Текст книги "22 июня… О чём предупреждала советская военная разведка. «Наступающей ночью будет решение, это решение – война»"

9 мая 1941 г. военный атташе СССР в Германии генерал-майор В.И. Тупиков направил Справку начальнику Разведуправления ГШ КА (доложена наркому Обороны СССР и начальнику Генерального штаба Красной армии):

«Немцы одновременным ударом в нескольких направлениях прорвут фронт и разъединят Красную армию на отдельные группы, в дальнейшем будут стремиться окружить и уничтожить их. Особую роль сыграют подвижные войска, которые после прорыва быстро проследуют в глубину, выйдут на пути отхода Красной армии и произведут окружение. Большую роль в этих действиях отводится авиации и воздушным десантам. …

По времени всю эту операцию (разгром армии и выход на меридиан Москва) предполагается осуществить в один-полтора месяца».

19 мая Рихард Зорге доносил в Центр: «Стратегическая схема нападения на Советский Союз будет взята из опыта войны против Польши».

Невзирая на имевшийся информационный материал по опыту современных войн, командно-начальствующий состав Красной Армии в подавляющем своем большинстве не изучал и не организовывал изучение этого опыта. Организация современной (стратегической) оборонительной операции в мирное время разработана не была и, как следствие, не доведена до войск и не отработана в ходе проводимых учений. Недооценка обороны и неумение войск вести ее по-современному явилась одной из главных причин того, что фактическая боеспособность и боеготовность приграничных военных округов, их боевая мощь не были в полной мере реализованы.

Германской стратегии блицкрига была противопоставлена не оборона, в том числе и маневренная, с широким применением внезапных и хорошо подготовленных контрударов, а, по существу, стратегия молниеносного разгрома вторгшегося противника.

Переход в наступление германских вооруженных сил, заранее отмобилизованными и развернутыми на всех стратегических направлениях, явился стратегической внезапностью для руководства страны и Красной Армии.

Стратегическая внезапность внезапно «свалилась», по словам комбрига Г.С. Иссерсона, на военное руководство страны, которое не смогло распорядиться имевшейся в его распоряжении информацией, раскрывавшей существо концепции «блицкрига» ведения боевых действий вермахтом и подготовить вооруженные силы Советского Союза к предстоящим сражениям.

Стратегическая внезапность заключалась и в том, что для командиров всех уровней и бойцов РККА явилось неожиданным применение вермахтом форм и способов ведения боя, а также технических средств борьбы, которые представлялись для них новыми, а на самом деле не должны были являться таковыми. Подобная ситуация может быть объяснена только нежеланием или неспособностью высшего руководящего состава РККА воспринимать и делать соответствовавшие выводы (готовить войска к предстоящей схватке) из поступавшей и, в первую очередь от военной разведки, информации о вероятном противнике.

Высшему руководству РККА не удалось извлечь уроки из опыта проведения стратегических наступательных операций вермахтом и довести эти уроки до подчиненного командного состава в войсках. И, как следствие, не было предпринято попыток подготовить войска к организации стратегических оборонительных операций.

Официальная военная теория не соответствовала требованиям времени, что не могло не отразиться на оперативном планировании.

«При переработке оперативных планов весной 1941 года (о чем я уже говорил) – встречаем в первом издании «Воспоминаний и размышлений» Г.К. Жукова, – не были практически полностью учтены новые способы ведения войны в начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, может начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы и условия были далеко не равными».

«Крупным пробелом в советской военной науке было то, что мы не сделали практических выводов из опыта сражений начального периода Второй мировой войны на Западе. – Утверждается в 3-м издании «Воспоминаний и размышлений» Г.К. Жукова. – А опыт этот был уже налицо, и он даже обсуждался на совещании высшего командного состава в декабре 1940 года.

О чем говорил этот опыт?

Прежде всего, об оперативно-стратегической внезапности, с которой гитлеровские войска вторглись в страны Европы. Нанося мощные удары бронетанковыми войсками, они быстро рассекали оборону для выхода в тыл противника. Действия бронетанковых войск немцы поддерживали военно-воздушными силами, при этом особый эффект производили их пикирующие бомбардировщики.

Внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б. М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях.

Этого не учитывали и не были к этому готовы наши командующие и войска приграничных военных округов. Правда, нельзя сказать, что все это вообще свалилось нам как снег на голову. Мы, конечно, изучали боевую практику гитлеровских войск в Польше, Франции и других европейских странах и даже обсуждали методы и способы их действий. Но по-настоящему все это прочувствовали только тогда, когда враг напал на нашу страну, бросив против войск приграничных военных округов свои компактные бронетанковые и авиационные группировки».

Выше цитируемые абзацы отсутствуют в первых изданиях монографии Жукова, что ставит под сомнение его авторство, а также подлинность и тождественность обстановке высказываемых оценок.

Совершенно необъяснимое неведение начальника Генерального Штаба, его предшественников на этом посту и наркома РККА. Ведь обо всем вышесказанном шла речь в информационных документах военной разведки, в публикациях специализированных военных изданий, подготовленных по материалам военной разведки, и, наконец, нашло отражение в подготовленных с привлечением разведывательных данных выступлениях, которые были озвучены высшим руководящим составом РККА, в том числе и самим Жуковым, на декабрьского совещании 1940 года.

Вскрытие Разведупром Генерального штаба КА стратегического сосредоточения и развертывания вооруженных сил Германии на советских границах было ограничено установлением перебросок германских сухопутных войск к западным границам СССР. Подобная задача являлась первоочередной для оперативной разведки – воздушной, агентурной и радиоразведки приграничных особых военных округов. Обеспечение укомплектованием кадрами, техникой, материальными средствами и разработкой мобилизационных планов оперативной разведки (агентурной и радиоразведки) возлагалось на Разведупр.

Начиная с лета 1940 г., Разведывательное управление ГШ КА существенно завышает число соединений сухопутных войск вермахта, развернутых на Востоке (Восточная Пруссия и Генерал-губернаторство) Германии. Складывалась искаженная картина, создававшая ложное представление о реальном положении вещей и могла спровоцировать на преждевременные неадекватные действия.

Генштаб РККА ориентировался на уровень 180 дивизий, представленный Разведупром, как пороговый, с которого могла быть начата германская агрессия против СССР.

15 мая Разведуправление Генштаба Красной Армии направило очередное Спецсообщение «О распределении вооруженных сил по театрам и фронтам военных действий по состоянию на 15.05.41 г.»

Формулировки Спецсообщения не были однозначны. Так, сообщая о происходящих перегруппировках, констатировалось следующее:

«Перегруппировка немецких войск за первую половину мая характеризуется продолжающимся усилением группировки против СССР на протяжении всей западной и юго-западной границы, включая Румынию, дальнейшим усилением сил для действий против Англии на Ближнем Востоке, в Африке и на территории Норвегии». И эта двойственность говорила о том, что немецкая военная машина может все еще направиться в любую сторону. И подобное утверждение отчасти соответствовало положению вещей. У Гитлера до 22 мая еще было время, чтобы определиться. И его решение до этого момента все еще было окончательным и не подлежащим каким-либо изменениям.

Спецсообщение по-прежнему существенно завышало число дивизий «против СССР». «Общее количество немецких войск против СССР, – отмечалось в Спецсообщении, – достигает 114–119 дивизий, включая 6 дивизий, находящихся в районе Данциг – Познань – Торн. Из них пехотных – 82–87, горных – 6, танковых – 13, моторизованных – 12, кавалерийских – 1», в то время как число германских дивизий на границах СССР было значительно меньше и достигло к 21 мая с завершением переброски третьего эшелона только 69–77 соединений. Что же касается подвижных соединений, то их число продолжало оставаться незначительным: 3 танковые дивизии и 1 моторизованная.

Одновременно было преувеличено количество дивизий на Западе: 87 дивизий против 40 пехотных, 1 моторизованной, 1 полицейской дивизий и 1 танковой бригады (по состоянию на 5 июня 1941 г.) в действительности.

