Текст книги "Модель Нового американского университета"

Исследования «под конкретную задачу» и парадигма исследователя-одиночки

Приверженность дисциплинарной ориентации на факультетах поддерживается академической культурой, ставящей индивидуализм выше коллективной работы, а получение специализированного знания – выше ориентированного на решение проблем сотрудничества. Допущение, что организационная конфигурация исследовательского университета раз и навсегда отлажена, влечет за собой следующее предположение: научно-исследовательская деятельность – всегда предприятие индивидуальное, а оптимальные результаты достигаются путем объединения этих индивидуальных усилий. Наша конкурентная природа ценит индивида выше группы, и хотя мы признаем открытия чего-то прежде неведомого учеными-индивидами, мы меньше ценим групповые усилия по решению проблем реального мира или командное участие в проектах, связанных с оценкой, адаптацией, синтезом, внедрением и применением. Однако без достаточной координации и стратегической основы спонтанное самообъединение индивидуальных усилий вовсе не обязательно преодолеет неизбежную ограниченность усилий одинокого исследователя[581]581
  Crow ММ. None Dare Call it Hubris: The Limits of Knowledge // Issues in Science and Technology. 2007. Vol. 23. No. 2. P. 29–32.


[Закрыть]. Скотт Кук и Джон Сили Браун формулируют эту дилемму так: «Не каждое действие человеческого коллектива можно с пользой и смыслом свести к анализу действий, предпринимаемых состоящими в нем индивидами»[582]582
  Cook S.D.N., Brown J.S. Bridging Epistemologies: The Generative Dance between Organizational Knowledge and Organizational Knowing// Organization Science. 1999. Vol. 10. No. 4. P. 399.


[Закрыть].

«В последние десятилетия рост научно-технического знания побудил ученых, инженеров, обществоведов и гуманитариев к объединению в решении комплексных проблем, к которым следует подступиться с глубоким знанием одновременно с различных точек зрения», – замечают в комитете Национальной академии по междисциплинарности, подчеркивая прагматический императив совместных исследований по разрешению конкретных проблем[583]583
  Facilitating Interdisciplinary Research. Р. 17.


[Закрыть]. Стремясь вскрыть недостатки стандартной бинарной оппозиции между теоретическим и прикладным исследованием, политолог Дональд Стокс составил таблицу типов исследований («Квадрант модели научного исследования»), ориентированных либо на стремление прийти к фундаментальному пониманию, либо на решение прикладной задачи. «Квадрант Бора» (названный так, как поясняет автор, по аналогии с поиском Нильсом Бором модели структуры атома) представляет сугубо теоретические исследования. А вот в «Квадранте Пастера» собраны «теоретические исследования, нацеленные на расширение границ понимания и при этом вдохновляющиеся утилитарными соображениями». Название квадранта увековечивает труды выдающегося химика и микробиолога, чей поздний этап карьеры был посвящен разработке вакцин, защитивших от болезни миллионы: «Желание Пастера понять и применить иллюстрирует эту комбинацию целей»[584]584
  Stokes D.E. Pasteur’s Quadrant: Basic Science and Technological Innovation. Washington, DC: Brookings Institution Press, 1997. P. 72–75.


[Закрыть].

Утилитарно ориентированное исследование требует трансдисциплинарного сотрудничества и особенно стыковки научных разработок с технологическими инновациями. Различие, проводимое Джоэлем Мокиром между «пропозициональным» и «прескриптивным» знанием, актуально для понимания трансдисциплинарной исследовательской среды, поскольку эти категории предполагают движение фундаментального знания (теоретических исследований) в сторону знания прикладного. В отличие от стандартных различий между наукой и технологией, поясняет Мокир, пропозициональное знание изучает «что», или представления о природных явлениях, тогда как прескриптивное знание – «как», или же методы, что и представляет собой различие между episteme и techne[585]585
  Mokyr J. The Gifts of Athena. P. 4.


[Закрыть].

Применение обычно осуществляется посредством так называемых ноу-хау. Экономист Ричард Нельсон определил ноу-хау как «широкий спектр методов и интерпретаций, накопленных за годы человеческими обществами и позволяющих им удовлетворять свои нужды»; ноу-хау «многогранны, разнородны и хранятся в разных местах и формах», – поясняет он. Хотя часть из них – это «довольно хорошо сформулированное знание о том, “как сделать что-то”», большая часть «встроена в определенные навыки человека и в этом смысле отлична от ноу-хау в духе последовательности действий, описываемых в инструкции». В этом логика Нельсона близка к различению негласного и эксплицитного измерения знания, проведенного Майклом Поланьи. «Кроме того, – продолжает он, – важно признать разнообразие задействованных навыков и то, что конечный результат – это достижение всей команды»[586]586
  Nelson R.R. On the Uneven Evolution of Human Know-How // Research Policy. 2003. Vol. 32. P. 909–910.


