Текст книги "Непреодолимое черничное искушение"

Глава 8. Поездка на север

Я ехала, не замечая и не видя ничего, кроме дороги перед собой. Возможно, я проезжала мимо огромных сосен и россыпей желтых ромашек по бокам дороги, возможно, навстречу мне на шоссе выходил величественный олень с раскидистыми рогами, возможно, рыжие белки скакали по ветвям дубов – возможно, но я ничего этого не видела. Я все еще была мысленно на чердаке Сьюзан, поэтому я пропустила тот момент, когда снова оказалась в центре Бейкона. Чувствуя, что у меня кружится голова, я остановилась на парковке перед местным банком. Через дорогу был пляж, там стояли полосатые шезлонги и на песке лежали пляжные полотенца, а у воды о чем-то беседовали несколько человек. Я подошла к парапету, села и глубоко-глубоко вдохнула чуть соленый океанский воздух, все еще думая о бабушке, Чете Каммингсе и картине.

В небе клубились белые пушистые облака, июньское солнце играло на поверхности воды и рассыпалось миллионами серебряных и золотых искорок. Я повернула голову и увидела ряд вывесок: закусочная «Три Пенни», «Олений рог», агентство недвижимости «Харборсайд», «Тиндалл и Гриффин», адвокатская контора. Что-то вроде бы слегка изменилось – может быть, красный кирпич «Харборсайд» слегка освежили? Или помыли белую вывеску «Тиндалл и Гриффин»? А может быть, это новые горшки с геранью в окне «Три пенни»? Их красные лепестки казались сегодня как-то свежее и ярче, чем накануне.

Я сидела, вдыхала соленый воздух и представляла себе, как бабушка вот так же сидела тут с кистью в руке, а рядом с ней – Чет Каммингс. Я все-таки нашла заветную дверцу в бабушкину жизнь – в ту жизнь, о которой мы ничего не знали. Это был подарок судьбы – неожиданный и прекрасный. Что еще мне предстояло узнать о ней – я не представляла. Но очевидно было одно: я не могла уехать из Бейкона. По крайней мере – сейчас.

Когда я подъехала к «Виктори Инн», меня удивило, что больше половины парковочных мест было занято машинами. Конечно, для Паулы это замечательно, подумала я, но вдруг она уже отдала кому-то мой номер?

– Забыли что-нибудь? – поинтересовалась Паула, когда я вошла в лобби. Она окинула меня взглядом с головы до ног. – Оставили свои дротики для дартса?

Дротики? Да она-то откуда знает?! Вот теперь я начинала понимать, что такое жизнь в маленьком городке.

– Нет, я…

– О, да вы вернулись! – воскликнула она, обратив внимание на мою дорожную сумку.

– Да, – я достала кошелек. – Кое-что произошло, и мне нужно остаться здесь еще на несколько дней – возможно, до воскресенья. Надеюсь, моя комната еще не занята.

Она открыла свой талмуд в кожаной обложке, перелистнула несколько страниц, почесала подбородок и сказала:

– Я могу поселить вас снова в люкс с видом на океан.

– Прекрасно! – я написала свое имя и адрес в графе «прибывающие гости», процедура была мне уже хорошо знакома.

Паула выдала мне ключ на плетеной кожаной веревочке, и я поднялась на второй этаж. Комната выглядела уютной и теплой, когда я вошла: все эти морские картинки, эта раковина и кувшин, кровать с белым покрывалом… Я открыла дорожную сумку и достала свою одежду, разложила в ванной туалетные принадлежности. Потом поставила свой желтый планшет на туалетный столик, рядом положила блокнот для записей с логотипом «Виктори Инн». Со дна своего портфеля я собрала карандаши и ручки и сунула их в стакан, который поставила рядом с планшетом. И удовлетворенно кивнула – мой новый кабинет был готов к работе.

Затем я закрыла крышку сиденья, уселась, сделала глубокий вздох и набрала номер Хайдена. Он ответил через пару гудков.

– Хайден, это я.

