Текст книги "Мститель"

Интермедия. Приговор

Присяжные заседатели удаляются на совещание. Во время совещания зал до такой степени переполнился публикой, не присутствовавшей ранее на процессе, что журналисты не могли пробраться к своим местам и писали стоя. Усиленные наряды полиции с трудом сдерживают тысячи людей, собравшихся на улице перед зданием Дворца Юстиции и во внутренних помещениях здания. Совещание присяжных заседателей длилось 20 минут.

В 18 часов 30 минут вечера раздаются два звонка. Старшина присяжных заседателей объявляет:

– По велению души и совести присяжные заседатели на первый вопрос ответили: «Нет!»

Это значит, что Шварцбард оправдан и остальные четыре вопроса, таким образом, отпадают. Оглашение оправдательного приговора присяжных было встречено в зале бурными рукоплесканиями и криками:

«Да здравствует Франция!»

Покрывая шум, председательствующий восклицает:

– Шварцбард, вы свободны!

Опрокидывая стулья и барьеры, публика устремилась к Торрэсу и Шварцбарду, чтобы поздравить и приветствовать их. Собравшиеся перед зданием на улице толпы народа в течение полутора часов ожидали выхода Шварцбарда, но, по распоряжению властей, Шварцбард был отвезен домой на автомобиле через боковые ворота здания[210]210
  Показание Максима Горького. Ниже мы печатаем показание Горького, который был вызван на суд в качестве свидетеля-эксперта. По состоянию своего здоровья Горький не мог лично приехать в Париж и прислал свои показания в письменном виде. Ввиду отказа Торрэса от допроса свидетелей защиты, показание Горького не было оглашено, но осталось в деле: «По моему мнению, русский народ в массе его антисемитизма не знает. Об этом красноречиво говорят такие фразы, как, например, секта еврействующих «субботников» – в Кубанской области и на Волге, как некрещеные евреи, избираемые крестьянами некоторых сел Сибири в старосты, как отношение русских солдат к солдатам евреям и т. д. Мои наблюдения над еврейскими земледельческими колониями Екатеринославской губернии и над крестьянами Украины позволяют мне с полной уверенностью утверждать, что обвинение в антисемитизме не может быть предъявлено русскому народу в целом. Грабежи еврейских городов и местечек, массовые убийства евреев – это входило в систему самозащиты русского правительства. Как известно, впервые они были широко применены в 80-х годах. Александр III заявил генералу Гурко: «А я, знаете, люблю, когда бьют евреев». Это – не анекдот, а подлинные слова русского императора и это своеобразный прием борьбы против «внутреннего врага». В 90-х годах погромы повторялись еще более широко, цинично и ужасно. Напомню, что правительство Романовых разжигали племенную вражду не только между русскими и евреями, но между татарами и армянами на Кавказе, чем вызвана была кровопролитнейшая резня. Но евреев грабили и убивали чаще, потому что они были ближе, под рукою, более беззащитны, и потому бить их было легче, удобнее. Били за участие в революционном движении. Лично я не думаю, что еврейство в борьбе против самодержавия играло роль более значительную, чем та роль, которую должны были играть рабочие и ремесленники евреи, удушаемые в черте оседлости ограничительными законами и произволом полиции. Почти всегда, в трудные для царского правительства дни, евреи страдали особенно. Напомню травлю еврейства, поднятую позорнейшим процессом Бейлиса. В 15-м году началась бесстыднейшая пропаганда юдофобства в армии, все евреи Царства Польского и Галиции были объявлены шпионами и врагами России. Разразился гнуснейший погром в Молодечно. Установлено, что юдофобство шло из штабов, и, разумеется, оно не могло не способствовать разрушению армии, в которой было до полумиллиона евреев. Народ, озлобленный и ослепленный нуждой, плохо видит своего истинного врага. Если начальство разрешает убивать и грабить евреев – почему же не делать этого? Немецкие магазины в Москве во время войны грабили тоже потому, что это было подсказано и позволено. В то время как правительство через полицию устраивало погромы и не мешало грабежам, убийствам, люди явно ненормальные занимались в печати проповедью ненависти к евреям. В Киеве это делал некто Шульгин, журналист, который, впрочем, в своей книги «Дни» определенно заявил, что он «ненавидит и Его Величество русский народ». Как видите, это – сумасшедший. В Петербурге скверным делом пропаганды антисемитизма занималась большая газета Суворина «Новое Время», в Москве действовал адвокат Шмаков, тип тоже дегенеративный. Наконец, существовала монархическая организация доктора Дубровина, ею убиты были известнейшие журналисты, талантливейшие люди Иоллос и Герценштейн. Лично я всегда считал и считаю проповедников расовой и племенной ненависти людьми, выродившимися и социально опасными. Вот условия, в которых создавались и воспитывались личности, подобные Петлюре. О его действиях суду расскажут документы, они достаточно ярко освещают кровавую деятельность бандитских шаек, которыми он командовал. Мне нечего прибавить к этим документам, неоспоримость которых я знаю. Я не сторонник террора, но не могу отрицать права человека на самозащиту. Мне кажется, что убийство может быть совершено из страха, что повторится пережитое, из естественного желания предупредить возможность большего ужаса, чем своя личная моральная смерть». М. Горький. 16 октября, Сорренто.


