Текст книги "…в этом мире несчастливы… Книга вторая"

Наше телесное общение, несмотря, вроде бы на усталость, напряжение и бессонные ночи (я гостил у девушек уже третьи сутки, так мчалось время!) длилось вечность! Где-то краешком сознания я все же следил за тем, что происходит на улице, ибо знал, что как только пурга ослабнет, перед «Пунктом» зависнет вертолет! Мы медитировали! Мы созерцали друг друга, не проронив ни слова! У нас установился чрезвычайно глубокий контакт, гораздо глубже той духовной области, из которой рождаются слова. Цветаева очень точно определила эту область в стихотворении «Куст»: «между молчаньем и речью». Так, стоило, например, мне подумать, чтобы девушки перевернулись: Катя легла на живот, а Маша на спину. Они тут же это делали. Когда я ложился к ним в постель, они лежали, лишь слегка раздвинув ноги… Очень скоро мне захотелось, чтобы они раздвинули их как можно шире! И они сделали это грациозно, а я, при созерцании этой магии, на миг лишился сознания и… бытия! (мелькнула мысль, что я это не выдержу и умру, и тут же, ― что умер…). Я ни за что не смог бы осмелиться и попросить их, чтобы они раздвинули ягодицы и половые губы! Они сделали это, поочередно… Может быть, они читали мои мысли по глазам? Вряд ли, ибо их глаза были полузакрыты. Они не могли читать и по моим губам, ибо они, к тому же, слиплись от сухости во рту.

Я видел их девственные плевы! Нет, и сейчас я не смогу, не в силах описать, что я при этом чувствовал, и что видел! Какой дурак сказал, что рай на небе? Он ― между ног девственницы, когда на нее ты смотришь! Но пока я «трогал» девушек везде, где хотел, глазами. Медленно, в полусознании, в полубезумии желания тщательно изучал их! Каждую складочку их тела снаружи, и то, что открывалось моему взору в позах, которые они, по моей немой просьбе, принимали.

Я потел, то горячим, то ледяным потами. Дрожал, то мелким бесом, то в малярийной лихорадке. Несколько раз срывался с постели и выбегал на крыльцо и стоял, не чувствуя ни порывов ветра, ни мороза, ни снега, который, не успев облепить меня, даже, наверное, коснуться меня, таял, образуя под ногами быстро утолщающейся слой льда. Я выпил ведро клюквенного и брусничного сока. И ни разу не помочился! Вода выходила с потом! Во рту постоянно было сухо, в глотке тоже. Я уже начал ощущать, что слабею, и вот-вот упаду в обморок! (Я сидел на корточках). Тут девушки привстали в постели и нежно обняли меня: Катя сзади, а Маша спереди. И сильно, и плотно прижались ко мне! И я сразу, первый раз, извергнул напряженную струю спермы. Они была прямая, как стрела! Маша едва успела подставить под нее свое лицо, плотно сжав губы и закрыв глаза.

Мой член дергался в конвульсиях очень долго, в глазах медленно темнело, в ушах звон, к которому я уже успел привыкнуть, исчезал: уши закладывала вата. Тело обмякало, как тела моих противников на ринге, когда я отправлял их в нокаут. И – все исчезало. Последнее, что я увидел и почувствовал, как Катя, чуть касаясь правой ладонью с широко растопыренными пальцами щеки Маши словно втирает в нее сперму. В ее левой руке был мой, все еще пульсирующий член. Маша на правую ладонь «положила» мои яички, а левой очень нежно гладила мои ягодицы, лишь слегка касаясь пальцами заднего прохода, промежность моя продолжала пылать!.. Исчезло все, и мысль осиротела. В себя, как бездну черной ночи погружен. И нет конца той бездне, нет предела!..

…Когда я очнулся от «небытия», то сразу заметил, что лежу не на одеялах, а на новой простыне. Лежал на спине, с широко раздвинутыми ногами, а под задницей у меня была подушка! Где ― кто из девушек были, я не мог понять, ибо видел только распущенные волосы, а сквозь них изогнутые попки и широко раздвинутые ноги. Одна девушка лизала мою промежность: от копчика до корня члена. Мои задний проход и яйца были приятно и обильно мокрые. Вторая ― лизала член и весь живот до пупка. Эта «область» моего тела также была обильно и приятно мокрая. На самом деле я весь был покрыт слюной девушек: вероятно, они начали меня вылизывать со спины и ягодиц. Не успев очнуться и почувствовать блаженство быть облизанным и обильно смоченным женской слюной, да еще чувствуя всем своим существом продолжающееся движение девичьих язычков по моему телу, да еще по самым чувствительным для мужчины местам, я содрогнулся от мысли, что вновь для себя «исчезну»!

