Текст книги "Персона"

Фрэнк умолк. Чтобы собрать в кучу и рассортировать всю полученную только что информацию, ему требовалось несколько секунд. Перебивать его доктор Рюзек не посмел. Через мгновение комиссар заговорил вновь:

– В каком он состоянии?

– Пока я не могу ответить на ваш вопрос. Поражения представляются серьезными, и он вряд ли сможет вам когда-либо рассказать, что пережил. Человек, которого вы сейчас видите перед собой, больше не Филипп Сильва. Его поведение, индивидуальность, разум разрушены навсегда. И даже если он, придя в себя, сообщит вам какие-нибудь сведения о совершенном на него нападении, вы никогда не сможете оценить их достоверность.

– Как по-вашему, он скоро очнется?

– Не раньше, чем через несколько дней, которые понадобятся нам, чтобы полностью его стабилизировать. Потом мы потратим несколько недель, пытаясь понять, в каком он находится состоянии. На вашем месте, комиссар, я не рассчитывал бы на его свидетельства.

– Благодарю вас, доктор. И пожалуйста, держите меня в курсе его состояния, немедленно сообщая о любых его изменениях.

Мужчины пожали друг другу руки, возникшее между ними взаимное уважение можно было чуть ли не потрогать руками. После ухода доктора Рюзека Фрэнк еще ненадолго задержался в палате. Его охватил ужас. Сострадание подтолкнуло комиссара представить себя в шкуре жертвы. Когда он подумал, что его тоже могли вот так крушить и уничтожать, как телом, так и духом, у него в жилах застыла кровь. Фрэнка редко что-то выбивало из колеи, но сегодняшний день как раз стал таким исключением.

Ему не давали покоя несколько моментов. Для начала сам акт агрессии. Подобная безудержная жестокость всегда приводила к смерти. Здесь же преступник позаботился о том, чтобы сохранить Сильве жизнь, но при этом навсегда изменить ее до неузнаваемости. Тем самым он будто хотел сказать, что в его глазах тот собой представлял. К жертве он демонстрировал глубинную ненависть. Еще больше эту мысль укрепляла маска – в качестве инструмента, позволяющего скрыть, каким человеком был Сильва или же каким стал в результате пыток. Смысл данного посыла Фрэнку надо было понять как можно быстрее. Злодей, стоявший за этим преступлением, не хуже художника выражал все, что первородное чувство его гнева могло набросать на холсте. Наконец, инструменты, которыми он воспользовался, чтобы изуродовать жертву. Перфоратор и, главное, электрическая пила – два предмета, редко фигурирующие в делах по убийствам или причинению тяжких телесных повреждений. Где хрестоматийное огнестрельное оружие, яды, клюшки для гольфа? Где, наконец, американские кулаки? Конечно же, присутствовал нож, которым жертве отрезали гениталии, но куда девать все остальное? Фрэнк пытался представить себе последовательный план действий. Его руки повторяли движения человека, орудующего этими инструментами, чтобы нанести аналогичные раны. Здесь требовалась твердая рука. Да и потом, не надо забывать и о месте преступления, совершенного в медицинском центре Святой Анны. Это, конечно же, символ, только вот что с его помощью хотел сказать злодей? На данном этапе понять трудно. Это может быть каким-то образом связано с жертвой или с самим злодеем. Может, целью преступника было психическое состояние Сильвы? Откуда ему было известно об этом заброшенном крыле? Он здесь лечился? Навещал кого-то из близких? Может, родных?

Отвечать на все эти вопросы было слишком рано. Тем не менее Фрэнк чувствовал, что выбор больницы Святой Анны, как и выбор инструментов или вида агрессии, представлял собой один из фрагментов образа действий злодея.

Касательно места совершения преступления Фрэнк понял еще один момент. Когда человека засасывает спираль насилия или убийства, он обязательно, сам того не сознавая, хаотично оставляет после себя следы. И отсутствие таковых в данном случае свидетельствовало о том, что для него это далеко не первый подобный опыт. Нынешнее расследование начиналось с весьма необычного противоречия. С одной стороны, в нем присутствовали многочисленные символические элементы и иррациональная жестокость, с другой – профессионализм и редкая бесстрастность. Но так или иначе вырисовывался весьма очевидный факт: преступник свою жертву знал.