[Закрыть].

Сцена 55

После освобождения Шолом сразу стал всемирно известной личностью и героем еврейского народа. Но, наряду с этими позитивными страницами его жизни, ему стали приходить многочисленные угрозы от украинских националистов. Иван Крыжов тоже предупреждал его о необходимости быть предельно аккуратным.

– Они постановили тебя убить. Будь крайне осторожным, – сказал он ему в кафе.

С того дня Шолом всегда и везде ходил с оружием, ожидая нападения. Предупреждение друга не оказалось пустым. Не прошло и нескольких недель, как на Шолома напал крепкий мужик, когда тот возвращался домой из магазина. Было уже темно. Здоровенный украинец пытался пырнуть Шолома ножом. Не растерявшись, Шолом выстрелил нападавшему в ноги и убежал. Через некоторое время в него стреляли, но промахнулись. Он чувствовал слежку за собой и всегда был предельно внимательным.

Шолом, выйдя на свободу, получил очень выгодное предложение начать работать страховым агентом, помимо работы в своей часовой мастерской. Еврей-хозяин, ставший в буквальном смысле слова его почитателем, пришел к нему домой и умолял его принять это предложение и большую зарплату.

В это же время Шолом продолжил заниматься литературой и много писал. Он публикует сборник рассказов о французском фронте времён Первой мировой войны «Образы войны». Он пишет произведение о своем опыте на Украине в 1917–1919 годах, которое он назвал «Из глубокой пропасти». Также Шолом продолжает писать стихи, пьесы, мемуары, вышедшие в сборнике, получившем название «В беге дней».

Мировая известность, которую Шолом приобрел после суда, позволила ему сотрудничать с американскими и британскими периодическими изданиями на идишe, в которых он выпустил: серию воспоминаний «Из моего военного дневника» в газете «Арбэтэр фрайнд», статьи в «Дэр момент», «Фрайе арбэтэр штимэ» и «Йидиш цайтунг». Шолом полностью разочаровался в философии анархизма и прекратил печататься в анархистской прессе, вместо чего он публикует свои рассказы и воспоминания в таких американских идишских изданиях, как «Моргн журнал», «Момент», «Хайнт» и «Ди цайт».

В 1927 году, вскоре после окончания процесса, на родине Шварцбyрда, в советской Бессарабии, на идишe вышла в свет книга репортажей о ходе процесса над ним. Вскоре выйдут многочисленные книги, посвященные Шолому, на разных языках и в разных странах мира.

Анри Барбюс напишет о нем новеллу. В 1934 году состоялась премьера трёхактной пьесы на идишe Алтэра Кацизнэ «Шварцбард: синтетический репортаж», которая с успехом шла на еврейских театральных подмостках Европы и Америки вплоть до начала Второй мировой войны.

Шолом стал при жизни живым героем еврейского народа. Все больше и больше он пропитывался идеями сионизма и несколько раз подавал бумаги для эмиграции в подмандатную Палестину, но английская администрация запретила ему въезжать на Святую землю даже туристом, не говоря o полном запрете на эмиграцию.

