Текст книги "Мститель"

Семенов было развернулся, но что-то вспомнил и кликнул Виктора:

– Виктор! Чуть не забыл! Вот твое оружие и мой приказ о твоем назначении моим помощником и ответственным за сборы средств в казну армии. Только в приказе моем ты будешь числится под твоей настоящей фамилий, Слуцкий. И все твои документы мы изменим. Не пристало тебе родного отца фамилию скрывать.

И с этими словами Семенов вытащил из кармана шубы наган, а из кармана кителя приказ.

Слуцкий улыбнулся, вспомнив о том, что родным его отцом является православный священник совсем с другой фамилией.

– И ещё. Я вот о чём подумал. Надо бы местных евреев сподвигнуть к службе в нашей армии. А они не хотят и боятся… Да и казаки наши переполнены ненавистью к ним… Понять можно. Я вот о чём подумал. Надо бы, чтобы ты создал иудейскую сотню. И всё там, как им привычно, обустроил. С кошерной кухней, с соблюдением традиций, с раввином, с походной синагогой… Они тебе поверят. Ты ведь свой. Справишься?

– Гениальная идея, Ваше высоко благородие! С радостью постараюсь воплотить её в жизнь! – ответил Виктор.

Атаман довольно улыбнулся своей кошачьей улыбкой. И пожал Виктору руку.

Виктор отдал честь Семёнову и спустился завтракать.

A в половине двенадцатого он уже ехал с извозчиком к первому богачу, местному торговцу древесиной, Абраму Исааковичу Вайсу.

Сани остановились у роскошного заснеженного особняка…

Сцена 37

Пока атаман Семенов и Унгерн формировали армию, Виктор посещал многих местных богачей. Еврейские предприниматели, деньги, не охотно, но давали. Большой черный саквояж Слуцкого быстро наполнятся золотом, украшениями, драгоценными камнями, царскими золотыми червонцами и толстыми пачками бумажных денег. Все боялись красных и их экспроприаций и жаждали восстановления порядка и защиты своей частной собственности.

Семенов вернулся в Читу и, приняв из рук Слуцкого переполненный деньгами саквояж, очень обрадовался.

– Не ошибся я в Вас, милейший мой, Виктор Семенович! Вы молодец! Прекрасная и наиважнейшая работа! Пойдемте вечером в ресторан! Приглашаю Вас! Унгер-на не будет. Не переживайте! А вот Машеньку я возьму с нами! Я еще Вас не познакомил с ней? Нет?

Слуцкий ответил негативно.

– Познакомлю! Она мой талисман! Удача моя в теле красавицы! Присядьте, расскажу.

Они сели в кресла в кабинете атамана, и тот начал эмоционально рассказывать…

– Дело было до Вашего появления. Пошел я с Унгер-ном в ресторан. Денег не было. Голытьба! Ни о какой армии и речь идти не может. Никакого золотого запаса! Кроме ненависти к большевикам, ничего нет! Сидим, пьем горькую… И тут… Выходит она! Роскошная цыганка! Просто картинка! Я аж дышать перестал! Мистическая женщина! И поет, как богиня… И глаза горят… Подошла ко мне и нагадала большое будущее! А потом на весь зал объявила, что я стану хозяином Севера России! Сняла с себя все свои золотые украшения и дала мне как первый взнос на армию. И сказала: «Скоро придет черноволосый человек, потомок сыновей Израиля, и через него деньги потекут ко мне рекой на армию!» И так и случилось!

Семенов сдержал слово, и в тот же день Слуцкий сидел с ним в ресторане. Он познакомил Виктора с Машенькой. Она действительно очаровывала своей энергией и красотой. Цыгане пели с огненным задором. Виктор пил водку, и на душе его становилось легче. Страхи, волнения и неуверенность последних недель постепенно исчезли.

Атаман снова налил и сказал ему:

– Послушай меня, Витя… Ну, какой ты к чертам собачьим… – и тут атаман максимально сбавил голос до шепота, – еврей? Смешно же, право… Ты наш, русский. Свой… Родной… Герой и патриот России. Боевой офицер, прошел две войны за Отечество! Проливал кровь в боях с врагами, не прятался от пуль, испытал всю боль фронта и ранений… Какой ты еврей?! Еврей в местечке сидит, портняжничает, детей кормит, да Талмуд учит… А ты наш… Ты русский офицер… Только… – и Семенов снова резко снизил громкость своей речи до еле слышимого шепота, – только… иудейского вероисповедания… Но, так это нормально!

