Текст книги "22 июня… О чём предупреждала советская военная разведка. «Наступающей ночью будет решение, это решение – война»"

Командировка Голикова за границу говорит о том, что И.В. Сталин делать крайними военных разведчиков за неожиданный и вероломный удар противника не собирался.

Отсутствие начальника Разведуправления ГШ на своем посту создало значительные трудности в работе центрального аппарата военной разведки. Именно в это время под руководством и непосредственном участии РУ ГШ должна была срочно перестраиваться стратегическая военная разведка. Не менее безотлагательными задачами являлись организация перестройки деятельности оперативной и войсковой разведок в соответствии с требованиями войны.

Последняя, как это выяснилось только в конце сентября 1941-го, оказалась совсем «бесхозной». 24 сентября 1941 г. – начальник Разведуправления ГШ КА генерал-лейтенант Голиков Ф.И. представил И.В. Сталину и начальнику Генштаба Шапошникову Б.М. Докладную записку, в которой сообщал следующее: «Войсковая разведка на фронте поставлена неудовлетворительно. Руководство ею со стороны какого-нибудь органа в системе НКО отсутствует на протяжении многих лет. Внимание к войсковой разведке в штабах недостаточно»⁶³⁹. Далее в целях поднятия войсковой разведки «на должную высоту» в докладной записке был сформулирован целый ряд предложений, первое из которых предлагало: «Возложить руководство войсковой разведкой на Разведывательное управление Генерального штаба». Большинство из выдвинутых предложений было одобрено.

Во время отсутствия Ф.И. Голикова в это крайне напряженное время и.д. начальника РУ ГШ был назначен генерал-майор танковых войск Панфилов А.П. (06.07–15.09. 1941), являвшийся с 22 июня 1940 г. заместителем начальника 5-го Управления РККА – РУ ГШ КА. Однако в части руководства военной разведки сохранялась ситуация неопределенности. Сводки Разведуправления подписывались не только А.П. Панфиловым, но и другим заместителем начальника РУ ГШ генерал-майором И.Г. Рубиным и военкомом РУ бригадным комиссаром И.И. Ильичевым, а также иногда и другими должностными лицами⁶⁴⁰.

Сталин, по-видимому, считал, что можно безболезненно «вырвать» Голикова из Разведупра и направить за границу. Более того, председатель ГКО не счел нужным даже освободить Голикова от занимаемой должности, которая с перерывами сохранялась за ним до конца октября 1942 года: начальник Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии – заместитель начальника Генштаба (11.07.1940 – 06.07 1941; 15.09. 1941 – 16.02.1942; 16.10. – 22.10.1942).

Столь благосклонное к себе отношение со стороны Сталина Голиков заслужил тем, что верно и регулярно «подстраивал», по собственному признанию, «свои заключения под его точку зрения» и в последующем служил информатором вождя.

После возвращения на родину Ф.И. Голиков был принят И.В. Сталиным спустя месяц и никак не в связи с его зарубежной миссией.

2 октября войска немецкой группы армий «Центр» начали наступление в полосе Западного фронта, (командующий генерал-полковник И.С. Конев) добились серьёзных успехов и окружили основные силы фронта в районе Вязьмы. В Вяземском «котле», оказались в окружении войска сразу трёх армий Западного фронта: 16-й, 20-й и 19-й (штаб 16-й армии передал свои дивизии 19-й армии и вышел из окружения); кроме того, в окружении оказались две армии Резервного фронта (24-я и 32-я).

10 октября 1941 войска Западного и Резервного фронта были объединены в один Западный фронт под командованием (с 13 октября) генерала армии Г.К. Жукова; генерал-полковник И. С. Конев был оставлен его заместителем по правому флангу (19 октября 1941 года он возглавил самостоятельный Калининский фронт в составе: 22-я, 29-я, 30-я и 31-я армии).

Ближние подступы к столице не были прикрыты достаточным количеством войск. Угроза падения столицы СССР стала более чем реальной.

