Текст книги "Мститель"

Сцена 47

Барон Унгерн сидел осунувшийся и бледный на своем стуле-троне. Его глаза были абсолютно безумными, а кожа зеленоватой. Его волосы отросли, и создавалось впечатление, что он уже давно не мылся.

Вокруг него собрались все старшие офицеры.

– Господа, – сказал он надтреснутым голосом, – наше положение весьма тяжелое. Мы проиграли войну в России, а наша родина захвачена жидо-большевистскими ордами. Бронштейны и Свердловы теперь там правят бал, а мы вышвырнуты за границу любимой земли…

Все тяжело дышали и ждали решения барона о будущем армии. Унгерн почесал свою русую бороду и сказал:

– Атаман Семенов не пришел к нам на помощь. Красные послали большую силу, чтобы нас уничтожить. У них больше оружия, людей и ресурсов. Оставаться тут дальше – невозможно. Пути у нас два: Маньчжурия или Тибет. Казалось бы, логичнее уйти в Маньчжурию. Она и рядом, и там есть и другие белые части… Но я принимаю решению идти в Лхасу. Там я получу божественные силы Шамбалы, и после зимовки, восстановив силы и пополнив армию тибетцами и монголами, мы вернемся весной и вторгнемся в Россию. Параллельно будем вести переговоры с Японией. В Маньчжурии мы будем легкой добычей для красных. А в Тибете им нас не достать. Далеко, перевалы опасны… Там мы будем в полной безопасности…

Он вскочил со своего стула-трона и начал метаться из стороны в сторону…

– Что вы молчите? Думаете, я не знаю, что вы все хотите идти только в Маньчжурию?! Я все о вас знаю! Хотите уйти туда, где бабы и кабаки… В русский Харбин… Знаю… Чувствую ваше нутро… И дух Иуды, просыпающийся в вас… Всё! Ладно… Пошли все вон отсюда…

Офицеры начали медленно выходить из дома, временно занятого штабом барона. Последними остались Слуцкий и Блинов.

Виктор подошел к барону и вежливо обратился к нему:

– Ваше Высокоблагородие! Разрешите, пожалуйста, мне и полковнику Блинову обсудить с Вами один деликатный вопрос с глазу на глаз. Это не займет много Вашего времени.

Когда все офицеры вышли, Унгерн подозрительно посмотрел на Виктора и сказал:

– Говорите! Я слушаю. У меня мало времени.

Тяжёлый взгляд барона Унгерна буравил Виктора. Было видно, что он ненавидит Виктора всей душой, но, несмотря на это, он понимал, что Виктор и Павел решили с ним поговорить не просто так.

– Ну, не тяните резину! Говорите уже! Что вам от меня надо? – делая вид, что ему не так интересно их слушать, сказал барон.

Виктор посмотрел на Блинова и еле заметно кивнул Павлу, к которому Унгерн относился несоизмеримо лучше и которому он доверял. Павел кашлянул и, вытянувшись, начал свою речь:

– Ваше Высокоблагородие, мы прекрасно осознаем и понимаем ту тяжелую ситуацию, в которой сейчас находится наша армия, и хотим вам рассказать кое-что очень важное, что не могли рассказать в присутствии других офицеров. Когда мы только прилетели к Вам на службу, атаман Семёнов передал для вас крупную сумму денег. Наверное, Вы помните это.

Унгерн нервно теребил свою бородку и, сощурив глаза, буравил ими Павла, то и дело кивая его словам. Павел же продолжил.

– Атаман всегда был мудрым и дальновидным лидером, и он тогда уже предвидел, что нашу армию будут ожидать большие сложности и испытания. Исходя из этих своих соображений, перед нашим вылетом к Вам он приказал нам в устной форме передать вам только половину всей посылаемой суммы денег. A вторую же половину он приказал нам спрятать до поры до времени, чтобы Вы могли воспользоваться ими, когда Вам и Вашей армии станет наиболее тяжело. И нам с подполковником Слуцким кажется, что сейчас эти тяжелые времена как раз и настали. Вы прекрасно понимаете, что красные поджимают нас со всех сторон. У них намного больше людей, амуниции, есть даже аэропланы и бронемашины. И даже монголы, которых мы защищаем, переходят на их сторону. Сейчас эти деньги могут купить нам жизнь и спасти нашу армию, и мы считаем, что наша задача – передать Вам эти деньги. Там три миллиона золотом.