[Закрыть]. В качестве примера Нельсон и коллеги приводят медицинские ноу-хау, в которых сходятся три составляющих, развивающихся по «отчетливо различным, но взаимозависимым» траекториям: теоретические биомедицинские исследования дополняются технологическими достижениями и «непосредственной клинической практикой»[587]587
  Nelson R.R. et al. How Medical Know-How Progresses // Research Policy. 2011. Vol. 40. P. 1339–1344.


[Закрыть]. Аналогичная картина и в других областях инноваций: по мнению экономиста Натана Розенберга, фундаментальные исследования – это не самостоятельное инновационное «начинание», но лишь одна из компонент комплексного эволюционного процесса, для которого характерна взаимозависимость системных компонент[588]588
  Rosenberg N. Inside the Black Box: Technology and Economics. Cambridge: Cambridge University Press, 1982.


[Закрыть].

Во многих случаях для создания инновации или решения проблемы достаточно применения уже существующего знания. Мокир определяет технологический прогресс как «любое изменение в применении информации для производственного процесса ради того, чтобы повысить эффективность, приводящую либо к производству результата с использованием меньшего объема ресурсов (т. е. с более низкими издержками), либо производству более качественных или новых продуктов». Он подчеркивает значимость применения существующего знания, поскольку прогресс часто «происходит за счет использования, скорее, уже доступной информации, нежели производства совершенно новых знаний»[589]589
  Мокуг]. The Lever of Riches: Technological Creativity and Economic Progress. Oxford: Oxford University Press, 1990. P. 6.


[Закрыть]. Синтез существующего знания в этом контексте был назван «рекомбинантная инновация», означающая комбинацию или перегруппировку уже существующих идей, продуктов и процессов для проведения инноваций. Экономист Брайан Артур объясняет, что «новаторские технологии возникают благодаря комбинации существующих технологий, а существующие технологии порождают новые». Иными словами, «изобрести что-либо – означает обнаружить это в уже существующем»[590]590
  Brian Arthur W. The Nature of Technology: What It Is and How It Evolves. N.Y.: Free Press, 2009. P. 21, 122; цит. no: Brynjolfsson E., McAfee A. The Second Machine Age: Work, Progress, and Prosperity in a Time of Brilliant Technologies. N.Y.: W.W. Norton, 2014. P. 79.


[Закрыть]. Недавний анализ почти 18 млн научных работ подтверждает, что часто новое знание, действительно, возникает вследствие новаторских взглядов на уже имевшееся знание. Как пишут экономист Брайан Уцци и его коллеги, «высокоэффективная наука и прорывы основываются, главным образом, на исключительно шаблонных комбинациях предшествовавшей работы, однако одновременно включают и внедрение необычных комбинаций». Согласно их оценкам, междисциплинарное сотрудничество, имеющее место в коллективной науке, особенно благоприятствует инновации и прорывам: «По сравнению с учеными-одиночками, команды на 37,7 % более эффективны при внедрении новых комбинаций в привычные области знания»[591]591
  Uzzi B. et al. Atypical Combinations and Scientific Impact // Science. 2013. No. 342. P. 468.


[Закрыть]. Тенденция к командной научной работе привела к стремительному сокращению исследовательских работ, написанных лишь одним автором: по данным Thomson Reuters, по всему спектру научных областей доля последних сократилась с 30 % в 1981 г. до 11 % в 2012 г. В некоторых областях научные работы теперь в среднем пишут пять авторов[592]592
  Voosen R Microbiology Leaves the Solo Author Behind // Chronicle of Higher Education. 2013. November 11.


[Закрыть].

Недостаточно активное междисциплинарное сотрудничество мешает решению внезапных, нелинейных и непредвиденных проблем и тем самым сдерживает усилия по преодолению комплексных глобальных вызовов. Эта низкая адаптивная способность нигде так не очевидна, как в институциональной конфигурации наших исследовательских университетов, когда те сталкиваются с необходимостью ответить на глобальные вызовы современности (grand challenges) – такие как изменение климата, загрязнение воздуха и воды, исчезновение отдельных видов животных и растений, разрушение экосистем, исчерпание природных ресурсов, перенаселенность, голод и бедность в отдельных регионах мира. Как объясняется в докладе Национальной академии, подобные вызовы требуют междисциплинарного сотрудничества, благоприятного для инициатив в области прикладных исследований, часто на основе крупномасштабных коллективных усилий по реагированию на комплексные и трудноразрешимые проблемы[593]593
  Facilitating Interdisciplinary Research. P. xi, 3,16–17, 52.


[Закрыть]. Возможно, подобное сотрудничество может быть точнее обозначено как трансдисциплинарное.

