Текст книги "…в этом мире несчастливы… Книга вторая"

Когда я открыл глаза (или, по-другому, когда я очнулся от легкого забытья), я сидел на своем камне! Удивление – как я на него попал? – пришло не сразу! Какое-то время я просто сидел и ни о чем не думал. Потом почувствовал очень сильную усталость и сонливость. Стал шарить вокруг себя руками, автоматически. Вдруг, правая рука моя нащупала углубление в скале. Возникла мысль – почему я его не заметил раньше, когда изучал место, где очутился по воле урагана? Я уперся предплечьем в углубление, ухватился за каменный выступ, что нащупал в нем, пальцами, и стал подтягиваться к углублению. К моей большой радости, углубление оказалось высотой в полтора метра и длиной в два метра. Но, самое главное, оно было глубиной в метра три! Я, не задумываясь, влез в него, и вытянулся во весь свой рост, испытывая неземное блаженство, от расслабления перенапряженных мышц, связок и суставов! Быстро стал погружаться в сладкую дремоту, несмотря на то, что лежать на холодных камнях, почти голым (футболка и брюки представляли собой несколько лоскутов), не очень-то должно бы быть приятно. Погружаясь в глубокий сон, я механически подгребал к себе обеими руками сухую старую листву, которой, к сожалению, в расщелине было не много.

Дальше – тревожный сон. Сколько спал, я не знаю Тревога объяснялась все одной причиной – я заблудился, нахожусь на середине вертикальной, высокой скалы, и не знаю, как отсюда выбираться! Впервые стал думать о жене. Представляю, как она сейчас чувствует! Наверняка думает, что я погиб (кстати, она не допускала моей гибели, ибо, как она сказала, знала, что я найду выход из любой, самой невероятной ситуации). Тогда мы были молоды, и, может быть, она была недалеко от истины. Я начала думать о своих хозяевах. Это был поток очень тревожных, до ощущения загрудинной боли, мыслей, сквозь сон. Они были хорошие интеллигентные люди. Работали учителями в местной школе. Имя хозяйки я не помню. Хозяина звали Ардаваст Хазарович, фамилия Трапезонян. Трапезоняны были выходцы из Турции. На одном побережье черного моря, от Сочи до Сухуми одних только молодых мужчин Трапезонян было 500 человек. Не меньше и в горной Армении. Это была многодетная семья. Причем племянница и тетя родились в один год, одни день, и один месяц. Жена Ардаваста Хазаровича последнего ребенка (всего их было шесть) родила в 50 лет. Семья – трагическая! Потом мы подружились. Отдыхали у них еще два сезона. Переписывались. Случилась беда. Один из молодых мужчин Трапезонян изнасиловал дочь Трапезоняна. Конфликт внутри огромного клана разрешается трудно. Кончилось тем, что Ардаваст Хазарович погиб под колесами грузового автомобиля, так и не сумев отомстить за честь своей дочери. Больше четверти века я о них ничего не слышал.

А тогда, когда я исчез с документами и деньгами, Ардаваст Хазарович подумал, что Люда вовсе мне не жена, и что я просто бросил ее. Так, увы, нередко бывало в местах отдыха. Приезжали парой, а потом женщину бросали без денег. И все же он не только сообщил о моем исчезновении в горах милиции, но и собрал почти из ста местных жителей поисковый отряд, с которым я и встретился рано утром на дороге, ведущей в крепость Хашупсе. Я вмиг стал героем всего Кавказского побережья! Двор Трапезонянов был завален фруктами, которые приносили мне местные жители. До двадцати легковых машин стояли у ворот дома Трапезонянов, их владельцы считали за честь, отвезти нас на озеро Рица или на Красную поляну. Каждый вечер нас, буквально силой, уводили в рестораны, где угощали до утра. Мы с Людой несколько раз объехали все побережье Кавказа от Сочи до Сухуми, и изучили все прекрасные окрестности. Мы были почетными гостями и на свадьбе, и на крестинах. Были мы и на похоронах. А как врач я не знал отбоя от посетителей. У нас появилось больше тысячи друзей. Некоторые, потом специально приезжали в Москву, чтобы водить нас по московским ресторанам, и театрам. Я, конечно, старался не злоупотреблять такой всенародной любовью клана Трапезонян, и платил им тем, что устраивал больных и стариков в клиники Москвы и Ленинграда. Все дело в том, что по глубокому убеждению местных жителей, человек из города непременно должен был бы погибнуть, застигнутый ураганом в горах. Или, по крайней мере, сойти с ума. Я же, весь истерзанный колючками, в лоскутах, вместо одежды, но в отличном расположении духа, и в хорошем физическом состоянии, шел бодро к ним на встречу. На моем левом запястье весел целехонький кожаный портфель, с документами, подтверждающими, что мы с Людой – законные муж и жена, деньгами, и немецкой диверсантской финкой, при виде которой глаза мужчин загорались алчным огнем. Но – это было потом! А пока я лежу на холодных камнях расщелины, на высокой скале, или сплю, или брежу в забытье от усталости.