Павел тяжело вздохнул и посмотрел на пол, a затем поднял глаза и увидел голубые холодные глаза барона.

Унгерн усмехнулся, сильно хлопнул себя рукой по колену и вскрикнул:

– Ай да, Семёнов, ай да, сукин сын, ничего не скажешь! Не хотелось выражаться, да тут сам Бог велел! Ладно, покажите на карте где находятся деньги?

Виктор и Павел подошли к карте. Унгерн вскочил со своего трона, подошел к столу и склонился над картой.

– Где? Говорите! – гаркнул он.

Павел показал указательным пальцем квадрат, где их должны были ожидать войска Щетинкина.

– Вот здесь, Ваше Высокоблагородие. Точно здесь. Там три высоких дерева. Под одним из них, которое в центре, мы и зарыли деньги. Но красные рядом. Все это не просто сделать. Считаем, что нужно взять отряд преданных людей для того, чтобы вытащить деньги. Но Вам виднее, конечно, мы тут советов не даем…

Барон возбужденно прошелся по комнате и, вцепившись в ноготь пальца зубами, процедил:

– Сколько же там денег? Если я правильно помню, Павел сказал, что три миллиона золотом! Недурно! – процедил барон. – Что же вы тогда предлагаете? Говорите, без стеснений.

Павел глубоко вздохнул и сказал:

– Я думаю, что самое разумное в данной ситуации не мешкать и выступить туда немедленно.

Унгерн прошелся по комнате, как тигр, взад-вперёд, несколько раз, так, что было похоже, что он просто нюхает воздух.

Он чувствовал опасность и не до конца доверял этим двум офицером. Барон ощущал, что тут есть какой-то подвох, но вместе с тем он интуитивно понимал, что история с этими деньгами не выдумана. Он понимал, что это может быть капкан, но, с другой стороны, его армии позарез были нужны деньги на обмундирование и амуницию. Ему было необходимо нанять проводников и испытать судьбу ещё раз, и попытаться прорваться в Тибет непроходимыми для красных горными тропами. Деньги были нужны и для зимовки в Тибете, и для возвращения весной.

– Что ж жизнь? Риск и игра! Всё в ней рулетка, не уйдешь от своей судьбы! Сыграем, господа! Я делаю ставку и ставлю на карту жизнь, кто знает, может быть, мне придется погибнуть, a, может быть, это шанс судьбы, и мне суждено победить! Вы оба поедете брать деньги туда со мной, и если что-нибудь пойдет не так и там будет, засада я убью вас первыми. Или мои люди вас убьют. В любом случае мы будем с вами вместе – или тут, или там!

И Унгерн нервно засмеялся.

Барон посмотрел Блинову в глаза и спросил:

– А это у Вас убежал пленный комиссар?

Блинов кивнул и развел руками.

– У меня. Попросился по нужде. Я за ним, но по мне был вдруг открыт беспорядочный огонь из винтовок, из рощи, и я вынужден был ускакать. Но мы успели его допросить перед этим.

– Сколько их там? Данные есть?

Блинов вытащил из планшета блокнот и зачитал:

– Так точно. Напротив нас находятся 35-я дивизия красных и 12-я дивизия красных, а также отряды их партизан. Их там порядка семи с половиной тысяч человек. Две с половиной тысячи сабель, двадцать орудий, два броневика, четыре аэроплана и четыре парохода. Пароходы курсируют по рекам Иро и Хара. Помимо этого, большевики внедрили к нам в армию большевистски настроенных монголов под руководством Сухэ-Батора. Пытаются расколоть монголов и начать внутри Монголии гражданскую войну. Многие монголы уже переходят на сторону красных, так как получают там оружие и материальную помощь.

Унгерн сжал кулаки, но промолчал.

Он резко развернулся и прошелся вдоль комнаты. Затем он резко повернулся и вошёл в комнату, где он в последние ночи спал, пока его армия располагалась в этом районе. Он подошёл к своей кровати и посмотрел на икону Спаса, а затем подошел к металлической статуэтке Будды, подарку Богдо-хана. Барон улыбнулся, вспомнив, каким жалким и раздавленным выглядел тогда этот глава буддистов Монголии и их монарх, освобожденный им из китайского плена.