Как-то поняв, что я проснулся и соображаю, девушки вмиг оторвались от своих занятий и сели вокруг распластованного меня на попки, поджав под них свои длинные и прекрасные ножки.

«Проснулся? ― Веселым и бодрым голосом они в унисон спросили меня. ― Долго же тебя «не было! 6 часов спал! Да и мы часа три, не меньше!»

Я не мог поверить в то, что они говорят! Я проспал 6 часов? Невероятно! И услышал дальнейшую «историю».

«Мы, конечно, не знаем мужчин интимно. Да и книжки про любовь не читаем. „Половую жизнь“ в медицинском училище не преподают. А в медицинском институте преподают? Но все же нам кажется, что 12 (!) семяизвержений за 3—4 часа, в глубоком сне ― это много!»

«У кого ― 12 семяизвержений за три часа в глубоком сне?» ― Я как-то не уловил, о чем это они?

«Ты во сне 12 раз обрызгивал нас спермой! По очереди!» ― сказала Катя. И добавила:

«Конечно, не без нашей помощи!.. Всю простынь забрызгал, хотя мы и подставлялись под твою струю! Тебе что-нибудь при этом снилось!»

«Нет! Я спал без сновидений и ощущений. Как убитый! А вы что со мной делали, признавайтесь?» ― меня начало заражать их веселое настроение.

«Ублажали твою плоть в пределах договоренности! Ты вел себя достойно, хотя как лунатик, ― сказала Маша, ― и не пытался лишить нас девственности!»

«Что, ― съехидничал я, ― немножко обидно? Да, если бы я только захотел сделать из вас полноценных женщин, то не побоялся бы ваших угроз свернуть мне шею!»

«Конечно обидно! Честное слово! ― Вновь одним голосом выпалили девушки. И с искренней, нескрываемой досадой добавили ― И почему ты встретился на нашем жизненном пути здесь, на Дальнем, дальнем Востоке, а не во Львове!»

«Вот бы я встретился вам во Львове. Как бы вы меня поделили?»

«Мы бы сражались друг с дружкой за тебя… духовно!.. Ты бы достался той из нас, которая по духу тебе близка, а, значит, и совершеннее!»

«А разве в Западной Украине мужчина не может иметь двух жен?» ― спросил я, смеясь.

«Конечно, может, если ― сможет!»

«Я готов вам хоть сейчас доказать, на что я способен! А потом приехать к вам во Львов!»

«Конечно! Выспался, ведь!»

«А в вашем возрасте один час сна за два, в моем! Так, что мы в одном состоянии! Кстати, я, если вам верить, 12+1 раз испытал оргазм. Причем, 12 раз в глубоком сне. А вы не сказали, сколько раз испытала оргазм каждая из вас? Не поверю ни за что в то, что при виде моего напряженного, пульсирующего и извергающего сперму члена вы были холодны… как ели в снегу!»

«Мы просто не успели похвастаться! Мы ровно по пять раз, одновременно друг с дружкой и с тобой „кончали“! То есть, через раз с тобой! Созерцание твоего пульсирующего члена только на второй раз вызывало и в нас конвульсии наслаждения!»

«Естественно! Первый раз вы обтирались моей спермой! Это тоже своего рода «оргазм!»

«Как ты себя высоко ценишь, хотелось бы мне сказать в ответ, ― засмеялась Катя. ― Но ты близок к истине, ― продолжила за нее Маша».