У меня были видения, а, может быть, все было и в самом деле. Сначала я проснулся от грохота скатившихся булыжников. Выглянул из своей расщелины. Светало. На камне, который приютил меня во время грозы, стоял огромный козел с красивыми рогами. Очень похожий на унесенного ветром в небытие. Я немного полюбовался им, улыбнулся от такого красивого видения, подгреб еще немного листвы под себя, и снова погрузился в сон. Я как бы раздвоился! С одной стороны, мне вроде бы стало спокойнее, и даже интересно, ибо в горах я никогда раньше не спал. С другой стороны, я продолжал остро и с болью чувствовать всю зыбкость своего существования. Особенно, при мысли, что совершенно не знаю, как буду выбираться на волю. Потом я вдруг проснулся от того, что ясно услышал, как где-то далеко много разных голосов зовут меня по имени. Я вновь выглянул из расщелины, посмотрел в сторону, откуда доносились голоса, и увидел много факелов. Они медленно передвигались далеко внизу. Я решил, что это мои спасатели, и начал, что было силы, кричать, что я здесь! Но, очень скоро факелы и голоса вдруг исчезли! Я протер глаза, и понял, что это мне приснилось, и что, вероятно, проснувшись, у меня оставались перед глазами видения. В психиатрии это называется – «просоночные галлюцинации». Я поглубже залез в расщелину, и вмиг уснул. Не знаю почему, но во сне – я это ясно чувствовал – я улыбался! И еще раз я просыпался, когда ко мне пришел медведь. Большой, бурый. Я потом видел точно таких в вольере Красной поляны. Он махал передними лапами, бил себя по морде, и протяжно рычал. Видимо, я занял его место, и он хотел меня из расщелины выгнать. Никакой агрессивности с его стороны в отношении меня я не почувствовал. Очень сильно хотел спать, что даже смотреть на него долго открытыми глазами, мне было трудно. Ибо веки мои были настолько тяжелы, что сами опускались. Я открыл портфель, который был у меня вместо подушки, вынул на всякий случай финку, помахал ею почти перед самой мордой медведя, и положил ее рядом с собой. Уснул тут же.

Проснулся полностью, когда ярко светило солнце и очень громко на все голоса кричали, свистели, щебетали и пели разные субтропические птички и птицы. «С улицы» в расщелину дышало плотное тепло. Воздух был так насыщен ароматом, что, казалось, я могу его пить. Короче, я проснулся в поднебесном раю! Оставаясь, по существу, пленником небес. Увы, мне негде было даже, как следует потянуться, чтобы размять отекшие члены. Но, настроение было весьма оптимистичное. Я чувствовал прилив сил в еще не бодром теле.