Семенов снова повысил голос и сказал:

– А я что ль русский? Да я попов, как большевики, ненавижу… Не мое все это! Мне шаманы и ламы буддийские куда ближе… Да и знают они будущее, и линии судьбы куда больше попов… Попы что могут? Кадить да заунывно молиться, да денег просить… А я ведь азиат в душе… Живет во мне дух монголов, степей, древнего великого язычества… Хотя я и христианин, как не крути… Но, приди Христос сегодня, не пошел бы он к нашим попам-то! Он бы изгнал вновь торгашей в рясах из храма! Выходит, я как он! Революционер, тоже…

Атаман замолчал на мгновение, а затем сказал:

– Сегодня все в России революционеры… Все! Только одни под красным флагом, а другие нет… Но никто уже не хочет назад в стойло… Там нет добра…

Виктор поднял рюмку и аккуратно сказал:

– Ну, почему же никто, Ваше благородие? Ваш друг, барон Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг, уверен, что хочет назад. Он монархист. Черносотенец. Ярый поборник старого режима… Вы это и без меня знаете. Да он и не один такой. Таких много. Или казаки Ваши, разве многие из них не такого же замеса?

И Виктор прямо, не моргая, посмотрел генералу в глаза.

Атаман Семенов поправил свои кошачьи усы левой рукой и обаятельно улыбнулся.

– Знаешь, что мои буддисты говорят? Я тебе скажу, Виктор Семенович. А учат они так, что безграмотность и тупая ненависть есть наипервейшие грехи. А кого из этих черносотенцев ни возьми, так глупейшие же люди, как правило. Ну, окромя Пуришкевича, Шульгина и Дубровина, может. Да и казаки мои, что они понимают? Знают ли они, кем по национальности был Иисус Христос, пресвятая Богородица и апостолы? Нет! Читали ли они хотя бы Новый Завет, о Ветхом не говорю. Тоже нет! Какой с них спрос? А Унгерн болен… Я жалею его. Но в войне он мне нужен. Солдат он хороший. И пригодится. Не раз еще… Так что, не бери близко к сердцу… Главное – Россию спасти. А в новой России никакой дискриминации твоего народа не будет. И никакого другого народа…

Виктор кивнул. И они выпили.

Певица томно запела романс.

Сцена 38

В июне 1919 года Шолом жил в Одессе. Он занимался тем, что больше всего любил – детьми. А именно попыткой создания образовательных центров для сирот. Не имея своих детей, он обожал чужих. Но скоро это прекрасная пора закончилась. В город, подобно смраду удушающих немецких газов, стали заползать слухи о жутких еврейских погромах, происходивших в селах. Шолом понял, что он снова обязан защищать свой народ с оружием в руках, и вступил в красную интернациональную дивизию, которую перебросили к Киеву.

Эта разномастная революционная дивизия состояла из многочисленных отрядов. Кого тут только не было! Еврейский отряд самообороны «Спартак», бессарабские отряды, отряд рабочих-сионистов, отряд крестьян-коммунистов, отряд анархистов, и даже маленький китайский отряд.

Шолом был назначен «старшим товарищем», фактически офицером над еврейской массой солдат-анархистов, объединенных в анархистский отряд, но слово «офицер» в отряде никто не использовал. Его избегали и презирали. Отряд Шолома говорил на идишe. Eго солдаты не знали толком ни русского, ни украинского. Командиру дали умного коня бурой масти. Шолом назвал его Ветром, и очень полюбил, несмотря на то, что управлять им его единственной здоровой правой рукой было очень нелегко.

Дивизия вышла из Киева, и после утомительного 200-километрового перехода достигла Черкасс. За полтора месяца до прихода сюда революционных войск, 15 и 16 мая 1919 года, войска гетмана Нестора Григорьева совершили здесь жуткий еврейский погром и убили тысячи местных евреев.

