Текст книги "…в этом мире несчастливы… Книга вторая"

История восьмидесятая. Жить не пережить…

 
ХХХ
Печаль, печаль и взмах украдкой
Опущенных ресниц.
Печаль и нега болью сладкой
На отраженьях лиц.
Лежит, как тень от зябкой ночи
Таинственная глубина.
И где-то кто-то плакать хочет
И белая спина.
Не скрыть волненье
И напрасна
Опасная игра!
Бежать сомненья —
В дымке страсти
Обнажена!
Люблю! Без мысли, форм смятенье —
Одна, одна.
Все. Воля, страх и изумленье —
Твоя!
 
 
ХХХ
Где же, грусть, твоя причина?
Где печаль, твои истоки?
Вы как будто на кончине,
Кто здесь умер, одинокий?
Кто там, в саване блуждает
Пред моим потухшим взором?
Что за призрак там пугает
И крадется к сердцу вором?
Затаился, что-то шепчет
Аль беду мне предвещает?
Как в пустой часовне свечи
Перед гробом молча ставит.
Крестным знаменем, молитвой
Успокоить, словно хочет.
Вечер скрипнувшей калиткой
Манит в лес до черной ночи…
Там, во мху, в дремучих елях
Тихо, сладко завывает,
Мрачной тайною повеет
Как дымком и все взывает
Разгадать, узнать и плакать!
Тихо-тихо, сладко-сладко…
Как в степи кровавой маки
Рвать, бежать, играя в прятки.
И уйти, уйти со вздохом,
Сохранив в душе глубоко,
Словно там, в морской пучине
На русалкиной кончине.
Без конца поверив в сказку
И в любовь, что в женской ласке.
Не узнав, где есть причина
Тихой грусти, сонной неги…
Так печаль проходит мимо,
И, вздохнув, смыкает веки.
 
 
ХХХ
Усталость, фатальность, а грезы – борьба,
Как бремя иллюзий – надежды.
Кто, где и откуда, зачем и куда, —
Бредут в бесконечность невежды.
А хочется, хочется в вихре порой
Умчаться во след сновиденьям.
Упасть на колени пред зыбкой судьбой,
Молиться лукавым мгновеньям!
Шептать исступленно: «О, время, уймись,
Верни мне покой ожиданья!»
Но глупо, напрасно – томись иль молись —
Не выпить, как чашу, страданья!
А искры желаний, как грезы в глазах —
Иронией тешит безумье.
Где Вечность, и Тайна, и трепет и страх!
И сладость прозренья – «умру я!»
О, быть иль не быть – как в кости – игра,
Сомненья дрожащего лепет:
Нигде, ниоткуда, когда – никогда
Ту тайну мираж не осветит.
Иди же, иди, спотыкаясь, вперед.
Сомкнувши конец и начало…
А вдруг терпеливо тебя кто-то ждет,
Сжав сердце в ладонях устало?
 
 
ХХХ
Я помню, в сиреневых сумерках
Ты в церкви меня целовал…
Да, было когда-то и умерло —
Колокол глухо молчал.
Я помню те клятвы далекие,
В золоте тусклом кресты…
Кричали грачи одинокие
Вестники чахлой весны.
Как будто навечно, намертво
Клятва под вздохи дана…
Упало в тот миг что-то с паперти
Там, пред оградой двора.
Я вздрогнула, ежась мучительно,
Когда ты за плечи обнял.
И хохотом омерзительным
Ветер в порталах визжал.
Какой-то болезненной свежестью
Грудь и лицо обдало.
Ты что-то сказал тихо, с нежностью,
Когда уж совсем рассвело…
А день тот, ты помнишь, решительный —
Свинцовое небо в слезах?
Как знаком большим вопросительным
Церковь застыла в глазах.
Губы отдернув холодные,
Кутаясь зябко в пальто,
Ушла я, осталось, голодное,
В след мне галдеть воронье…
 
 
ХХХ
 
 
Ты – факт моей биографии
И в потоке бытия
То, что верой слепой охвачено,
Созерцаю, как смысл его я!
И в стремительных ритмах сомнения,
И в тоскливой пустой суете,
Это дарится, как озарение,
Постижение в бытие!
Это – страхом грозит и потерею,
Это – тайной манит гробовой…
Это – то, во что страстно верую,
Что банально зовется судьбой!
Отчего отказаться – страдание,
Что – ошибкой клеймит бытие,
Это – плоть моего желания, —
Крест мой, который – в тебе!
И с молитвою в сердце, как с жалобой
От тебя я к тебе ухожу…
О, если бы чудом узнал бы ты —
Что я тебе не скажу!
 