Осторожно, чтобы не свалиться со скалы, я вылез из расщелины. Сел, согнувшись, и свесил над пропастью ноги. Начал думать, что делать дальше? Умирать при такой красоте наверняка не получится! Но, как спастись? Ощущая такой сильный, насыщенный, и разнообразный благовониями аромат, когда кругом голые скалы, я, естественно, задумался: где это все растет, что так прекрасно пахнет? Пропасти были глубокие и широкие, и вряд ли бы они донесли до меня такие сильные запахи, когда ни малейшего ветерка не было! Тогда я решил посмотреть, что над расщелиной? Осторожно стал выползать, спиной вперед, пытаясь ухватиться руками за камни скалы, что была у меня крышей. Я не успел вытянуть полностью руки, как пальцы нащупали… край скалы, покрытый густой растительностью! Толщина каменной крыши расщелины была не больше тридцати сантиметров! Я, не теряя на раздумья время, надел на левое запястье портфель, положив, конечно, в него немецкую финку, и через минуту, без особых усилий и акробатических упражнений, стоял на лугу в райском саду. Там росли благоухающие деревья с густой листвой, в которой трепыхались разноцветные птицы, вперемежку с мандаринами, грушами, яблоками, и, кажется, инжиром. Когда я увидел высокий, в два с половиной метра каменный крепостной забор, то понял, почему здесь ничего не тронуто ураганом. Вообще-то, все, что я в то мгновение видел, казалось волшебной сказкой! Но, щипать себя за мочку уха я не стал. А то, вдруг все бы исчезло! И я вновь бы оказался в своей холодной расщелине с сухими, случайно занесенными в нее ветром, листьями. В течение получаса я обежал крепость вдоль забора. Немного прошелся по забору, который тянулся по краю пропасти, и был толщиной с метр. Выковырял из забора небольшой остроугольный камень, который положил тут же в портфель, и начал искать спуск вниз. Но тут я поторопился! И вновь оказался на зыбкой грани, отделяющей полнокровную, теплую, светлую жизнь, от пустого и черного небытия!

Когда я бежал по крепостному забору, то высматривал место, где склон пологий. Тропинку, по которой водят в крепость туристов, я не нашел. Северо-западная сторона крепости, обращенная к морю, представляла собой вертикальный обрыв в глубокую пропасть. На южной стороне, как мне показалось, спуститься можно, цепляясь за деревья и кусты только до половины, а дальше – опять вертикальный, глубокий обрыв в ущелье. Восточная сторона резко отличалась от всех других, потому, что была пологой, примерно под углом 45 градусов. И она очень напоминала реку. Только эта река не текла и была не из воды, а камней, разного диаметра. От размеров с кулак взрослого человека, до пушечного ядра. Были на этой реке и огромные валуны, с мой рост. Еще на ней в разброс росли невысокие деревья и кустарник. Так как «река» не текла, я решил, что она протянута до самой подошвы скалы. Это то, что мне было нужно!

Радость моя была столь велика, что я нашел путь, по которому смогу выбраться из плена, что забыл про голод и жажду. Я не съел ни одного плода там, в райском саду крепости Хашупсе!