Была завышена также численность немецких войск в Норвегии по состоянию на 15 мая: «численность дивизий в Норвегии доведена до 14». В действительности, по состоянию на 22 июня в Норвегии находилось 8 пехотных дивизий находилось (две из которых были переброшены в июне – июле) и 3 дивизии и оперативная группа войск СС «Норд», переформированная в конце июня 1941 г. в дивизию СС «Норд» – в Финляндии.

И даже полученная завышенная цифра германских войск позволяла считать, что Гитлер и командование вермахта еще не решатся на развязывание войны, позволяла надеяться, что еще имеется резерв времени до начала боевых действий.

Равным образом было существенно завышено общее количество дивизий в составе вермахта: всего 286–295 дивизий вместо 206 единиц в действительности (по состоянию на 31 мая).

31 мая Разведуправление Генштаба Красной Армии доложило руководству страны и командованию вооруженными силами Спецсообщение о группировке немецких войск по состоянию на 1 июня 1941 г.

Докладывая о деятельности главного немецкого командования во второй половине мая «за счет сил, освободившихся на Балканах», Ф.И. Голиков перечисляет результат проведенной перегруппировки в следующей последовательности:

«1. Восстановление западной группировки для борьбы с Англией;

2. Увеличение сил против СССР;

3. Сосредоточение резервов главного командования».

Общее распределение вооруженных сил Германии состоит в следующем:

– против Англии (на всех фронтах) 122–126 дивизий;

– против СССР – 120–122 дивизии;

– резервов – 44–48 дивизий.

Конкретное распределение немецких сил против Англии:

– на Западе – 76–80 дивизий;

– в Норвегии – 17 дивизий, из которых 6 расположены в северной части Норвегии и могут быть использованы и против СССР.

– в Африке и Италии – 17 дивизий;

– в Греции с островом Крит – 12 дивизий».

Манера подачи материала подталкивала к совершенно неадекватным выводам. Даже, если бы сопоставлялись многократно завышенные цифры числа дивизий, «развернутых» по данным Разведуправления, на Западе против Англии – 76–80 дивизий, (вместо 42 дивизий и одной бригады в действительности) и на Востоке против СССР – 122–126 дивизий (89–97 в действительности), то даже в этом случае выводы напрашивались бы совершенно иные.

Число дивизий резерва в действительности насчитывало 28 единиц, а не 44–48, как указывалось в Спецсообщении.

Прошло 15 дней со дня направления предыдущего Спецсообщения руководству страны и командованию Красной Армии, а Разведупр общее количество дивизий «против СССР» увеличил всего лишь на 7–8 единиц (против 114–119 дивизий, по состоянию на 15 мая).

Документ завершался следующей констатацией:

«В результате немецких перебросок за май месяц против СССР, необходимо отметить:

1) что за вторую половину мая месяца немцы приступили к созданию оперативной глубины, сосредоточив, как выше отмечено, западнее линии Лодзь, Краков – 6–8 дивизий;

2) перебросив значительные силы из Югославии, Греции и Болгарии на территорию Румынии, немцы в значительной степени усилили свое правое крыло против СССР, повысив его удельный вес в общей структуре своего восточного фронта против СССР (к настоящему времени в Румынии, вместе с Молдавией, насчитывается 28 дивизий [в Румынии, в действительности, находилось всего семь германских соединений, часть из которых была переброшена только в июне месяце. – М.А.]).

Что касается фронта против Англии, то немецкое командование, имея уже в данное время необходимые силы для дальнейшего развития действий на Ближнем Востоке и против Египта (29 дивизий, считая Грецию с островом Крит, Италию и Африку), в то же время довольно быстро восстановило свою главную группировку на Западе, продолжая одновременно переброску в Норвегию (из порта Штеттин), имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов».

Последнее утверждение в части «фронта против Англии» подталкивало к выводу, что в дальнейшем боевые действия будут развиваться на периферийных театрах войны, имея в перспективе высадку в Англии.