– Привет! Ты где? – он был явно очень рад услышать мой голос. – Ты уже проехала Портленд?

Я закусила губу и покрепче сжала телефон.

– На самом деле… Хайден, я все еще в Бейконе. В «Виктори Инн».

– Ты в Бейконе?! Но что случилось? Все в порядке? Я думал, ты уже подъезжаешь к дому.

Теперь в его голосе слышалась тревога.

– Да, так и должно было быть, но… Кое-что произошло. Я уже почти доехала до хайвея, но встретила ту женщину из архива…

– Откуда женщину?

– Из архива. В городской администрации, – я смотрела на компас, на его идущие по кругу буквы «С», «З», «Ю», «В».

– И что ей было нужно?

– Она… она нашла адрес дома, где родилась моя бабушка. И я поехала в этот дом, и нынешняя хозяйка – женщина по имени Сьюзан Портер… Она позволила мне войти и показала мне дом. И еще она отвела меня на чердак. И знаешь, что там было?

– Где?

– На чердаке, – повторила я. – Ты просто не поверишь! Там – картина моей бабушки… которую она нарисовала прямо на стене. Это потрясающе, Хайден. Нынешние хозяева затеяли там ремонт и нашли ее… картину моей бабушки, на которой нарисована она сама и Чет Каммингс. Оба. Она написала на ней их имена и поставила подпись. И картина действительно очень хорошая! То есть, понимаешь – очень, очень хорошая!

Я вспомнила, как юноша и девушка держатся на картине за руки – и мне очень захотелось, чтобы Хайден тоже увидел ее.

– Я не знал, что твоя бабушка рисовала.

– Нет, картина просто удивительная, – сказала я, вспоминая все эти детали – цветы, переплетающиеся стебли, живые лица нарисованных бабушки и Чета Каммингса, теплые и настоящие на ощупь листья и корни… – Мы и сами не знали.

– Ты сделала фотографии? Камера ведь у тебя с собой?

Я снова почувствовала, как ремешок моего фотоаппарата выскальзывает из моих пальцев, видела, как «Никон» исчезает в темных глубинах океана… У меня защемило сердце от этой картины.

– Нет, не с собой.

– Вот это очень жаль.

Я кивнула в знак молчаливого согласия.

– Ну, тогда, – продолжал он, – ты выезжаешь завтра рано утром. Думаю, если ты хочешь избежать пятничных пробок – лучше выехать прямо на рассвете. Ехать довольно долго и без пробок, но ты можешь успеть, если выедешь в…

– Хайден, – перебила я, нервно крутя холдер с туалетной бумагой. – Хайден, я не уеду отсюда до воскресенья.

Последовала долгая пауза, потом Хайден сказал:

– Подожди… я не понимаю. А как же премия? Как же ужин завтрашний? То есть… ты его пропустишь?

Я смотрела в пол, чувство вины придавливало меня так, что я ощущала себя камбалой.

– Хайден, мне правда очень, очень жаль. Но эта картина, то, что я ее вот так нашла… это как… как знак, что я должна здесь остаться и собрать недостающие детали пазла бабушкиной жизни, – перед глазами у меня снова встала бабушкина картина. – И я знаю, кто мне в этом может помочь, – продолжала я. – Это Чет Каммингс. Только он может рассказать мне о том, как она росла, о ее детстве и юности. Об этой картине. Он может мне рассказать о той моей бабушке, которую я не знаю, Хайден. Мне это очень нужно. Это займет всего пару дней.

Снова последовало молчание, потом Хайден заговорил:

– Я понимаю, Эллен, – теперь голос его звучал печально. – Я понимаю, что тебе это нужно. Просто… я не ожидал, что это так затянется. И я правда очень хотел, чтобы ты присутствовала на этом ужине.

– Я знаю, – ответила я. – И я как-нибудь обязательно искуплю эту свою вину, – я сильнее сжала телефон, словно это была его рука.