 
ХХХ
Божественное откровение – в твоих глазах.
Нежнейшая музыка – в твоих словах.
Печаль ласкающая – в твоей улыбке, —
Но все – зыбко!
Теплые пальцы на моих глазах
Молящая нежность – в твоих словах.
Губы раскрылись и жгут улыбкой, —
Но все – зыбко!
Мне б раствориться – в твоих глазах:
Сколько любви в твоих словах,
Счастье сулит твоя улыбка, —
Но все – зыбко!
Зыбко, как горы песка – в глазах.
Зыбко, как море воды – в словах.
Зыбко, как снег под ногами – улыбка, —
Все – зыбко!
 
 
ХХХ
Какая-то немая суета,
Какая-то тревога, что не та,
Не та судьба связала нас с тобой
Вдруг овладели мною суетой!
И хочется проснуться и уйти,
Уйти, бежать мне с твоего пути,
В надежде, что слепые не найдут…
Уйти, как одинокие бредут,
В тоске, где мокро-серые поля,
Где взгляд твой не дурманит, как заря,
Где солнце, как запекшаяся кровь,
Где небо, как умерших, кожа,
Где хочется кричать: «Любовь!»
А высохшие губы шепчут: «Боже!»
Здесь все тоскливо, все – одни слова,
Как скрывшая сомнение трава…
 

История восемьдесят первая. Хашупсе

Во всех, выше описанных случаях, у меня ни на миг не мелькнула мысль, что я живу по промыслу Всевышнего. Или, что жизнь моя имеет какой-то особый смысл. Или, что у меня есть ангел, который меня охраняет. Ни одно, из пережитых экстремальных событий, не казалось мне знаком судьбы. Наоборот, эти события словно иллюстрировали мне, что живу я сам по себе, и никому до моей жизни (или смерти) нет никакого дела. Что жизнь моя и душа моя, как бы ни уникальными они не казались бы мне, ничего из себя на самом деле особого не представляют. Если бы меня, например, зарезал мальчишка-нанаец, не всадив ему пули в лоб Савчук, мой труп ничем бы особым не отличался от трупов охотников, которых этот пацан порешил! А, если бы вертолет упал на северный склон скалы, мои останки могли бы смешаться с останками пилота, и судебно-медицинскому эксперту предстояла бы тяжелая работа разделять их. Утони я в колымской тундре, то весьма вероятно мой труп сохранился бы на тысячелетия, я ничего бы об этом не знал!

Будучи на краю гибели, я, отнюдь, не тешил себя иллюзиями, что смерть может взять кого угодно, только не меня, или, что если я погибну, то душа моя попадет в рай, ибо я погиб за доброе дело, или спасая товарищей. О смерти я серьезно и не думал, но допускал ее, как рядовое явление, еще один труп для судебно-медицинской экспертизы, или – вечной мерзлоты.

Конечно же, я не искал смерти. Я искал приключений, хотел проверить себя на прочность. Но, из всех приведенных случаев только в одном (с мальчишкой-нанайцем), мотивом моего поступка было приключение. Все остальные были делом случайности. И вот, что самое главное: ни один из вышеописанных случаев ничего не изменил в моем мироощущении и мировоззрении. Я не стал больше любить жизнь, или больше ею дорожить, побывав на краю гибели. Я всегда любил жизнь так, что больше просто нельзя! Я всегда хотел жить и дорожил жизнью. Никогда не искал смерти, но и не думал, что смерть может сделать для меня какое-нибудь исключение. Я никогда не молил Бога спасти меня. (Хотя, нередко обращался к Всевышнему, или просто к чуду, когда был влюблен, чтобы любовь оказалась взаимной. Конкретнее, я мог вспомнить Бога или чудо, если возлюбленная не приходила на свидание). Бесконечное одиночество смерти, о котором я писал выше, имеет для меня только один смысл: безответная любовь!

Это, так сказать, правило моей биографии. Но было в нем единственное исключение. Имя ему – Хашупсе.