Хотя мы использовали термины междисциплинарность и трансдисциплинарность как более или менее взаимозаменяемые, применительно к модели Нового американского университета, возможно, более уместно будет, вслед за Робертом Фродманом, использовать обозначение трансдисциплинарность, поскольку именно оно максимально стимулирует сотрудничество между университетами и бизнесом, промышленностью и государственными структурами. Как замечает Фродман, «при более точном употреблении термин означал бы “междисциплинарность” как изменения внутри академического учреждения, тогда как “трансдисциплинарность” – усилия по выходу за пределы университетских стен и совместное производство знаний академическими и неакадемическими акторами»[594]594
  Frodeman R. Sustainable Knowledge. Р. 61.


[Закрыть]. Когда знание производится совместно и координируется трансинституционально, оно становится «комбинированным продуктом производителя и пользователя». Такое знание будет не только совместно производиться, но и оцениваться, указывает Фродман, и потому его система экспертного рецензирования перестанет быть единственной формой оценивания[595]595
  Frodeman R. Interdisciplinarity, Communication, and the Limits of Knowledge // Enhancing Communication and Collaboration in Interdisciplinary Research / ed. by M. O’Rourke et al. Los Angeles: Sage, 2013. P. 106, 108, 110.


[Закрыть]. Питер Вайнгарт дополняет этот тезис: поскольку университет «утратил свою монополию как учреждение по производству знаний, поскольку множество других организаций также осуществляют эту функцию», критерии оценки качества трансдисциплинарного исследования тем самым становятся социальными, политическими и экономическими, равно как и внутридисциплинарными[596]596
  Weingart P. A Short History of Knowledge Formations. P. 12.


[Закрыть].

Подобное трансинституциональное производство знания при этом подразумевает и определенный контекст его применения, а потому живую заинтересованность в результатах. Координирование исследовательских усилий вне академических учреждений заложено в понятии «конвергенция», которое в докладе Национального исследовательского совета определяется как «подход к решению проблем, совмещающий квалификации биологических наук с физическими, математическими и вычислительными науками, медициной и проектированием для образования всеобъемлющих комплексных концептуальных основ, объединяющих области знаний из многообразия отраслей для решения специфических вызовов». Эта концепция подразумевает не только «конвергенцию разновидностей квалификаций, необходимых для решения ряда исследовательских проблем», но и «образование сети партнерств, участвующих в поддержке таких научных исследований и способствующих транслированию итоговых достижений в новые формы инновации и новые продукты»[597]597
  Convergence: Facilitating Transdisciplinary Integration of Life Sciences, Physical Sciences, Engineering, and Beyond / National Research Council. Washington, DC: National Academies Press, 2014. P. 17.


[Закрыть]. Сплав трансдисциплинарной, межинституциональной и транснациональной структур обладает необходимым потенциалом продвижения новых знаний и внедрения инноваций на требуемом уровне в реальном времени для достижения желаемых социальных и экономических результатов.

Навстречу взаимопониманию в академическом сообществе

«Из этого положения есть только один выход, – заметил Ч.П. Сноу относительно раскола на две культуры, диагностированного им в Кембриджской лекции (эту лекцию мы считаем своеобразным символом междисциплинарного императива), – прежде всего изменить существующую систему образования». Однако академическое сообщество остается Вавилонской башней, в которой, по словам Сноу, «люди, получившие самое лучшее образование, какое только можно вообразить, более не могут общаться друг с другом в одной плоскости по поводу своих интеллектуальных изысканий»[598]598
  Snow C.P. The Two Cultures. P. 19; Snow C.P. The Two Cultures and A Second Look: An Expanded Version of the Two Cultures and the Scientific Revolution. 1963. P. 60.


[Закрыть]. Соблюдение жестких дисциплинарных границ глушит наше стремление начать диалог с теми, кто находится вне поля нашей дисциплинарной компетенции. Мы не можем ожидать, что биологи в одиночку смогут решить проблему сокращения биологического разнообразия, а химики самостоятельно осуществят переход на возобновляемые источники энергии. Поскольку каждая научная дисциплина со временем выработала свой собственный жаргон, стимул по выработке «интер-языков», доступных представителям разных дисциплин, может просто отсутствовать: пиджин

или креольский, которые, по выражению Питера Гэлисона, представляют собой взаимно понятные языки различных субкультур в экономических зонах. Обмен знаниями между «теоретическими субкультурами» тем самым представляет собой «движение идей, объектов и практик, которые… для координации используют локальные диалекты наподобие пиджина и креола»[599]599
  Galison Р. Image and Logic: A Material Culture of Physics. Chicago: University of Chicago Press, 1997. P. 48.


[Закрыть]. Однако химики недостаточно разработали свой lingua franca, чтобы общаться с философами или инженерами. Коллини удачно обрисовывает эту задачу как «развитие интеллектуального эквивалента билингвальности», определяемого им как «возможность не только использовать язык в собственной профессиональной деятельности, но и участвовать в более широком и многостороннем культурном общении – сперва наблюдая за ним, учась у него и, наконец, привнося в него что-то свое»[600]600
  Предисловие Коллини к работе: Snow С.Р. The Two Cultures. P. lvii.


