Текст книги "Мститель"

Сцена 59

Тело Шолома было найдено на следующий день, 3 марта 1938 года, на балконе собственного номера. Причиной смерти был назван инфаркт.

Еще в октябре 1928 года евреями подмандатной Палестины был создан комитет, ставящий своей целью добиться от английских властей разрешения для Шолома Шварцбyрда переехать жить в святую землю. Комитет устраивал публичные акции в поддержку права Шолома на переезд в Тель-Авиве и добился внесения его имени в еврейскую национальную золотую книгу. Перед тем как тело Шолома было предано земле, было решено похоронить его в особом металлическом гробу, для того чтобы потом перезахоронить его на святой земле. Шолом Шварцбyрд был похоронен в Кейптауне на еврейском кладбище.

Хана чудом пережила тяжелейшее время Второй мировой войны, оккупацию Франции нацистами и Холокост. Она нашла во время войны убежище во французской провинции, где её прятали друзья, связанные с Сопротивлением. После освобождения Франции союзными войсками она сама начала писать стихи на идишe и публиковать их. Больше всех настаивала на перезахоронении останков Шолома в Израиле именно она. В середине 1950-х годов Хана посетила Израиль по приглашению Иосифа Дрора, представителя Еврейского национального фонда. Дрор был в рабочей поездке в Южной Африке и в Кейптауне посетил могилу Шолома. Вернувшись в Израиль, он делал всё возможное для того, чтобы привезти останки Шолома на историческую родину, хотя бы к 30-й годовщине его смерти, в 1968 году. В середине мая 1967 года в Израиле был создан общественный комитет для решения вопроса о перезахоронении останков Шолома, который возглавил Марк Ярблум, председатель Сионистской федерации Франции.

После триумфальной победы Израиля в шестидневной войне сложилась наиболее благоприятная атмосфера для решения этого вопроса, и наконец-то, в декабре 1967 года, гроб с останками Шолома приземлился в израильском аэропорту города Лода. Везли из Кейптауна в Израиль гроб Шолома два заслуженных героя Израиля: Шмуэль Баркай, председатель организации ветеранов Хаганы, и Давид Франкфуртер, застреливший в 1936 году руководителя швейцарского отделения НСДАП[217]217
  Национал-социалистическая немецкая рабочая партия, партия нацистов и Гитлера.


[Закрыть] Вильгельма Густлоффа и отсидевший за это 18 лет в швейцарской тюрьме.

Из аэропорта гроб с телом Шолома был привезен в культурный центр Тель-Авива «Яд ле баним», где его встречали ветераны Хаганы[218]218
  Хагана – оборона на иврите. Так была названа еврейская сионистская военная подпольная организация в Палестине, существовала с 1920 по 1948 год во время британского мандата в Палестине. Британские власти наложили на деятельность Хаганы запрет, однако это не помешало ей организовать эффективную защиту еврейских поселений. С образованием государства Израиль стала основой Армии обороны Израиля.


[Закрыть], партизаны, ветераны войн Израиля и ветераны Первой и Второй мировых войн, бывшие бойцы Лехи[219]219
  «Лехи» (аббревиатура от ивритских слов Лохамей Херут Исраэль, буквально «Борцы за свободу Израиля») – еврейская подпольная организация, действовавшая против Британского мандата в Палестине с 1940 года и до основания Государства Израиль в 1948 году.


[Закрыть] и Эцель[220]220
  Иргун Цваи Леуми (иврит) – национальная военная организация, аббревиатура – Эцель, коротко Иргун (организация) – еврейская подпольная военная организация, действовавшая на территории Палестины с 1931 по 1948 годы.


[Закрыть], а также бойцы различных антифашистских подразделений. Гроб с телом Шолома встречал и будущий премьер-министр Израиля, Ме-нахем Бегин[221]221
  Менахем Бегин, урождённый Мечислав Вольфович Бегун, в период нахождения в СССР – Менахем Вольфович Бегин, (1913–1992) – государственный деятель Израиля, седьмой премьер-министр Израиля с июня 1977 по 1983, лауреат Нобелевской премии мира (1978). В 1940-х годах руководитель еврейской подпольной организации Иргун. В 1968 году, на момент перезахоронения останков Шварцбурда в Израиле он занимал пост в правительстве Израиля как министр без портфеля, и оставался на посту до 1970 г. После создания в 1973 г. правого блока Ликуд возглавил этот блок и в результате его победы на выборах в 1977 году сформировал первое в истории Израиля правое (не социалистическое) правительство.