В сухой бумаге английского отказа было написано, что «господин Шварцбард считается неблагонадежным и опасным человеком, способным на террористическую деятельность». Никакие аргументы Шолома о том, что он был полностью оправдан парижским судом, не повлияли на позицию англичан. В Палестину его не впустили.

Шолом выступает и работает на различные еврейские организации, колеся по миру. Он часто ездит в различные города Европы, навещает США, собирается в ЮАР. В 1937 году Шолом вновь выехал кораблем в США, а оттуда в Южно-Африканский Союз[211]211
  ЮАС – королевство-доминион Британского содружества, существовавшее с 31 мая 1910 по 31 мая 1961 года. Старое название ЮАР.


[Закрыть] на сбор материалов и денежных пожертвований для планируемого нового издания Еврейской энциклопедии.

Сцена 56

Шел последний день февраля 1938 года. В Кейптауне было очень жарко. Стояла тридцатиградусная жара. Шолом закончил уже все свои дела в Африке, и начал скучать. До парохода во Францию оставалась еще пять дней. Шолом сидел на балконе своего отеля с видом на океан и пил вино. Рядом, на столе, лежала газета, из которой он узнал о все более усугубляющемся положении евреев в нацистской Германии. Он чувствовал, что над евреями снова нависла жуткая угроза, и что мир стоит на пороге очередной мировой войны.

– Проклятье, – проговорил он, – очередной погромщик появился на горизонте…

В этот миг он вспомнил себя маленьким мальчиком, сидящим за праздничным столом, и светящееся лицо его покойного отца, вдохновенно читавшего нараспев пасхальную Агаду[212]212
  Пасхальная Агада – книга, повествующая об исходе из Египта, которую все евреи читают в первую ночь праздника Пейсаха, целью которого является увековеченье исхода сыновей Израиля из Египта.


[Закрыть]: «Ибо не один злодей восставал против нас, чтобы уничтожить нас, но в каждом поколении восстают против нас, чтобы истребить, но Святой благословенный Б-г спасает нас от их рук».

Шолом отпил вина и, посмотрев на океан, подумал: «Я начал с неосознанного хасидского иудаизма, который я впитал с молоком моей святой мамы, да пребудет ее душа в раю… Я учился Писанию, Талмуду и книгам Баал-Шем-Това у деда, у отца и у моих ребе… Затем я по молодости лет метнулся в революцию… Еврейским религиозным книгам на смену пришли книги Кропоткина[213]213
  Пётр Алексеевич Кропоткин (1842–1921) – русский революционер-анархист, один из самых влиятельных теоретиков анархизма.


[Закрыть] и Бакунина[214]214
  Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) – русский мыслитель и революционер, один из теоретиков анархизма, народничества. Стоит у истоков социального анархизма.


[Закрыть] и идеология анархизма. Затем я плавно перешел к социализму и интернационализму… Затем увидел воочию что такое революция, гражданская война и этот самый социализм и большевизм в России… Осталось со мной только мое еврейство. Мой несчастный народ, которому я верен до последнего вздоха, как верен я моей маме, моему отцу, брату, дедам… Наверное, ближе всего к истине именно сионисты. И сейчас, в моем сердце, я, пожалуй, ощущаю себя именно сионистом, которого проклятые англичане не пускают на мою Родину, в святую землю моих праотцев… Как много бы я отдал, за то, чтобы иметь честь жить там или хотя бы быть похороненным там… О, Г-дь, услышь, пожалуйста, меня, не оставь неотвеченной мою мольбу, дай мне, пожалуйста, войти в святую землю…

И в этот миг Шолом вспомнил Моисея, сотни раз молившего Бога о том же, но так и не удостоившегося войти в святую землю при жизни…

В этот миг во входную дверь его номера настойчиво постучали. Шолом прервал свои мысли и, подойдя к двери, спросил по-английски:

– Кто там?

Шолом посмотрел в глазок и увидел вежливого работника отеля, поднявшегося с ресепшена.

Он открыл дверь.

– Добрый вечер, господин Шварцбард, прошу прощение за беспокойство, но меня Вам попросили передать вот это, – сказал клерк и учтиво передал Шолому конверт, на котором размашистым почерком было написано по-французски: «Уважаемому господину Самуилу Швaрцбарду от доктора Александра Розенберга, представителя фонда покойного барона Эммануила де Ротшильда».