«Ладно! – Попытался прекратить болтовню я, уже достаточно сильно чувствуя, что мне хочется другого. Да и голоса девушек все больше и больше становились наигранными… Я видел, ясно видел, как дрожат их прекрасные тела, как «ломает» их желание броситься на меня, прижаться ко мне, как в первый раз! Я замолчал. Одним движением схватил обеих девушек и сильно прижал к себе и друг к дружке. Они покорно подчинились моим объятьям, положив свои головки мне на грудь, сразу покрыв меня волосами. Одна из них взяла меня за член. Другая положила мою правую руку себе на грудь. Моя левая рука ласкала их попки. Через минуту сильнейший один оргазм потряс нас, три тела! Стоны вырвались из глоток девушек. Моя ― извергла рык дикого зверя! Запахи спермы, что вылилась на животики девушек, смешались с запахами обильной слизи, что наполнила их влагалища, и растекалась по моим ногам. Мы, как подкошенные упали на постель, смешавшись расслабленными телами. Лежали тихо, счастливо, в невесомости. Как долго? Ни я, ни они не знали! Потом, не сговариваясь (и я стал говорить с ним в один голос!), бухнули: «Айда на кухню! Есть, однако, шибко хочется! И ― никакого душа, никакой гигиены!»…

Прежде, чем заняться приготовлением пищи, я предложил девушкам, благо, чтобы на улице продолжала хозяйничать пурга, а времени было 3 часа утра, выбежать на улицу, в чем мать родила, и отдаться стихии.

«Это при 30 мороза?!» ― воскликнули обе.

«Лишь бы устоять на ногах… Втроем это возможно, возьмемся за руки! А жар нашего тела не подпустит к нам мороз. Мы сейчас как под колпаком своей физической тепловой и энергетической ауры. Зато организм наш сменит режим обмена веществ и восполнит тем самым наши гормональные потери! Ведь, думаю, что после ужина нас ждут новые утехи плоти!» ― Это выпалил я одним махом, но прозвучали мои словами весьма убедительно. Тем более я ни раз выбегал на крыльцо голым и стоял там так несколько минут, не успев и почувствовать мороз. Короче, без лишней суеты, мы взялись на всякий случай за руки и выбросили на крыльцо.

«Яйца у тебя не отвалятся?» ― кто-то из девушек, пересиливая гул пурги, спросил меня.

«А ты придержи их!» ― прокричал я. Снег несся с огромной скоростью, с завихрениями и сплошной стеной. Мы могли различать друг друга только по локоть. Простояв на крыльце некоторое время и ничего «страшного» не почувствовав, мы, словно сговорясь, стали осторожно спускаться со ступенек. Повторяю, крыльцо было высокое, к нему вели 8 ступеней. Но, вступив на первую нижнюю ступень, на самом деле мы погрузили ноги в глубокий снег. «Прыгаем вперед!» ― прокричал я, и сильно дернул девушек за руки. Мы дружно, разбивая грудями и бедрами снежные вихри, бросили себя в бездну сплошного мрака: ничего не было вокруг видно, хоть глаз выколи! Мы отошли всего метра на два от крыльца, разгребая собой туннель, а свет из окон «Пункта» видно не было! Да и сам «Пункт» маячил, как призрак, теряющий очертания.

«Ни шагу вперед, ― прокричал я. ― Иначе мы заблудимся! Наш туннель уже почти замело», Кто-то из девушек прижался ко мне и прокричал прямо в ухо:

«Давай возвращаться! Не страшно замерзнуть, страшно потеряться!»

«Хорошо, возвращаемся!» ― прокричал я громко. И, с большим трудом нащупывая ногами наш проход, мы повернули к крыльцу. Казалось, что мы строго шли (всего 2 метра!) по своему «туннелю». Но подошли к крыльцу сбоку, и жуткое сомнение вмиг заполнило наши сердца: «Туда ли мы пришли!» Кто-то из девушек (я забыл, кто от меня слева, а кто справа, да и в этой кромешной мгле «лево» ― «право» были весьма относительные понятия!) вдруг прокричал:

«Ура! Мы все же дома!»

Потом Маша (это была она) сказала, что узнала свое крыльцо по отсутствующей доске, укрепляющей перила. Мы подошли как раз с этой стороны. Повезло, однако!