На самом деле никаким Григорьевым этот погромщик не был. Его настоящая фамилия была Серветнык. Просто семья будущего гетмана в начале XX века переехала из Подолья в соседнюю Херсонскую губернию в село Григорьевка. Так появилась его новая куда более благозвучная фамилия Григорьев. Именно с этой русской фамилией он призывал потом убивать русских и освобождать и от них, и от евреев Украину.

Шолом был поражен увиденным в Черкассах. Он медленно ехал на своем коне и смотрел по сторонам. За ним пешим ходом шли его солдаты. Повсюду он видел разбитые и сожженные дома города, среди которых в жутких позах лежали полуразложившиеся трупы убитых евреев.

Проехав чуть дальше, он остановился у черной, сгоревшей наполовину синагоги. Святые книги сгорели почти дотла в огромных дубовых шкафах. Шолом спешился и подошел к обугленному ковчегу, распахнул его дверцы и вытащил оттуда полусожженный свиток Торы. Он прижал к себе этот свиток, так, будто это было тело его убитого ребенка, и горько заплакал. Медленно и робко к нему подошли солдаты. Потупившись, они смотрели в покрытый головешками пол. Многие из них не верили в Бога, но увиденное здесь заставило содрогнуться и их. Куда бы ни падал их взгляд, они видели разрезанные, расстрелянные и разрубленные трупы. Прямо за синагогой на деревьях висели многочисленные остатки полу-съеденных воронами человеческих кишок. Было видно, что падальщики сыты. Ужасная и жуткая картина погрома поражала видавших многое солдат.

Неожиданно к Шолому и его людям тихо подошел какой-то еле живой старик. Его борода была грязной и взъерошенной, а пейсы были бурого цвета.

– Что Вы так удивлены, евреи? – хрипло произнес старик, и все вздрогнули.

Шолом аккуратно положил свиток Торы на полку и спросил его:

– Кто убил их?

– Атаман Григорьев, да будет стерто имя его! – воскликнул старик. – Они всех убили. Женщин насиловали, детей жгли живьем, младенцев брали за ноги и расшибали их головы о стены на глазах у их матерей… Резали на части раввинов, а куски их тел вешали на деревьях… Тут жили 15,000 евреев… Почти все они убиты. То же самое происходит по всем селам вокруг Черкасс…

Старик замолчал. Шолом вытер слезы, подошел к своему коню и вытащил вещмешок с едой. Не говоря ни слова, он отдал его старику.

– Возьми, отец, тут еда… Как мне помочь тебе? – спросил его Шолом.

Старик посмотрел на бритое лицо Шолома, на его русые усы и ответил:

– Я не знаю кто ты… Твое лицо – лицо не еврея, но твоя душа – душа еврея… Руки, руки Исава, но голос, голос Иакова… Слышал ли ты о святом Баал-Шем-Тове, который творил чудеса и знал имя Бога? – спросил старик.

– Слышал, отец… Мой отец был хасид Баал-Шем-Товa и его потомок… – вздохнул Шолом.

– Так вот, даже если бы ты был сам святой Баал-Шем-Тов, разве мог бы ты вернуть мне мою жену, моих детей и внуков, убитых здесь кровавыми амаликитянами?!

Шолом обнял старика. Они плакали на плечах друг у друга. И не могли сдерживать слез солдаты.

Сцена 39

Дни сменяли один другой. Менялись только названия украинских сел и городов, но жуткая вереница еврейских погромов не прекращалась. Шолом качался в седле, уныло ехал по пыльным дорогам и видел тысячи изуродованных еврейских трупов. Даже тяжелые бои с бандами разных атаманов не были столь страшны, как эта непрекращающаяся картина истребления евреев.

Под вечер Шолом въехал в городок Жидовская Гребля. Городок был полностью уничтожен. Все евреи были убиты, и их непогребенные трупы лежали повсюду в жутких позах. Шолом спешился и снял фуражку. Вдруг он услышал грохот упавшего железного ведра в одном из домов.

– Кто там? Есть кто живой? Выходи! – крикнул он по-русски, и вытащил маузер.

Никто не ответил. Шолом аккуратно подошел к дому. Там явно кто-то спрятался. Шолом слышал, как скрипят половицы внутри.

– Хозяин! Выходи! Я свой! Я еврей! – крикнул Шолом на идишe.