15 октября Государственный комитет обороны СССР принимает постановление № 801 «Об эвакуации столицы СССР Москвы»:

«Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев (НКПС – т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД – т. Берия организует их охрану.)

2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также Правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата Обороны в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба – в Арзамас.

4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД – т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).

Председатель Государственного Комитета Обороны СССР

И. СТАЛИН»⁶⁴¹.

Многие объекты в столице (в том числе, и метрополитен) готовили к взрыву. По всему городу и области спешно создавались подпольные диверсионные группы, готовились тайники с оружием и снаряжением для них. Вермахт рвался к Москве, таяли силы ее защитников.18 октября немецкие войска оккупировали г. Малоярославец Калужской области, г. Можайск, Верея Московской области и г. Суджа Курской области

19 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны принял новое постановление «О введении осадного положения с 20 октября в Москве и прилегающих к ней районах».

В этот день начальник Разведупра ГШ КА был приглашен в кабинет И.В. Сталина:

«19-го октября 1941 года

1. тов. Молотов 15 ч. 40 вых. 20 ч. 35

2. тов. Берия 15. 40 вых. 20 ч. 35

3. тов. Маленков 15.45 вых. 21 ч. 20

4. тов. Микоян 15 ч. 45 вых. 20 ч. 35

5. тов. Щербаков 15 ч. 45 вых. 20 ч. 35

6. тов. Пронин 15 ч. 50 вых. 20 ч. 35

7. тов. Косыгин 15 ч. 50 вых 20 ч. 35

8. тов. Каганович 15 ч. 50 вых. 20 ч. 35

9. тов. Артемьев 15 ч. 55 вых. 18 ч. 55

10. тов. Кудряшов 15 ч. 55 вых. 18 ч. 30

11. тов. Телегин 15 ч. 55 вых. 18 ч. 30

12. тов. Василевский 16–15 вых. 18 ч. 30

13. тов. Голиков 19 ч. 35 вых. 21 ч. 10 мин

Последн. вышли 21 ч. 10 мин»⁶⁴².

Во время нахождения Голикова на приеме у Сталина в кабинете находились Молотов, Берия, Маленков, Микоян, Щербаков, Пронин, Косыгин, Каганович.

Пронин В.П. – в 1939–1944 гг. председатель исполкома Моссовета. Щербаков А.С. с 1938 г. первый секретарь МК и МГК ВКП(б), Косыгин А.Н. – с 1939 г. нарком текстильной промышленности СССР, с 1940 г. заместитель председателя Совнаркома СССР. Каганович Л.М. – с 1930 г. первый секретарь МК партии, в 1935–1944 гг. нарком путей сообщения СССР.

А.М. Василевский покинул кабинет до появления в нем Ф.И. Голикова.

С 20 часов 35 минут до 21 часа 10 минут Голиков находился один в сталинском кабинете. Голикову, как особо доверенному лицу, была поставлена задача посетить командующего Западным фронтом Г.К. Жукова и выяснить складывавшуюся обстановку на командном пункте командующего, убедиться в отсутствии паникерства среди командования фронтом, удостовериться в том, что не утрачено командование войсками. О подобной задаче командование Красной армии, судя по всему, в известность поставлено не было.

Об этом Ф.И. Голиков оставит следующее свидетельство:

«Примерно в середине октября я решил съездить на командный пункт командующего Западным фронтом. Всего лишь через три часа езды прибыл на место. Командующий Западным фронтом Г.К. Жуков, к которому я приехал, работал в состоянии крайнего напряжения. Он был чрезвычайно занят неотложными делами. Его решений и указаний прямо в кабинете ожидали многие: и работники штаба, и войсковые командиры. Телефонные звонки из войск, из Москвы, особенно из Генерального штаба, Наркомата обороны и Ставки раздавались непрерывно – здесь находился центр самого ответственного участка борьбы.