До Хашупсе, то есть, до 28 лет, в моей жизни не было ничего, что бы указывало (прямо или намеком), что в ней есть смысл. Ничего в моей жизни не было такого, что говорило бы, что есть Бог, или, что моя душа бессмертна. Все, что со мной ни происходило до 28 лет, было понятно, логично, реально и обыденно. Я жил потому, что мне было приятно жить. Правда, жизнь моя и этим ничем не отличалась от жизни моих соседей: она состояла не только из одних удовольствий! Но, прожив вот уже 55 лет, я по-прежнему считаю, что как бы ни сильны и не часты были бы наши удовольствия, мы живем все равно, по большому счету, не ради них (ради одних удовольствий не стоило рождаться). Мы живем инстинктивно. То есть, покуда жизнь имеет в себе силы жить. Человеку, полному сил, всегда охота жить. Мысли о смерти приходят уставшему человеку. Страх смерти еще никого не удержал от смерти. Суицидологи знают, что около 75% самоубийств совершается из-за страха смерти. Фантом смерти как вампир существует за счет горячей человеческой крови! Да, простит меня читатель за красивость этой сентенции!

Итак, Хашупсе. Допускаю, что в жизни каждого взрослого человека было свое Хашупсе. Мне, например, не только как профессионалу, но и по-дружески не мало людей рассказывало о пережитом чуде. После Хашупсе, я мог бы поверить в Бога, в то, что жизнь моя имеет высший смысл, что рожден я не зря, что где-то есть Некто, кому я не безразличен, кто оберегает меня и помогает мне найти правильное решение в трудных жизненных ситуациях. Я мог бы поверить в бессмертие своей души и в иною жизнь, которая уготовлена мне после смерти. Короче, я мог бы поверить во что угодно, если бы… Если бы, я не был бы психиатром! Но, даже будучи безбожником, верящим только в науку и правду сермяжную, я покривил бы душой, если сказал бы, что Хашупсе ничуть меня не изменило, в сторону веры в необъяснимое, непостижимое, сверх естественное, мистическое. То есть, в сторону веры в чудо.

В 1971 году, как я писал выше, мы переехали в Москву. Я стал работать врачом-психиатром в разных больницах Москвы и Подмосковья (из-за жилья менял места работы), потом поступил в ординатуру по психотерапии в ЦОЛИУ врачей и в аспирантуру МГУ им. Ломоносова, на кафедру диалектического материализма философского факультета. Каждое лето мы с женой уезжали в Крым или на Кавказ «дикарями» отдыхать. Так, мы оказались в поселке Гантиади, что в нескольких километрах от Гагр. Остановились у армян, в огромном дворе которых одновременно в сезон в «домиках» из фанерных ящиков останавливались до 20 человек с разных городов СССР. Вечерами все дружно садились за огромный стол под навесом чай пить. Угощали все по очереди. В том числе и хозяева. Фрукты и овощи всегда были в изобилии и бесплатно.