Барон подошел к статуэтке Будды и внимательно посмотрел ей в лицо.

– Скажи мне, великий Будда, ведь я принял буддизм, и следую твоему учению, правду ли говорят эти двое? Есть ли там деньги? И послужат ли эти деньги великой миссии?

Он сосредоточенно стоял, закрыв глаза, и слушал тишину. Вдруг он услышал тихий голос, сказавший ему:

– Да. Пойди с ними. Они верные люди. Деньги там действительно есть. И они послужат великой миссии добра.

Унгерн засиял. Он улыбнулся и подошел к иконе.

– Скажи мне, о Иисус, ведь я также и христианин, и следую твоему Евангелию, правду ли говорят эти двое? Есть ли там деньги? И послужат ли эти деньги великой миссии?

Он снова закрыл глаза и начал слушать. Темнота перед глазами рассеялась, и он увидел золотого цвета небо. В нем, по дороге, сотканной из розоватых облаков, шел Иисус. Он улыбался. Одет он был в голубой халат, а на его голове, поверх длинных волос, спускавшихся до плеч, была надета круглая вязаная шапочка, из голубой шерсти. Из-под его халата виднелись длинные белые нити, свисавшие с четырех сторон[163]163
  Цицит – сплетенные особым образом шерстяные нити, прикреплявшиеся к углам одежды. Традиционная одежда иудеев, носить которую Б-г заповедовал каждому еврею. Библейская заповедь. О заповеди ношения цицит говорится в книге Чисел, 15:38–41.


[Закрыть]. Иисус подошел к нему и промолвил по-немецки:

– Иди с ними, Роберт Николас Максимилиан… Они хорошие люди… Я благословляю тебя.

Унгерн выбежал из своей комнаты, назад к Блинову и Слуцкому, и сказал:

– Я принял решение. Завтра же пойдем туда. Нельзя ждать. Деньги заберем. Я вам верю. А затем сразу тайными тропами уйдем на зимовку в Тибет. Ждать нельзя. Армия развращается. Хотят предать меня и уйти в Харбин. Там нет войны, шлюхи и вино… Они не хотят воевать… Времени мало… Идите!

Офицеры отдали честь и вышли на улицу.

Отойдя на приличное расстояние, Виктор сказал:

– Сегодня ночью надо убить Резухина[164]164
  Борис Петрович Резухин – русский офицер, участник Первой мировой и Гражданской войн, генерал-майор. Участник Белого движения в Забайкалье и Монголии. Руководитель похода 2-й кавалерийской бригады Азиатской дивизии на Мысовск и Татаурово, с 8 июля совместно с Унгерном руководит походом на Верхнеудинск. Отказавшись вести бригаду в Маньчжурию, погиб от рук подчинённых 16 августа 1921 года.


[Закрыть]. Он фанатично предан Унгерну. Такой же черносотенец. Идти в Маньчжурию не хочет. Нам не нужен лишний враг.

Блинов задумчиво кивнул, а затем ответил:

– Делов-то… Он ложится спать рано. Надо войти в его палатку и пристрелить спящего… Им многие недовольны… Но самим не надо. Его давно уже хотят убрать. Он всем как кость в горле…

В ту же ночь в своей полевой палатке во время сна был застрелен генерал-майор Резухин, командующий 2-й кавалерийской бригады Азиатской дивизии барона Унгерна. Таким образом, 2-я бригада осталась без лидера. Блинов же, ссылаясь на особые полномочия от атамана Семёнова, назначил командиром 1-й бригады подполковника Фёдорова, а командиром 2-й бригады подполковника Александровского. Общевойсковым же командиром обеих бригад он назначил полковника Алексея Ивановича Чуднова, страстного игрока и пьяницу, который только и ждал возможности уйти в Маньчжурию. Переход управления пошел довольно мягко, за исключением казни трех взбунтовавшихся офицеров.