Да, мы не испытывали ни мороза, ни холода. Кожа наша вообще ничего не чувствовала, как под местной анестезией. Раз мы дома, я решил «искупать» девушек в сугробе. Хотя и так мы были покрыты снегом от самых макушек. Что было силы я рванул их за руки вниз, падая при этом на живот. Меня поняли и не сопротивлялись. Не сговариваясь, девушке подползли ко мне под сугробами вплотную. Я чувствовал их «картонные» тела (не знаю, почему их тела при соприкосновением с моим телом вызвало у меня такое сравнение). Я обнял их крепко, не зная, какой рукой кого, и попытался перекувырнуться через девушку, что была слева, поднимая на себя ту, что была справа. Меня опять странным образом поняли и это нам удалось. Затем мы сделали обратный кувырок. Наконец, не сговариваясь, решили подниматься на крыльцо. Это оказалось чрезвычайно сложно. На нас стока навалило снега, что мы не смогли одним махом встать на ноги. Мы встали на четвереньки, да так и пошли ― я чуть вперед, девушки, не опуская моих рук, по бокам меня. Точно трудно сказать, как мы добрались до крыльца, на котором была навалена куча снега. Дверь нужно было раскапывать, что девушки и начали делать свободными руками, а я ногами и туловищем. Она была плотно прижата снегом. Мне все же удалось встать сначала на колени, а потом и на ноги, передав руку одной девушки другой. Освобожденной рукой я нашел ручку двери. В тех краях они, естественно, из крепкого дерева и большие. Но одной рукой я не мог открыть дверь, хотя нам казалось, что мы успеваем все же опередить снег, наваливающийся на дверь огромными кусками, разгребая его. Тогда сестрички взялись за руки (могло и сдуть их по одной с крыльца в сугробы!) и мои руки, таким образом стали свободны. Я уже прочно (?) стоял на ногах, и, ухватившись обеими руками за ручку двери, тянул ее на себя. Где-то подо мной в сугробе, одна (точно!) у меня между ног, другая рядом, девушки, опустив руки друг дружки, как зверьки освобождали дверь от снега.

Наконец, дверь слегка приоткрылась. Я рванул, что было моих сил, дверь ― щель увеличилась ровно на столько, что я смог протиснуть в нее левую руку по плечо включительно (я левша, и как говорили, поверженные мной в армрестлинге противники, имел патологически сильную левую руку; правая рука у меня была обычной силы, слегка увеличенной постоянными многолетними тренировками). Как в армрестлинге с чудовищной силой противником, я все же медленно, но верно побеждал его. Дверь растворялась все шире и шире! Скоро я уже открывал ее не только левой рукой, но обеими руками и ногами. Как только проход стал достаточно широк, чтобы пропустить девушек, они зверьками, облепленными снегом, пролезли в щель между моих ног, я нырнул в избу им вслед. Дверь уверенно, как под мощным прессом, стала закрываться. Но мы были уже дома! Ура!

Девушки, было, засуетились, чтобы протереться спиртом. Но я, тщательно оглядев их во всех местах, сделал «судебно-медицинское заключение»: «Очагов обморожения нет!» Потом предложил:

«Разве нам нужен предлог, чтобы облизать друг друга?»

«Нет!» ― в унисон весело услышал я. Они принялись за приготовления еды, а я (в избе было жарко, котельная в пургу, как правило, работает во всю мощь), широко разбросав ноги, сидел на самодельном кресле, обитым козьим мехом и рассматривал свой член. Я чувствовал сильное половое возбуждение. Сильнее голода и жажды выпить! И поймал себя на том, что это возбуждение ни на одну девушку, собственно, не направлено! Я просто сильно хотел женщину, и все! Даже их прелести, постоянно мелькающие перед моими глазами (попки, груди, изогнутые спины с осиной талией, неожиданные сладострастные позы, даже их сучий запах), словно не имели к моему состоянию никакого отношения! Да и они как-то спокойно вели себя, прекрасно видя меня голого, с напряженным членом… Мускус наших тел от предыдущих постельных «игр» (густая смазка слюной девушек моего тела и моя сперма на их телах, наш обильный пот) также куда-то исчез! Конечно, снег смыл все следы соприкосновений наших тел. Но, сейчас, в натопленной небольшой комнате три голых тела словно оделись в какую-то плотную невидимую одежду, не пропускающую никаких запахов. А все видимое воспринималось как какая-то обыденность, к которой настолько привык, что и видя ее, не чувствуешь.