[Закрыть]. Там присутствовали писатель Ури Цви Гринберг[222]222
  Ури Цви Гринберг (1896–1981) – еврейский поэт и публицист, писал на иврите и идише. Лауреат премии имени Х.Н. Бялика (1947, 1957) и Государственной премии Израиля (1957). Почётный доктор философии Тель-Авивского университета (1978), член Академии языка иврит (1959). Депутат кнессета первого созыва (1949–1951) от правой не социалистической партии Херут.


[Закрыть] и поэт-идишист Авраам Суцкевер[223]223
  Авром Суцкевер (1913–2010) – еврейский поэт и прозаик, один из крупнейших поэтов, писавших на идише.


[Закрыть]. После траурной речи гроб с останками Шолома был перенесен в военную машину, которая поехала на кладбище. Машина остановилась в мэрии города Нетании, где Шолому была отдана честь руководителями города.

Шолом был похоронен как национальный герой Израиля на военном кладбище поселения Авихаил, расположенного недалеко от города Нетании. Участок был выбран самый уважаемый. В похоронах участвовали политики и военные. У его новой могилы был открыт большой памятный монумент и установлен большой флаг Израиля. На его могильной плите написано: «Шолом сын Ицхака и Хаи Шварцбyрд, мститель за пролитую кровь евреев в погромах, совершенных в Украине». Рядом с могилой Шолома на иврите и на английском языках была описана краткая история его жизни и его борьбы, а сам Шолом был назван еврейским героем. В Израиле в честь Шолома Шварцбyрда названы улицы в Иерусалиме, Нетании и Беэр-Шеве.

Его жена Хана умерла во Франции и похоронена там же. Детей у них с Шоломом не было.

Сцена 60

Город Дальний[224]224
  Город Дальний. Сегодняшнее название Далянь. Город в провинции Ляонин в северо-восточной части Китая, порт Жёлтого моря на южной оконечности полуострова Ляодун. Изначально город был основан русскими и принадлежал Российской империи.


[Закрыть], государство Маньчжоу-Го[225]225
  Марионеточное государство, образованное японской администрацией на оккупированной Японией территории Маньчжурии. Существовало с 1 марта 1932 года по 19 августа 1945 года.


[Закрыть], март 1934 года. Дом атамана Семёнова, предоставленный ему Японией.

Атаман Семёнов получал от японцев ежемесячную зарплату в размере 1000 золотых иен и возглавлял Дальневосточный союз казаков. Он делал все то, за что ему платили, и не переставал мечтать о разгроме СССР с помощью Японии и её союзников. Но денег атаману хронически не хватало. Он любил жить на широкую ногу, а японская зарплата не позволяла ему разгуляться.

– Виктор Семенович, зайдите ко мне, голубчик, – сказал сладким тоном атаман Семёнов.

Виктор, работавший все эти годы личным секретарем Семёнова, был приглашен им заранее, но ждал в коридоре, пока из кабинета атамана не выйдет очередной посетитель. Нахохлившийся усатый казак в сером костюме вышел из кабинета атамана, напялил на себя кепку и ушел.

Виктор вошел в кабинет и слегка поклонился.

– Присаживайтесь, дорогой мой человек, – указал Григорий Михайлович на стул перед его письменным столом.

Виктор сел.

– Видите ли, какая штука, Виктор Семенович… Вы же еврей… А евреи народ деловой, понимающий толк в деньгах… Очень уж нужны мне деньги… Позарез как… Ох, нужны… Конечно, японцы платят, верно… Но Вы ж сами знаете, что это не сумма…

Семёнов хлебнул остывшего черного чая и, встав из-за стола, подошел к окну… Он покрутил свой ус и произнес:

– Я никогда не забуду всего того добра, которое Вы мне оказали, и как Вы с риском для жизни тогда привезли казну армии, не присвоив её себе. Вы не запятнали свою душу и мундир русского офицера грязью воровства и обмана… Но насмешка Бога над нами всеми была в том, что это сделали другие, вместо Вас, как Вы прекрасно знаете и помните… Будь эти деньги у нас, мы бы все, и многие уважаемые ветераны нашего движения в том числе, не прозябали бы, как сейчас… Но деньги украли самым подлым образом наши же казачьи офицеры, как Вы прекрасно знаете и сами… Все не могу об этом забыть… A Вас я вот о чем прошу… Есть у меня некоторые дорогие вещи. Антиквариат, иконы, подарки ценные разные… Вы бы не могли их для меня выгодно продать?