Осторожно спустился с забора, и смело вступил на камни «реки». Когда мои ноги провались почти по колено в камни, я не придал этому никакого значения. Выдернул их и побежал вниз. Бежать пришлось быстро, ибо ноги проваливались между камней. В одном месте я вдруг провалился сразу по пояс. Хорошо, что рядом росло дерево, я успел схватиться обеими руками за его ветки и с большим усилием вытянул себя из «ямы». Я все еще не догадывался, что «река» эта, была каменная зыбь. Трясина! Я знал, что есть зыбучие пески, которые в считанные секунды могут засосать полностью караван верблюдов. Больше того, у меня в таких песках на Кубе, на диком пляже, погиб хороший знакомый, на глазах своей жены и друзей, которые ни чем не могли ему помочь. Но то, что бывает каменная зыбь – я никогда не слышал! Все же, чтобы не проваливаться, я начал прыгать по большим камням. Но, один камень, величиной со свинью и на нее похожий, как только я на него вступил, медленно стал погружаться в «реку». Я едва успел спрыгнуть с него. И опять меня спасло, находившееся рядом дерево! Держась за ствол дерева, я начал испытывать сильную тревогу. Я понял, что по камням мне никак не спуститься. Я просто в них «утону». Положение мое было страшное, еще и потому, что своим движением вниз, я вызвал настоящую каменную лавину. На меня сверху летели сотни камней, разных величин. И с каждым мгновением их становилось все больше и больше, Я стоял, спрятавшись за ствол дерева, и с ужасом наблюдал эту картину! Камни опережали друг друга. В воздухе сталкивались с невероятной силой, и от удара разлетались мелкими острыми осколками во все стороны. Один камень, хорошо, что небольшой, сильно ударил меня по правому плечу, так, что рука моя вмиг стала бесчувственной и обездвиженной плетью. Теперь я мог держаться только левой рукой, на которой висел портфель. Несколько осколков камней глубоко поранили мне шею и спину. Кроме боли, я чувствовал, как по спине течет кровь. Я продолжал стоять за стволом дерева и обдумывать своей положение. Я успел спуститься вниз где-то на двести метров. Назад мне никак не вернуться! Я не смогу сделать и шага. Оставалось, спускаться вниз, пригнувшись в три погибели, бежать зигзагами, увертываясь от огромных булыжников. Достаточно хотя одному такому булыжнику краем задеть мою голову, и череп мой снесет, как сдует одуванчик. И еще я решил, что буду бежать от дерева к дереву, или к кусту. Под кроной деревьев и кустарника вероятнее всего твердая почва. Я хорошо понимал, что шансов добежать до земли, у меня чуть больше ноля! Но, ничего другого, как только бежать вниз, я не видел. Но – есть ли «низ» у этой каменной «реки»? Не кончается ли она на краю пропасти? Ведь, пропасть была со всех сторон. Почему ей не быть и с восточной стороны? Если мой путь прервется на краю пропасти, тогда 100 процентов, что я труп. И это все происходит со мной средь белого дня, под палящим южным солнцем, в нескольких шагах от земного рая! Мне стало так жутко от этих мыслей, что грудь сдавило тисками, а в голове началась сильнейшая пульсация крови. «Паника!» – поставил я себе диагноз. Но, стоять и умирать от страха я не хотел. «Буду бежать до конца!» – так я решил, в сильнейшем отчаянии. И я побежал по градом камней и каменных осколков, петляя от дерева к дереву или кусту. Несколько раз камни подомной легко уходили. И я оказывался по колено, или по пояс в каменной трясине. Но, всякий раз рядом оказывалось или дерево, или кустарник. И я выползал из каменной трясины, держась за их ветки. Только однажды, провалившись почти по грудь, и чувствуя, что через секунду-две уйду вниз с головой, я не увидел рядом ни дерева, ни куста! «Это конец!» – очень спокойно пришла мысль. Автоматически оглянулся вокруг. Сзади меня был огромный камень с острыми, торчащими во все стороны шипами. Он был похож на большую глубоководную бомбу. Я не раздумывая, схватился левой рукой за острый шип, ибо правая рука еще не действовала, и начал себя вытаскивать. Я делал движения, какие, вероятно, делает змея, когда меняет шкуру. Мне удалось выползти из каменной трясины и забраться на этот огромный булыжник. Немного отдохнув на камне и наметив траекторию своего дальнейшего бегства по каменной зыби, я побежал к ближайшему дереву. Все это время, от первых моих шагов по каменной реке, до последнего рывка, надо мной продолжали лететь камни, самой различной величины. Но я их уже не боялся, ибо знал высоту, ниже которой они не опускались. У меня, как говорили мои учителя, вдобавок ко всему, математический склад ума. И, я часто воспринимаю вещь, явление или пространственно-временные координаты событий, в образах геометрических фигур. Я очень хорошо понимаю Спинозу, который написал «Этику», с точки зрения геометрии, и Канта, который критиковал «чистый разум», с точки зрения математики, и «монады» Лейбница, суть которых – «бесконечно убывающие величины». А «Четыре книги о пропорциях человека» Альбрехта Дюрера для меня, как своя собственная. Так же как великий художник Северного Возрождения, я вижу тело человека, сплошь состоящим из различных геометрических фигур. А болезни – нарушение геометрических пропорций различных частей и органов тела человека. Поэтому, решив не сложные математические задачи, такие, например, как траектория падения камня, или скорость его полета, или время, которое мне понадобиться, чтобы целым и невредимым перебраться из точки «А» в точку «Б», я начал спускаться по каменной зыби с сознанием дела. Одно меня продолжало тревожить, и весьма сильно. Это вопрос, где кончается каменная река? У подножья горы, или на краю пропасти? В первом случае я спасен. Во втором случае, мое спасение остается проблематичным. Поэтому я, перепрыгивая с камня на камень, тут же исчезающих в глубине каменного потока, мысленно перебирал различные варианты моего положения, если я зависну над пропастью. В любом случае сдаваться я не собирался. Да и можно ли иметь упадническое настроения, пережив чистилище и ад, и побывав в раю?