Последней сводкой, выпущенной Разведывательным управлением до начала боевых действий, стала Разведывательная сводка № 5 (по Западу) от 15 июня 1941 года (по состоянию на 1 июня 1941 г.):

«ГЕРМАНИЯ

Распределение вооруженных сил Германии по театрам и фронтам военных действий по состоянию на 1 июня 1941 года

Общая численность германской армии на 1 июня 1941 г. определяется в 286–296 дивизий, в том числе: моторизованных – 20–25, танковых – 22, горно-стрелковых – 15, парашютных – 4–5, авиадесантных – 4–5 (в действительности воздушно-десантные войска вермахта состояли из 7-й авиационной дивизии для десантирования парашютным способом и 22-й воздушно-десантной дивизии для десантирования посадочным способом – М.А.), “СС” – 18.

Германское командование продолжает сосредоточение войск в пограничной полосе с СССР, производя массовые переброски частей из глубины Германии, оккупированных стран Западной Европы и с Балкан.

Общее количество германских войск на нашей западной границе с Германией и Румынией (включая Молдавию и Добруджу) на 1 июня достигает ста двадцати– ста двадцати двух дивизий, в том числе: четырнадцать танковых и тринадцать моторизованых…

Против Англии (на всех фронтах) сосредоточено сто двадцать две-сто двадцать шесть дивизий, из них: в Норвегии – 17 (из которых шесть расположены в северной части Норвегии), в Африке – 8, в Италии – 9, в Греции (с островом Крит) – 10, в Югославии (Белград, Сараево, Ниш) – 2, на северо-западном побережье Франции, Бельгии, Голландии и Дании – 57–60, внутри оккупированной части Франции – 9—10, на границе с Испанией – 10».

Спустя две недели после Спецсообщения от 31 мая, Разведывательная сводка № 5 от 15 июня на фоне ускоренных перебросок германских войск воспроизводит те же самые цифры, лишь дополнительно детализируя их.

Только к исходу 21 июня состав германской группировки у границ СССР (121–127 дивизий) совпал с оценками Разведупра, сделанными по состоянию на 1 июня 1941 года (120–122 дивизий).

Таким образом, практически с 15 мая Разведывательным управлением не отслеживается мощное наращивание германских войск с целью завершения подготовки к нападению на Советский Союз. Руководству страны докладываются одни и те же далекие от действительности цифры.

За основу (если не в целом) подсчета количества дивизий, развернутых на границах Советского Союза, Разведывательное управление ГШ КА должно было брать данные разведотделов штабов приграничных особых военных округов. Помимо этого должны были привлекаться данные управлений пограничных войск НКВД и НКГБ приграничных республик. Однако, решающими должны были стать данные РО штабов ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, которые были ближе к действительности. Тем не менее, Разведупр вел свой счет немецких войск, развернутых против приграничных особых военных округов, не одергивая и не поправляя РО штабов округов.

Складывается впечатление, что Разведупр и РО штаба ПрибОВО, равно как и разведотделы штабов ЗапОВО, КОВО, существовали независимо друг от друга: в Разведупре не воспринимали данные разведывательного отдела штаба округа и не считали нужным их корректировать, а РО штаба ПрибОВО и разведотделы штабов других особых военных округов, в свою очередь, не пытались оспорить цифры Разведывательного управления, оставаясь (за редким исключением) при своих оценках.

Разведсводка № 1 Разведывательного Управления Генштаба Красной Армии» на 20 час. 00 мин. 22 июня 1941 г. не содержала никаких комментариев к событию, произошедшему на рассвете 22 июня, в ней отсутствовало понимание масштабов происходящего. В целом данная Сводка не отражала действительного положения вещей. Боле того, в ней были воспроизведены отдельные сведения практически полностью совпадающие с данными из «Разведывательной сводки № 5 (по Западу) Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии» от 15 июня 1941 г., в которой приводились данные по состоянию на 1 июня 1941 г.

Выводы Разведсводки № 1 не соответствовали действительному положению вещей, смягчали масштабы вражеского вторжения и, по сути, дезинформировали адресата. Так, в частности, утверждалось: «1. Противник за 22.6 ввел в бой значительные силы: а именно 37–39 пд, 5 мд, 8 тд, а всего 50–52 дивизии. Однако это составляет лишь примерно 30 % сил противника сосредоточенных к фронту».