Валяться на пляже я не любил. Наплававшись до приятной усталости, я уговаривал жену на прогулки по окрестностям Гантиади или на поездку в Гагры или Сочи. Так, однажды, после 14 часов, пообедав в местном кафе, мы пошли бродить по окрестностям поселка. Наткнулись на тропу, которая резко поворачивала в горы. День был чудесный, теплый, ласковый, только что прошел небольшой дождик, все благоухало: цветами, фруктами, чачей и жареным барашком из дворов. Одним словом, земной рай, да и только! Мы шли не спеша, бесцельно созерцая окружающее. Скоро пейзаж начал меняться. По правую сторону начался густой лес. По левую сторону потянулся низенький забор из проволоки, за которым раскинулись плантации виноградника. Тропинка стала заметно забирать вверх. Через час мы уткнулись в подножье горы, густо поросшей южной растительностью. На этом, тропинка заканчивалась. Решили уже повернуть назад, как увидели, что в кустах что-то делают двое мужчин и одна женщина, одетые в оранжевые из плотной синтетической ткани костюмы. Мы подошли к ним поближе из-за любопытства, и поняли, что это альпинисты, по их снаряжению. Я спросил, куда они собираются восходить? Неужели местные горы такие высокие и опасные, что необходимо специальное снаряжение? До этого я думал, что горы настоящие начинаются по дороге на озеро Рица или знаменитую Красную поляну (ни там, ни там, мы еще не были). Один из альпинистов, не поворачиваясь в нашу сторону, и не прекращая готовить снаряжение, сказал, что здесь очень трудное восхождение, ибо скала вертикальная, с коварными ловушками (что за ловушки – он не объяснил), вся покрыта колючими лианами, хотя и не Эльбрус. На мой вопрос, зачем тогда на нее восходить, если она не высокая для альпинистов? Парень ответил, что восхождение в этом месте и для опытных альпинистов дело не простое, если я не альпинист, он не сможет мне это популярно объяснить. Тут вмешалась женщина, сказав: «Наверху знаменитая крепость Хашупсе. Ее именем названа река, что берет начала с ледников кавказских гор и чуть ниже по дороге, по которой Вы шли до тропинки, впадает в море. Крепость почти сохранилась. Она построена именно здесь потому, что с этой стороны, то есть, с моря, ее взять нельзя. Турки в прошлых веках несколько раз пытались, и все безрезультатно!» Не успела женщина закончить свой рассказ, как я решил, что буду подниматься в крепость вместе с альпинистами. Я сказал это им. Они посмотрели на меня, как на сумасшедшего, даже бросили свои занятия и подошли все втроем к нам. Один мужчина (они были лет на пять, не больше, старше меня), наверное, главный, сказал: «У нас для тебя нет ничего!» «И не надо!» – сказал я. «Ты, что, будешь пробираться через лианы в этом?» – он ткнул пальцем в мою одежду. Я был одет в хлопчатобумажные брюки, такую же футболку и сандалии на босую ногу. «Да!» – твердо ответил я. Жена моя поняла, что у меня «заскок», и что спорить со мной бесполезно, повернулась и, не говоря ни слова, пошла по тропе вниз, назад. Альпинисты в один голос заявили, что я на них не должен рассчитывать. Что самоубийство – дело добровольное. Главное, чтобы я не путался у них под ногами, хотя все равно далеко я не уйду, ткнусь в лес на колючки, которые пострашнее колючей проволоки, и сразу поумнею. «Давай, иди! Попробуй! Успокоишься и еще успеешь догнать свою девушку!». Я ничего им не ответил, отошел в сторону на несколько метров и стал искать место, где я начну восхождение. При мне был маленький кожаный портфель, в котором лежали наши с женой паспорта и все деньги, а также немецкая финка, которую мне подарил, арестованный мной в Николаевске-на-Амуре, убийца. Повторяю, день был божественный! Я начал свое восхождение, осторожно раздвигая лозы колючих лиан, в 15 часов 15 минут. Раза два больно наткнулся на колючки, но понял, что это не смертельно. Чувствовал свою физическую силу, свежесть и прекрасное расположение духа. Подтягиваясь на руках, и опираясь ногами по лианам, как по канатной лестнице, я довольно-таки быстро стал подниматься вверх, мысленно посмеиваясь над разодетыми и до зубов экипированными альпинистами: «Турки, говоришь, не взяли? Я – возьму!».

Через полчаса подъема я убедился, что забираться вверх придется почти на одних руках. «Встать» на лианы или стволы деревьев можно только для отдыха. Альпинисты восходили на скалу рядом со мной. Несмотря на густую зелень кустов и деревьев, я мог видеть оранжевые пятна их одежды и даже слышать обрывки разговора. Так прошло еще полчаса, конца восхождения не было видно! Я все еще чувствовал себя сильным и бодрым, но уже захотелось быстрее добраться до цели. К тому же, я начал испытывать жажду. Прошло еще полчаса. В нескольких местах я порвал о колючки футболку, сильно поцарапал руки и ноги, но – терпеть можно было, лишь бы быстрее появилась цель. Альпинисты внизу сказали, что из крепости есть тропа, по которой водят в нее туристов.