Я бежал в весьма странной позе: на полусогнутых в коленях ногах, наклонив туловище вперед почти под 90 градусов, и крепко, как боксер на ринге, прижав подбородок к груди. Правая рука моя по-прежнему болталась как плеть. Боли в ней я не чувствовал. Надо мной летели врозь и стаями камни разных размеров. Иногда они, повторяю, сталкивались в воздухе друг с другом с огромной силой, раздавался короткий «взрыв», и летели во все стороны острые осколки. Некоторые из них вонзались в стволы деревьев, перерубали ветки, как страшное оружие невидимых ниндзя.

Почувствовав, что заныла поясница, я решил передохнуть у дерева, которое маячило впереди, в метрах двадцати. Прямо перед ним был большой плоский камень, на котором можно было бы посидеть. Через несколько минут, ибо я бежал все-таки зигзагами, я прыгнул на облюбованный мной камень. И начал медленно погружаться в глубину «реки». Наверное, я растерялся, так как ничего не предпринимал. Стоял на камне, как капитан на мостике тонущего корабля. Когда поверхность «реки» была мне по горло, то есть, только моя голова возвышалась над камнями, я, зацепившись сначала портфелем, а потом рукой за толстую ветку, начал выползать из ямы. Наверное, я уже наловчился это делать, ибо скоро был у ствола дерева, обвив его на всякий случай ногами. Когда я обернулся, чтобы посмотреть, не «всплыл» ли мой камень на поверхность, то увидел огромную черную дыру. А, ведь, я только что был там! Осторожно ногой скатил в эту дыру булыжник и прислушался – как он ударился о дно ямы, слышно не было! Потом я узнал, что за каменной корой зыби скрыты вот такие каменные мешки, или, как еще их называют «пальцы». Я отвернулся от дыры, и посмотрел вперед. То, что я увидел, заставило сильно биться мое сердце. Впереди был обыкновенный настоящий лес! Каменная река закончилась, и только узкими отдельными потоками еще спускалась сквозь деревья и кустарник! Но, самое главное, продолжающие лететь камни, где-то совсем рядом падали на крепкую землю, с отчетливо слышимыми ударами. Я понял, что испытаниям моим пришел конец. Словно презирая возможные неприятные и опасные для себя неожиданности, я спокойно и медленно пошел вниз по крепкой земле, не обращая внимания на ветки, которые хлестали мое израненное тело. Минут через пять – десять, какая, друг, разница? – я вступил на асфальтное шоссе. Справа от меня была огромная куча камней, слева – толпа. Я пошел в сторону людей, которые при виде меня, как по приказу, стали замедлять шаг. В двух метрах друг от друга мы остановились. Сначала я увидел Люду, потом, рядом с ней Ардаваста Хазаровича, а потом огромного армянина в милицейской форме в звании старшего лейтенанта. Других людей я разглядывать не стал. Толстый милиционер, колыхая животом, ремень с которого сполз ему на бедра, рванулся ко мне, протягивая вперед коротки толстые руки. Я подошел к нему почти вплотную. «Ты, что руки не подаешь?» – спросил он. «Она у меня не действует, камнем ушибло плечо!» Это я уже произносил ему на ухо, ибо он, подняв меня, как пушинку, крепко прижимал к своей могучей груди.