[Закрыть]. В дискуссиях должны участвовать представители самых разных дисциплин, а вести их надо не только на основе академического опыта, но опыта и экспертных знаний из области торговли, промышленности и сферы государственного управления.

Наша академическая культура не только воспроизводит традиционное дисциплинарное мышление, но и придает чрезмерное значение различиям в негласной иерархии. Несмотря на заявления о равенстве разных дисциплинарных культур, иерархия престижа и превосходства в научном сообществе ничуть не поколеблена, и более «количественные» дисциплины берут верх над менее изощренными в количественном анализе. Культура каждой дисциплины должна преодолеть свою неопределенность в отношении различных тенденций и подходов к разрешению проблем, которые могли возникнуть за более чем тысячелетнюю историю институциональной эволюции. Мы должны создать условия для сотрудничества целого ряда дисциплин и тем самым обеспечить возможности эффективной преподавательской и исследовательской деятельности – а значит, и достижения конструктивных социальных и экономических результатов. Легкость взаимопонимания между академическими дисциплинами и активное междисциплинарное сотрудничество являются основополагающими для всех аспектов научного предприятия. Упорная дисциплинарная зашоренность влечет за собой другие недостатки и потому должна рассматриваться в более широком контексте важнейших социетальных целей. В связи с этим нам следует повторить: академическое сообщество должно искать новых знаний с определенной целью и увязывать полезное знание с действием на благо общества[601]601
  Как объясняет Коул, постановку задачи «полезного знания» в академической культуре времен начала Американской республики приписывают Бенджамину Франклину. Замысел распространения полезного знания обусловил намерения Франклина по созданию Американского философского общества и его планы по основанию университета Пенсильвании. Cole J.R. The Great American University. P. 1, 14, 526. N. 68.


[Закрыть].

«На протяжении XVIII в. книги, статьи и даже эксперименты все еще были обращены к широкой публике», – напоминает Питер Вайнгарт. Но по мере неизбежного усиления специализации научное сообщество становилось все более автореферентным. «Все более эзотерическая природа производства знания вела к растущей дистанцированности от практических интересов и усиливала сопротивление коммерческой и технической применимости, до того легитимировавшей полезность наук»[602]602
  Weingart D. A Short History of Knowledge Formations. P. 6.


[Закрыть]. Но даже до пришествия организованной науки и появления современного исследовательского университета наши интеллектуальные предшественники интуитивно поняли насущную потребность масштабного и внеотраслевого мышления. Четыре века научной фокусировки на все меньших и все более фундаментальных секретах природы, судя по всему, ослабили нашу способность задавать исследовательскую точку зрения в соответствии с возникающими вызовами. Манипулируя ограниченным знанием все более изощренными методами, вкупе с лобовыми атаками и поразительной степенью высокомерия, мы создали мир, который, по всей вероятности, не сможет обеспечить наш коллективный уровень жизни. И хотя дисциплинарная специализация является ключом к научным достижениям, такая специализация неизбежно ограничит наше целостное понимание мира. Она ослабила нашу способность истолковывать преподавательскую и исследовательскую деятельность относительно той или иной дисциплины. Наша академическая культура, и наука в особенности, использует дисциплинарную организацию для того, чтобы заниматься вопросами, на которые можно найти ответы, однако нет абсолютно никакой априорной причины полагать: то, что мы можем узнать, и есть то, что нам более всего необходимо знать[603]603
  Crow М.М. None Dare Call It Hubris. P. 29–32.


[Закрыть].

6. Прагматический подход к инновациям и устойчивости развития

Хотя идеалы Просвещения легли в основу концепции американской республики и ее зарождавшихся институтов, ценности нации в равной степени вдохновлялись утилитарным этосом фронтира. Эта практическая ориентация обусловила появление «земельных» институтов, как и возникновение в конце XIX в. американского исследовательского университета. И в этот период в Новой Англии сложилась философская традиция, выражавшая эти ценности и сопутствующие культурные установки, включая новый стимул к научным исследованиям и политическому прогрессивизму[604]604
  Menand L An Introduction to Pragmatism // Pragmatism: A Reader / ed. by L. Menand. N.Y.: Vintage, 1997. P. xxvi. Он сравнивает прагматизм со «своего рода узлом в ковровых изделиях, связывающим нити, тянущиеся во множество других областей мысли, со множеством других последствий». Совпадение влияний, о которых говорит Менанд, включает «возникновение теорий культурного плюрализма и политического прогрессивизма; очарование чистой наукой и логикой научных изысканий; развитие теории вероятности как средства преодоления случайности и неопределенности; распространение исторических подходов к изучению культуры; стремительную ассимиляцию теории эволюции Дарвина; и недоверие Эмерсона к институциональному авторитету». Менанд поясняет: «Ничто из данных явлений нельзя назвать “прагматическим”, но прагматизм был одной из сфер, где они стали заметны».