Клерк откланялся и ушел, а Шолом взял конверт и вернулся на балкон. Солнце начало медленно погружаться в воды океана. Он вскрыл плотный конверт и нашел в нем письмо, написанное на дорогой бумаге, с приятным запахом мужских духов. Шолом уселся в кресло и начал читать.

«Шoлом алейхем, дорогой господин Шварцбард!

Уверен, Вас удивит мое письмо, тем более, что мы с Вами пока что еще не знакомы лично. Однако я знаю Вас заочно, как и миллионы евреев по всему миру, и являюсь Вашим ярым поклонником. Вы истинный иудейский лев, гордый и сильный герой Израиля, отомстивший проклятому украинскому Аману за поруганную честь нашего народа, за реки нашей крови и слез, пролитых петлюровцами на Украине. Для меня величайшая честь выразить Вам свое глубочайшее почтение.

Меня зовут доктор Александр Розенберг. Сам я уроженец Венгрии, но уже много лет как живу в Париже. И хотя я по профессии врач, уже более десяти лет, как я возглавляю инвестиционный отдел фонда покойного барона Ротшильда, великого друга и благотворителя еврейского народа, как в землях рассеяния, так и на святой земле».

Шолом отложил письмо и едко усмехнулся.

– Пишет стилем раввина… Но почему на французском, а не на идишe, если он венгерский еврей? Странно.

Шолом продолжить читать письмо.

«Я, как и Вы, прибыл сюда из Нью-Йорка, и не скрою, что я даже следил за Вами на корабле. Но из-за моей природной робости и стеснительности так и не решился подойти к Вам и познакомиться… А тут, закончив все дела, решился Вам написать. Да писать и куда легче, чем лично знакомиться. Эффект маски, если хотите…

Я остановился в отеле «Савой», и вместе с Вами на одном корабле поплыву назад во Францию. Очень хочу пригласить Вас на ужин и лично иметь честь познакомиться с Вами, и из первых уст услышать о Вашем подвиге.

Также я имею честь предложить Вам крупную сумму денег из нашего фонда на то благое благотворительное дело, ради которого Вы и отправились в столь далекое путешествие, а именно на издание Еврейской энциклопедии. Не удивляйтесь, мне сообщили и об этом. Буду искренне рад выписать Вам чек на большую сумму.

Буду ждать Вас послезавтра, 2 марта, в 19:00, в ресторане отеля «Савой», на первом этаже.

Если же, в силу каких-то обстоятельств Вы не сможете принять мое предложение, то я это пойму и не буду держать на Вас обиду.

Ваш почитатель, доктор Александр Розенберг».

В конверт также была вложена плотная дорогая визитка с золотым гербом барона Ротшильда и адресом фонда.

Шолом усмехнулся. И хотя он уже собрал нужную сумму на энциклопедию, он очень захотел встретиться с этим денежным мешком, чтобы взять его деньги и передать их в парижский еврейский дом сирот, которому он всегда помогал.

Сцена 57

1 марта 1938 года, Кейптаун, отель «Бельмонд Моунт Нельсон».

Шолома попросили дать интервью ведущим еврейским газетам страны. Он согласился. Его пригласили на ужин в этот старейший отель к 19:00. Он приехал. После ужина журналисты обступили его и, включив магнитофоны, начали ждать начала пресс-конференции.

Шолом сидел перед ними за столом в дорогом, красивом парижском костюме с элегантной бабочкой. Маленького роста блондин, с пышной шевелюрой и светлыми усами.