30 %, это – при отсутствии достоверной информации результат гадания, основанный на ошибочных представлениях, что противник не станет вводить сразу все силы на всем советско-германском фронте и это позволит сдержать агрессора, используя войска прикрытия. Но война развернулась не так: немецкие войска обрушились своими ударными группировками на всем протяжении западной границы Советского Союза.

На самом же деле число вторгнувшихся на советскую территорию только германских дивизий было много больше: от 121 до 127 дивизий от общего количества соединений, предназначавшихся для операции «Барбаросса» от 149 до 155 единиц, (с учетом 28 дивизий резерва), т. е. около 82 %.

Выявление группировки вермахта, развернутой на границе Советского Союза, возлагалось на оперативную разведку приграничных особых военных округов и в целом было неудовлетворительно.

Разведывательные отделы штабов приграничных особых военных округов не вскрыли ни одного штаба группы армий, танковых групп, а также моторизованных корпусов, 10 из которых к 22.6.41 были объединены в четыре танковых группы и сосредоточены у границы. Были выявлены единицы штабов полевых армий.

Установление штабов дивизий и боевых частей из их состава, было скорее исключением. Обычно в разведсводках и спецсообщениях отдельно указывались или боевые части дивизий, или их штабы.

Докладываемая разведотделами штабов ВО, действительно, достоверная, очень тревожная агентурная информация перечеркивалась отсутствием вскрытых достаточного количества штабов подвижных соединений (моторизованных и танковых), равно как и самих дивизий, только при наличии которых можно было говорить о возможности противника развивать наступление на большую глубину и окружать крупные группировки советских войск.

Если нет штабов рядом с наступающими войсками, то как этими войсками руководить? И с другой стороны, если не выявлены боевые части из состава соединений, то кем будут руководить штабы? Установленные же, отдельные танковые полки и батальоны могли привлекаться для поддержки пехотных соединений при проведении частных наступательных операций полевых армий.

Данные разведывательных сводок и спецсообщений с перечислением нумерации многочисленных отдельных частей создавали иллюзию у командования приграничных особых военных округов всезнания и уверенности в контроле за обстановкой. Вместе с тем большинство из перечисляемых частей и соединений не существовало вообще, или не было развернуто в составе сухопутных войск вермахта на Востоке, или входило в состав других групп армий и танковых групп.

Только Гитлер принимал решения в части использования вермахта в вооруженной борьбе. Принятое Гитлером решение о проведении операций германскими вооруженными силами не являлось необратимым, однако механизм подготовки вермахта к боевым действиям «запускался» сразу же, как только «фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами решил». Складывалась парадоксальная ситуация, когда командование вермахта приступало к развертыванию войск в соответствии с принятыми директивами, однако само проведение этих операций, равно как и сроки их проведения (которые не всегда завершались их осуществлением), определялись одним единственным человеком, который далеко не всегда был восприимчив к высказываемым аргументам командования вермахта. В Гитлере сочетались и сиюминутность принятия решений, и вместе с этим колебания и нерешительность в их принятии, которые сохранялись и тогда, когда решение, казалось, уже было принято. В это время для него было характерно принятие очень противоречивых решений, метания, зигзаги и шараханья из стороны в сторону.

Сроки проведения многих операций в силу внешнеполитических обстоятельств, состояния подготовки вооруженных сил и, как в случае с «Зеелёве», климатических условий многократно переносились – «Гельб», «Марита» – и даже отменялись («Феликс»). Гитлер и, как следствие, командование вермахта серьезно подходили к проведению операции «Зеелёве», подготовка к которой не прекращалась и в 1941 г. однако в меньших масштабах. В июле 1941-го высадка десанта была вновь отложена – до весны 1942 г. «13 февраля 1942 адмирал Редер последний раз беседовал с Гитлером об операции “Морской лев” и убедил его дать согласие на прекращение какой-либо подготовки в этом направлении».

Принятие подписанной Гитлером «Директивы № 21. План Барбаросса» от 18 декабря 1940 г., это политическое решение, – стадия, на которой военное решение проблемы начинает рассматриваться, возможно, как наилучшее, наиболее оптимальное, хотя и не единственное.