Вдруг что-то стало происходить вокруг. Внезапно стало очень тихо, так тихо, что я слышал биение своего сердца и дыхание альпинистов, которые шли со мной вровень. Птицы, как по команде, замолкли. Даже насекомые куда-то исчезли. Но, по-прежнему ярко светило солнце сквозь веселую зелень, и небо было голубое, без единого облака. Я остановился, зацепившись ногами и руками за подвернувшееся дерево. На душе стало тревожно. Увидел, что альпинисты тоже остановились и начали громко спорить, так, что мне было слышно каждое их слово. Мужчина, возглавляющий их группу, приказывал начать спуск, ибо скоро начнется гроза и, вероятнее всего, ураган. Я посмотрел еще раз на небо – ни облачка! Но, тишина была такая, что давило на барабанные перепонки. Потом листва ожила – пронесся легкий ветерок. Мы с альпинистами продолжали стоять на месте, словно чего-то ожидали. Я услышал, что женщина сказала: «До вершины осталось метров 100 – 200. Успеем подняться!» Но, мужчина был не приклонен. Он сказал, что «спускается». Второй мужчина поддержал его: «Если ты хочешь, то продолжай! Но, мы за последствия не отвечаем». Потом я услышал, что мужчины кричат мне: «Парень! Надо спускаться как можно скорее! Сейчас начнется ураган, Иди к нам! Один ты не спустишь!» Небо продолжало быть голубым, солнце – теплым и ласковым. Сто– двести метров – чепуха! Я крикнул, что спускаться не собираюсь! «Дурак! Погибнешь!» – услышал в ответ. Потом увидел, как стали «падать» один за другим вниз мужчины-альпинисты, отталкиваясь ногами о скалу и деревья. Женщина крикнула мне: «Иди ко мне! Вместе надежнее!» Но, идти к альпинисту-профессионалу, значит подчиниться ей! Значит – отдать ей большую часть своей победы над скалой! Это меня не устраивало. И я крикнул: «Спасибо! Но, я – сам!» И мы двинулись вверх. Я почувствовал, что начал торопиться. Теплый ветерок хозяином гулял по листве.

Так прошло еще минут двадцать. Мы шли с женщиной почти бок о бок. Поднимались настырно и молча!

Затем внезапно стало абсолютно темно, как будто выключили яркий свет. Я не видел даже своих вытянутых рук. Куда-то исчез ветерок. Стало опять ужасно тихо. Громко закричала женщина (или мне так показалось?): «Я иду к тебе! Надо – падать! Через несколько минут здесь будет ад!» Я не успел что-либо ей сказать, как она очутилась рядом со мной. Очень близко, но лица ее я не видел из-за темноты. Чувствовал ее частое горячее дыхание и громкое биение наших сердец. Они бились в унисон. Она взяла меня за руку, ибо я почувствовал, что правое запястье мое сильно сдавили пальцы, сквозь синтетическую ткань (она была в перчатках). Мелькнула озорная мысль, что при таких обстоятельствах сексом я еще не занимался. Горячее тело молодой женщины я уже чувствовал, несмотря на ее комбинезон, каждой клеточкой своего израненного тела. «Давай, укроемся где-нибудь и переждем грозу. Потом продолжим восхождение. Глупо возвращаться, когда мы почти у цели!» Это сказал я ей, трясущимся от желания голосом. Женщина вмиг отпустила мою руку и сказала: «Последний раз спрашиваю: ты спускаешься или нет?» Тон ее голоса был холодный. Это меня разозлило: «Падай одна. Я – остаюсь!» Упрашивать ее мне не пришлось. Сразу после слов, женщина камнем полетела вниз. Несколько секунд я слышал ее падение. Это были большие прыжки от ствола дерева к стволу. Скоро все потонуло в темноте и тишине. Странно, но я почувствовал себя более комфортно, чем все это время, когда альпинисты были рядом. От сексуального возбуждения и следа не осталось. Я начал спокойно карабкаться вверх.

Вдруг я почувствовал, что какая-то ужасная сила поднимает меня, легко оторвав от деревьев и кустов, за которые я цеплялся руками и ногами, и куда-то несет. Понял, что я летел (в прямом смысле этого слова!) поперек скалы. Минут пять, точно, летел. Потом эта невидимая сила бережно опустила меня на крону огромного дерева. Я едва не полетел вниз головой. Но успел зацепиться за ветку одной рукой. Потом мне пришлось слезать с дерева. Вновь было тихо и темно.

Едва я достиг земли, как все вокруг завизжало, зарычало, загрохотало, засвистело и закружилось. Меня приплюснуло всем телом к стволу дерева. Я догадался обхватить его руками, и сцепил пальцы в замок. Да, я забыл сказать, что на левом предплечье висел у меня портфель: я просунул руку сквозь его ручки. Мимо меня пролетали кусты, деревья, камни, меня несколько раз больно хлестнули ветки, пролетающих деревьев, вырванных с корнем. Да, мне явно повезло с этим деревом! Во-первых, оно, видимо, глубоко вошло корнями в скалу, так как гнулось, но не отрывалось. Во-вторых, было защищено наполовину выступом скалы. Где-то через 5—10 минут вокруг меня не осталось ни кустика. Как будто кучерявая, с густыми и длинными волосами голова, вмиг превратилась в голый череп, на котором, прячась за глазницу, торчало одинокое дерево, к которому я прилип! Темнота стала прозрачной. И я отчетливо видел, что мимо меня пролетало! Мне показалось, что я видел огромного козла, который летел вперед ветвистыми рогами, согнувшись дугой и орал почти человеческим голосом! Движение растительности и камней было в двух перпендикулярных направлениях: поперек скалы, и вниз. Со спины я был защищен скалой, спереди стволом дерева, сверху его кроной, которая, правда, потеряла почти всю свою листву.