Вперед вышел господин Ишая Блум, председатель еврейской общины города, и сказал вступительное слово:

– Дамы и господа! Для меня большая честь представить вам гостя нашей страны и города, господина Шолома Шварцбyрда. Кто же такой этот господин? Многие наверняка уже слышали о нем, но я все равно расскажу вам о нем, так как для меня это большая честь. Господин Шварцбyрд, это сын нашего народа, солдат Французского легиона, удостоенный командованием французской армии высшей награды легиона, Военного креста, за свою храбрость, проявленную на полях мировой войны. После окончания войны господин Шварцбyрд вернулся в Россию, где служил в армии Временного правительства, возглавляемого Керенским. После падения правительства он возглавил вооруженное сопротивление украинским бандам погромщиков, сплотившихся под желто-голубыми знаменами Петлюры. Армией Украины я эти банды назвать не могу и не хочу. Петлюровцы убили от 100 тысяч до 200 тысяч евреев. Цифры до сих пор рознятся. И в 1926 году господин Шварцбyрд отомстил за кровь наших братьев и сестер, казнив Петлюру в Париже. Он был оправдан французским судом, так как казнил бандита и преступника! Сейчас господин Шварцбyрд работает страховым агентом в Париже, где он живет со своей супругой. Он также писатель и поэт. Автор многих книг и статей. Поприветствуем его, пожалуйста!

Раздались громкие аплодисменты. Слово взял Шолом. Он обвел глазами собравшихся, улыбнулся и начал говорить на идишe:

– Спасибо за то, что Вы собрались здесь. Большое спасибо господин Блум за Ваши теплые слова в мой адрес. Буду честен с Вами, я долго искал смысл моей жизни и испробовал разные идеи и философии. Сегодня я могу с уверенностью сказать, что смысл моей жизни найден. Это идея организации еврейской самообороны по всему миру. С 1932 года я стал учредителем и президентом международного союза еврейской самообороны. На французском он называется Union Universelle de la Selfdefense Juive. За моими плечами шесть лет войны и смерти… Я был трижды ранен. И все эти годы я не выпускал карабин из моих рук… А теперь пожалуйста, задавайте ваши вопросы.

Руку поднял молодой журналист и спросил:

– Пожалуйста, расскажите нам об убийстве Петлюры и о суде над Вами.

Шолом сделал жест рукой, отводящий этот вопрос в сторону и ответил:

– Я давно уже забыл об этом. Прошло 12 лет. Но память о трех ужасных годах, которые я провел в Украине, когда все улицы и села там были залиты еврейской кровью, стереть невозможно! Я живу, и везде, где бы я ни был, чувствую запах этой крови… Поверьте мне, мировая война была ничем по сравнению с тремя годами, проведенными мною на юге России. Как вы уже знаете, я был ранен в окопах, был в опасности, но я люблю опасность, это дыхание жизни для меня. Но ужас Украины, наша беспомощность, наши жалкие попытки защитить евреев, массовые убийства мужчин, женщин и детей, могут ли они когда-нибудь покинуть меня, могу ли я когда-нибудь это забыть? Позвольте мне рассказать вам о нескольких случаях, которые произошли со мной там.

Однажды в ходе боев нам удалось прогнать группу петлюровских погромщиков из еврейского местечка, которое они только что разграбили и где они убили всех евреев, которых только смогли найти. Я вам расскажу, как они всегда действовали. Это повторялось из раза в раз. Всякий раз, когда они захватывали какой-то населенный пункт, они объявляли во всеуслышание: «Все евреи обязаны выйти из своих домов! Те евреи, которые не выйдут и будут прятаться, будут обязательно найдены нами и за неподчинение приказу будут убиты на месте!» И вот мы освободили это местечко, и из подвалов и чердаков вышли те считаные евреи, которые уцелели и чудом выжили после этого зверского погрома. Мы накормили этих несчастных, подбодрили их, но вскоре мы были вынуждены идти дальше и продолжать воевать. Так случилось, что через два дня мы снова оказались в этом же местечке, и я увидел, что все, кто выжил, и кого мы спасли, были убиты. Петлюровцы выждали, пока мы уйдем, вернулись, и убили их.

Шолом вытащил из кармана платок и вытер слезы из глаз.