Виктор повернyл голову к поседевшему атаману и ответил:

– Легко и с радостью, Григорий Михайлович. И в строгой секретности. Как для себя.

– Вот, вот! Разумеешь! Молодец! Все так и должно быть. Мне-то не с руки этим заниматься. Сам понимаешь… Вот посмотри… – постоянно переходя с «Вы» на «ты», Семёнов вытащил из шкафа сундук.

– Как видишь, тут много дорогих вещиц… И из царского дворца тоже. Вот эти. Обрати внимание. Здесь нельзя продешевить, дорогой мой, господин подполковник… – сказал атаман и хитро посмотрел на Виктора.

Виктор встал и внимательно изучил эти вещи.

– Давай так, ты всё не бери. Начнешь продавать по одной, Виктор Семенович. И помни, все это добро твоё. Как мы и условились. Забирай. Вот возьми этого солдатика. Солдатик не простой. Им игрался еще покойный царевич Алексей… Или не покойный… По-разному люди говорят… Да? Ну, не важно… Вещица эта, видимо, из царского дворца была украдена… Поэтому, сам понимаешь… Ну, ступай, ступай… С Богом!

Виктор вышел с дорогим царским солдатиком в руке, обвернутым в ткань. На душе было противно. Он превратился из боевого офицера в секретаря, а сейчас стал продавцом краденого. Ему было тошно и мерзко на душе.

«Почему я должен прикрывать все его махинации?» – подумал он.

Виктор убрал солдатика в портфель, надел шляпу и пальто и вышел на улицу.

Чужой азиатский город кишел снующими повсюду людьми. Виктор давно уже задавал себе вопросы о том, что он здесь делает и как жить дальше, но он был скован, словно цепями, стабильной зарплатой, которую он получал от атамана Семёнова и с помощью которой он мог содержать свою жену и двоих, родившихся уже здесь детей, мальчика Михаила и девочку Анну. Он часто думал о необходимости покинуть атамана и уехать отсюда.

«Но куда податься? Если б я был один, то ладно… А то ведь семья на мне… Можно было бы уехать в Америку! В Нью-Йорк! В Чикаго! В Бостон! В Филадельфию! В Лос-Анджелес или в Сан-Франциско! От этих волшебных названий голова идет кругом! Богатейшая страна возможностей! И там огромная еврейская община! Много наших! А можно было бы податься и во Францию! Париж! Ницца! Марсель! Орлеан! Лион! Или, может, все-таки лучше уехать в Палестину? На родину праотцев…» – думал Виктор, медленно ступая по тротуару.

Виктор шел мимо магазинов и ярких витрин и думал дальше:

«В Палестине скоро может возникнуть еврейское государство. Оно уже и так фактически возникло… Если бы не проклятые англичане… Я могу там быть нужным. И смогу послужить своему народу, делая то дело, которое умею…»

Виктор прошел мимо магазина игрушек и увидел красивых солдатиков на витрине. Он сразу вспомнил о последнем поручении атамана и начал думать о том, как же решить этот вопрос.

– Просто в ломбард идти глупо… Можно сразу попасть в руки полиции. Тут нужен свой человек, который занимается такими делами.

И тут Виктор вспомнил об отставном ротмистре Фёдоре Петренко, который давно уже занимался скупкой и продажей элитного антиквариата.

«Однако Петренко живет и работает в Харбине. Не страшно. Даже лучше. Это заметёт следы, и будет подальше от дома атамана, – подумал Виктор. – Правда, ехать до Харбина не так близко… Но через десять дней мне все равно туда нужно ехать. Не страшно. Ночь в поезде, и все дела…»

Сцена 61

Харбин, апрель 1934 года.

После ночи в поезде Виктор вышел на перрон вокзала и, взяв такси, прямиком поехал в магазин антиквариата Петренко. Виктор застал его в магазине. Он сидел в кресле и рассматривал какую-то статуэтку. Виктор ничего в этом не понимал.