Было очевидным, насколько сложен и велик темп работы командующего фронтом, а вместе с тем – как велик ее размах, степень ответственности, накал событий и серьезность обстановки. Однако командующий работал неутомимо. Он не скрывал всей трудности положения на фронте, своей большой озабоченности в развитии событий. В личных и телефонных разговорах он был предельно строг, крут и повелителен, не стеснялся остроты выражений и высоких нот, и это, думается, было понятно в той кризисной обстановке под Москвой. Наш разговор с Г.К. Жуковым был недолгим, вероятно с полчаса. Касался он в основном двух вопросов. Первый был связан с моим возвращением из США и Англии. Жукова, естественно, интересовало: «Ну, как там дела? Что они?» Я не мог ответить на эти вопросы что-либо утешительное и ободряющее. Сжато осветил положение и сделал вывод, что ждать от союзников значительной помощи в ближайшее время не приходится ни в поставках, ни в проведении военных операций на Западе. Все надежды надо возлагать только на себя, однако не забывая, что сам ход гигантской борьбы, кровные интересы англичан и американцев всей логикой событий должны будут привести их к необходимости оказать в той или иной форме серьезную помощь нашему, как они выражались, «великолепному сопротивлению». Второй вопрос касался сил противника на западном стратегическом направлении советско-германского фронта и, в частности, нацеленных на Москву. …

Затем я побывал у начальника штаба фронта В.Д. Соколовского и начальника разведотдела полковника Т.Ф. Корнеева. …»⁶⁴³.

Любопытна фраза, с которой начинаются воспоминания об этой командировке: «Примерно в середине октября я решил съездить на командный пункт командующего Западным фронтом». Я решил съездить!?

И еще: трудно представить, что в той критической обстановке Жукова мог заинтересовать рассказ Голикова о его зарубежной миссии.

21 октября Ф.И. Голиков был принят Сталиным.

«1. тов. Берия 16 ч. 20 мин вых. 20 ч. 15

2. тов. Маленков 16 ч. 20 вых. 20 ч. 15

3. тов. Яковлев 16 ч. 20 вых. 18 ч.

4. тов Щаденко 16 ч. 20 вых. 18 ч.

5. тов. Новиков 16 ч. 20 вых. 18 ч.

6. тов. Василевский 18.30 вых. 20 ч. 10

7. тов. Голиков 17 ч. 15 вых. 19 ч.

8. тов Рябышев 18 ч. 05 20 ч. 10

Последн. вышли 20 ч. 15 мин.»⁶⁴⁴.

Голиков доложил И.В. Сталину о результатах своей командировки. Так как никаких перестановок на тот момент в командовании Западного фронта произведено не было, то следует предположить, что оценка Голиковым деятельности фронтового командования была положительная.

Новиков А.А. – командующий ВВС Ленинградского фронта. Рябышев Д.И. – 5 октября освобождён от должности командующего войсками Южного фронта, а 22 октября назначен командующим 57-й отдельной армии. Щаденко Е.А. – заместитель наркома обороны СССР – начальник Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии

«После этой поездки моя тяга на фронт стала просто непреодолимой. – Вспоминает Голиков. – Вскоре желания и надежды осуществились. 21 октября меня вызвали в Ставку. Причину вызова, как обычно, не указали. Сразу по прибытии, кажется в 12 часов, меня принял Верховный главнокомандующий И.В. Сталин. С ним находился начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников. Поздоровались. С минуту Сталин молчал, расхаживая по кабинету. Потом подошел вплотную и медленно, очень серьезно и негромко сказал: – Мы знаем, что вы стремитесь на фронт. Это верно? – Да, это так, товарищ Сталин. – У нас есть намерение назначить вас командующим армией. Как вы на это смотрите? – Только хорошо. Полностью согласен. Спасибо за доверие. – Тогда вопрос ясен. Считайте его решенным. С дальнейшими вопросами обратитесь к товарищу Шапошникову. – Слушаюсь! – Всего хорошего. – До свидания. Так я был назначен командующим 10-й резервной армией⁶⁴⁵»⁶⁴⁶.