[Закрыть]. Прагматизм называют наиболее значимым вкладом нашей страны в философию, и ниже мы представим его краткий обзор, дабы объяснить его влияние на американский исследовательский университет. Прагматики утверждают: мысль и действие неразделимы, и идеи должны приводить к практическим действиям. Для прагматизма, следовательно, характерен акцент на прикладном значении знания, осмысляемого в контексте социальной практики[605]605
  Среди работ, знакомящих с традицией прагматизма, полезно посмотреть следующие: Bacon М. Pragmatism: An Introduction. Cambridge: Polity, 2012; Bernstein R.J. The Pragmatic Turn. Cambridge: Polity, 2010.


[Закрыть]. Степень воздействия прагматизма оценивается по-разному, однако в целом, как мы утверждаем, позиция прагматика, увязывающего знание с действием, по сути, определяет установки Нового американского университета, в особенности его озабоченность тем, что знание должно вести к непосредственным действиям по изменению реального мира.

Прагматизм связывает свое происхождение с кругом гарвардских научных сотрудников и кембриджских интеллектуалов, неформально собиравшихся в дискуссионные группы в течение 1870-х годов – и тем самым одновременно с основанием Университета Джонса Хопкинса. В так называемый метафизический клуб, мастерски представленный и раскрытый Луисом Менандом в его интеллектуальной истории данной эпохи, входили двое из трех основных поборников начальной фазы прагматизма: логик, математик и ученый Чарльз Сандерс Пирс и философ и психолог Уильям Джемс. Его самым красноречивым и авторитетным сторонником в XX в. стал Джон Дьюи[606]606
  См. особенно гл. 9 в работе: Menand L The Metaphysical Club: A Story of Ideas in America. N.Y.: Farrar, Straus, and Giroux, 2001. И хотя мы подчеркиваем утилитаристские корреляты прагматизма, Менанд указывает на другое измерение: «Прагматизм принадлежит традиции отделения церкви от государства в американской культуре – традиции, черпавшей силы в трудах Эмерсона, атаковавшего институты и конформизм, а после гражданской войны – в эволюционных теориях, привлекших внимание к случайности всех социальных форм» (Р. 89).


[Закрыть]. И уже не так давно неопрагматистские установки восприняли такие философы, как Джон Роулз, Юрген Хабермас и Ричард Рорти[607]607
  См., например: Rorty R. Philosophy and the Mirror of Nature, Thirtieth Anniversary Edition. Princeton, Nf: Princeton University Press, 2009; Rorty R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982.


[Закрыть]. Хотя прагматизм был введен в общее употребление для обозначения здравомыслящего поведения, его актуальность для нас в контексте настоящей книги преимущественно связана с его «акцентом на том, что идеи и убеждения всегда стоят на службе определенных интересов», как Менанд перефразирует утверждение Дьюи[608]608
  Menand L. The Metaphysical Club. P. 362.


[Закрыть].

Обеспокоенность практическими последствиями знания, лежащего в рамках определенного социального контекста, руководит прагматизмом с момента самого его возникновения. Пирс в работе 1878 г. сформулировал так называемый принцип Пирса, или «прагматистскую максиму». Его задачей было установить обоснованность гипотезы или понятия посредством определения его практических последствий. Уильям Джемс разъяснил работу Пирса и познакомил с ней широкие научные круги. В лекции, прочитанной им в августе 1898 г. на собрании Философского союза Калифорнийского университета в Беркли, Джемс представил прагматизм как «совершенно привычную установку», следующую эмпирицизму естественных наук. Он объяснил, что для прагматистов теории, понятия и гипотезы становятся «инструментами», обдумывание которых улучшает их практические последствия. Таким образом, Джемс доказывал, что научная теория должна истолковываться «как инструмент: она предназначена для достижения цели – облегчения действия или улучшения понимания»[609]609
  Peirce C.S. Howto Make Our Ideas Clear//The Essential Peirce. Bloomington: Indiana University Press, 1992–1999. Vol. 1. P. 132; James W. Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1975 [1907]. P. 33; оба автора цит. no: Hookway С. Pragmatism//The Stanford Encyclopedia of Philosophy/ed. by E.N. Zalta. 2010. <http://plato.stanford.edu/archives/spr2010/entries/pragmatism>.


[Закрыть]. Согласно Джемсу, прагматистский принцип гласит, что «любая часть мысли, не влияющая на практические последствия мысли», должна отвергаться как несущественная[610]610
  Цит. no: Menand L The Metaphysical Club. P. 354.


[Закрыть]. Повторимся: такой интерес к практическим последствиям знания характеризует прагматистский метод как основу приверженности Нового американского университета к утилитарно-прикладным исследованиям.