Следующей же ночью, ровно через сутки после убийства Резухина, Блинов отдал Чуднову письменный приказ немедленно, не дожидаясь утра, уходить в Маньчжурию в составе двух бригад. В сопроводительном письме к атаману Семёнову Павел написал, что считает барона Унгерна более недееспособным и не могущим руководить Азиатской дивизией. Его же затею с переходом дивизии на зимовку в Тибет он назвал опасной авантюрой.

– С Богом, Алексей Иванович! Великое дело делаете. Сберегите людей. Это самое ценное, что у нас осталось. Да, и еще. Если вдруг Унгерн организует погоню за Вами, стреляйте. Отгоните его людей огнем.

Чуднов не заставил себя долго ждать. За два часа до рассвета почти вся Азиатская дивизия Унгерна, предав его, ушла в Маньчжурию.

Унгерн был взбешен предательством своей армии и организовал погоню за ними. В сопровождении сорока конных солдат и офицеров он нагнал ушедшие войска и начал было им что-то приказывать, но Чуднов приказал открыть огонь поверх головы барона и его людей, и Унгерн отступил… Монгольский бог войны[165]165
  Прозвище Унгерна среди монголов.


[Закрыть] потерял всю свою армию… Он выглядел жалко. Грязный, потный, в старой, обветшалой фуражке с треснувшим в двух местах козырьком, он совсем не был похож ни на бога, ни на полководца, но его жесткие, метавшие искры голубые глаза были полны решимости и он жаждал мести. Он не знал о роли Блинова и Слуцкого в организации этой операции и в разложении его монгольских отрядов.

Барон вернулся в расположение лагеря, где почти никого не осталось, и взбешенный вошел в дом. Он взял карту, на которой ранее отметил место нахождение денег, и велел привести к себе Слуцкого и Блинова. Те пришли, спокойные и невозмутимые.

– Явились? Хорошо. Едем забрать Ваши деньги. Немедленно. Дернетесь, пристрелю на месте. Я чувствую предательство везде… По коням! И возьмите знамя!

Крохотный конный отряд Унгерна шел галопом по указанному Блиновым направлению. Желтое знамя барона с надписью «С нами Бог» и ликом Христа вяло висело на древке, так как ветра не было. Барона сопровождали только фанатично преданные ему русские военнослужащие. Но вдруг впереди показался монгольский отряд. Унгерн было обрадовался этому, но он не знал, что Слуцкий и Блинов уже давно вели свою агитацию в этом отряде, убеждая их перейти на сторону красных монголов, куда более сильных и поддерживаемых Советской Россией.

Командир монгольского дивизиона Бишерельту-гун Сундуй с подчинёнными подъехал к барону и, сухо поприветствовав его, присоединился к походу барона за деньгами. Унгерн приказал держать на мушке Слуцкого и Блинова и в случае малейшего подозрения убить их на месте. К вечеру унгеровцы вышли к обозначенному месту. Впереди, в лучах уходящего солнца, стояли те самые три дерева.

– Ты смотри… Не обманули жидок и его дружок… – усмехнулся барон.

Виктор ехал на своем коне рядом с командиром монгольского дивизиона Бишерельту-гуном. Смекалистый монгол очень уважал Виктора и принял его точку зрения о бесперспективности продолжения войны на стороне барона. В последние недели Виктор многократно беседовал с ним и убедил его арестовать баронa. Бишерельтугун внимательно посмотрел на Виктора. Тот подмигнул ему и указал глазами на барона. Монгол еле заметно кивнул. За спиной Слуцкого ехал казак с заряженной винтовкой. Такой же фанатичный бородач ехал и за спиной Павла Блинова.

Командир монголов крикнул своей сотне что-то на их языке. И те в мгновение ока окружили вдвое меньший отряд Унгерна. Монголы нацелили винтовки на русских.

– Измена! – крикнул барон.

В этот миг монголы открыли огонь по унгеровским офицерам, и семь человек рухнули вниз, качаясь в своих седлах. Бишерельту-гун лично застрелил казака, следившего за Слуцким. А затем выстрелил и в ехавшего за Блиновым казака. Тот вскрикнул, но перед смертью все же успел выстрелить в спину Павлу. Блинов дернулся и сник.

Виктор подъехал к другу и обнял его.

– Паша! Паша! Что с тобой? Куда тебя?