Минуту спустя дверь дома открылась. На крыльцо вышел седой старик-хасид, в длинном черном лапсердаке, босой. Он посмотрел на Шолома опухшими от слез красными глазами и сказал:

– Проходи…

Шолом вошел в дом. Внутри все было разрушено и изуродовано. Большое настенное зеркало было разбито. Диван вспорот во многих местах до пружин. Стол изрублен шашкой. Вся посуда разбита, а пол был устлан черепками. Занавески с окон были сорваны. Картины на стенах разрезаны.

Старик, качаясь, вошел назад в дом и сел на пол.

– Посмотри, что они сделали с нами! – только и сказал хозяин.

Шолом убрал маузер в кобуру, и сел на пол рядом с ним. Его душили слезы, и он начал громко плакать.

Старик обнял Шолома и тихо сказал ему на ухо:

– Вейн нит, майн кинд! Ди орейлим кенен дерхерн!..[139]139
  Не плачь, мое дитя! Необрезанные могут услышать! (идиш).


[Закрыть] Мы должны быть сильными! Им не сломить нас!

Шолом плакал все сильнее и громко кричал от душевной боли. И старик снова заплакал вместе с ним.

– За что они нас убивают? Мы так много лет жили с ними бок о бок… Они убили восемь человек моей семьи… Всех убили… Что мы им сделали плохого? Что я им сделал?

Шолом оставил старику еды, а его солдаты помогли ему, как могли. На всю жизнь он запомнит эти слова:

– Вейн нит, майн кинд! Ди орейлим кенен дерхерн!

Они ехали дальше. Очередной подозрительный дом. Шолом подходит к нему и кричит:

– Хозяин! А хозяин! А ну-ка открой дверь! Это приказ! Открой, или пристрелю!

Для того чтобы не выдать, что он не так хорошо знает русский и украинский, Шолом часто прибегал к копированию польского акцента. Вот и в этот раз он кричал, разыгрывая из себя поляка.

Дверь дома медленно приоткрылась. На крыльцо вышел полный пожилой украинец с хитрыми глазами и длинными сивыми усами.

– Чего нужно пану? – вежливо спросил хозяин.

– Ах ты, хитрая рожа! Вор поганый! Ты ограбил еврейских соседей? Признавайся, гад! – закричал Шолом и приставил пистолет к горлу крестьянина.

Тот захрипел. И прошептал:

– Панове, сжальтесь. Умоляю. Не убивайте! У меня старая жена, дети, внуки… За что Вы так?

Шолом сделал зверское лицо и прорычал:

– Где жиды?!

Крестьянин встал перед Шоломом на колени и, заплакав, сказал:

– Умоляю Вас, пан офицер, Бога ради, не убивайте их! Да, я спрятал от погрома в своем подвале двух жидков… Да не виновны они… Нищие, как крысы церковные… Не убивайте их, прошу…

Крестьянин коснулся губами сапог Шолома. А тот схватил крестьянина обеими руками и поднял его на ноги.

– Ты что, отец? Что ты… Я свой. Я не погромщик! Я сам еврей! Выводи их… Посмотрим хоть на них. Не бойся. Я и по-еврейски поговорю.

И Шолом закричал на идишe, приглашая спрятавшихся евреев выйти из подвала.

– Бридерлах! Гейт арyйс фин келер! Ништу кен сибе ци бахалтн! Их бин а йидишeр милитер кнакер, Шолом Шварцбурд! Инзере армей кемфт уф ди революцие зайт! Миp зайнен ду айх ци фартайдикн![140]140
  Братушки! Выходите из подвала! Нет причины, чтобы прятаться! Я еврейский военный командир Шолом Шварцбурд! Наша армия воюет на стороне революции! Мы здесь, чтобы защищать вас! (Перевод с идиша. Речь Шолома на идишe приведена мною на украинском диалекте, который отличается произношением от других диалектов идишa).


[Закрыть]

Через несколько минут из подвала вылезли два оборванных, исхудалых еврея с перепуганными лицами. Шолом обнял их и отдал приказ их хорошо накормить.

Сцена 40

Шолом расположился ночевать в соседнем украинском селе, не тронутом войной и погромами. Ему, как командиру, досталась чистая изба, хороший ужин в негостеприимной, но напуганной его солдатами семье, и удобное место для сна на печке. Он мгновенно провалился в сон, накрывшись мягким пуховым одеялом.

