трахнуть. Ты сама спутала все мои карты! Ну, ладно. Будь по-твоему: что ты хочешь, леди? «У Вас, русских, наверное, так принято: сначала разговоры, а потом «траханье». Mais, après tout, des variantes sont possibles. Surtout entre collègues, n′est-ce pas?»

«Я задам тебе всего лишь один вопрос. Я знаю, что на второй «выстрел» я, как «снайпер», права не имею. Ты мне его не даешь. Если я промахнусь, ты, может быть и из деликатности мне отдашься, но расстанешься со мной, без сожаления, как с предыдущими твоими консультантами. Прав я!» «На все 100!» «Так вот мой к тебе вопрос, леди («не леди, а баронесса, – поправила меня Лиза и добавила – баронесса фон Клейст. Великий поэт Клейст, которого Гете и Шиллер ставили наравне с собой и который покончил с собой, вместе со своей возлюбленной, был мой прапрапрадед) … Она сбила меня не с мысли, а с вопроса, и я вынужден был сказать, что Генрих фон Клейст страдал паранойяльной шизофренией со сверхценными идеями самоубийства с любимой женщиной (как сын твоей namesake Сиси) и реализовал свой бред, да возлюбленная его обманула. Она уже умирала от рака груди. Лиза промолчала, потом добавила, что кронпринц Рудольф и его возлюбленная Мария Вечера не покончили жизнь самоубийством. «Тайна Мейерлинга существует лишь для невежд». «Согласен!» – отпарировал я и добавил, что провел собственное судебно-медицинское и криминологическое расследование по документам об убийстве Рудольфа и Марии. «Франц Иосиф знал правду, как знал ее и Гитлер». «Tres bien! Abattre! To shoot down!»…

«Я сделала то, что делала героиня «Основного инстинкта». Это произошло до просмотра фильма… «И теперь боишься, что похожа на нее! Я прав?» Лиза сильно побледнела. Встала. Села, Опять встала. Трясущимися руками взяла бутылку виски и как алкоголик с похмелья, боясь пролить содержимое мимо бокала, налила себе large whiskey.

Одним глотком опорожнила бокал. Осторожно его поставила на стол. И глядя мне в глаза, тихо произнесла: «Я убила тебя однажды. Ты пришел не для того, чтобы мне отомстить, не правда ли?» «Я знал, что дело не в моем докладе. Но сначала думал, что привлек скучающую фрау, своей сексапильностью. Только когда увидел тебя на кухне с ножом – ты до побеления пальцев сжала рукоять ножа, когда я вошел – понял, что похож на убитого тобой таким вот ножом, который ты держала в руках, и что убила его ты не в постели, после полового акта, а на кухне… Вероятно, на кухне, когда ты готовила еду, он стал приставать к тебе и пытался овладеть тобой, не замечая, что тебе это не только не нравится, но что ты взбешена… Вот так, уверен, все и произошло!» «Это был мой жених и мой единственный мужчина. Потом я жила с женщинами. Он хотел изнасиловать меня на кухне! Как кухарку! Ты это понимаешь?!» «Je vois ce que tu veux dire! Comme je vous comprends!» Я встал, взял ее за рукав, как там, в коридоре отеля взяла она меня, и сказал: «Я понял тебя. Теперь я тебя буду лечить!» «D, accord!»

Я повел ее на кухню, держа рукав ее пеньюара. Она послушно шла за мной. На кухне я повали на пол все, что можно: посуду, остатки пищи, кухонные принадлежности. Взял нож, которым она резала ветчину и сунул ей в правую руку: «Держи крепче!» «D, accord! All right! C, est bizarre… Oh, I am in rush! Just do it! Piease, do it with me… just now!» Она что-то еще лепетала, Когда я, грубо сорвав с нее пеньюар, повалил ее на пол и почти бросил среди тарелок, бокалов, сковородок, и разнообразной пищи… Перевернув ее на живот, держа одной рукой за волосы, а другой грубо раздвинул ей ягодицы…

…Когда я успокоился, поднял ее на руки, она смеялась, сбрасывая с лица круги огурцов, кольца лука… «You my man! Mon homme! Let me keep you toujours!»

Оставшиеся часы суток мы провели с ней, занимаясь любовью в душе, в ванне, на унитазе, под струей биде, конечно же, в постели. Что это был за секс? Представьте страсть «Покинутой женщины» Бальзака, не знавшей мужчины три года. И представьте Юханнеса, которому, наконец, самозабвенно отдается Виктория (Кнут Гамсун. «Виктория»). Можно и первое совокупление (чем плохо это слово?) Алексея Вронского с Анной Карениной представить. Это, в совокупности, и будет жалкая тень нашего с Лизой секса!

Уснули мы у камина, голые, сплетясь телами, накрывшись одним лишь пеньюаром. Я положил ей руку под голову. Прижав губы к ее медовым устам…

Я спал долго. Проснулся все там же у камина, один. Под головой моей была подушка. Накрыт я был одеялом. Лизы не было. Первое, что я заметил, мой чемодан. Второе, что я заметил – листок бумаги, свернутый вдвое и кредитную карточку. Я все понял. Я понял, что консультация моя прошла успешно. Больше того, что Лизу (баронессу фон Клейст) я вылечил. Что больше ее я никогда не увижу. Что листок бумаги – письмо с благодарностью и прощание. Что меня перевели в ее номер. А кредитная карточка – мой гонорар. Знаете, сколько я заработал? Много, очень много. Живым психиатрам столько пациенты, даже самые благодарные, не платят!

…Читатель! I’m sorry if put You in frustration, but…