С той поры прошло больше четверти века. Правое плечо у меня всегда болит к непогоде, и я не могу правой рукой хорошо почесать спину.

Резюме ко всей главе.

Во всех случаях, когда я смотрел смерти в ее пустые глазницы (специально поэтизирую, читатель!), кроме Хашупсе, я не пережил ничего такого, что не мог бы пережить любой другой на моем месте. Если уж сильно придираться (в пользу наличия в некоторых ситуациях нечистой силы). То, конечно, случай с вертолетчиками, упавшими на больничный двор, которых я вскрывал, и последовавшее за этим мое падение на вертолете. А также случай с замерзшими моряками из рыбнадзора, которых я также вскрывал, а вскоре сам замерзал почти в том же самом месте, где погибли они, и на их катере. Все это вроде бы указывает на то что может быть, где-то там, в небытие земном, есть кто-то, кто, или надсмехался так жестоко надо мной, или подавал мне знаки. Но, и в этих случаях мистическое не есть вещь обязательная. Ни один, из выше описанных случаев ничего не изменил в моем мировоззрении, и ничему меня не научил. Случай с Погиби показал, что при подобных обстоятельствах, судьба человека и особенности его личности – ни при чем!

С Хашупсе – все по-другому. Можно вынести за скобки почти все, что со мной произошло в горах Кавказа, констатировав, что у меня, действительно был миллион случаев, погибнуть. Но, это еще не значит, что меня кто-то все время оберегал. Как не значит, что меня кто-то, таким образом, испытывал на прочность, или учил уму разуму. То, что со мной произошло по дороге в Хашупсе и обратно, ничего в моей личности так же, как и другие случаи, не изменило. Хотя, мистик, и верующий в провидение Божье, найдут основания для своих интерпретаций тех событий, предостаточно!

Есть, однако, одно обстоятельство, которое не дает мне покоя до сих пор. И, как бы я его себе не объяснял, – все, чувствую, мимо! Это – мое последнее возвращение к дереву, ветку которого я обломал и выбросил, чтобы не оставить себе ни одного шанса вернуться назад. Не разжать пальцы, и не прыгнуть в пропасть, на дне которой, как мне казалось, течет река Хашупсе. Я хорошо все помню. Вишу над пропастью, держась одними пальцами за каменный край скалы. Все мое туловище свободно болтается над бездной. Край пропасти, за который я держусь пальцами, над головой на расстоянии вытянутых рук. А еще выше полтора метра отвесной скалы. Может быть, и все два метра. Допустим, страх перед смертью придает мне невероятные силы, и я подтягиваюсь на одних пальцах. Потом, выжимаюсь, забрасываю на узкий скалистый козырек ногу. Встаю на колено. Притягиваю другую ногу. Все – на козырьке, шириною в 3—5 сантиметров! Потом мне нужно встать, ибо, с колена, я не достану края камня. А вставать надо вдоль отвесной скалы, которая не под прямым углом к основанию, а под углом 70 – 80 градусов. Значит, я должен стоять, прогнув под этим углом позвоночник! И сохранить равновесие. Только, если все это я сделаю, я смогу (если скала полтора, а не два метра, ибо мой рост метр семьдесят сантиметров) дотянуться до дерева. Нет, все равно не смогу! Дерево растет от края скалы на расстоянии двух метров (такова, примерно, длина ветки, по которой я спускался, от края камня, до ствола). Я не принимаю во внимание, ни то, что я был измотан физически. Ни то, что камни были мокрые и скользкие от жидкой глины. Короче, какие бы я ни делал невероятные в нормальных условиях допущения, все равно, я ни как не смог бы сам, оказаться у дерева. Без посторонней помощи!

Вот это обстоятельство, когда я оказался в объятьях друзей, наполнило мою душу ощущением, что жизнь моя имеет какой-то высший смысл! Что я получил урок на всю жизнь, о своем особом предназначении на Земле.