Получив новое назначение, Ф.И. Голиков тем не менее не был освобожден от должности начальника Разведупра ГШ КА.

В последующем Ф.И. Голиков неоднократно побывал в кремлевском кабинете, что свидетельствовало о высокой степени доверия к нему со стороны И.В. Сталина:

«1942: 31.03-1.04, 15.04, 19.04, 25.04, 14.05, 23.05, 1.06, 5.08, 12.10, 13.11, 22.12, 24.12;

1943: 5.04, 9.04, 13.04, 15.04, 17–19.04, 21.04, 28.04, 30.04, 17–18.05, 20.05, 1.06, 18.06, 24.06, 30.12;

1944: 21.02, 2.06;

1945: 18.02, 21.02, 27.03»⁶⁴⁷.

Послесловие

Эпилог 1-й

«Не обеспечена жизненность агентурной сети на военное время (связь идет к Полпредствам и Консульствам), насыщенность радиоточками неудовлетворительная, питание не организовано»

(из доклада И.И. Проскурова в ЦК ВКП(б) Тов. СТАЛИНУ, май 1939 г.)

Говоря о готовности советской военной разведки продолжать добывать важную для страны информацию с началом боевых действий, хотелось бы еще раз напомнить выводы, к которым пришли руководители и организаторы русской разведки офицеры Генерального штаба полковник С.Н. Розанов и подполковник П.Ф. Рябиков в 1910 г. в своем докладе «О ведении разведки на случай войны с Германией»: «Разведка, ведущаяся о всех возможных противниках в мирное время, никоим образом не должна прекращаться с объявлением мобилизации, – говорилось в Докладе, – а, напротив, должна также “мобилизовываться” и затем действовать без перерыва во время войны»⁶⁴⁸.

Такого, не было сделано ни накануне Первой мировой войны, ни Великой Отечественной. Начатые в 1927 г. организационные мероприятия по переводу разведки на «нелегальные рельсы», являлись составной частью мобилизационной готовности разведки. В этом же направлении были предприняты действия по созданию «мобилизационной сети коммерческих предприятий». Мобилизационная готовность предполагала создание нелегальных резидентур (кадра разведчиков-нелегалов и агентов, которые не отошли бы от сотрудничества с разведкой с началом войны по идейным мотивам, будучи призванными в армию и т. п.), обеспечение их нелегальной связью с Центром (что предполагало наличие в нелегальной резидентуре радиста), минуя официальные представительства СССР за рубежом, а также финансовое и материально-техническое обеспечение создаваемых нелегальных резидентур. Всего этого создано не было.

Накануне войны связь со всей важнейшей агентурой на территории Германии и стран, которые выступили или готовились выступить на ее стороне в ходе войны с СССР, осуществлялась военными разведчиками, находившимися за рубежом под «крышей» советских официальных представительств. Так, связь с «Альт[ой]» (Ильзе Штёбе) поддерживал сотрудник советского торгпредства в Берлине Н.М. Зайцев («Бине»), в последующем краткосрочно – А.И. Старицкий («Таль»). С «АВС» (Куртом Велькишем) в Бухаресте связь осуществлялась сотрудником военной разведки под официальным прикрытием корреспондента ТАСС М.С. Шаровым («Корф»). Нелегальная резидентура «Рамзая» с 1940 года находилась на связи у В.С. Зайцева («Сергей», «Имак») – 2-го секретаря Посольства СССР в Японии.

После нападения Германии на СССР сотрудники советских представительств в странах гитлеровской коалиции были интернированы. И «Альта», получавшая информацию от «Арийца» (Рудольф фон Шелиа), и «АВС» остались без связи, так как они не были «оторваны» от советских официальных учреждений и не была организована их прямая нелегальная связь с Центром. Хотя накануне войны в Германию был направлен радист Курт Шульце, подготовленный в СССР для обеспечения агентурной группы «Альты» радиосвязью. Однако не до начала войны, не последующем радиосвязь с Центром так и не была установлена, невзирая на предпринимаемые многочисленные попытки:

«Телеграмма № 8963/10208. В Брюссель 24 августа 1941 г.