На следующее утро я проснулась рано с тяжестью на сердце. Сегодня пятница – а меня нет дома. Я представила себе, как Хайден роется в своем шкафу, чтобы подобрать рубашку к костюму и галстук к рубашке для ужина – он бы наверняка хотел, чтобы я приняла участие в этом выборе, а меня не будет рядом, чтобы ему помочь. Он бы хотел, чтобы я сидела вместе с ним за столом во время ужина и смотрела, как ему вручат эту премию, и слушала бы его благодарственную речь – но ничего этого не будет. Потому что меня не будет рядом.

Маленький сейф в шкафу открылся, когда я набрала пароль – свой день рождения. Я достала обручальное кольцо, по комнате заскакали солнечные зайчики от бриллианта. Я попыталась надеть кольцо на палец, но оно не налезало. С большим трудом и с помощью крема для рук мне все же удалось его натянуть – оно сидело слишком плотно, но все же оно снова было на моем пальце.

Сев на край постели, я вытянула вперед руку, любуясь тем, как играет бриллиант в солнечных лучах, и снова стала прокручивать в голове вчерашний разговор с Хайденом. И чем дальше – тем хуже становилось у меня на душе. То, что я пропущу торжественный ужин – уже ужасно. Но я никак не могла выбросить из головы то, что он сказал после того, как я рассказала о картине: «Ты сделала фотографии? Камера у тебя с собой?» И вот от этого я чувствовала себя совсем больной.

Я закрыла глаза, стараясь не думать о «Никоне», но не могла думать ни о чем другом. И вдруг я поняла, что просто не могу вернуться в Нью-Йорк без фотоаппарата. Я должна найти в городе магазин – а если надо, то и в Портленд съездить! – и купить фотоаппарат.

Быстро одевшись, я пошла в столовую. Там было полно постояльцев, которые, видимо, приехали ночью. Завтрак был подан в виде шведского стола, около каждого блюда стояла маленькая табличка с написанным от руки названием.

Омлет с сыром и ветчиной выглядел весьма аппетитно, мне даже показалось, что я чувствую в нем слабый аромат халапеньо. Я прошла мимо подносов с печеными яблоками, фаршированными орехами пекан, блестящими от сахарной глазури, и по запаху корицы нашла большую миску с домашней гранолой. С интересом взглянула на подносы с банановым хлебом и черничными маффинами, мраморным кофейным кексом, заметила хлопья, рогалики и большую миску фруктового салата.

Все это было очень привлекательно, но я торопилась, поэтому захватила только рогалик и банан и пошла искать Паулу.

Она стояла у кухонной двери и беседовала с поваром, и я спросила ее, не знает ли она магазин поблизости, где можно купить камеру.

Она вздернула брови:

– У вас разве нет фотоаппарата? Мне кажется, я видела у вас камеру.

Интересно, есть что-нибудь, чего бы эта дама не видела и не замечала?

– Ну, да, но эта камера… слегка неисправна, – ответила я, почти дословно процитировав саму Паулу. И невольно улыбнулась про себя, хотя воспоминания о «Никоне» все еще сильно меня угнетали.

– Вы фотограф? – спросила она, склонив голову, чтобы получше меня разглядеть.

– Не совсем, – уклончиво сказала я. – Скорее это просто хобби. Но довольно серьезное хобби, я бы сказала.

Она покачала головой.

– Что ж, в Бейконе вы камеру не найдете. Вам надо ехать в Левисборо, там было местечко под название «Брюстер» – вот там может быть то, что вам нужно.

– А как далеко Левисборо?

– О, примерно минут сорок пять, – она задумалась. – Конечно, это на моей машине. А вы на своей доберетесь за полчаса.

Мне вдруг стало стыдно за то, что у меня «БМВ», хотя я и не могла понять, с чего бы.

Сев в машину, я нашла телефон и адрес «Мира фотоаппаратов Брюстера» – магазин по-прежнему находился в Левисборо, и когда я позвонила – мне сказали, что вроде бы они торгуют «Никонами». Это было хорошо. Я со вздохом облегчения повесила трубку и по дороге к дому Чета Каммингса была почти счастлива.