Ему снился какой-то белый город, стоявший на горах и холмах посредине пустыни. Над городом висела пыль, принесенная сюда ветром откуда-то из Африки. Пыль эта делала прозрачный и чистый воздух серым и сизым. Казалось, что этот древний город пребывает в тумане. Он шел по дороге один. Шел, спускаясь с пологой горы вниз, а затем вновь поднимаясь на постепенно возвышающуюся перед ним новую гору. Вдали он увидел белый каменный дом с белым купoлом, стоящий на горе. И почему-то ноги его сами повели к этомy домy. Он свернул направо и пошел вверх, карабкаясь все выше и выше. Дорога свернула влево и повела его вверх к этомy домy. Шолом поднял глаза кверху и увидел массивные бежевые камни домa.

Никогда еще он не был в этом месте. Вокруг не было ни души. Он легко поднялся на самый верх и окинул взорoм окрестности. Вдали он увидел белый город в облаке песчаной пыли. А вокруг были редкие домики и несколько пальм на фоне желтоватой, каменистой пустыни.

– Где я? – спросил он себя.

Из домa ему навстречу вышел невысокого роста старик с длинной белой бородой. На нем были белые одежды и белая вязанная шапочка. Старик был бос. А в руке его был длинный меч.

– Мир тебе, Шолом! – поприветствовал его старик.

– И Вам мир! Скажите мне, где я? – ответил он старику.

Старик по-доброму улыбнулся и сказал:

– Ты на горе пророка Шмуэла[141]141
  Шмуэл, он же Самуил. Библейский пророк Самуил жил 3000 лет назад в Израильском царстве. Oн помазал на царство первого царя Израиля, Саула, а также второго царя Израиля, Давида. Помимо этого пророк убил последнего царя амаликитян Агага. О жизни пророка рассказывает 1-я книга Царств в Библии.


[Закрыть]. Под этим домoм, находится пещера внутри горы, и в ней похоронены и сам пророк, и его мама, пророчица Хана[142]142
  Мать пророка Самуила, библейская пророчица Анна. История ее жизни описана в Библии. 1-я Книга Царств 1; 2:1-21.


[Закрыть].

Шолом улыбнулся и спросил старика:

– А ты кто?

– A я и есть пророк Шмyэл.

Во всех снах Шолома всё всегда выглядело правдоподобно, поэтому появление умершего три тысячи лет назад пророка тоже не явилось для него чем-то сверхъестественным. Шолом кивнул и сказал пророку:

– Моего младшего брата тоже зовут Шмyэл. В честь прадеда назвали. А того в честь деда или прадеда, и так прямехонько до тебя, святой пророк. У нас, ашкеназов[143]143
  Ашкеназ (древний иврит) – дословно Германия. Ашкеназы – общее название всех европейских евреев, большинство из которых расселилось по Европе, выехав из Германии, куда они попали из Римской империи в III веке н. э., а в Римскую империю они попали из Иудеи.


[Закрыть], всегда называют в честь умерших, чтобы те ходатайствовали на том свете за человека.

Пророк улыбался и кивал. Он все это знал. Шолом сконфузился и спросил:

– Зачем я тут?

– Тебя избрали, и поэтому ты поднялся на гору Всевышнего, – сказал пророк. – Более того, в тебе живет часть моей души.

Пророк протянул Шолому руку, и тот стал очень легким и они оба воспарили в голубое, безоблачное небо.

Вначале Шолом очень боялся, что он упадет. Ощущение от парения в воздухе было очень странным и неестественным, но приятным и волшебным, несмотря на страх упасть на землю и разбиться.

Пророк улыбнулся, глядя на него:

– Не бойся. Ты не упадешь. Те, кто учит тебя летать, не допустят, чтобы ты упал, сновидец! Полетели, и я покажу тебе Иерусалим. Ты же всегда мечтал увидеть город Давида!

И Шолом полетел вслед за пророком. Ему было страшновато, но он быстро научился летать и понял, как же прекрасно уметь это делать. В мгновение они оказались над залитым солнцем городом, целиком построенным из розоватого камня.

То тут, то там блестели, ослепляя его, золотые крыши домов. Богатство и роскошь Иерусалима поразили Шолома.