В интерпретации директивы № 21 и директивы ОКХ от 31 января 1941 г. отсутствовала однозначность. Обе директивы содержали оговорки. «Все распоряжения, которые будут отданы главнокомандующими на основании этой директивы, – говорилось в первой директиве, – должны совершенно определенно исходить из того, что речь идет о мерах предосторожности на тот случай, если Россия изменит свою нынешнюю позицию по отношению к нам». «В случае если Россия изменит свое нынешнее отношение к Германии, – разъяснялось в директиве ОКХ, – следует в качестве меры предосторожности осуществить широкие подготовительные мероприятия, которые позволили бы нанести поражение Советской России в быстротечной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии». Таким образом, принятие решения о проведении операции «Барбаросса» ставилось в зависимость от «поведения» Советского Союза.

Рихард Зорге первый (если не учитывать анонимное письмо от 5 декабря 1940 г.) сообщил о существовании планов по вероятному вторжению Германии в Советского Союза и что очень важно первый и единственный обратил внимание на неоднозначность этих планов:

«НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ

ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ

Токио, 28 декабря 1940 года.

ПЕРЕВОД.

«Каждый военный человек, прибывающий из Германии в Японию, рассказывает, что немцы имеют около 80 дивизий на восточной границе, включая Румынию, с целью воздействия на политику СССР. В случае, если СССР начнет развивать активность против интересов Германии, как это уже имело место в Прибалтике, немцы смогут оккупировать территорию по линии Харьков, Москва, Ленинград. Немцы не хотят этого, но прибегнут к этому средству, если будут принуждены на это поведением СССР. Немцы хорошо знают, что СССР не может рисковать этим, так как лидерам СССР, особенно после финской кампании, хорошо известно, что Красная Армия нуждается, по меньшей мере, иметь 20 лет для того, чтобы стать современной армией, подобной немецкой. Это мнение, по заявлению многих, разделяется генералом Козариным [Кёстрингом] в Москве и является мнением человека, нового ВАТ Германии в Токио, который был в СССР неоднократно. Новый ВАТ в Токио заявил мне, что цифра 80 дивизий несколько, видимо, преувеличена.

№ 138, 139. РАМЗАЙ.

[РЕЗОЛЮЦИИ]: «Инф. Переговорить. Т-мма подозрительная. Г.

1) Читал.

2) Послать для ознакомления тт. Сталину и Молотову.

31.12.40. Подпись».

Совершенно секретная документальная информации трансформировалась в устную и как круги по воде разошлась и достигла источников информации «Рамзая».

Число «претензий» Гитлера к Сталину (который отстаивал интересы Советского Союза в его понимании) с момента заключения 23 августа 1939 г. договора о ненападении между двумя странами и секретного дополнительного протокола к нему неумолимо росло. При этом СССР не отказывался от присоединения к Тройственному пакту, более того, он добивался этого, но опять-таки на своих условиях. И такое положение вещей после ноябрьского 1940 г. визита В.М. Молотова в Берлин перестало устраивать Германию, которая первоначально была инициатором такого присоединения в целях, в том числе сделать невозможным военный союз СССР с Англией.

В директиве № 21 подчеркивалось, что сроки нападения на СССР еще не определены: «… Приказ о стратегическом развертывании вооруженных сил против Советского Союза я [Гитлер] отдам в случае необходимости за восемь недель до намеченного срока начала операций».

Фраза из директивы «Приготовления, требующие более продолжительного времени, если они еще не начались, следует начать уже сейчас и закончить к 15.5.41 г.» большинством высшего командного состава (в т. ч. и начальником Генерального штаба сухопутных войск вермахта Францем Гальдером) трактовалась как дата начала операции «Барбаросса». Наряду с этой датой в представлениях высоких чинов вермахта встречались и 16 мая, и «начало мая». В директиве ОКХ по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск от 31 января 1941 г. говорится: «Подготовительные работы нужно провести таким образом, чтобы наступление (день “Б”) могло быть начато 21.6». Таким образом, появляется более внятная дата, хотя и она является ориентировочной – «наступление (день “Б”) могло быть начато».