Но когда я приехала туда – моя радость тут же улетучилась без следа. Я видела, что на подъездной дорожке по-прежнему стоит одинокая зеленая «Ауди» – и больше ничего. Я раздумывала, стоит ли мне пойти снова постучаться без особой надежды в дом – но заметила, что у соседского дома стоит белая «Вольво». Ни за что я не покажусь на глаза этой бесцеремонной соседке снова!

Расстроенная, я поехала мимо дома и вдруг заметила то, чего раньше не замечала: на двери белел листочек бумаги. Это был первый признак жизни, который мне довелось увидеть за эти дни – если не считать кота. В конце улицы я развернулась и в нескольких домах от нужного мне остановилась и припарковалась. А потом побежала к дому Каммингса, прячась за деревьями, кустами и заборчиками, чтобы меня не могла увидеть его соседка. Добравшись до дома Чета, я взлетела на крыльцо. Записка была написала тонким черным маркером на обычном листке белой бумаги и приклеена к двери скотчем.

«Майк, я вернусь в 5. ЧРК».

ЧРК. Честер Р. Каммингс. Это было от Чета. Значит, он никуда не уехал! И он собирается вернуться в пять часов, и если я приеду чуть раньше – то смогу его застать.

Это было прекрасно. Я так обрадовалась, что, возможно, станцевала тустеп прямо на его крыльце. Все так же прячась за деревьями, кустами и изгородями, я повторила свой маршрут в обратном направлении, добралась до машины и прыгнула на переднее сиденье.

Планируя еще вернуться сюда позже, я настроила навигатор на Левисборо – приблизительно сорок пять минут в пути, выехала из Бейкона и поехала на север по шоссе, с обеих сторон которого росли сосны. Впереди на горизонте виднелись все новые сосны и огромное, бескрайнее небо. Могло бы получиться потрясающее фото. И я стала думать, как все это выглядело бы в видоискателе. Я бы оставила кусочек шоссе, а горизонт и деревья опустила бы пониже, ближе к рамке, а все остальное пространство на снимке занимало бы небо.

Композиция.

Бабушка всегда говорила об этом. Она подарила мне мою первую камеру – старый «Никон F». Довольно тяжелый, солидный и полностью механический, к тому же пленочный – но в свое время считался суперсовременным и продвинутым. Бабушка презентовала мне его летом, когда мне исполнилось тринадцать, и я провела с ней и дедушкой две недели в их доме на Стейнер-стрит в Сан-Франциско.

– Думаю, пришло время тебе попрощаться с той мыльницей «Кодак», которой ты пользовалась до сих пор, – сказала бабушка, входя в комнату, где я всегда у них останавливалась. Я называла ее комнатой-садом, потому что здесь была белая деревянная кровать, бледно-зеленый ковер и обои с рисунком в виде виноградных кистей и цветов. Она протянула мне коробку, упакованную в лавандовую оберточную бумагу, из которой я достала тяжелый фотоаппарат, черный и блестящий, на черном ремне. После минутного ошеломленного молчания я наконец смогла выдавить из себя «спасибо».

– Да, он не новый, – сказала бабушка. – Но мужчина, у которого я его купила, очень хорошо с ним обращался. Профи работают именно с такими, знаешь ли, – и она подмигнула мне.

Я знала. Это камера была огромным шагом вперед по сравнению с моим стареньким «Кодаком», с которым и делать-то ничего было не надо, знай себе смотри в объектив и нажимай кнопочку. «Никон» был из другой лиги, он требовал от меня определенных знаний о том, что такое однообъективный зеркальный аппарат и как с ним обращаться. Я должна была уже понимать, как вручную настроить камеру, как установить экспозицию, как использовать разные режимы съемки и диафрагму. Единственным автоматическим элементом в нем был простой экспонометр.

Я бродила по дому бабушки и дедушки с толстой инструкцией в руках, ее странички были загнутыми и мятыми от частого прочтения, потом свернулась клубочком в углу одного из диванов и продолжила изучение руководства там. И так два часа, пока бабушка не пришла меня проведать.