К незнакомцу столь яростную ненависть питать никто не будет. Каждое увечье преследовало вполне определенную цель, но так, чтобы не убить. У палача наверняка имелся план, он не действовал по воле обстоятельств или импульса. Инструменты проливали свет на его опыт и медицинские познания. А заодно и на решимость, которую он проявил. Больница Святой Анны в качестве места совершения преступления предполагала, что преступник, срежиссировав свои поступки, пытался оставить некий посыл, способный произвести немалое впечатление. Очень даже возможно, что нынешний случай нанесения тяжких телесных повреждений – это только начало.

Покинув палату Филиппа Сильвы, Фрэнк направился в «Мистери-Машину». Когда он шагал по коридорам нейрофизиологического отделения, его поразила разница между ними и тем помещением, где обнаружили Сильву, хотя их отделяло всего несколько метров. Здесь все было новеньким, ухоженным, обезличенным и применимым к любой другой больнице. Что касается того здания, то оно прекрасно подошло бы для съемок фильма ужасов 70-х годов – повсюду паутина, грязь, пыль и злобные тени. Когда Фрэнк залез в автомобиль, его команда собралась практически в полном составе – наперебой обсуждала различные элементы, собранные ее членами. Он вкратце передал им разговор с доктором Рюзеком и в двух словах обобщил свои собственные мысли.

– Он точно знает, что делает, и заниматься такими вещами ему не впервой. Танги, ты первым делом сосредоточишься на поиске элементов, сходных с другими делами, как прошлыми, так и настоящими. Он уже что-то подобное проделывал, а если учесть его склонность к режиссуре, то в прошлом наверняка отыщется аналогичное преступление. Провести взаимосвязи с другими делами для нас сейчас приоритет номер один.

– Будет сделано, патрон.

– Я еду на набережную Орфевр ввести в курс дела шефа. Через полчаса пришлите мне обобщенные результаты, когда я его увижу, мне понадобятся ключевые элементы, – сказал Фрэнк и вышел из передвижной лаборатории.

Затем поглядел по сторонам. В организованном хаосе места преступления всегда оставалось что-то необъяснимое. Машины, ограждение, полицейские, свет, суматоха, шум – все это выглядело анархией, не подвластной никакому контролю и напрочь лишенной смысла. Фрэнка эта лихорадка, в которой он черпал энергию, всегда бодрила. Он сел в черный седан, врубил на полную мощность сирены и поехал на набережную Орфевр, 36. Их пронзительный вой разметал в клочья искусственное оцепенение, окутывавшее медицинский центр. В своих палатах, обитых изнутри мягким материалом, его услышали умалишенные. Где-то затаился жестокий зверь.

Глава 7

Каль прошел по узкому понтонному мостику, ведущему к яхте, которую его компания арендовала на время проведения фестиваля. Яхта входила в набор атрибутов, обязательных для корпораций, желающих укрепить свое влияние.

В итоге Каль посчитал долгом чести взять одну из самых красивых и, как следствие, дорогих.

Он прошел в кают-компанию на корме, представлявшую собой просторное помещение с удобными диванами вдоль стен. Каль любил сочетание различных материалов. Жизненно важные элементы – сталь, все остальное – тиковое дерево. Для нынешней эпохи метафора показалась ему весьма интересной.

Длина «Ривьеры» составляла шестьдесят метров, на ней имелись три палубы, шесть кают роскошной планировки, бассейн, зал для занятий фитнесом и экипаж из пятнадцати человек, способный устроить праздник на сотню приглашенных. Рабочий инструмент, конечно же, затратный, обходящийся в сто шестьдесят тысяч евро в день, но быстро окупающийся за счет эготической прибыли. Каль присоединился к своей команде, которая уже вовсю трудилась на средней палубе, отведенной для встреч во время Международного фестиваля рекламы, на проведение которого отводилось семьдесят два часа.

Их цель сводилась к организации переговоров с крупными агентствами и партнерами, чтобы окончательно доработать и подписать договора, которые определят структуру последующих месяцев, а в некоторых случаях и лет. Являясь клиентами, Каль и его подчиненные выступали с позиций силы. В рекламном бизнесе он слыл влиятельным лицом. Компания, на которую он работал, продавала по всему миру косметику и обладала более чем миллиардной клиентурой. Под его началом работали несколько сот человек, он располагал годовым бюджетом четыре миллиарда долларов. Свою власть он употреблял на то, чтобы сажать на трон или свергать королей медийных агентств, взращивать или рубить на корню стартапы в сфере цифровых технологий, способствовать карьерному росту сотрудников или блокировать любые их попытки подняться наверх. Каль был императором, которым двигала неутолимая жажда отомстить миру, завоеванному им в муках и страданиях.