Сколько так бесновалась стихия вокруг меня – я не знаю. Может быть, полчаса. Может быть и два часа. Время я не воспринимал совершенно. Потом все медленно стало утихать. Порывы ветра слабеть. Наконец, движение камней и растительности, поперек, полностью прекратилось, вниз, правда, продолжали катиться одиночные камни (размерами больше пушечных ядер), кусты и разорванные на части деревья. Потом и это прекратилось. Опять стало тихо. И, первый раз я почувствовал, что сильно похолодало. Я осторожно отцепился от дерева, пальцы мои совершенно онемели. Меня начало трясти, как в лихорадке. Может быть, от холода, может быть от увиденного и пережитого.

Пока я трясся и старался понять, где я? – ситуация вокруг меня вновь изменилась. Над головой что-то разорвалось. Так громко и сильно, что я крепко зажал уши, чтобы не лопнули барабанные перепонки. Небо разверзлось и то, что я увидел, потом, я бы сравнил только с одним – с адским пламенем, которое изображают в некоторых голливудских фильмах ужасов. Странно было видеть это пламя у себя над головой! Оно было бездонное. Оно было огромное. Оно было без искр. И оно распространялась во все стороны, разрывая небо на куски. Не сразу понял я, что так видится молния с высоты кавказских гор! Это пламя, добавлю, не слепило глаза. И, хотя казалось, что он прямо над головой, можно рукой достать, оно совершенно не грело! Я также понял, что страшной силы взрыв, который чуть не разорвал мои барабанные перепонки – это гром. Потом и гром, и молния стали повторяться почти через равные отрезки времени, и я перестал зажимать уши ладонями. Я просто оглох! После очередной молнии, где-то вдали подо мной вспыхнуло ярким факелом дерево и долго горело. В него ударила молния. Так как скала, на которой я сидел (я сел на камни, чуть придерживаясь за ствол дерева), была совершенно голой, я не боялся, что вокруг меня начнется пожар, даже если молния попадет в мое дерево.

Пока я «отдыхал» и соображал, что делать дальше? Ситуация вокруг меня вновь резко изменилась. Сверху обрушились сплошные потоки холодной воды! Это имело и свою положительную сторону. Я запрокинул голову и быстро утолил жажду, которая уже начинала меня не только мучить, но и пугать. От дерева я боялся отходить даже на шаг, и укрыться мне было негде. Обрывки моей одежды вмиг стали тяжелые от воды. Но, жжение по всему телу, причиняемое множественными царапинами, немного приутихло. «Только бы не замерзнуть!» – пронеслось в голове. Смешно, не правда ли? Он замерз в июле месяце в Гаграх! Но, днем температура была 30—35 градусов, а сейчас около 10, не больше. А вода ливня и того меньше. Но, вода и холод, это было не самое страшное. Страшное началось еще минут через 15—28. Сверху прямо на меня с ужасным грохотом ринулась река из жидкой глины, острых и тяжелых камней и остатков кустов и деревьев! Сель! Я едва успел вновь обхватить дерево, начавшими коченеть, руками в замок. Сначала раздался невероятной силы грохот, что мне показалось, что скала, на которой я сидел, сейчас развалится на куски. Потоки жидкой глины, огромных камней и разорванных на куски, выкорчеванных деревьев и кустов ринулись на меня бушующим потоком, сметающим все на пути. Селевой поток был высотой до 2-х метров, и погружали меня почти по плечи в себя, пытаясь оторвать от дерева, несмотря на то, что я забрался на ствол почти на два метра, чтобы держаться за крепкие и толстые сучья. Я сильно испугался, что оползень снесет и мое дерево. Тогда мне, точно, крышка! Если меня не убьет камнем, то я утону в лавине. Сознание такой смерти придавало мне невероятные силы, ибо от дерева меня так и не оторвало! Ливень продолжался долго. Очень долго! Потом постепенно потоки стали все ниже, все ленивее, тянули меня за собой все с меньшей силой, пока совсем не прекратились. Опять стало тихо, темно и очень холодно! Изредка тишину прерывали отдаленные раскаты грома, да большие камни, с грохотом катящиеся по одному вниз. Сель, как острой бритвой снесла всю растительность на скале. Я сидел на огромном дереве, чудом сохранившемся после селевого потока, прямо посреди просеки. Одинокие камни еще катились. Я обратил внимание, что не слышу, как они падают. Значит – спуск покатый! Ура!