Тов. Кенту

1) В Берлине имеем важного агента имя Эльза, …, фамилия Штобе. Кличка – Альта. Связи сейчас ней нет. Ваша главнейшая задача установить с ней связь. Альту можно найти у её матери по адресу: Berlin …, телефон 322992, …. Вам надо посетить эту квартиру и постараться увидеть Альту. Если её нет, то узнайте у матери адрес Альты в Дрездене и посетите её там. Одновременно оставьте у матери письмо для Альты, котором укажите, что прибыли от Rudolf H. (Рудольф Гернштадт. – М.А.), … и хотели бы с ней встретиться, назначьте ей место встречи в Лейпциге. Одновременно укажите, если она не может с Вами встретиться в Германии, то пусть приедет сама или пошлёт кого-либо в Брюссель для встречи с Вами. 2) На встрече с Альтой обучите её Вашему шифру, после этого сами перейдите на шифр Андре. Узнайте у ней её положение и положение её людей. Договоритесь о поддержании регулярной связи через Вас. 3) В Лейпциге положите в двух дубках (тайниках. – М.А.) по 1000 марок или эквивалент в амах (американских долларах. – М.А.). Описание дубков сообщите нам. …

Директор».

«Кент» – А.М. Гуревич.

«Телеграмма №№ 9717,11075.

В Брюссель 10 сентября 1941 г.

Тов. Кенту

Если Вам в Берлине не удастся связаться с Альтой, то посетите нашего радиста Берлине и обучите его шифру, который предназначался Альте. Радист имеет нами связь по воздуху, но не имеет шифра. Его имя Курт Шульце… Его адрес Берлин-Каров… Его жена в курсе дела.…Напомните о встрече по явке у Gervinusstr. Передайте ему 1000 марок.

Директор».

О не подготовленности сотрудников военной разведки руководить ценной агентурой, разрабатывать условия связи с ними на случай радикального изменения обстановки, говорят воспоминания Герхарда Кегеля («Х», «ХВС»).

В ходе многократных встреч с Герхардом Кегелем, проведенных в Москве в мае-июне военинженером 2-го ранга Константином Борисовичем Леонтьевым, заместителем начальника 3-го отделения 2-го отдела, в которых источник сообщал о неизбежности нападения Германии на Советский Союз, с ним так и не отработаны условия связи, на случай войны и его возвращения Берлин в составе посольства. Вследствие этой недопустимой ошибки сотрудника РУ с 1935 г. (работал в Берлине с 1936 по 1939 г. секретарем военного атташе при полпредстве СССР), пришлось предпринять попытку передать условия связи Кегелю уже в поезде, следующим из Москвы в Турцию с интернированным персоналом германского посольства. Операция, если это можно назвать операцией, только по счастливому стечению обстоятельств не окончилась провалом агента, который в условиях начавшейся войны мог оказаться для него фатальным.

Задача, поставленная перед К.Б. Леонтьевым, состояла в том, чтобы во время одной из остановок поезда при следовании по советской территории установить визуальный контакт с Кегелем и далее, постараться незаметно передать ему условия связи.

Сама встреча и последовавшая передача условий связи, по воспоминаниям Кегеля, выглядела следующим образом:

«Конечно, я не испытывал удовлетворения по поводу того, что мои предположения оказались верными, что сведения, которые я передавал, и мои прогнозы подтвердились. Сколько времени потребуется для того, чтобы Советский Союз преодолел последствия первого неожиданного удара? Я также с нетерпением ждал, что, пока наш транспорт находится на территории СССР, мой друг Павел Иванович найдет средства и пути, чтобы сообщить мне указания относительно нашего дальнейшего сотрудничества. Поэтому во время каждой остановки нашего поезда на станции я выходил из своего купе. Из коридора вагона я внимательно разглядывал стоявших на перроне людей, охранявших наш поезд сотрудников Народного комиссариата внутренних дел, сменявших друг друга, железнодорожников и окружавшую поезд публику. Однажды я с известным чувством удовлетворения обнаружил на стене здания вокзала обязательный на всех русских железнодорожных станциях водопроводный кран с табличкой “кипяток”. Из крана, как мне показалось, действительно, струилась горячая вода. Это означало, что и мы скоро получим горячий чай. Вдруг у крана с кипятком я увидел неприметно одетого человека, который внимательно разглядывал окна железнодорожных вагонов, его лицо показалось мне знакомым. Это действительно был Павел Иванович Петров. Он скоро тоже заметил меня; однако, как и я, не подал и виду. Товарищ Петров дважды прошелся по перрону от начала до конца, затем вошел в один из соседних вагонов. Когда он оказался в моем вагоне, в коридоре которого я был один, я с подчеркнутым интересом выглянул из окна. Я сделал вид, будто не замечаю, что мимо меня кто-то хочет пройти. Павел Иванович попытался протиснуться, однако толкнул меня, пробормотав “пардон”. В своей правой полуоткрытой ладони, которую я сразу же сжал в кулак, я почувствовал записку. Убедившись, что никто ничего не заметил, я сунул кулак в карман брюк, оставил там записку и вынул из кармана носовой платок. Затем я, не торопясь, высморкался, убрал носовой платок и снова принялся разглядывать перрон. Мой друг прошел еще через несколько вагонов, вышел на платформу, постоял немного, бросил прощальный взгляд в мою сторону и исчез в здании вокзала»⁶⁴⁹.

«Когда поезд тронулся, – продолжает свое повествование Кегель, – я забрался в уголок и внимательно прочел заветную записку. Ознакомившись с ее содержанием, я понял, что ее нельзя долго носить с собой. Я хорошо запомнил, что было в этой записке. Когда я прибуду в Берлин, говорилось в указании Центра, мне следует связаться с Альтой. Я знал, что речь шла об Ильзе Штёбе. В записке сообщался ее адрес, который тогда еще не был мне известен. Я должен был сообщить Альте фамилию и адрес “музыканта” Курта Шульце, который жил в берлинском районе Каров, а также сведения, касавшиеся шифровальной работы. Тогда я еще не ведал, что на профессиональном языке под названием “музыкант” подразумевается радист. Подписи под этим указанием не было, вместо нее стояли слова: “Всего доброго!”»⁶⁵⁰.

По редкому стечению обстоятельств контакт не попал в поле зрения посторонних».

В своей книге, вышедшей в Берлине на немецком языке в 1984 г. под названием «В бурях нашего века» Герхард Кегель («ХВС») в небольшой главе «Серьезный разговор с Центром» он описал встречу с руководством Разведуправления, на которой он при обсуждении вопроса, совершит ли гитлеровская Германия военное нападение на СССР и, если совершит, то когда. Кегель настаивал на том, что он не сомневается, «что милитаристская нацистская Германия нападет на Советский Союз с целью его уничтожения и порабощения советского народа в течение нескольких дней или недель». Ему возразили, сказав, что «немецкие империалисты… не могут позволить такую глупость, как развязать войну против Советского Союза, пока не будет одержана победа над Великобританией». В 1987 году эта книга была переведена на русский язык и вышла в свет, но без выше цитируемой главы.

В сентябре 1988 г. бывший военный разведчик Бочкарев В.В.⁶⁵¹ встречался в Берлине с Г. Кегелем, который посвятил нашему разведчику в своей книге целую главу под названием «Поиски Шарлотты».

Возвратившись в разговоре к теме встречи, как он считал с руководством Разведуправления, Кегель заметил, что она, по его мнению, была проведена на недостаточно высоком оперативном уровне. В частности Кегель счел нужным остановиться на следующих моментах.