Пророк медленно опустился напротив Храмовой горы. Рядом с ним оказался и Шолом.

– Посмотри на храм Соломона. Как великолепен он! И заметь, нет никакого финикийского заимствования. Нет и влияния греков. Храм построен по слову Всевышнего… И никто сейчас не знает, как он выглядел. Но ты видишь его…

Они летали над городом в голубом бескрайнем небе, а пророк показывал Шолому дворец Соломона, его легендарный трон, дома вельмож и военачальников и горы иерусалимские, описанные царем Давидом в псалмах.

– Скажи мне, пророк Шмyэль, а в жизни я увижу Иерусалим? Я удостоюсь ступить ногой в землю обетованную, в землю моих предков?

Пророк опустил глаза и ответил вопросом на вопрос:

– А Моисей, величайший пророк, удостоился вступить в землю обетованную? У Бога свои планы… Но Он показывает тебе эту землю, как показал Он её Моисею… У тебя другая задача, Шолом, и ты её выполнишь… А теперь летим в пустыню.

Они летели на юг. Под ними желтела земля Израиля. Шолом видел её города и деревни, а справа под ним синело бескрайнее Средиземное море. Они пролетели над Филистией[144]144
  Филистия – древняя страна филистимлян на юге Израиля. Латинское название Палестина.


[Закрыть], и позади остались города Ашдод, Ашкелон, Гат, Экрон и Газа. Cразу за Газой ветер сменился, и в глаза к Шолому попали острые песчинки. Он вскрикнул от боли, и слезы выступили у него в глазах.

– Спускаемся – скомандовал пророк, – внизу бывшая земля амаликитян.

Они спустились плавно и легко, и у Шолома было такое ощущение, что какой-то гениальный авиатор управляет их передвижениями в воздухе.

Пророк подвел Шолома к еле заметному входу в какую-то пещеру.

– Здесь лежит то, что нам нужно – объяснил пророк. Они прошли внутрь, и в глубине темной пещеры увидели огромный мраморный сундук, покрытый толстым слоем пыли. Пророк с легкостью откинул крышку и, оставив нетронутыми многочисленные каменные таблички с письменами, вытащил оттуда чей-то портрет, искусно выполненный резьбой в мраморе.

– Вот. Запомни его. Это Агаг[145]145
  Агаг – последний царь амаликитян. Был побеждён и взят в плен Саулом, царём израильским, и казнен пророком Самуилом. «Потом сказал Самуил: приведите ко мне Агага, царя Амаликитского. И подошел к нему Агаг дрожащий, и сказал Агаг: конечно, горечь смерти миновалась? Но Самуил сказал: как меч твой жен лишал детей, так мать твоя между женами пусть лишена будет сына. И разрубил Самуил Агага пред Господом в Галгале». Библия, 1-я Книга Царств, 15:33.


[Закрыть], царь амаликитян. Я лично казнил его. Ты же избран небом, чтобы казнить его потомка. Его лицо будет таким же, только без бороды и усов. Его имя Симон.

И тут Шолом увидел, что борода и усы исчезли на портрете. На него смотрел какой-то бритый мужчина в полувоенной форме.

– Он прольет реки еврейской крови, – с горечью сказал пророк.

С этими словами он протянул Шолому свой меч. Тот взял его и ощутил теплую шершавую рукоятку…

– Будь сильным и ничего не бойся. Б-г с тобой, Шолом. Ты Его меч. Такой же, каким был и я. Знай, твои сны – пророческие. А сновидец ты такой же, каким был Иосиф[146]146
  Так сыновья патриарха Иакова называли своего брата Иосифа, который видел пророческие сны. «И сказали друг другу: вот, идет сновидец», Библия, Бытие, 37:19.


[Закрыть]. Частица моей души входит в тебя. И теперь ты навсегда связан со мной, с пророком Самуилом…

Пророк вышел с Шоломом из пещеры и, поднявшись в воздух, облетел с ним всю Святую землю, и показал ему её всю, после чего он аккуратно опустил Шолома на гору, рядом со своей гробницей.

Шолом поблагодарил пророка и проснулся. Яркие лучи солнца били в его глаза. Начинался новый день.

– Удивительный сон… – пробормотал Шолом про себя, – но кто же такой этот Симон, потомок царя амаликитянского Агага?