Часы мои давно остановились. Может быть от ударов, может быть от проникшей под циферблат воды. Они показывали четыре часа. Значит, остановились через сорок пять минут, после моего восхождения. Было темно. Небо стало просветляться, и скоро на нем появились звезды и луна. Светлее стало и вокруг. Но, увы, не теплее! Самое же приятное для меня было – услышать щебетанье птиц! Я понял, что гроза закончилась! Я решил, как следует оглядеться, и настроиться на спуск. Покорить скалу мне не удастся, ибо перед собой, в обозримом пространстве, я видел вертикальную, голую скалу. Весьма высокую, так как вершины ее не было видно. Резонно решил, что сил подниматься на одних пальцах, у меня не хватит. Я очень устал!

Спускаться стал осторожно. Для этого выбрал самую нижнюю и самую длинную ветку дерева, схватился за нее обеими руками, и как по канату, пополз вниз, изучая ногами выступы и расщелины скалы. Моей задачей было – найти площадку, где я смог бы передохнуть, отпустив дерево. И так, от площадки к площадке я надеялся спуститься вниз.

Но, испытания мои, оказывается, не кончились. Они – только лишь начинались! И то, что мне предстояло пережить, то, я думаю, сильно изменило мою личность!

Когда я держался за конец ветки, по которой для страховки я сползал, я вдруг почувствовал, что ноги мои повисают над пустотой! Я поводил правой ногой, сколько мог, в стороны, левой ногой – кругом пустота! Я подумал, что оказался на большом камне, и что мне придется с него спрыгивать, чтобы достигнуть склона скалы. Для того, чтобы осмотреть предполагаемый камень, на котором я волею судьбы оказался, и который вместе с деревом (то был бук) меня спас от урагана, я зацепился ногами за мою ветку и пополз вниз вперед головой. Там, где я был, несмотря на ночь, можно было видеть на расстоянии 100 метров. А, так как в горах, как и на море, видимое пространство искажается, то, возможно, что я видел на более дальнем расстоянии. То, что я увидел, когда подполз к краю «камня», повергло меня в отчаяние. «Как же так, – сразу возникла тревожная мысль, – как это могло случиться, что я оказался посредине скалы: вверх и вниз плоская вертикаль, без растительности, за которую я мог бы цепляться и выступов, по которым я мог бы карабкаться, да еще ни вверх, ни вниз – конца не видно?» Сразу почувствовал противный липкий страх и слабость во всем теле. Я сидел посреди вертикальной скалы и не мог перемещаться ни поперек ее, ни вверх, ни вниз! А впереди меня был огромная синяя пустота звездного неба с лунной дорожкой в небытие. Было такое ощущение, что я нахожусь высоко-высоко в небе, ибо «низа», по существу не было. Мне стало очень жалко себя. Я почувствовал себя таким несчастным, беспомощным, нелепо заброшенным не весть бог куда! Я сразу понял, что у меня нет ни одного шанса спастись самому. И что там, где я нахожусь, меня вряд ли найдут! Я, наверное, унесен был ураганной волной весьма далеко от места восхождения, возможно, что перенесен через ущелье на другую скалу. Я попробовал кричать, что есть силы. Но, крика моего не было слышно: звук полностью поглощала пустота. Тогда я затих и прислушался. Сначала ничего не слышал, кроме стука своего сердца и слегка учащенного дыхания. Потом вдруг почти отчетливо услышал, что где-то там, внизу, шумит река. Я вспомнил, что альпинисты говорили, что рядом со скалой, на которой была крепость, протекает горная река Хашупсе, впадающая в море.