Обратившись к одному из безымянных сотрудников, он приказал принести ему программу мероприятий. Затем устроился в клубном кресле, велел принести ему смузи с салатом «Цезарь» и внимательно ознакомился с документом, не упустив ни строчки. Следующие несколько часов ему предстояло потратить на презентации, на его работодателя и, что еще важнее, на самого себя. Конкретные сделки заключались несколькими иерархическими этажами ниже. Чтобы провести с пользой время, ему надо было встретиться с влиятельными ныне участниками рынка, в первую очередь американцами и китайцами. В контрагенте его всегда интересовали две вещи: аристократический титул и сфера, которой он руководил, или, для непосвященных, должность и название компании. Вся подготовка впоследствии поручалась анонимам.

Он вытащил стило и стал обводить им на планшете встречи, которые следовало провести, аннулировать или добавить в список. А на полях делал пометки касательно необходимых ему личных сведений о будущих собеседниках. Карьера в профессии, личная жизнь, хобби, привычки в еде и манере одеваться. Вся разница была в деталях, и, когда Каль обладал всей полнотой информации о намеченной жертве, первая встреча с ней никогда не оборачивалась неудачей. За несколько минут грядущие два дня были распланированы не хуже «Тетриса». Каль мастерски распоряжался своим временем – оружием, которое ему пришлось очень рано научиться оттачивать. Каких-то элементов еще не хватало, но в целом он был доволен результатом. Затем он отдал планшет проходившему неподалеку коллеге. Может, тому самому, который его принес, может, другому. Этого он уже не помнил.

– Через час мне понадобится последняя сводка.

– Хорошо, месье Доу.

Коллега, одетый в безупречный костюм, был молод, ему еще не исполнилось и тридцати. Судя по всему, он нервничал, у него дрожала складка в правом уголке губ. Ему очень хотелось произвести приятное впечатление. Первые годы в профессии в значительной степени определяли всю его дальнейшую карьеру. Он наверняка надеялся доставить Калю удовольствие, а потом, через пару-тройку лет, обратиться к нему за помощью, чтобы продвинуться в компании и подняться по общественной лестнице. Что касается самого Каля, то он был хищник, король, восседавший на самой вершине горы и властвовавший над собственной экосистемой. Как и в царстве зверей, хищник редко проявлял заботу о нежных травоядных и уж тем более о самых слабых – старых особях и детенышах.

– Мне кажется, вы волнуетесь. Боитесь, что задача окажется вам не по плечу?

– Нет, месье, я ничуть не волнуюсь. Все будет сделано в срок.

– Что-то я не вижу в вашем поведении уверенности. Если хотите в один прекрасный день сделать что-то еще, вам придется его изменить.

– Слушаюсь, месье Доу, можете на меня положиться.

– Пока я не представляю, как можно положиться на такого человека, как вы. Впрочем, там будет видно.

Каль махнул ему рукой, давая понять, что он может идти. А потом вспомнил, что ему предстояла встреча с человеком, которому действительно можно доверять: с его новой личной помощницей.

– А где у нас новенькая? – бросил он, когда коллега с досадой на лице уже повернулся, чтобы уйти.

– Новенькая, месье?

– Да, где она?

– Прошу меня простить, месье Доу, но я не знаю никаких новеньких.

– Опять вы за свое. Повторяю – у меня такое ощущение, что вы явно не на высоте.

– Я сейчас все узнаю, господин Доу.

Молодой человек побагровел. Его будущее таяло на глазах – вместе с гордостью. Он поспешил к остальным членам команды, а через несколько минут вернулся к Калю.

– Она, месье, координирует с организаторами ваше вечернее выступление.

– Отлично. И как она?

– Что вы, простите, сказали?

Каль впервые за все время посмотрел анониму в глаза и улыбнулся высокомерной улыбкой:

– Если еще хоть раз попросите меня повторить сказанное, я и в самом деле решу, что ваша компетентность не соответствует занимаемой должности.

– Э-э-э… Я бы сказал, что она юна и в своем деле, судя по всему, сведуща.

– Велите ей явиться ко мне в восемнадцать часов.

– Слушаюсь, месье Доу, сию же минуту.