– Думаю, тебе понадобятся сейчас четыре кассеты с пленкой, – сказала она, стоя в дверях. – Отложи-ка эту книженцию и идем со мной.

Я пошла за ней по лестнице, затем на улицу.

– Но я же еще не разобралась с диафрагмой и режимами, – произнесла я, переходя улицу вслед за ней.

Она вела меня к Аламо-сквер, и потом мы забрались на вершину холма, откуда открывался потрясающий вид: заходящее солнце золотило крыши домов, прощаясь с городом до утра.

– Я должна как следует изучить инструкцию, чтобы у меня получилось, – не унималась я. – Это же не моя старая камера.

– Чепуха, – бабушка небрежно махнула рукой. – Тут не о чем волноваться. Со временем все придет само.

Камера висела у меня на шее, и бабушка шутливо потянула за ее ремешок. А потом медленно повернула меня так, чтобы я могла видеть город со всех сторон. Деревья и парковые скамейки, жилые многоэтажки, словно вцепившиеся в склон холма своими когтистыми пальцами, белая пирамида «ТрансАмерика», «Сити-Холл» и ряд ярких викторианских домиков, которые в городе почему-то называли «чертополохом» – в одном из таких домов жили и мои бабушка с дедушкой.

– Но если я не настрою его правильно, фотографии могут выйти слишком светлыми.

– Да дело ведь не в технике! – бабушка улыбнулась. Рядом с нами остановилось желтое такси, из которого вывалилась группа туристов, говоривших с французским акцентом. Бабушка обняла меня. – Дело совсем в другом. Главное, – она простерла руку к небу перед нами, – главное композиция. То, что ты выбираешь для фотографии. Что внутри – то и снаружи, – она показала на камеру. – Когда ты смотришь через объектив – ты должна понимать, в чем смысл. Ты должна спросить себя, лучший ли способ ты выбрала для того, чтобы посмотреть на то, что перед тобой, или, может быть, есть другой способ – более неожиданный, возможно такой, о каком ты даже не задумывалась. Очень много есть разных способов смотреть на одно и то же, Эллен.

Она чуть присела, чтобы быть со мной одного роста, и ласково коснулась моего подбородка:

– Есть вещи, которым нельзя научиться. У человека это либо есть, либо нет, и ничего нельзя поделать с этим, – она поцеловала меня в макушку. – Не беспокойся, милая. Я видела твои фотографии. У тебя это есть.

Я никогда не задавалась вопросом, что моя бабушка понимает в фотографии и композиции. Никогда не задумывалась, достаточно ли она в этом понимает, чтобы рассуждать об этом так убежденно. Думаю, я всегда была уверена, что моя бабушка знает все обо всем.

В тот же вечер, позже, когда мои родители собирались идти ужинать, я рассказала маме о нашем разговоре с бабушкой.

– А с чего это твоя бабушка решила, что она разбирается в композиции? – моя мать рассмеялась и взяла в руки баллончик лака для волос.

Я смотрела вниз, на пол, на маленькие черно-белые плитки, пока мама распыляла химическое облако у себя над головой. Мне было обидно за бабушку, но я не знала, как ее защитить. И все равно – я была уверена тогда и уверена сейчас, что бабушка была права…

Через тридцать две минуты я заехала по шоссе в Левисборо и, следуя указателям, прибыла к торговому району города. «Брюстер» занимал первый этаж двухэтажного старого кирпичного здания вместе с антикварным магазином «Серебряная змея» и магазином одежды «Росс Мартин».

Я вошла в длинное, узкое и темноватое помещение магазина. Воздух здесь был сухой и слегка спертый – пахло пылью и старыми газетами, но сам магазин был под завязку забит всякими приспособлениями для фотографии: корпуса, линзы, шнуры, фильтры, флешки и другие причиндалы лежали в ящиках из дуба и стекла. За прилавком мужчина в очках в серебряной тонкой оправе обсуждал с подростком и его отцом преимущества разных флешек. Он кивнул мне:

– Сейчас вами займутся.