Дьюи обратился к прагматистской аргументации и посвятил десятилетия ее разработке, в особенности в контексте образования. Он отстаивал прагматистское утверждение, что мысль и действие должны быть нераздельны. И соглашался с Джемсом, что знание должно быть «инструментом или органом успешного действия»[611]611
  Dewey J. The Bearing of Pragmatism on Education//The Middle Works, 1899–1924 / ed. by J.A. Boydston. Carbondale: Illinois University Press, 1976–1983. Vol. 4. P. 180; цит. no: Menand L. The Metaphysical Club. P. 361.


[Закрыть]. Все прагматисты, но в первую очередь Дьюи, «столкнулись с острой дихотомией… теоретических убеждений и практических выводов», как утверждает философ Кристофер Хуквэй. Для прагматистов «все исследования являются практическими, касающимися преобразования и оценки деталей ситуаций, в которых мы оказываемся». Кроме того, «содержание теории или понятия определяется тем, что мы должны с ними сделать»[612]612
  Hookway С. Pragmatism. Р. 22, 25.


[Закрыть]. Дьюи тем самым представляет знания не чем иным, как «результатами определенных исследований», – пишет философ Джон Стур. Он перефразирует Дьюи: «Данные исследования всегда возникают в рамках конкретных контекстов, в определенном времени и месте… Никакого другого знания, знания, не опосредованного исследованием, не существует». Стур замечает, что для Дьюи прагматическое исследование никогда не должно «существенно расходиться с реальными исследованиями, нацеленными на реальное разрешение реальных проблем». Иными словами, прагматическое исследование «на своих условиях может добиться результата лишь в каждом конкретном случае и лишь на практике, пройдя череду следствий»[613]613
  Stuhr J.J. Pragmatism, Postmodernism, and the Future of Philosophy. N.Y.: Routledge, 2002. P. 129, 154–155. Стур объясняет: то, что Дьюи называл «прагматическим исследованием», приравнивает логику к исследованию, а исследование – к знанию. См. об этом: Dewey J. The Late Works, 1925–1953 / ed. by J.A. Boydston. Carbondale: Southern Illinois University Press, 1981–1990. Vol. 12. P. 14.


[Закрыть].

Прагматизм нацелен на решение проблем. Мартин Джэй пишет, что истина для Дьюи, как и следует ожидать от прагматика, «не основывается на точном соответствии внешнему миру объектов или вечным идеям, но была результатом успешного решения определенной проблемы»[614]614
  Jay M. Songs of Experience: Modern American and European Variations on a Universal Theme. Berkeley: University of California Press, 2005. P. 291. За более подробной информацией о концепции истины у Дьюи Джэй отсылает читателя к «Краткому катехизису касательно истины» (1909) и «Проблеме истины» (1911), см J.Dewey J. The Middle Works. Vol. 6.


[Закрыть]. Как полагает философ Майкл Бэкон, «вместо попытокустановить четкую концепцию, прагматисты рассматривают исследование как открытую систему, стремясь получить инструменты, которые позволили бы нам, участникам, справиться с миром»[615]615
  Bacon М. Pragmatism: An Introduction. Р. 4.


[Закрыть]. Для прагматиста истинное содержание гипотезы всегда подлежит пересмотру, а идеи рождаются, обсуждаются, принимаются или отклоняются на основании того, что современный язык назвал бы их применимым на практике потенциалом. Исследование для Дьюи представляло «способность реконструировать или осуществлять контроль за трансформацией», – как пишет Стур. Он цитирует Дьюи: «…нет исследований, которые не включали бы осуществления некоторых изменений в окружающих условиях»[616]616
  Как пояснял Дьюи, «исследование является управляемой, или направленной, трансформацией неопределенной ситуации в определенную в своих отличительных признаках и связях таким образом, чтобы обратить элементы изначальной ситуации в единое целое» (Dewey J. The Late Works. Vol. 12. P. 41, 108; цит. no: Stuhr J.J. Pragmatism. P. 156). Для Дьюи ситуация является неопределенной, поясняет Майкл Бэкон, когда она представляет вопрос или проблему, требующую разрешения (Bacon М. Pragmatism: An Introduction. Р. 53).


[Закрыть]. В заботе о решении проблем и намерении придать исследованиям преобразующую силу, прагматизм предвосхитил основополагающие принципы Нового американского университета.

«Прагматизм, в самом общем смысле, заключается в том, как мы думаем, а не что мы думаем», – замечает Менанд[617]617
  Menand L. An Introduction to Pragmatism. Р. xxvi.


[Закрыть]. По рассуждению Бэкона, для Дьюи прагматический метод использования доказательств для проверки гипотез являл собой не что иное, как научный метод[618]618
  Bacon M. Pragmatism: An Introduction. P. 54.