Важные на сегодняшний день дела Каль закончил, все остальное будет сделано на автопилоте. Каждая встреча будет напоминать собой компьютерную операцию «копировать – вставить». Когда ты по отношению ко всем выступаешь в роли клиента, задача не составляет особого труда. Бегло просмотрев почту, он увидел два электронных письма, присланных заведующим канцелярией. Они касались бюджетных вопросов на второе полугодие и подлежали передаче президенту группы. Каль их тотчас же перешлет, тщательно удалив любые упоминания о подчиненном.

Он посмотрел на часы, до того, как отправляться в Дворец Конгрессов на общее собрание, посвященное открытию фестиваля, у него еще оставалось сорок пять минут. Каль заказал эспрессо, по возможности колумбийский, взошел на верхнюю палубу и сел за небольшой столик, с которого открывался вид на море. Подъем наверх принес ему облегчение. В своем вечном, незыблемом движении море напоминало утопистам, что ни одна плотина не может держаться вечно. Как океан в один прекрасный день поглощает побережье, так и сильный в конечном счете всегда одерживает победу. Рядом, прилепившись друг к другу бортами, стояло на якоре еще десятка три яхт. Слева, на таком же суденышке, как у него, о чем-то оживленно беседовали заместитель гендиректора «Фейсбука» по производственным вопросам и распорядительница МВФ. Момент был самый что ни на есть пикантный. Они сидели на противоположных концах стола, а между ними застыла целая толпа помощников и помощниц, ловивших, казалось, каждую модуляцию их голоса.

За двадцать лет родился новый мир, теперь крушивший все, что попадалось ему на пути. Что же случилось со стариками? Еще вчера движимая амбициями звезда офиса приходила на работу раньше всех, а уходила позже, причем ее личная и семейная жизнь не выходила за рамки статистической погрешности. Она добросовестно ждала, чтобы одну за другой преодолевать ступеньки карьерной лестницы, вплоть до места за столом правления компании. Современная же звезда жила на берегу озера или на окраине лесного массива, продавала свободное время работы своего мозга, выполняя возложенную на нее миссию, и ни за что на свете не соглашалась покидать привычную жизненную среду, чтобы отправиться в джунгли офисных небоскребов.

Каль принадлежал к обоим этим мирам. Дорожа жесткостью и общественным расслоением старого, он вместе с тем пользовался непомерным могуществом, которым его наделял новый. Нервным, неконтролируемым движением он почесал правой рукой шрам. Всего их было четыре – небольших, выстроившихся по абсциссе бугорков, которые он имел обыкновение скрести каждый раз, когда уносился мыслями далекодалеко.

Этот след ему оставила вилка – в первый же день по прибытии в сиротский приют. Буквально через несколько часов после того, как по требованию нотариуса, которого его покойный отец сделал своим душеприказчиком, отвез туда старый садовник. Толстяк носил совсем крохотные очки, писать ему в любых обстоятельствах приходилось мокрыми от пота руками. Каль до сих пор помнил, как вскрыли завещание и стали читать непонятные фразы. Толстяк с потными руками не потрудился перевести их на понятный ребенку язык. Первейшим следствием стало помещение Каля в сиротский приют. После скоропостижной кончины отца у него не осталось в живых никого из близких. По крайней мере таких, о которых кто-нибудь что-то знал. Мать, на момент его рождения едва достигшая совершеннолетия, исчезла через несколько дней после его появления на свет. Отец говорил, что искал ее, но тщетно. Она ни разу не позвонила Калю и не прислала письма, чтобы объяснить этот жест. Отец, рассвирепев от ненависти к ней, уничтожил все фотографии матери, так что теперь Каль даже не мог вспомнить ее лица. Кроме родителя, человека безудержного и одержимого маниакальными идеями, у него никого не было. Именно из-за характера он и оставил распоряжения на тот случай, если его унесет внезапная смерть. Одно из них касалось выбора сиротского приюта, способного дать его единственному ребенку необходимое образование. Тот представлял собой дом католического священника, по виду напоминавший поместье, и принадлежал конфедерации ораторианцев, священники которой заправляли в нем железной рукой, прикрываясь допотопными педагогическими наставлениями. Отец заранее предпринял все положенные в таких случаях демарши, хотя был еще молод, ничем не болел и, конечно же, понятия не имел о несчастном случае, которому предстояло унести его несколько лет спустя. Даже в смерти он настолько эффективно контролировал события, что едва его гроб коснулся дна ямы, как старый садовник побросал в чемодан немногочисленные вещи, которые мог взять с собой Каль, и отвез его в приют, где ему предстояло провести следующие двенадцать лет в ожидании совершеннолетия, ставшего настоящим избавлением.