– Бааа! Какие люди! Виктор Семёнович Слуцкий, собственной персоной, правая рука атамана Семёнова! Какими судьбами, дорогой Вы наш! – воскликнул Петренко и, фальшиво улыбнувшись, встал с кресла и протянул Виктору свою холеную полноватую руку.

Виктор поздоровался и за чашкой зеленого чая рассказал суть своей просьбы.

Петренко принес лупу и внимательно изучил солдатика, а затем сказал:

– Вещь настоящая. Краденая. Откуда она у Вас, меня не интересует. Я же не работаю следователем в полиции. Скорее всего, у этой вещицы есть живущие ныне владельцы из Романовых, установить личность которых не составляет большого труда, но нам-то это зачем? – ухмыльнулся Петренко и покрутил свой длинный, седеющий ус.

– У нас процедура такая, Виктор Семёнович. Вы оставляете вещицу эту у меня на реализацию, а я Вам звоню, как только я нахожу покупателя. По рукам?

– По рукам, Федор Никифорович. Только очень прошу Вас сохранять конфиденциальность…

Петренко развел руками и пропел:

– Ну, что Вы… Ну как же можно иначе?! Обижаете, честное слово… Я вообще такие вещицы не беру. Риск, понимаете. Но только из моего глубочайшего уважения лично к Вам и к атаману Семёнову, нашему герою и предводителю, я берусь за это дело…

Виктор встал с кресла и строго посмотрел на Петренко.

– Атаман тут совершенно не причем. Вещь моя. Вам все ясно?

Петренко поджал язык и закивал, но, преодолев себя, произнес:

– Айн момент, Ваше благородие… Не сочтите за труд. Необходимо для принятия на реализацию заполнить бланк. Это две минутки. Присядьте, пожалуйста, господин подполковник. A я Вам помогу.

Виктор снова присел, и Петренко помог ему заполнить бланк, в котором была детально описана игрушка. Внизу Виктор прописью написал свое имя, отчество, фамилию, место работы и расписался.

– Надолго ли к нам? Когда назад, Виктор Семёнович? – учтиво полюбопытствовал Петренко.

– На три дня. Потом вечерним поездом уеду назад в Дальний. В четверг. В 20:00. Всего Вам доброго, Фёдор Никифорович, – сдержано ответил Виктор.

– И Вам не хворать, Ваше благородие. Всего Вам доброго. Кланяйтесь его высокоблагородию, Григорию Михайловичу, – по-лакейски, с искусственным раболепием, проговорил Петренко.

Виктор кивнул хозяину магазина и вышел на улицу.

Петренко же сразу прошел из центрального зала магазина, где стояли витрины с многочисленными антикварными вещицами, в свой внутренний кабинет и, закурив, снял трубку телефона, и набрал номер.

– Алло! – хрипло крикнул Петренко в трубку.

– Слушаю Вас, Фёдор Никифорович. Какими судьбами? – ответил ему низкий мужской голос.

– Леонид Николаевич, здравствуйте, голубчик. Как здоровьице? Не хвораете?

– Все хорошо. Вы по делу или так просто?

– По делу. По Вашему профилю. Заходите ко мне в магазин. Я сегодня до 19.

– А в чем, собственно, дело? Можете сформулировать?

– Конечно! Только что у меня был секретарь и помощник атамана Семёнова, Слуцкий.

– Этот жид?

– Да-с. Он самый. И принес мне на реализацию оригинального солдатика царевича Алексея. Краденый, ясное дело, солдатик.

– Ух ты! Ай да жид… Расписку Вы с него взяли?

– Конечно! С росписью и всеми делами. Солдатик якобы его, а не атамана… Но ясное дело, чей он.

– Очень хорошо! Буду у Вас через час.

Петренко довольный положил трубку телефона на рычаги аппарата и злорадно улыбнулся.

Бывший ротмистр позвонил Леониду Николаевичу Гутману, бывшему офицеру царской армии, который потом начал службу у японских властей при судебно-уголовном отделе харбинской полиции. Гутман дико избивал подследственных, заставляя их отдавать ему их ценности в обмен на обещание помочь им, он насиловал попадавших к нему в руки жен и дочерей заключенных и заигрывал с лидером русской фашистской партии в Маньчжурии Константином Родзаевским[226]226
  Константин Владимирович Родзаевский (1907–1946) – лидер Всероссийской фашистской партии (ВФП), созданной эмигрантами в Маньчжурии. Основоположник русского фашизма, один из руководителей русских эмигрантов в Маньчжурии. В октябре 1945 года добровольно вернулся в СССР, где был немедленно арестован, а через год осуждён и расстрелян.