И тут появилась эта мысль. До сих пор не могу разобраться, как психолог, в мотивах этой мысли, которая чуть не угробила меня. Вспомнив про реку, которая течет внизу горы – а я был уверен, что отчетливо слышу течение реки у подножья скалы, на которой я сидел – я сразу решил, что у меня появился шанс на спасение. Все выглядело просто: нужно прыгнуть в реку, и она принесет тебя на берег моря! Конечно, есть определенный риск – промахнуться и упасть на скалы, или, что река недостаточно глубокая, чтобы не разбиться об ее дно. Других опасностей я не видел. Я хорошо плаваю, справляюсь и с сильным течением, и с водоворотами, так, что не утону! Некоторое время я посидел, размышляя, есть ли у меня еще какой-нибудь выход? Даже если меня рано или поздно найдут, то я умру от жажды. Я снова начал хотеть пить. У меня, совершенно точно, не было пути никуда, кроме, как вниз. А в низ – только одним способом: прыжком в воду! И я пополз к выступу скалы. Дополз, ногами вперед, потом отпустил ветку, освободив одну руку, и зацепился пальцами за край скалы. Затем, отпустил ветку, и зацепился за край скалы другой рукой. Ноги мои свободно болтались над пропастью. Я держался за «козырек» скалы только одними пальцами рук. Оставалось разжать пальцы и полететь вниз, в реку. Я совершенно не имел никакого представления, какова высота скалы над рекой. Но, то, что река течет у подошвы скалы – сомнений у меня никаких не было.

Не знаю, почему, я не разжал сразу пальцы. Когда руки стали уставать и слабеть, я сделал совершенно обратное: подтянулся, и держась одной рукой и подбородком за выступы скалы, свободной рукой ухватил конец ветки, по которой я спускался. Через несколько секунд, я оказался на камне. Посидел, отдохнул, и опять, с большей решительностью прыгнуть вниз, я спустился с камня, и вновь повис над пропастью, держась за «козырек» одними пальцами. Потом опять полез по ветке вверх и опять уселся на камне, обдумывая и взвешивая, что мне делать, вновь и вновь!

Сколько раз я так спускался, зависал над пропастью на одних пальцах, а потом поднимался по ветке вверх, я не знаю. Раз десять – пятнадцать – точно! Я не давал себе отчета, почему я не разжимал пальцы? Совершенно не думал, что могу разбиться, и не испытывал вообще никакого страха! Я просто вновь и вновь возвращался в исходное положение по ветке. Кстати, если бы ветка, когда я полз, держась за нее, обломилась, я бы без всяких раздумий и помех свалился бы в пропасть. Ветка – было единственное мое спасение!

После очередного спуска, висения на пальцах над пропастью и подъема по ветке назад, меня охватила досада! Я не мог понять, почему я не прыгаю вниз? Я честно говорил себе, что рискую разбиться о скалы, но страха никакого не было. Я вообще не испытывал никакого страха, кроме страха перед жаждой, и смертью от нее. Поэтому, у меня не было иного выхода, как прыгать вниз! Осознав все это ясно и трезво, я решил, точно, как Мартин Иден, лишить себя малейшей возможности вернуться назад (о Мартине Идене я вспомнил сейчас, когда пишу эти строки, там, на скале, я вообще ни о ком не думал, ни о родителях, ни о жене, которая осталась без паспорта и денег). Короче, я отломил ветку! На это ушло у меня минут десять, ибо ветка была молодая и гибкая. Отломив ее, я бросил ветку в пропасть. Теперь, спуститься осторожно на край пропасти я смогу, а вот подняться не смогу ни за что на свете! Никакой акробат не смог бы, вися на карнизе пропасти на одних пальцах, имея над головой полтора метра вертикальной скалы, без выступов и расщелин, в темноте, оказаться вновь на камне, о дерева. Чисто теоретически, для этого нужно было бы раскачаться на пальцах, как на турнике, а потом сделать виток вверх спиной, и встать на камень, не промахнувшись и не пошатнувшись! Все это я понимал, когда ползком на животе, спускался к козырьку. И вот я вишу, держась за карниз скалы одними пальцами рук, на левом предплечье висит портфель с паспортами, деньгами и немецкой финкой, Я очень ясно помню это, мое последнее зависание над пропастью! А вот, что произошло дальше – в памяти моей не осталось ни следа! Вишу в кромешной темноте. Почему-то не разжимаю пальцы. Чувствую, что пальцы слабеют. Хорошо знаю, что ветки нет. Выход один: или сам разожму пальцы и полечу в пропасть, или они через несколько секунд разомкнуться от усталости, и я все равно полечу в пропасть. Помню еще, что поднял голову и посмотрел вверх: там, высоко над головой, виднелось мое дерево. Между мной и им – полтора метра вертикальной, голой скалы! Ни страха, ни отчаяния, ни каких либо мыслей в голове не было. Кажется (полностью я не уверен), я закрыл глаза, чтобы падать с закрытыми глазами…