В первый же день, за ужином, ему показали его место, которое он сохранил за собой до самого конца. Оно располагалось в самом конце длинного стола, с каждой стороны которого сидели пятеро ребят. Всего в столовой таких столов насчитывалось десятка два. Толкая перед собой тележку, монашка раздавала большие подносы, которые сироты передавали из рук в руки, попутно накладывая себе еду. Уже здесь общественные касты постепенно приобретали форму. Самые лакомые куски себе забирали сильные, потом еда переходила к тем, кто находился на ступеньку ниже их, и так далее, вплоть до слабаков и козлов отпущения.

В тот вечер Каль узнал, что его определили в слабаки. Когда он протянул руку, чтобы взять поднос с овощами, ему в предплечье с силой вонзилась вилка. Его молнией пронзила боль, но в первый момент он даже не закричал, будто загипнотизированный куском металла, торчавшим прямо из его плоти.

– Ну ты, недоумок, перед тем как накладывать себе, дождись, когда наедятся другие, – шепнул ему на ухо парень из касты сильных. – Мы знаем, кто ты, знаем, кем был твой отец, и уж поверь мне на слово – тебе здесь точно устроят веселую жизнь.

Когда Каль заорал, его отвели в медпункт. В один день он похоронил отца и почувствовал, что стал внутри меняться. Его жизнь, его личность, само его имя претерпевали жизненно важные изменения. Маленький мальчик, если хотел выжить, должен был исчезнуть.

Каль перестал тереть четыре небольших, чудовищных бугорка на коже. Они хотели, чтобы он рассказал о своем жизненном пути, о том, как он достиг своего нынешнего положения. Ну что же, отлично, он продемонстрирует им свое видение мира.

Глава 8

Эльга схватила ноутбук и направилась в небольшую кабинку видеоконференций на четвертом этаже, в просторечии именуемую «ви-подом».

Петушиных боев и завтрака ей явно не хватило, чтобы переварить избрание на президентский пост апельсина в желтом парике. В итоге она, не пожелав больше наблюдать войну самоклеющихся цветных листочков для записей, оказывавшую тот же эффект, что и слабительное, позволила себе завернуть на кухню.

Для нее это стало одной из укоренившихся привычек. Неудачный день, затянувшееся, скучное собрание, недовольный клиент, досада, когда маленькая, а когда и большая, – все это служило идеальным оправданием бодрящей кражи. Цель неизменно находилась на втором этаже, в сердце инженерного вертепа. Этот запретный город, расположившийся в самом центре как здания, так и внимания, таил в себе эпикурейское сокровище. План действий Эльга знала назубок. Сначала воспользоваться южной лестницей. На втором этаже пересечь первую площадку, глядя куда-то вдаль с видом «девушки-которая-торопится-на-собрание-и-больше-ни-на-что-не-обращает-внимания». Роль этого персонажа она тоже давно выучила наизусть.

Здесь она сталкивалась с первым препятствием. Среди инженеров наблюдалась повышенная концентрация «любовного недуга». Женский пол у них встречали радушно. Ее замечали, провожали взглядами, подходили. Их обширная территория таила в себе великое множество ловушек, чтобы вступить в устный контакт с жертвой. Цель при этом немного менялась – теперь к «девушке-которая-торопится-на-собрание-и-больше-ни-на-что-не-обращает-внимания» следовало добавлять кошачью скрытность. Эльга проскользнула по коридорам, не возбудив никаких подозрений. Сделать это можно было даже с закрытыми глазами. Она миновала символ французских офисов, «Ситроен 2CV», превращенный в зал виртуальных конференций. У каждой страны он свой. Французы выбрали старый «ситроен», превратив его в футуристическую телефонную кабину, хотя Эльга в действительности сомневалась, что это делает культуре ее страны честь.