Увы! В моей последующей жизни много чего было! Я развелся с Людой, хотя никогда не думал, что такое может произойти. Влюбился в Марину и женился на ней. Все остальное – как у всех! Ничего такого, что мне бы доказывало, что Хашупсе – это – правда! Если бы тогда, когда я сам спустился с Кавказских гор, покорив крепость Хашупсе, ураган и каменную зыбь, кто-нибудь сказал бы мне, что Бог меня любит. Я бы с чистым сердцем ответил ему: «Я это знаю! Я в это верю!» Сейчас я другого мнения. И у меня есть объяснения моего спасения самого разного толка. Но, прежде о фарсе, повторившем для меня Хашупсе.

Выше я говорил, что показывал Марине все места СССР, где мне было когда-либо хорошо, где прошла моя молодость и т. д. В Дагестане мы были с Мариной неоднократно. Кажется, в 1986 году Ахмед увез нас в Чох, к своей маме. В этот горный аул, последнее убежище имама Шамиля, съезжались аварцы со всех концов Света, и начиналась очень добрая, очень хорошая и интересная жизнь. Марина, стройная, юная, светло-русая и голубоглазая, типичная славянская красота, переодевшись в одежды, которые носят местные молодые женщин и, повязав голову платком, вмиг, по всеобщему признанию, превращалась в горянку. Каждое утром, проснувшись, мы ходили умываться на водопад, что в часе ходьбы от Чоха. Шли человек 10—15, друг за другом, по узкой тропинке, которая была проложена прямо по вершинам гор, то есть, в альпийских лугах. Можешь, читатель, представить, каково там, в середине июля, в макушку лета?!

Проходя по краю обваливающейся горы над глубоким ущельем, Ахмед как-то рассказал нам с Мариной, что именно здесь проходили самые жестокие бои между аварцами и чеченцами, с одной стороны, и полчищами Иранского Шаха. «Головы летели с плеч, как капустные кочаны!» – гласит летопись тех жестоких событий. «До сих пор можно найти скелеты иранских воинов и их доспехи и оружие по склонам гор» – роковые для нас с Мариной слова произнес Ахмед! На другой день, когда солнце было в зените, я взял Марину крепко за руку и повел в горы, искать следы былых побоищ! Сначала не обратил внимания, что Марина восприняла эту прогулку без энтузиазма. Никак не мог понять, почему она не радуется окружившим нас красотам? А, когда подошли к осыпающейся горе и взобрались на ее верхушку, чтобы начать спуск, то совсем не узнал свою будущую жену. Я увидел, что она боится! «Как так, – подумал я, молодая (моложе меня на 25 лет!), сильная, ловкая, и боится гор?» Но, так как ей ничего не оставалось делать, как следовать за мной, она и последовала, скрипя зубами. Часа два мы, рискуя сломать себе шею, то опускались, то поднимались, по ползучим склонам гор. Наконец, когда явно начало темнеть, а вода во флягах стала горячей, а мы потные и уставшие, я понял, что, во-первых, никаких следов великих исторических битв мы не найдем. Во-вторых, что самое важное – мы заблудились! Я сильно любил Марину, и меня охватила настоящая паника! Хорошо, что Хашупсе не вспомнилось. Но, ночевать в горах, умирая от жажды и укусов мошкары, с любимой женщиной, мне не хотелось. Конечно же, нас найдут, я не сомневался, но – когда, и в каком состоянии, – вот вопрос! И, видя моя состояние, Марина вдруг подала голос и сказала все, что она думает о нашем сумасбродном походе за черепами, и обо мне, как альпинисте! После этого она круто повернулась и пошла, куда глаза глядят. Короче, в сплошную кавказскую темноту! Я совсем растерялся, и поплелся за ней, уповая на то, что женский инстинкт, авось, выведет! Чох располагался на самых высоких горах в той местности, и огни его домов были видны далеко, но мы, увы, ничего не видели! Плетясь и спотыкаясь за Мариной, я вспоминал о волках и медведях, которых немало в этой местности. У меня с собой не было даже перочинного ножа! Но, шли мы так не долго, ибо скоро полетели кувырком в пропасть! Все же не зря я занимался экстремальным альпинизмом, удалось-таки чудом зацепиться за выступ скалы и во время схватить Марину за штанину джинсов! Мы приземлились, слегка поцарапавшись о камни и острую вьющуюся траву. Сидим и думаем, едва переведя дыхание, что делать дальше? Пытаться двигаться, чтоб только не стоять на месте, или укладываться на ночлег, утром – найдут! Марина машинально водила рукой по растительности, на которой мы сидели. И вдруг воскликнула: «Огурец!» Я совсем растерялся, ибо слово «огурец» никак не подходило ни к нашим состояниям, ни к тому месту, где мы находимся. Пока я сидел в состоянии, близком к ступору, Марина начала ползать вокруг, потом вернулась ко мне, держа в руках несколько крупных огурцов и сочных помидоров! Без слов, мы ее добычу начали жадно и молча есть. Когда съели, Марина встала, сладко потянулась и спокойно произнесла: «Пошли, однако, домой!» Не успел я род открыть, чтобы спросить: «Ты, что, знаешь, куда идти?», – как Марина сказала: «Мы в огороде у Карима!» Карим был сосед Ахмеда. Бродя по вершинам и склонам, чуть не свалившись в пропасть, мы оказались в Чохе, со стороны совсем неожиданной – огородов! Когда за ужином рассказали друзьям о нашем злоключении, то растерялись. Мы ожидали, что над нами начнут смеяться. Но, вместо смеха последовала тяжелая и продолжительная пауза! Потом Ахмед, не поднимая на нас глаз, глухо сказал: «Вы – мои гости! Если бы с Вами что-нибудь случилось, я бы застрелился!» От этих слов сердце мое оборвалось, а у Маринке увлажнились глаза. Чувствуя, что мы все поняли, Ахмед мгновенно разрядил обстановку. Через минуту мы уже смеялись над неловкостью Карима, который второй вечер не может поймать барашка, которого проспорил на шашлык Осману, профессору нейрохирургу из Нью-Йорка.