– В тот раз я командовал небольшим батальоном, состоящим в основном из солдат-евреев, вернувшихся или бежавших из австрийского или немецкого плена. Многие из них были одеты в старую австрийскую и немецкую форму, которую им выдали в лагерях для пленных. Это была уже непригодная форма, но пленным её выдавали вместо лагерной робы. Мы сражались на тридцатикилометровом фронте против погромной белой армии Деникина[215]215
  «Войска Вооружённых сил Юга не избежали общего недуга и запятнали себя еврейскими погромами на путях своих от Харькова и Екатеринослава до Киева и Каменец-Подольска». Деникин А. И. «Очерки Русской Смуты». – М.: Айрис-пресс, 2006.– Т. 4, 5 – ISBN 5-8112-1892-3, с. 535. По мнению историка А. С. Пученкова, еврейские погромы оказались одним из факторов, погубивших Белое дело. Они вредили популярности белых в глазах западных союзников, стали козырной картой красной пропаганды; явились фактором углубления разложения Армии; наконец, эти бесчеловечные акты показали всему миру несостоятельность белых как государственной власти. Пученков, А. С. «Национальный вопрос в идеологии и политике южнорусского Белого движения в годы Гражданской войны. 1917–1919 гг.», из фондов Российской государственной библиотеки: Диссертация канд. ист. наук. Специальность 07.00.02. – Отечественная история. – 2005.


[Закрыть]. В тот день мы вошли в маленький городок, который мы отбили от белогвардейцев. Городок был безжизненным и казался вымершим. В конце концов, несколько объятых ужасом евреев вылезли из подвалов, где они прятались. Увидев странную иностранную форму большинства моих солдат и узнав в нас евреев, они побежали к нам, требуя сказать, не американцы ли мы? Каким-то образом по России распространились слухи о том, что для спасения евреев от погромщиков посланы особые батальоны американских еврейских солдат. И эта жалкая, глупая надежда поддерживала их все это время!

– Я не могу отдыхать, – сказал Шолом, – я чувствую, что ничего еще не сделал для своих людей. Моя личность и мои страдания – это ничто. Я живу только для защиты еврейской чести и готов ради этого на все. Посмотрите, что происходит сегодня: мировая война давно закончилась, народы мира нашли для себя спокойствие и мир. Только для евреев нет мира. Нет абсолютно никакой разницы между физическими погромами против украинских евреев и погромами против евреев Германии, которые все чаще устраивают там Гитлер и нацисты.

Было еще много вопросов, и Шолом честно и откровенно на них отвечал. В заключение он описал свою жизнь в Париже и свою работу страхового агента. Он посмеялся над собой, сказав, что он плохой бизнесмен.

Последним вопросом был вопрос о том, угрожали ли петлюровцы или белогвардейцы жизни Шолома.

Его глаза вспыхнули, и он покачал кулаком под носом репортера, заявив:

– Я их не боюсь, они боятся меня. Вы знаете, что люди Петлюры жаловались французскому правительству, что они боятся за свою жизнь и что я, дескать, постоянно раздуваю против них заговоры?

Пресс-конференция ясно показала Шолома журналистам как человека, скромного, искреннего и идеалистического до фанатизма. Он был человеком, уже забывшим свой поступок и готовый перейти к новым делам, новым приключениям, новым проектам.

Сцена 58

2 марта 1938 года, Кейптаун.

Шолом вернулся в гостиничный номер после обзорной экскурсии по городу. Он нанял хорошего гида со своим автомобилем и решил посвятить этот день отдыху. У него было прекрасное настроение, и даже не болела часто нывшая после ранения рука. Он сделал много фотографий и зашел в гостиницу, для того чтобы принять душ и переодеться перед встречей с Розенбергом. В 19:00 он вышел из отеля и сел в заказанное заранее такси.

Шолом прошел в ресторан и сразу заметил идущего к нему навстречу человека в дорогом сером костюме. Тот улыбался и протягивал ему руку. Это был среднего роста блондин, с полным бритым лицом и голубыми глазами.

– Господин Шварцбард? Добрый вечер! – поприветствовал его незнакомец на французском.

– Добрый вечер! Вы доктор Розенберг? Говорите на идишe? Может, лучше сразу перейдем на родной язык? – ответил Шолом.

– Прошу, прощения. Я не говорю на идишe… Меня зовут Ян Квасневский. Я партнер доктора Розенберга. Я поляк, родом из Варшавы. Проходите, пожалуйста, – ответил незнакомец.

Шолом сел за стол, за которым сидели еще двое мужчин с чисто славянской внешностью.