Затем Эльга прошмыгнула мимо коллекции «Лего», включавшей в себя и копию Эйфелевой башни высотой больше двух метров. Для ее сотворения команде инженеров понадобилась неделя работы, причем детали, из которых она состояла, приобретались за счет «Гугла». На этом этаже бросались в глаза все корпоративные излишества, и особенно это касалось инженеров. Когда цифровой гигант приобрел этот особняк, к ремонтным работам начальство приступило именно с этого этажа. Здесь обустроили библиотеку и комнату отдыха, купили современную мебель и разработали для каждого этажа проект роскошных кухонь. И только потом поняли, что на другие уровни оставшихся денег уже не хватит. После чего всем стало совершенно очевидно, что поселить на втором этаже надо именно инженеров, тем самым даровав им вполне заслуженную привилегию.

До кухни Эльга добралась беспрепятственно. Та заключала в себе военный трофей, завоеванный долгой, упорной борьбой. Эльга пару секунд подождала, посмотрела сначала направо, потом – налево. Никакой патруль за ней не следил. «И сильна же я», – с горделивой улыбкой подумала она. А когда успокоилась, схватила добычу: печенье «Орео» с арахисовым маслом. Только здесь и больше нигде во всем здании был шанс его отыскать. Во Франции оно не продавалось. Французский филиал «Гугла» привозил его из Англии, уступая бесконечным требованиям начинающих активистов. Поставляя своим дорогим маленьким гениям сладости, которые больше нигде нельзя было найти, компания таким образом покупала своему социуму мир и покой.

Вторая трудность плана заключалась в том, чтобы после выполнения миссии незаметно выбраться с вражеской территории. С этой целью Эльга воспользовалась толпой, собравшейся по поводу запрещенного вторжения. Какой-то коммерсант пригласил в офис одного из своих клиентов, и тот, на свою беду, нарушил принятое несколько недель назад правило, запрещавшее показывать посторонним этаж инженеров. В качестве формального оправдания приводились соображения безопасности – некое подобие последнего бастиона, оружие массового убеждения, которым начальство размахивало, дабы без боя одержать победу. Официально инженеры больше не хотели, чтобы им досаждали эти мужланы от бизнеса, которые открыто говорили о деньгах, не выказывая ни малейшего стремления изменить мир. Свою битву они выиграли в мгновение ока, проведя блицкриг, которому армия коммерсантов, дезорганизованная и лишенная лидера, так и не смогла ничего противопоставить.

Впервые придя на работу в «Гугл» три года назад, Эльга с удивлением и весельем наблюдала за внутренними войнами по самым пустячным поводам, не представлявшим для всего остального человечества ни малейшего интереса. Началом «Крекергейта» послужило самое обычное, совершенно невинное электронное письмо или, на жаргоне гуглёров, Телеграмма. Его разослал один из инженеров, работавших над программой «Дип Майнд», предусматривающей создание искусственного интеллекта «Гугла»: «Срочное сообщение! На кухне второго этажа закончились крекеры „Лора Тодд". Кто-нибудь может подтвердить, что утром их запас пополнят? В первую очередь это относится к печенью с белым шоколадом и кокосовым орехом». (Формулы вежливости в телеграммах со второго этажа никогда не применялись. «Здравствуйте» в них заменяли фразой «Срочное сообщение», а вместо «Спасибо» попросту ставили точку.)

Это безобидное послание, написанное человеком, которому не хватало энергии сдобрить творческий потенциал, превратилось в катализатор и вылилось в противостояние, столкнувшее лбами коммерсантов и инженеров. Первые уже видеть не могли пирожные, битком набитые всякими токсичными примесями, в то время как вторые, в свою очередь, считали наступление пищевых продуктов, подвергнутых глубокой промышленной переработке, неоспоримым и неотъемлемым правом их гениального мастерства. Если такого рода сладости у них отнять, это стало бы посягательством на их свободу, отрицательно сказалось бы на эффективности труда и в потенциале в конечном итоге могло обернуться опасностью для всего «Гугла». Гильдия коммерсантов, для которых здоровье всегда оценивалось в денежном выражении, презрела этот риск и потребовала прекратить поставки любых продуктов с высоким содержанием химических добавок и подсластителей. Они составили исчерпывающий список подлежащих изъятию позиций, в который главным образом вошли печенье, пирожные, мороженое, сладости, а также все остальное, содержащее насыщенные жиры, сахар, соль, глютен и любые другие вещества, способные нанести вред их внешней, являемой миру телесной оболочке.