[Закрыть]. Джемс говорит о «радикальном эмпиризме» как изначально присущем прагматическому подходу к знанию[619]619
  James W. The Meaning of Truth. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1975 [1909]. P. 6; цит. no: Hookway C. Pragmatism. P. 23.


[Закрыть]. Формулируя более широко, Стур обнаруживает в прагматизме «открытость, надежду и настойчивость в воплощении, исполнении и применении теории на практике». Его принципы выражают «толерантность и озабоченность интересами индивидов, их ростом и их различиями», равно как и «настойчивую ориентацию и неподдельную заинтересованность в сообществах и демократии как образе жизни». А поскольку такой подход активизирует потенциал философии в области критики и руководства исследованиями, прагматизм «всегда озабочен ценностями и творчеством». В действительности, по утверждению Стура, прагматическая традиция предписывает всем и каждому «мыслить и жить по-разному», что он поясняет на примере Эмерсоновой заповеди о том, что, в отличие от «ретроспективного», мы «должны находиться в подлинно оригинальной связи с мирозданием». Тем самым он усматривает в рамках прагматизма мелиористическую установку: «В самом общем смысле, это образовательная задача, и прагматизм обеспечивает ее ключевыми, освобождающими инструментами», и прежде всего, это касается его «понимания фундаментальной взаимосвязи образования и демократии»[620]620
  Stuhr J.J. Pragmatism. Р. 1–2. Дьюи считал коммуникацию «целей, убеждений, стремлений и знаний» основой образования и демократии. Коммуникация «гарантирует участие в общем понимании», писал Дьюи. Кроме того, «консенсус требует коммуникации. Социальная жизнь не только идентична коммуникации, но и любая коммуникация, а потому и вся подлинная социальная жизнь, носит образовательный характер» (Dewey J. The Middle Works. Vol. 9. P. 7–8; цит. no: Stuhr J.J. Pragmatism. P. 13). Цитата из Эмерсона, приводимая нами в гл. 3, взята из его эссе: Nature (1836).


[Закрыть]. В силу своей основополагающей ориентированности на индивида и радении о развитии сообществ Новый американский университет подобным же образом оптимистичен, плюралистичен и нацелен на улучшения. Не составляет труда обнаружить параллели между образовательными установками прагматизма, в особенности в редакции Джона Дьюи, и задачами Нового американского университета. Прагматический посыл, что мысль и действие нераздельны и реализуются в социальной практической деятельности, соотносится с посылками, поддерживающими Новый американский университет, который отстаивает утилитарный подход к исследованиям для большего воздействия на общество. Эта задача созвучна с отстаивавшимся Дьюи прагматическим акцентом на практической применимости знания, осуществляемой в определенном контексте, времени и месте как реакции на реальные жизненные проблемы. Менанд перефразирует Дьюи: «Знание и действие суть нераздельные аспекты одного процесса, представляющего собой адаптационную деятельность»[621]621
  Menand L. An Introduction to Pragmatism. Р. xxiii.


[Закрыть]. Тем самым Менанд формулирует важнейшую задачу утилитарного типа исследований: содействие адаптируемости общества, а также более общее утверждение, что Новый американский университет может пониматься как комплексное и адаптивное научное предприятие. Поскольку проектные амбиции взаимосвязаны и взаимозависимы, как и взаимоукрепляющи, эти прагматистские задачи знания также соотносятся с проектными амбициями, нацеленными на социальную трансформацию и укоренненость.

Во время холодной войны интерес к прагматизму несколько ослаб, но начиная с 1980-х годов его возрождение стало очевидно. Подходы немецкого философа и социолога Юргена Хабермаса и американского философа Ричарда Рорти к исследованию значимости сообщества и роли дискуссии и дискурса в социальной практике особенно символичны. Будь то дисциплинарное, трансдисциплинарное, виртуальное или международное участие в сообществах, руководствующихся нормативными стандартами академической свободы, оно представляет собой жизненно важную ценность в рамках плюралистичной и космополитичной среды американского исследовательского университета. Востребованность и значимость неопрагматизма для Нового американского университета, таким образом, тем более очевидны ввиду явной приверженности социальной включенности и признания его роли в преобразовании общества. Мы рассмотрели значимость эпистемических сообществ и научно-исследовательских сообществ при обсуждении парадигм междисциплинарного исследования. Однако для нас важнее то, что самый общий повседневный смысл понятия сообщества обеспечивает взаимосвязь фундаментальных принципов Нового американского университета.

Юрген Хабермас – один из самых авторитетных сторонников возрождения прагматизма и, как классические прагматики, отмечает Майкл Бэкон, «представляет анализ знания как порожденного и легитимизированного посредством социального взаимодействия». Хабермас именует данный процесс «коммуникативное действие», или «коммуникативная рациональность»[622]622
  Bacon М. Pragmatism: An Introduction. Р. 124–125.