– Знакомьтесь, господин Шварцбард, – сказал Квас-невский, – это доктор Марек Брызда, а это господин Александр Ковальский. Доктор Розенберг, к сожалению, не смог сегодня присоединиться к нам, так как был срочно вызван на внезапную встречу с лидером еврейской общины Кейптауна. Они запросили встречу, видимо, понадобилось экстренное финансирование…

Шолом усмехнулся, и едко спросил:

– Неужели вопросы финансирования бывают экстренными? Я-то думал, что эти вопросы планируются заранее и решаются очень долго и очень медленно, в отличие от операций или военных действий…

Квасневский неловко улыбнулся и сказал:

– Я прошу прощения за него. Поверьте, это был форсмажор.

Шолом обвел взглядом трех славян, и нехорошее сомнение проникло в его сердце, но он не показал вида, и не проявил волнение или подозрение. Вместо этого он сказал:

– Что ж… Все можно понять… А вы, пане поляки, неужели все вместе тоже работаете на еврейской благотворительный фонд барона Ротшильда?

И снова за столом повисла неудобная пауза, которую сгладил Квасневский.

– Дорогой господин Шварцбард, я Вам все сейчас расскажу по порядку. Давайте с Вашего позволения закажем ужин, освободим официанта и выпьем по бокалу вина за знакомство, а потом мы ответим на все Ваши вопросы и развеем все Ваши подозрения.

Шолом откинулся на спинку кресла и ответил:

– Ужин дело хорошее. Но пить не буду. Прошу меня извинить. Я никогда не пью алкоголь во время деловых встреч. Мне, пожалуйста, минеральную воду. Из основных блюд я бы предпочел жареную утку с картофелем и салат. Спасибо.

Поляки тоже сделали свои заказы, и официант, записавший все пожелания, ушел. К Шолому обратился доктор Марек Брызда. Это был высокий, с длинными руками, полный человек, в очках, с усами и бородой.

Но он все равно больше походил на крестьянина в дорогом костюме, чем на интеллигента.

– Господин Шварцбард, мы тесно сотрудничаем с фондом Ротшильда. Через наш офис в Варшаве. Как Вы понимаете, в Польше сейчас живут более трех миллионов евреев, и фонд Ротшильда часто использует наши связи для оказания помощи еврейским организациям у нас. Я являюсь заместителем председателя международного комитета Красного креста в Польше. А мой коллега, господин Александр Ковальский, является советником и доверенным лицом апостольского нунция Ватикана в Польше. Как Вы сами, наверное, понимаете, ситуация в мире сейчас очень непростая. Если вспыхнет война, а это может произойти в любое время, то евреи пострадают очень сильно.

Шолом был удивлен всем сказанным и заметил:

– Не думал, господа, что эта встреча будет проходить с такими высокопоставленными чиновниками… Честно говоря, я рассчитывал на пожертвование от фонда Ротшильда, которое могло бы помочь изданию новой Еврейской энциклопедии, а часть средств я думал отдать в еврейский детский дом в Париже, которому я постоянно помогаю… Однако поясните мне, пожалуйста, связь между вами и господином Розенбергом.

Доктор Марек Брызда ответил:

– Посмотрите на ситуацию в Восточной Европе. Уверен, что Вы читаете газеты и следите за происходящим. Польша зажата между СССР, который так и хочет снова вернуть нас себе и сделать из нас советскую губернию, и нацистской Германией. Гитлер пока что нацелен на соединение с Австрией. Две недели назад он уже фактически её присоединил к рейху, вынудив канцлера Шушнига подписать унизительный ультиматум под угрозой военного вторжения, в котором Австрия фактически стала протекторатом Германии, а лидер австрийских нацистов Зайсс-Инкварт назначен министром внутренних дел. Австрии уже фактически нет. Съев её, Гитлер, скорее всего, не успокоится и устремит свой взор на бедную Польшу. В любом случае фонд барона Ротшильда, трезво оценивая все эти риски, заключил с нами договор о взаимной помощи. Мы будем помогать местным евреям Польши, если это потребуется. Вот наша связь с господином Розенбергом. Да и сам он, если бы не этот неожиданный вызов, был бы сегодня тут, с нами. Уверен, что он захочет встретиться с Вами отдельно.