Возвращаясь к Хашупсе, повторяю, мистично только одно: как я вернулся последний раз от края пропасти, к дереву? Все остальное меня не удивляет, не требует Бога из машины и высшего смысла в моей жизни. Последующая жизнь не преподнесла мне ничего такого, что я смог бы связать со своим чудесным спасением. Сейчас я могу поверить в чудо, если, например, меня действительно любит некая особа, по имени Катя, которую, вероятно, я люблю. Не просто – любит, а самым неожиданным романтическим способом докажет мне это, пока мое сердце млеет и замирает от одной мысли о ней! Я поверил бы в чудо, если, когда я пишу эти строки, вдруг зазвонил бы телефон, и это оказалась бы она! Но, если бы сейчас зазвонил телефон из Швейцарии, где в одном из банков хранится нечто, что завещано мне, но мне недоступно, ибо я не могу доказать швейцарцам, что я есть я! И мне бы сказали, что я могу получить наследство… Или, моя богатая кузина из Парижа, или моя хорошая знакомая, от туда же, Ирина Леонидовна Сологуб, вдруг позвонили бы мне, и сделали бы мне предложение, которое изменило бы радикально в нормальную сторону мое существование, я все равно не поверил бы в чудо! Но, телефон мой вообще не звонит сегодня целый день!

Так вот. Все, что я рассказал про желание броситься в Хашупсе, и что я для этого делал, и чем все это кончилось, скорее всего, плод моего больного воображения. На самом деле, я, вероятно, просидел всю грозу у какого-то дерева, или провел ее в расщелине, в трех шагах от крепости. Утром, придя в себя, я забрался на крепостную стену, а потом стал спускаться по каменной зыби. То, что каменная зыбь не вымысел, может подтвердить, например, моя первая жена. Кстати, камни, которые свалились на дорогу, пока я бежал вниз, потом бульдозер убирал целый день.