[Закрыть], за которым шли многие белогвардейцы, не симпатизировавшие атаману Семёнову.

Услышав о компромате на правую руку Семёнова, Гутман нутром почуял запах наживы. За этого солдатика ему хорошо заплатят. Либо Семёнов, чтобы замять этот позорный инцидент и не предавать его огласке, либо противник Семёнова Родзаевский. Либо японцы, которым тоже не помешал бы компромат на будущего лидера уссурийского края России, где они еще надеялись создать прояпонское марионеточное правительство, с атаманом Семёновым во главе. Либо, на худой конец, газетчики.

Петренко же уже несколько раз попадался хитрому Гутману в руки, но смог откупиться от него, и теперь, помимо того, что он ежемесячно платил этому бандиту от полиции, он также снабжал его любой потенциально интересной для того информацией.

Один раз Гутман уже попался на шантаже во время процесса по делу еще одного еврея Семёна Каспи. Тогда, не получив денег от семьи одного из обвиняемых, он проинформировал японские власти о том, что Каспи якобы готовит побег из тюрьмы при содействии своих дружков, находящихся на свободе. Расследование, которое провела японская полиция, выявило абсолютную беспочвенность обвинений Гутмана. Тогда уголовно-судебный отдел попросил жандармерию уволить Гутмана из рядов полиции, так как его поведение позорит мундир офицера. В конце концов, он был уволен со службы и выслан в Тяньцзинь. Однако несмотря на все попытки харбинской полиции уволить Гутмана, им это не удалось сделать, так как, судя по всему, кто-то из вышестоящих японских офицеров помогал ему. С тех пор основная деятельность Гутмана проходила в Тяньцзине, а не в Харбине.

После этого скандала и перевода в Тяньцзинь Гутман начал служить в особом отделе японской железнодорожной полиции. Он нанял к себе в отдел около 80 русских эмигрантов и казаков, у многих из которых было очень темное прошлое. Гутман вел себя как бандит с большой дороги. Он арестовывал любого неяпонца, казавшегося ему состоятельным, при проверке документов в поездах и обвинял его во всех смертных грехах, а затем пытал этих несчастных людей в специальном подвале особого отдела. Многим сотрудникам железнодорожной полиции было известно, что в этом подвале занимаются пытками, издевательствами, шантажом, вымогают деньги и насилуют женщин.

Ровно через час Гутман пришел к Петренко и все у него вынюхал. Он сфотографировал солдатика и расписку Слуцкого. Также он заставил Петренко написать экспертное заключение о том, что этот солдатик действительно является раритетной игрушкой, принадлежащей императорскому дому Романовых и выкраденной из императорского дворца. Петренко написал все, что хотел Гутман.

– Кстати, Вы спросили его о том, когда он назад едет?

– Конечно, Леонид Николаевич… В четверг-с. Ближайший. Ночным поездом на Дальний. Кажется, отправление в 20:00, – с усердием шпика выпалил Петренко.

Напившись кофе с коньяком и закусив ароматным швейцарским шоколадом, Гутман довольный ушел от Петренко.

Сцена 62

Харбин. Особняк Дальневосточного союза казаков. Второй этаж. Кабинет Слуцкого.

Виктор сидел за своим рабочим столом, глубоко погрузившись в чтение бумаг, посвящённых формированию отдельной русской дивизии, которую японцы планировали использовать против советской России, как вдруг в дверь резко позвонили.

Виктор встал из-за стола, спустился вниз и сам открыл входную дверь. Из-за недостатка финансирования у организации критически не хватало денег, а это здание атаману Семёнову предоставила японская разведка.

Перед ним стоял высокий, худощавый бритый блондин в сером костюме и плаще.

– Господин Слуцкий? – вежливо спросил пришедший с подобием фальшивой улыбки.

– Так точно. С кем имею честь?

– Очень приятно. Леонид Николаевич Гутман. Майор железнодорожной полиции. У меня к Вам дело. Точнее, вполне возможно, что на Вас будет заведено дело.

Гутман гадко улыбнулся, обнажив зубы.