Но, хорошо, что трапеза, наконец, началась! Мы ели много. В таежном поселке пища здоровая и настоящая. И варенья, и соленья, и мясо, и рыба, и икра. Напитки ― сок из всевозможных таежных ягод, даже таких экзотических, как шикша (интересно, кто-нибудь из моих читателей знает шикшу?) Благодарные пациенты в обилии подносили фельдшерицам домашние колбасы, зельцы, печеночный паштет… Но, самое главное – алкогольные напитки: тут и дорогие коньяки из сельмага, и, ядренее всего, домашние вина, градусов так под 60! Пьешь как сладчайший и ароматный ликер, никакой крепости не чувствуешь, и вдруг по всем членам разливается жидкий огонь, а в голове пляшут веселые чертики, поют скабрезные песенки! Но есть и один общий эффект от снадобья и напитков ― ощущение в себе необычной мощной сексуальной силы и желания, для удовлетворения которого способен убить! Что африканский амок в сравнении с дальневосточным ― я хочу! Все, что я написал ― маленький намек на состояние, которое охватило нас троих, как только мы наелись и напились. Как по команде, мы вдруг встали из-за стола и рванули в спальню. По дороге я услышал (или мне это пригрезилось?): «Женечка, миленький, все, что угодно делай с нами, только помни уговор!» («за головку сколько хошь, но под юбочку не мощь!», ― вспомнил я присказку моего дяди Виталия, генерал-лейтента ВОВ, и заведующего Администрацией ЦК КПСС в восьмидесятых).

Первый оргазм потряс наши тела, как только мы бросились на постель и, одновременно друг на друга. Я поразился, какой мощной, упругой струей била моя сперма на сей раз на ягодицы Кати, а Маша пыталась перехватить ее грудями. Глаза у девушек были закатаны вверх, ноги широко раздвинуты. Тела наши пылали. Какое-то время после мы тихо и смирно лежали на спинах, уткнувшись взорами в деревянный высокий потолок. Каждый думал о чем-то о своем. Ко мне даже вернулись мысли о погибших летчиках, об их обгоревших трупах, с которыми мне скоро придется встретиться. Не все же властвовать пурге! Но эта полу-прострация, полудрема скоро сменилась каким-то общим беспокойством, явно сексуального содержания. Я впервые вдруг понял, что больше не смогу «спустить» куда попало! Я ощутил всем своим существом полностью овладевшее мной желание войти в них, моих «весталок»! И совсем неважно при этом в кого, Катю или Машу, но войти! Конечно вонзить свой напряженный член им между ног. То есть, войти во влагалище. И еще удивительно было то, что девственность при этом просто не играла никакой роли. Наличие девственной плевы меня не волновало нисколько. Войти – вот в чем вопрос! Войти любой ценой, извергнуть во внутрь девушки сперму, порцию за порцией! Мне казалось, что если я войду в них, то серия оргазмов потрясет мое тело и все мое существо. Я знал, что так бывает: оргазмический пароксизм, подобно серии судорожных эпилептических припадков.

Потом я начал размышлять, так уж важно войти во влагалище? А если в прямую кишку? Превосходно! Да это ― то же самое! Главное ― войти в женщину! А если погрузить свой член по яйца в полость рта, это, разве, не войти в женщину! Озарение! Настало время Х: уговорить девушек пустить меня, куда угодно, но в себя! Иначе я ― тронусь или покончу с собой!

И опять, о чудо (!), девушки словно прочитали мои мысли:

«Женечка! Мы сходим с ума от желания, чтобы ты в нас вошел, от нестерпимого желания принять и почувствовать твою сперму внутри себя!.. Мы готовы отдать за это все на свете! Но, если это случится, нам придется отдать за это, всего лишь ― жизнь! Это не истерика, и не красивые слова. Решай и бери наши жизни. Сопротивляться тебе мы не хотим и не будем. Наши желания полностью совпадают с твоим!»

Они сказали это одним голосом. И продолжили:

«Но, тебе придется взять обеих нас! Это не условие. Это – мольба! Еще раз говорим: мы страстно хотим тебя во внутрь и мы готовы отдать за это свои жизни! Бери нас, как хочешь, входи, куда хочешь! Мы будем пускать твой милый член везде. Мы с наслаждением будем глотать нектар твоей спермы. Мы готовы пить твою мочу, искупаться в ней… Но, клянемся, что после этого мы жить не будем! Ты заставил нас осознать, что мы готовы отказаться от нашей клятвы себе: оставаться невинными до брачной ночи. А это для нас значит ― отказаться от жизни!»