Шолом понял связь между ними и фондом Ротшильда и начал спрашивать о жизни в Варшаве. Тем временем принесли еду, и начался обед, во время которого он узнал много интересного о жизни в Польше. Перед десертом Шолом вышел в туалет.

«Странные поляки… – думал он, – и вся эта встреча какая-то странная. Ни денег пока что, ни Розенберга…»

Пока Шолома не было за столом, человек, представившийся Ковальским, вытащил из кармана какой-то порошок и всыпал его в стакан с минералкой Шолома. Затем он быстро вытащил второй порошок и высыпал его в бутылку с минеральной водой, стоявшую рядом.

– Ось і добре, Іван. Сідаємо. Зараз жид прийде,[216]216
  – Вот и хорошо, Иван. Садимся. Сейчас жид придет.


[Закрыть] – шепотом сказал псевдо-Брызда на украинском.

Шолом вернулся. Разговор пошел о героизме Шолома, о Париже и о женщинах. Поляки заказали всем штрудель на десерт, оплатили ужин и вызвали Шолому такси в отель.

Шолом приехал в двенадцатом часу ночи в своей отель, забрал ключ у клерка и направился к себе в номер. Он прошел внутрь. Снял с себя пиджак и ботинки, отцепил бабочку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Он подошел к стеклянной двери, ведущей к балкону, и открыл её. В кресле балкона кто-то сидел. Он отчетливо увидел чей-то темный женский силуэт.

– Кто Вы? – спросил Шолом по-английски.

– Садись, Шоломке… – услышал он до боли знакомый и родной мамин голос.

– Мама?! – крикнул Шолом что есть мочи и бросился к ней.

Перед ним на кресле сидела самая прекрасная женщина мира, его любимая мама, молодая и красивая, такая же, какой она была в его далеком детстве.

– Мама!!! Ты ли это?! Или я сплю? – крикнул Шолом и бросился к ней в объятия.

Мама была настоящей и живой. Он целовал её руки, голову, волосы.

– Мамочка, ты пришла ко мне из рая? Скажи мне… Мамочка… Мамочка моя любимая… Как я скучал по тебе… Как я звал тебя ночами… Как я разговаривал с тобой… Ты слышала меня? Ты слышала? Скажи мне… Ведь мне было всего семь лет, когда Б-г забрал тебя от нас… – говорил он.

– Я всегда слышала тебя, мой любимый сыночек. Я всегда была рядом с тобой. И я всегда старалась приходить к тебе во сне, выпрашивая на это особое разрешение у Б-га… – ответила его мама.

Она гладила его густые волосы и целовала его лоб, щеки, глаза.

– Шоломке, родной мой… Тьма опускается на землю… Зачем тебе здесь быть? Я пришла за тобой. Отец так скучает по тебе. И дед Мойше. И дед Авигдор. И бабушки. Все тебя ждут, мой герой… Пойдешь со мной? – спросила его мама.

Шолом заплакал от счастья и облегчения.

– Мамочка, любимая моя… Я не плакал в боях… А сейчас плачу… Как я могу тебе отказать? Конечно, я пойду с тобой… – произнес он.

– Сядь на кресло. Вот так. И дай мне руки. Тебе не будет больно, – сказала мама.

Шолом послушно сел в кресло и протянул маме обе руки. В следующий же миг он уже стоял рядом с мамой, а его тело спокойно сидело на кресле, смотря на ночной океан.

– Полетели, сыночек? Ты умеешь летать? Давай я тебя научу, – шепнула ему мама. – Вытяни руки и взмахни ими. Лети за мной – сказала она и взмыла в темное небо.

Шолом полетел вслед за ней. Ему было очень легко и хорошо. Они поднялись ввысь, в черное ночное небо, и, поравнявшись с луной, попали в какой-то темный коридор, быстро пролетев который, вылетели в золотой и прекрасный мир, где уже не было ни боли, ни страха, ни болезней, ни смерти, ни старости, ни зла…

Шолома встречали царь Давид и Баал-Шем-Тов, и прекрасный золотой свет шел от них и соединился с ним. Навстречу ему летел отец, молодой, без единого седого волоса. А за ним летели его дедушки, бабушки и другие родственники…