[Закрыть]. В этом контексте Хабермас приводит свою версию предложенной Пирсом теории знания и истины. Знание, на взгляд Пирса, есть консенсус, рожденный в ходе дискурса множества наблюдателей. Эта идея консенсусной позиции образует центральное суждение коммуникативной рациональности. Для Хабермаса, социальные акторы обдумывают, что, на их взгляд, является истинным: социальная истина является продуктом обсуждений и согласования, в итоге приводящих к консенсусу[623]623
  Habermas J. The Theory of Communicative Action. Vol. 2: Reason and the Rationalization of Society / transl. by T. McCarthy. Cambridge, MA: MIT Press, 1987. P. 86; Habermas J. Postscript // Habermas and Pragmatism / ed. by M. Adoulafia, M. Bookman, C. Kemp. L.: Routledge, 2002. P. 227.


[Закрыть]. Таким образом, Бэкон говорит о «дискурсивной медиации», а Мартин Джэй называет такой процесс «межсубъективным консенсусом и лингвистической прозрачностью, возникающей посредством симметричного рационального диалога»[624]624
  Bacon M. Pragmatism: An Introduction. P. 124; Jay M. Songs of Experience. P. 379.


[Закрыть]. Философ Сейла Бенхабиб вслед за Хабермасом обращается к сообществу исследователей, ведомых «дискурсивным коммуникативным понятием рациональности». В этом сообществе «иллюзии самоочевидности и самообосновывающего разума, иллюзия неукорененного и выхолощенного субъекта, а также иллюзия открытия Архимедовой точки опоры располагаются за пределами исторической и культурной вероятности» – и оставляются ради консенсуса, «достаточного для обеспечения межсубъективного соглашения между аналогично мыслящими рациональными умами»[625]625
  Benhabib S. Situating the Self: Gender, Community, and Postmodernism in Contemporary Ethics. N.Y.: Routledge, 1992. P. 4–5.


[Закрыть].

Хабермас, вслед за Пирсом, подтверждает, что общество в целом содержит бессчетное количество групп, обсуждающих и договаривающихся по поводу различных испытываемых ими реалий, которые он называет «жизненные миры» (Lebenswelt) – понятие, заимствованное им у Гуссерля. В то время как Пирс полагал, что дискурсивный процесс может привести к объективным фактам или даже истине, Хабермас утверждает, что коммуникативная рациональность должна лишь стремиться к примирению и передаче социальных либо политических истин. В противоположность поглощенностью такими абстрактными принципами, как истина и нравственность, коммуникативный разум стремится лишь к «рациональному разрешению проблем»[626]626
  Edgar А. Habermas: Key Concepts. N.Y.: Routledge, 2006. P. 23–24.


[Закрыть]. Для строгих прагматиков даже хваленой приверженности научного сообщества абстрактному принципу истины – выраженному в девизе Гарвардского университета «Veritas» и, менее явно, в девизе Калифорнийского университета «Fiat Lux» – может понадобиться легитимация доказательством реальной применимости. Для Хабермаса эта рациональность управляет всем – от случайных контактов в нашей повседневной жизни до исторических конфликтов между политическими идеологиями. Хабермас признает, что данный подход полностью совпадает с прагматической поддержкой устойчивой публичной полемики на службе демократии[627]627
  Habermas J. Postscript. P. 223–233.


[Закрыть].

Сходным же образом понимает прагматизм Ричард Рорти – как способ направить философское изучение на вопросы, имеющие непосредственное значение для нашей повседневной и практической жизни. Он соглашается с прагматистским намерением решать социальные проблемы посредством, скорее, дискуссий и дискурса, нежели обращения к абстрактным принципам или таким понятиям, как порядок, демократия или надлежащие процедуры: «Прагматисты считают, что история попыток отделить Истину и Добро или же определить “истинное” или “благое” укрепляет их подозрение, что в этой области уже не удастся совершить ничего интересного»[628]628
  Rorty R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982. P. xiv.


[Закрыть]. Будучи основанной на непосредственном опыте, а не причудливых или абстрактных моральных схемах, дискуссия может представить обществу «осуществимую» истину, полагает он[629]629
  Rorty R. Postmodernist Bourgeois Liberalism // Pragmatism: A Reader / ed. by L. Menand. N.Y.: Random House, 1997. P. 330, 334–335.


[Закрыть]. Как это произошло с первыми прагматистами, даже истина для Рорти является следствием консенсуса в рамках наших сообществ и институтов. И даже авторитет эмпиризма тем самым бьется нормативными стандартами коммуникативного разума. В этом смысле Рорти утверждает, что прагматизм адекватно отвергает любой «источник нормативности, помимо практики окружающих нас людей»[630]630
  Rorty R. Philosophy as Cultural Politics: Philosophical Papers. Vol. 4. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 107; цит. no: Bacon M. Pragmatism: An Introduction. P. 100. См. также: Rorty R. Postmodernist Bourgeois Liberalism. P. 330, 334–335.


[Закрыть].