Встреча с представителями Разведывательного управления проходила в июне 1941 г., к тому времени Кегелю удалось несколько раз встретиться с гитлеровским эмиссаром Вальтером Шелленбергом. Последний прибыл в Москву с разведывательным заданием по поручению Гитлера под видом специалиста химической промышленности⁶⁵². В неформальной обстановке, находясь в сильном подпитии, Шелленберг выболтал Кегелю отдельные положения не безызвестного «плана Барбароссы», хотя и не упоминал этого названия. Кроме того, Кегель в своих разговорах с послом Шуленбургом, военным атташе Кёстрингом и советником Хильгером затрагивал вопросы возможного нападения Германии на СССР. Подробного анализа этих бесед на встрече с Кегелем представители Разведуправления не сделали. На этой встрече, значение которой невозможно переоценить, беседу следовало бы вести через квалифицированного переводчика немецкого языка, а не на русском языке, как это произошло.

Кегелю не удалось передать на не родном языке отдельные нюансы, оттенки, которые могли иметь важное значение. Именно по этой причине, Кегелю, по его словам, не удалось быть в ходе этой встречи убедительным.

Среди донесений, подготовленных Леонтьевым по результатам встреч с Кегелем, информации, относившейся к пребыванию Шелленберга в Москве, не было.

Ограничение связи с агентурой только личными встречами с сотрудниками советских представительств за границей в условиях жесткого контрразведывательного режима, который существовал в Германии, было чревато серьезными последствиями вплоть до провала.

Встречи с агентами требовали высокого профессионализма, который не всегда присутствовал. Так, в ходе встречи Ильзы Штёбе с Герхардом Кегелем, состоявшейся в Берлине в октябре 1941 г., она поведала ему следующее: «Во время одной из ее последних встреч со связным, советским товарищем, за ними увязался уличный фотограф. Он несколько раз сфотографировал их, и они не смогли помешать ему. Она сразу же рассталась с советским связным, и они разошлись в разные стороны. Мнимый фотограф пошел вслед за ней, настойчиво требуя, чтобы она назвала ему свои фамилию и адрес для пересылки фотографий. В конце концов, ему удалось навязать ей свою “фирменную карточку”. Чтобы отделаться от него, она назвала ему ложную фамилию и дала вымышленный адрес, а также уплатила часть денег за фотографии, обещав, что через два дня зайдет к нему, так как ей очень хотелось бы получить фотографии. Наконец, ей удалось отделаться от этого человека, которого она сразу же сочла за шпика гестапо. Но теперь она опасается, что и за советским товарищем могли увязаться шпионы гестапо. Во всяком случае, сказала она, следует полагать, что ее фотография сейчас находится в специальной картотеке гестапо»⁶⁵³.

«Советского товарища, с которым она поддерживала связь, – сказала Ильза Штёбе, – в Берлине уже нет – он уехал, очевидно, в начале войны. Из надежного источника она узнала, что адресом “музыканта” Курта Шульца, который сообщил ей я, пользоваться пока нельзя. Таким образом, нам не остается ничего иного, как попытаться установить собственные контакты.

Из публикаций о “Красной капелле”, появившихся после войны в ФРГ, я узнал, что гестапо действительно имело такую фотографию. Доктор X., переживший войну и концлагерь, рассказывал мне, что во время его допросов речь шла о такой фотографии. Гестаповцы не знали, что с ней делать. Им не было известно, чья это фотография, когда они уже вели розыск некой Альты. Они считали, что такую кличку носит пожилая женщина, член компартии. Гестаповцам не пришло в голову, что существует какая-то связь между имевшейся у них фотографией миловидной молодой женщины и некой Альтой. Свою ошибку они поняли лишь после ареста Ильзы Штёбе осенью 1942 года.

Я не стал расспрашивать Альту о деталях “возможной от случая к случаю” связи с Центром. Это было бы против правил конспиративной работы. Но теперь мне кажется, что посредницей здесь была Эрика фон Брокдорф⁶⁵⁴, о которой мне часто говорила Ильза Штёбе»⁶⁵⁵.