28 марта речь шла уже об отсрочке операции «Барбаросса», «по крайней мере на четыре недели», т. е. на первую половину, середину июня, если отсчет вести от 15 мая. 4 апреля в Генеральном штабе сухопутных войск вермахта рассматривается завершение сроков перебросок на Восток и называется даты «по 20.6» и «к 23.6», которые и предопределят ориентировочную дату начала операции «Барбаросса». 7 апреля впервые появляется дата «22 июня» в контексте «приблизительно», «примерно»: в связи с «перенесением начала операции “Барбаросса” на более поздний срок – на четыре – шесть недель» – Директивой ОКХ № 644/41 от 7 апреля 1941 г. предусматривалось завершить все подготовительные мероприятия «приблизительно к 22 июня». В этот же день начальник штаба Верховного главнокомандования Кейтель отдал распоряжение командующему вооруженными силами в Норвегии, в котором прозвучала дата – «не ранее 15 июня». 8 апреля появляется новая информация: «В результате своего решения напасть на Югославию Гитлер изменил сроки выступления. Выступление должно было быть отсрочено примерно на пять недель, то есть оно намечалось на вторую половину июня». Первоначальный отсчет начала вторжения в Советский Союз во всех случаях велся от 15 мая.

С одной стороны назывались и переносились предполагаемые сроки проведения операции «Барбаросса» и проводилась подготовка к вторжению в Советский Союз (однако к ускоренным переброскам германских войск на Восток еще не приступили), с другой – продолжала сохраняться неопределенность в принятии решения Гитлером.

Противоречивое восприятие командованием вермахта и, в том числе начальником Генерального штаба сухопутных войск даты начала операции «Барбаросса» – в то время, когда такая дата не была еще обозначена Гитлером – перенос сроков начала операции, вернее готовности к ее проведению, все это приводило к разнобою в докладываемых разведкой датах. Сроки агрессии против Советского Союза – начало, середина мая, «от 15 мая до начала июня» – отражались в донесениях разведки и были, с одной стороны, достоверными, так как исходили от окружения непосредственных источников информации, а с другой – не соответствовали реальному положению вещей, так как Гитлер не принял еще окончательного решения.

Приказ о начале операции «Барбаросса» мог отдать только один человек – Гитлер, который колебался и пребывал в состоянии неуверенности и нерешительности. Отсюда и мозаичность и противоречивость поступавшей информации от разведки. Механизм подготовки вермахта к войне с Советским Союзом был запущен, но дата вторжения в СССР еще не была определена.

И только 30 апреля 1941 г. «Фюрер решил: Начало “Барбаросса” – 22 июня». Это военное решение – стадия, на которой названа дата нападения на потенциального противника, которая все еще может оказаться ориентировочной. Все зависит до определенного момента от оценки Гитлера «поведения» потенциального противника и складывавшейся оперативной обстановки. В соответствии с ранее утвержденными графиками продолжается развертывание и сосредоточение войск на границах Советского Союза, с целью завершить эти мероприятия к означенной дате нападения. На конец апреля – двадцатые числа мая 1941 г. дата «22 июня» только «постфактум» может считаться окончательной. На тот момент однозначность по-прежнему отсутствует. Эта дата еще не стала необратимой и могла оставаться еще ориентировочной.

В конце января – начале февраля 1941 года по указанию Гитлера разрабатывается операция по дезинформации подготовки к нападению на СССР. 15 февраля начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта издал руководящие указания по «маскировке», имеющей целью «скрыть от противника подготовку к операции “Барбаросса”».

«Чтобы выполнить поставленную задачу, – отмечалось в документе, – необходимо на первом этапе, т. е. приблизительно до середины апреля, сохранять ту неопределенность информации о наших намерениях, которая существует в настоящее время. На последующем, втором этапе, когда скрыть подготовку к операции “Барбаросса” уже не удастся, нужно будет объяснять соответствующие действия как дезинформационные, направленные на отвлечение внимания от подготовки вторжения в Англию».