Блинов был бледный. Кровавое пятно на его спине все ширилось.

Тем временем монголы арестовали Унгерна и связали ему руки шелковым поясом.

– Я давно уже был не жилец, Витька… Еще там, в Чите… Это ты меня спас… Но желания жить уже не было… Но хоть не зря все было… Мы отомстили ему за твой народ…

Блинов еле говорил. Вдруг вдали раздались выстрелы, и показался разведотряд красных.

– А вот и люди Щетинкина идут… – с трудом проговорил Павел.

Павел умер на руках у Виктора. Унгерна забрали красные, не вступая в столкновения и переговоры с монголами. Виктора никто не тронул. Щетинкин хорошо проинструктировал своих разведчиков.

Последний взгляд, недоуменный и озлобленный, барон бросил на Виктора. Тот встал с земли и, подойдя к барону, сказал:

– Жид тебя победил. Дурак ты, Унгерн. Убийца и антисемит. Это тебе моя месть за мой поруганный народ. За кровь моих родных. Красные тебе воздадут за всё.

А для меня война окончена. Я и приехал сюда, чтобы тебя уничтожить. Я твой ангел смерти, бог войны… Еврейский ангел смерти!

Виктор сделал шаг в сторону и, резко развернувшись, со всей силы ударил барона кулаком в челюсть. Тот упал на землю.

– Идите отсюда. Хватит, – сказал командир красных, – удар по морде он заслужил. Щетинкин предупредил меня. А больше на надо. Мне его еще живым до суда надо довести. Уходите с монголами, Ваше благородие…

Красные забрали Унгерна и ускакали прочь[166]166
  Барон Унгерн предстал пeред революционным судом и за многочисленные преступления против народов России был приговорен к смертной казни. В.И. Ленин лично требовал смерти барона-черносотенца. 15 сентября 1921 года в Новониколаевске, в летнем театре в парке «Сосновка», состоялся показательный процесс над Унгерном. Слушание дела заняло 5 часов 20 минут. Унгерну предъявили обвинение по трём пунктам: 1) участие в вооружённой борьбе против советской власти под покровительством Японии; 2) участие в зверских расправах над мирным населением в районе вооружённых действий; и 3) участие в массовом уничтожении населённых пунктов и граждан. Приговор Унгерну содержит, среди прочего, и обвинение «в поголовном уничтожении евреев». В тот же день погромщик и убийца был расстрелян. В 1998 году президиум Новосибирского областного суда отказал в реабилитации барона Унгерна, признав все пункты приговора обоснованными


[Закрыть]. Дело было сделано. Виктор с монголами похоронил Павла тут же, у трех деревьев, и, надев фуражку, прочитал над ним иудейскую поминальную молитву. Другой он не знал. И лучше было так, чем вовсе без молитвы. Павел бы это понял.

После похорон Виктор объяснил монголам, что они могут ехать, a oн сам доберется до уходящей в Маньчжурию дивизии полковника Чуднова. Монголы уехали. Уже почти стемнело, когда Виктор начал откапывать заранее припасенной лопаткой свой тайник. Саквояжи были на месте.

Он вытащил иx, отряхнул от земли, проверил, что золото и бриллианты в целости и сохранности, сел в седло и, взвалив иx на спину своей лошади, тронулся в путь…

Виктор нагнал Чуднова и уже ровно через три недели предстал перед атаманом Семёновым в Харбине. Бледный, исхудалый, с чёрной с проседью бородой, но в целом здоровый и готовый к продолжению службы. Он положил саквояжи к ногам атамана и доложил ему о происшедшем.

Семёнов нервно слушал его доклад и все время крутил ус. Когда Виктор закончил, атаман сказал:

– Спасибо Вам за всё, дорогой мой, Виктор Семёнович… Голубчик Вы мой… Дражайший человек. Честная, святая душа… Другие бы на Вашем-то месте, не ко мне бы со столькими опасностями приехали, а в Америку или в Европу, с такими деньжищами-то! Скажите мне, почему Вы не сбежали? Ведь белое дело проиграно… Только честно.