Софи, их happiness manager, или, в переводе, «ответственная за счастье», аргументы коммерсантов встретила благожелательно. Ей и самой уже пришлось наблюдать новые трудности, с которыми сотрудники сталкивались по понедельникам и четвергам во время сеансов йоги. Она добилась прекращения поставок в кафетерии печенья. Для гильдии инженеров это стало самым настоящим объявлением войны, покушением на их привилегию не заботиться о самих себе и, что гораздо важнее, на значимость той роли, которую они играли в компании. В ответ они решили провести атаку сразу по двум фронтам. Во-первых, пожаловались на «ответственную за счастье» и обвинили ее в недостатке профессионализма, заявив, что она проигнорировала процедуру изъятия с кухни тех или иных продуктов: перед тем как это делать, надо было выждать как минимум пятнадцать дней. Подобная отсрочка позволяла всем подготовиться или же потребовать предварительно оценить результат таких действий. Причем обвинение это направили непосредственно всемирному главе счастья, в калифорнийский Маунтин-Вью.

Французский филиал «Гугла» оказался на грани краха. По оценкам специалистов, близко знакомых с делом, финансовый ущерб мог составить несколько десятков, а то и сотен миллионов долларов. Параллельно инженеры создали альянс с «гильдией конечных продуктов», ответственной за использование разрабатываемых «Гуглом» инструментов. И хотя инженеры никогда не питали к другим гильдиям особого уважения, здесь их интересы совпали, в результате они получили тактическое преимущество, которым нельзя было не воспользоваться в период ведения боевых действий. Способные теперь задавить других числом, они потребовали прекратить любые поставки экологически чистых, обезжиренных продуктов, равно как и тех, в которых не было клейковины. Тактика выжженной земли: если их лишили печенья «Лора Тодд», то вся остальная «здоровая» еда тоже должна исчезнуть.

Эльгу действия инженеров приводили в восторг. Они вели себя, как маленькие головорезы в яслях. Война продолжалась несколько недель. На сторону коммерсантов встали вегетарианцы из отдела маркетинга и католики из юридического. Начальство, вскорости утратившее над ситуацией контроль, в конечном счете решило прибегнуть к крайнему средству и объявило внезапную реорганизацию. Война за крекеры закончилась, а печенье с белым шоколадом и кокосовыми орехами вернулось на свое место на кухне второго этажа. Несмотря на улыбки, а то и безудержный смех, который вызывала как эта, так и последовавшие за ней истории, Эльгу от такого фольклора охватывало некоторое чувство тревоги. Оторванность от реального мира за пределами их особняка достигла такого уровня, что рассказывать об аналогичных событиях кому-то, не входящему в узкий круг посвященных, не имело никакого смысла.

Когда она поднялась на четвертый этаж, в груди кольнуло чувство вины. Совершенная ею кража принесла успокоение разуму, но при этом напомнила рефрен, без конца повторяемый всем новичкам: «В первый год каждый набирает пять кило!» Только-только поступив сюда на работу, она, подобно многим другим, над ним посмеялась, но потом действительно поправилась на пару-тройку кило. Чтобы расплыться фигурой маловато, но чтобы предпочитать лифту лестницу и после каждой мелкой кражи терзаться пару секунд чувством вины – в самый раз.

Эльга одну за другой провела сразу три телефонных конференции, на каждой из которых полагалось решать вопросы стратегической важности. Но все три в конечном итоге свелись к обсуждению не представляющих никакого интереса пустяков. Наблюдая за резвыми скачками чужого эго, она несколько часов зевала от скуки, а затем отправилась в зал «Мастрояни» встретиться с Соней. После чего бросила обертку от «Орео», которую держала в кармане, не желая оставлять следов.

– Ага, тебе, стало быть, удалось незаметно умыкнуть у них еще одну упаковку?

– Да, ты сама знаешь, за мной действительно водится такой грешок, – ответила Эльга и подмигнула.

Затем села рядом и запустила инструмент оценки производительности, традиционный для их ежеквартальных встреч. Они познакомились еще во время работы в «Майкрософте», друг дружку ценили и, что гораздо важнее, доверяли одна другой. Эльга мало распространялась о своей личной жизни, и Соня относилась к числу тех немногих, кто был в курсе ее тайн. Она рассказывала ей даже о последних неудачах на любовном фронте, в частности о Ришаре, ради которого ей пришлось добровольно на два года уехать в ссылку в Лондон. Еще одна мучительная история из тех, которые наводили ее на мысль, что за профессиональный успех приходится расплачиваться личной жизнью, будто какая-то незримая рука постоянно велит тебе выбирать между этими двумя взаимоисключающими ролями.