Потом он подошел к задней двери за прилавком и позвал:

– Пап! Пап! Здесь покупатель – можешь выйти?

Минуту спустя появился старик. Его лицо было изборождено морщинами, очень глубокими, особенно на лбу и вокруг губ – его рот как будто взяли в круглые скобки. Волосы его, абсолютно белые и пушистые, покрывали голову, словно сугроб.

– Чем могу вам помочь, мисс? – спросил он.

Я назвала ему модель своей камеры и спросила, есть ли у них такая в продаже. Он поскреб щеку и задумчиво посмотрел в потолок, а затем сказал:

– Ну, мисс, они уже сняли эту модель с производства, заменили другой, чуть-чуть ее изменив и усовершенствовав. Но вам повезло, – он подмигнул. – У нас остался один экземпляр в продаже, я могу вам его принести. Очень похоже, что это именно то, что вам нужно.

Он вынул ключ и открыл один из ящиков, достал оттуда несколько коробок, а потом – камеру и поставил ее на прилавок.

– Я так понимаю, вы с «Никонами» на короткой ноге?

Я кивнула.

– Да, я снимаю «Никоном» уже много лет.

Он улыбнулся.

– Много лет… Шутите?

– У меня был «Никон F», – сказала я. – И мне до сих пор нравятся пленочные аппараты.

Старик удивленно хлопнул ладонью по прилавку.

– Да ладно! Без шуток? – Он смотрел на меня, открыв рот. – Вот это, скажу я вам, была камера так камера, – заявил он. – Для своего времени – просто прорыв, хотя вы теперь, возможно, так и не считаете, после всех этих цифровых штучек, которые мы продаем сегодня. Теперь всем подавай компьютер внутри фотоаппарата, – он покачал головой.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – кивнула я. – Эти старые камеры – в них была душа. Но, боюсь, выбора у нас все равно нет, мы не можем остановить перемены.

– Это точно, – ответил он. – Так, если вам нужно знать об этом фотоаппарате подробности – характеристики там всякие и прочее – вам придется подождать моего сына, Марка, пока он закончит с теми покупателями, – он ткнул пальцем в сторону Марка.

– Да ладно, – махнула я рукой. – Думаю, разберусь сама.

Он протянул мне фотоаппарат.

– Хорошо, тогда, мисс, вот, можете его попробовать.

Я включила камеру и посмотрела в объектив.

– Мне казалось, он полегче, – заметила я, приближая табличку на прилавке «Мы охотно принимаем карточки VISA и MASTERCARD», и сделала фотографию.

Потом я направила объектив на витрину и навела его на даму, идущую мимо. У нее была потрясающая ярко-розовая панама на голове.

– Значит, у вас был «Никон F», – старик снова поскреб щеку.

Я взглянула на снимок, который только что сделала: женщина получилось отчетливо и ярко.

– Да, моя бабушка подарила мне его однажды летом.

– Это весьма недурной подарок, – заметил он.

Я кивнула.

– Ну, она была отличной бабушкой, – теперь я сфотографировала ящик, наполненный футлярами для камер. – И кстати, – я посмотрела на ЖК-панель, чтобы оценить результат, – она когда-то жила в Мэне. Поэтому я здесь.

Старик начала перекладывать коробочки с флэшками на полке, висевшей у него за спиной.

– Вот как? Ух ты. И где она жила? Здесь, в Левисборо?

Я открыла меню камеры и стала смотреть, что у нее есть: «SETUP»; «SHOOTING»; «PLAYBACK»…

– Она выросла в Бейконе, – ответила я.

Старик повернулся и уставился на меня.

– В Бейконе? Я тоже вырос в Бейконе. Как звали вашу бабушку?

– Ее девичье имя Рут Годдард.

Его глаза распахнулись очень широко.

– Рути?! Рути Годдард? Ваша бабушка? – он снова с силой хлопнул по прилавку рукой. – Да ладно! – потом закинул голову назад и улыбнулся: – Представляете, мы же учились с Рути в одной школе.