По воспоминаниям Н.М. Зайцева («Бине»), в марте 1941 г. он получил приказание передать группу «Альты», с которой он поддерживал связь с 27 ноября 1939 г., другому человеку. «В марте я получил указание о передаче этой группы другому разведчику. Мне предстояла работа по восстановлению связи с немецкими разведчиками, которая была прервана в 1933–1935 годах, потому что среди них оказались предатели»⁶⁵⁶.

Речь шла о А.И. Старицком («Таль»), который был совершенно не подготовлен к разведывательной работе и не имел какого-либо опыта работы в этой области. Единственным объяснением такого решения являлся тот факт, что Старицкий владел немецким языком и не был «засвечен» перед германскими спецслужбами как сотрудник военной разведки.

Из рассказа «Альты» Кегелю не следует, что она встречалась не только с Зайцевым. Поэтому трудно «привязать» историю с мнимым фотографом к кому-то из них конкретно. Однако, передача серьезного агента в угрожаемый период от одного разведчика к другому – молодому и неопытному, могла быть оправданна только в случае угрозы провала. Возможно, инцидент с «фотографом» произошел именно на последней встрече Штёбе с Зайцевым. В противном случае, это – непрофессиональное руководство Центра и резидента.

Последняя шифртелеграмма со ссылкой на «Арийца – а значит состоялась встреча с «Альтой» – поступила из Берлина 16 июня 1941 г., а значит встреча, как и все предыдущие, состоялась накануне. «Сейчас мне кажется невероятным то, что мы делали. – Вспоминал Зайцев. – Когда приходилось слушать Эльзу 15–20 минут, запомнить информацию, а на следующий день прибыть в наше посольство, опять же нелегально (легендированно. – М.А.), встретиться с военным атташе, изложить все на бумаге для шифровки в Москву»⁶⁵⁷.

Если опираться на утверждение В.И. Лота, что «Таль» успел провести с «Альтой» только две встречи⁶⁵⁸, то эти встречи состоялись 11 и 15 июня с учетом отправленных «Арнольдом» донесений из Берлина 12 и 16 июня, соответственно, Отсюда следует, что Ильза Штёбе встречалась с Зайцевым последний раз накануне 27 мая.

Почему накануне важнейших событий прервалась связь с «Альтой», через которую осуществлялся выход на ценнейшего источника информации «Арийца»? То ли инцидент с «фотографом» произошел именно в ходе встречи со Старицким и напугал Штёбе, то ли на фоне этого происшествия ее оттолкнул очевидный непрофессионализм нового руководителя.

Не являлся ли арест «Альты» осенью 1942 г. одним из последствий фиксации ее встречи с сотрудником советского учреждения в предвоенный месяц на улицах Берлина (что, однако, не следует из воспоминаний Кегеля)?

Связь с «Альтой» в условиях военного времени не была предусмотрена, невзирая на то, что вопрос обеспечения ее двусторонней связью с Центром неоднократно поднимался. В октябре 1940 г. Центр сообщал «Метеору»: «Альта, поскольку ей не удалось еще привлечь музыканта (радиста. – М.А.), должна сама систематически готовиться к освоению музыкального дела, с тем, чтобы в случае необходимости обеспечить с дирекцией необходимую связь». Однако это указание так и не было выполнено, а Центр не проявил должной настойчивости. Попытка Разведуправления обеспечить радиосвязь с «Альтой» после начала войны переводом на нелегальное положение одного из разведчиков резидентуры под прикрытием посольства (уже из положения интернирования советских сотрудников) не была осуществлена, из-за отказа В.М. Молотова разрешить проведение этой рискованной операции.

Об отсутствии заблаговременно еще до начала Великой Отечественной войны налаженной радиосвязи как одной из причин провала «Альты» говорил и военный разведчик полковник В.В. Бочкарев⁶⁵⁹.

Неудачные неоднократные попытки Центра установить связь с «Альтой», привели к принятию решения в 1942 г. направить связника к «Арийцу» (Рудольф фон Шелиа). Связник был арестован, и через него гестапо вышло на самого «Арийца», арестованного 29.10.1942 г.