Истерический комок в горле перехватил мое дыхание. Я не смог проронить не слова. Я встал и пошел на крыльцо. Я хотел уйти в пургу. И если бы не Маша, так и было бы! Потом мы накинули на голые тела белые медицинские халаты и пошли пить чай. В спальне не было окон. И когда мы вошли на кухню, то растерялись, не сразу сообразив, что произошло? На кухне было светло! И в окно били косые лучи восходящего солнца! Пурга прекратила свое существование! Здесь так и бывает: кажется, что стихия будет властвовать вечно. А она вмиг куда-то исчезает! Я тут же включил вертушку и сразу услышал звонок телефона!

«Наконец-то! – я слышал охрипший голос телефонистки. – Сутки не можем прорваться к вам, срывается связь на полпути, а прогноз, видишь ли, оправдался! К вам вылетели два вертолета. ― Ее голос прервал голос прокурора Трусевского: Евгений Васильевич, вертолеты будут у вас минут через 30—40. Один послало руководство геологоразведки, а другой ведут товарищи погибших. Участковый уже приготовил тебе постановление. Его подхватят по-пути. Закончишь ― и домой… – Сделав паузу, прокашлявшись, продолжил: жена соскучилась. Мы развлекали ее, как могли. Картыш (заместитель Трусевского, подарил ей маузер зачем-то!.. Только не долго вам ворковать, друг мой. В Де-Кастри „ЧП“: на маяке перестреляна вся смена. ―– Он еще раз покашлял в трубку и завершил: три часа тебе на домашние радости. АН-2 уже заправлен. Пилоты готовы лететь в Де-Кастри!»

Я бросил трубку и машинально протянул руку, словно знал, что Катя уже держит всю мою амуницию! Одежда была в идеальном состоянии! Я медленно стал одеваться, стараясь не смотреть на девушек. Потом молча, в тягостной атмосфере, где любое слово ― лишнее, пили чай. Где-то далеко послышался шум винтов вертолетов. Он быстро усиливался. Мы «выбежали» на крыльцо: сдвинули снег, навалившись втроем на дверь, а потом я расчистил крыльцо и ступени лопатой. Вертолеты уже висели с разных сторон «Пункта». Через несколько минут я был в машине друзей погибших пилотов. Здоровался и знакомился с каждым. Кроме тех, кто вели машину, в ней были еще пять человек. Вниз даже не взглянул. С девушками не попрощался, и не поблагодарил их за гостеприимство. Они уже для меня не существовали…

Полгода я не мог выносить запах жареного мяса… Полгода мне регулярно дозванивались в морг (телефон: «Николаевск-на-Амуре, 1—26), то Катя, то Маша. Я слышал все одно и то же:

«Приезжай! Мы без тебя не можем! Мы любим тебя! И – никаких табу, клянемся! Никаких суицидов!».

Я приказал мед. сестре, а потом попросил телефонистку, чтобы меня с ними не соединяли. Я ни разу ни с одной из них по телефону не поговорил. А когда участковый милиционер этого поселка позвонил мне и сообщил, что девушки собираются ко мне в гости, я попросил его применить все дозволенные и недозволенные методы, чтобы этого не случилось! Что он им сказал, я не знаю! Но ни Катя, ни Маша в Николаевске-на-Амуре не появились!

…Был июль. Верхушка лета, как мне в морг позвонил участковый милиционер, которого я просил о «деликатной услуге», и сказал буквально следующее:

«Товарищ судебно-медицинский эксперт! Приглашаю Вас к себе в гости. Очень хочется с Вами познакомиться! У нас о Вас легенды слагают! Можете смело приезжать к нам! Ваши панночки уволились, прервав „Договор“, и улетели к себе на родину. О Вас они нигде не промолвили ни слова и ничего вам не оставили на память!»

Я пообещал, что при первой возможности прилечу к нему в гости, и что за мной ― литр чистейшего медицинского спирта… И вдруг услышал (от таежного участкового!): «Как слезы девственниц?»…

…Да, на Дальнем Востоке, в таежных поселках живут самые романтичные мужчины на свете! И река-то наша не случайно называется Амур…