– Вы знали ее? – воскликнула я. – Знали мою бабушку? – У меня участился пульс, руки затряслись от волнения.

– Конечно, знал. Я был с ней знаком с детства. Со второго, что ли, класса. Где она теперь?

Я опустила глаза.

– Вообще-то, – произнесла я, – она… умерла чуть больше недели назад.

Когда я подняла голову, старик смотрел на меня с ласковой печалью.

– О, мне так жаль это слышать, мисс… мисс… как вас?

– Эллен Брэндфорд, – ответила я, подавая ему руку.

– Уэйд Шелби, – представился он, тряся мою руку. – Рути была очень славной девочкой. И рисовала хорошо. У нее был талант.

Я положила камеру на прилавок.

– Да. Я только недавно узнала, что она, оказывается, была настоящим художником.

– О, это точно, – подхватил он. – Ей-богу, она была настоящим художником, это было ее призвание. Она же даже в колледж поступила и изучала искусство.

Поступила в колледж? Изучала искусство? Да нет, это он путает. Бабушка уехала в Стенфорд и занималась литературоведением, а вовсе не искусством. Наверняка он просто перепутал ее с кем-то другим.

– Да, точно, – продолжал он. – Она уехала, чтобы стать художником. Таким, знаете, настоящим, обученным, – он приподнял одну бровь. – И больше не вернулась. Мы ее потеряли.

– Что вы имеете в виду?

Уэйд наклонился ко мне поближе.

– Ну, понимаете… она все ходила с этим парнем, Четом, – шепнул он. – Их семья жила в Бейконе уже очень давно. Хороший парень. Они оба были хорошие, серьезные. Все говорили, что они поженятся. Но потом Рути уехала в колледж и вскоре стало известно, что там она встретила другого парня. Какого-то врача или студента-медика, – он пожал плечами и положил ладони на прилавок. – Ну, и все. Этот городской прохвост увел нашу Рути.

– Врач?

Уэйд кивнул.

Я невольно представила себе: вот моя бабушка встречается с Четом, вот она уезжает в колледж, бросает Чета и выходит замуж за… довольно странно думать о собственном дедушке как о «городском прохвосте». В моем представлении это определение подходило деду меньше всего.

– Поверить не могу, что вы знали мою бабушку, – сказала я. – Я так много узнала о ней с тех пор, как приехала в Мэн.

Достав кредитку, я положила ее на прилавок.

– Вы берете камеру?

Я кивнула, и Уэйд засунул камеру в коробку, а затем провел моей кредиткой по терминалу.

– А что дальше было с Четом? – спросила я.

– С Четом? А знаете – я как-то не в курсе, – ответил он, протягивая мне чек и ручку, чтобы я расписалась. – Знаю только, что он был хорошим парнем, а больше ничего, – он положил коробку в фирменный пакет. – Хотел бы я знать больше про него, и про вашу бабушку, и про все остальное… – он вышел из-за прилавка и вручил мне пакет. А потом посмотрел на меня задумчиво, прищурив один глаз: – А знаете, кто может быть в курсе?

– Кто?

Он медленно кивнул, словно соглашаясь с самим собой.

– Лила Фальк. Она была очень дружна с Рути.

Я взяла пакет.

– Лила Фальк?

– Точно, – сказал он. – Насколько мне известно, она по-прежнему живет в Мэне. В доме престарелых. В Киттаке, наверно. И если кто-нибудь что-нибудь знает – то это точно она.

Я схватила ручку и нацарапала имя «Лила Фальк» на обратной стороне чека.

– Я остановилась в Бейконе, – произнесла я. – Где находится этот Киттак?

– На севере, – Уэйд как-то неопределенно махнул рукой. – На севере от Бейкона, на севере отсюда.

– Далеко?

– А какие у вас колеса?

– Колеса? – я не сразу поняла, о чем он спрашивает. – У меня «БМВ».

Он улыбнулся.

– Доберетесь за час.