Виктора прошиб пот. Но он взял себя в руки и сказал:

– Что ж… Интересно. Однако в ногах правды нет. Пройдемте ко мне в кабинет. Поговорим.

Они поднялись на второй этаж, и Гутман, выложив из своего портфеля фотографии и заключение Петренко, аккуратно положил это все перед Виктором на стол.

– Что Вы хотите? – медленно процедил Виктор.

Гутман откинулся на спинку кресла и, закинув ногу на ногу, вальяжно ответил:

– Господин Слуцкий… Как Вас там на самом деле-то зовут? Авигдор, если я не ошибаюсь… Бросьте Ваши еврейские штучки. Не понимаете Вы. Всё Вы прекрасно понимаете. Этого солдатика Вы решили продать для атамана Семёнова. Вещица его. И она краденая. Стыдно… По большому счету это может стать концом его блестящей политической карьеры… Да и для Вас эта история ничем хорошим не грозит.

Виктора тошнило от этого антисемита, так нагло осмелившегося шантажировать его, но он взял себя в руки и произнес:

– Я повторю мой вопрос. Чего Вы хотите, сударь?

Гутман расхохотался.

– «Сударь»… Какие старорежимные словечки… А на дворе у нас милитаризм, капитализм, коммунизм и нацизм… Слушай сюда, жидовская ты морда, денег надо дать, и дело будет закрыто. Все же очень просто.

Виктор побагровел и в мгновение ока накинулся на Гутмана, перепрыгнув через стол. Он начал его нещадно бить кулаками по лицу.

– Это тебе за жида, мразь… – хрипел он, разбивая холеную физиономию шантажиста в кровь.

Избив Гутмана до полусмерти, Виктор выгнал его вон из здания. Продолжать работу с документами он уже не мог, и поехал на съемную квартиру, где всегда останавливался во время своих частых визитов в Харбин. Гутман же, весь в крови, вернулся в отделение полиции и, придя в себя, написал рапорт о нападении на него опасного для общества преступника В.С. Слуцкого, против которого есть все улики, доказывающие его причастность к краже имущества императорского дома Романовых, которое тот пытался нелегально продать. Помимо этого, мстительный немец добавил от себя, что от русских иммигрантов он слышал, что еврей Слуцкий пагубно влияет на атамана Семенова, имеет родственников в Советской России, служащих в советской разведке и Красной армии, и не исключено, что он является также и советским агентом. Гутман запросил разрешение на арест Слуцкого в поезде.

Через своего японского покровителя Гутман уже на следующий день получил разрешение на арест Слуцкого в поезде и на отправку его в Тяньцзинь для допросов.

В четверг вечером в вагоне уходящего поезда Виктор был арестован людьми Гутмана. Сам Гутман присутствовал при аресте, но сдерживал себя, решив дать себе волю в своем родном полицейском отделении Тяньцзиня. Расстояние от Харбина до Тяньцзиня былo большим, 1200 км, но тем не менее Виктора в наручниках отправили именно туда. Он был доставлен в логово Гутмана.

Начались страшные по жестокости допросы, в ходе которых Гутман с лихвой отомстил за свое унижение. Изощренные японские пытки сменялись грубыми русскими побоями. Виктор ждал, что со дня на день его освободит атаман Семёнов, но почему-то этого не происходило.

Так проходили дни, потом недели, потом месяцы… К Виктору так и не пришли ни сам Семёнов, ни люди из его окружения. Также его не пришла навестить жена, видимо, даже не знавшая о том, где он.

Царского солдатика Виктор взял на себя, полностью выгородив атамана, но ему «шили» то, что он является агентом большевиков. Это была смертельная статья. Его пытали, лишали сна и еды и требовали подписать признание.

Гутмана Виктор не мог видеть, но один из японских следователей понравился ему, и он решил сыграть с ним в игру.

– Пожалуйста, сообщите моей жене… Я хочу увидеть её. В обмен на это я могу выдать советских агентов, работающих под прикрытием у вас… – сказал ему на очередном допросе Виктор.

Японец обрадовано пообещал помочь и организовать встречу с женой. Через неделю она приехала. Она еле узнала в этом поседевшем, постаревшем, изуродованном побоями человеке своего красавца-мужа. Виктор передал с ней письмо к атаману Семёнову, в котором он рассказывал ему о произошедшем с ним, и просил о помощи. Жена уехала в Дальний, и первым делом договорилась с атаманом о встрече.