Виктор не ожидал такого вопроса, но честно ответил:

– Если бы я сбежал с деньгами армии, то это бы еще больше увеличило антисемитские настроения и привело бы к погромам, и кровь моих единоверцев была бы на мне…

Семёнов понимающе кивнул и обнял Виктора, прижав его к груди.

– Прошу Вас продолжить исполнять обязанности моего помощника и секретаря. Не откажете?

Виктор с радостью согласился. Атаман подписал соответствующий приказ, и Виктор ушел. В маленькой, снятой атаманом квартирке его ждала любимая жена, которую он так долго не видел.

Сцена 48

Декабрь 1923 года. Уже несколько лет как Шварцбyрды жили в Париже. Шолом и Хана вернулись к гражданской жизни спустя три года скитаний и войн. Внутренне Шолом был надломлен. Он потерял веру в будущее и во все свои идеалы юности… Они сняли маленькую однокомнатную квартиру в еврейском рабочем квартале. Шолом наконец-то получил долгожданные документы об увольнении из французской армии и начал получать ветеранскую пенсию. Хана работала портнихой, а Шолом снял место под свою мастерскую ремонта часов. В свободное время Шолом писал стихи, и на свои средства опубликовал свой сборник стихов на идишe «Сны и реальность» под псевдонимом Баал а холоймес (Сновидец)[167]167
  Так сыновья патриарха Иакова завистливо называли их брата Иосифа. «И сказали друг другу: вот идет сновидец». Библия, Бытие, 37:19.


[Закрыть].

В воскресный полдень тишину нарушил телефонный звонок. Шолом подошел к аппарату и радостно воскликнул:

– Конечно, помню! Абрам! Как же я могу забыть моего друга по переписке?! В Париже? Конечно, приходи! Сегодня же! К семи! Ждем тебя на ужин!

Ровно в 19:00 во входную дверь позвонили, и на пороге оказался Абрам Рeвуцкий, бывший министр еврейских дел Украинской Народной Республики, в правительствax Чеховского и Остапенко[168]168
  Симон Петлюра был в это время главным атаманом (главнокомандующим) украинских войск Директории, высшего органа государственной власти новосозданной Украинской Народной Республики. Впоследствии Петлюра стал председателем Директории Украинской Народной Республики (13 февраля 1919 года – 10 ноября 1920 года).


[Закрыть].

Шолом и Абрам обнялись. Они видели друг друга впервые, хотя и вели активную переписку уже целый год. Абрам совершенно случайно прочел статью воспоминаний Шолома, посвященную погромам на Украине, и, узнав его адрес в редакции журнала, написал ему первым. Так завязалась их дружба.

После вкусного обеда, изобиловавшего изысканными блюдами, заботливо приготовленными Ханой, Абрам сказал Шолому:

– Ты делаешь великое дело, что детально описываешь в своих мемуарах все ужасы гражданской войны на Украине и жуткие погромы, унесшие столь много жизней наших родных и близких…

Шолом нервно встал из-за стола. Слёзы выступили у него на глазах. Он подошел к окну и посмотрел на улицу.

– А знаешь, ведь есть те, даже среди наших, кто отрицает личную ответственность и вину Петлюры в погромах! – горько проговорил Шолом.

Абрам зло отшвырнул от себя чайную ложку, и она звонко ударила по фарфоровой чашке.

– Такое говорить могут или украинские националисты и их агенты влияния, или законченные идиоты, не знающие о проиcхoдившем там ровным счетом ничего! Я был министром по еврейским делам УНР[169]169
  УНР – Украинская Народная Республикa.


[Закрыть]! Зачем им был нужен такой министр? Для пускания пыли в глаза Франции, Англии и Америке. Посмотрите, мол, какие мы демократы! Какие мы цивилизованные и современные! Нет, мол, у нас никакого антисемитизма! Поэтому дайте нам денег и оружия и поддержите нас везде, где можно. А на самом деле шло истребление нашего народа повсеместно… И отдавал свои хитрые устные приказы, дабы не было улик, Петлюра, да сотрется имя его!

Абрам нервно вскочил со стула и начал ходить по комнате взад и вперед:

– Антанта сделала свой выбор. Они поставили на Деникина и на белых. Им не нужна была УНР. Поэтому скоро все в УНР поняли, что не было никакого толку в этом демократическом спектакле. Сколько раз я ходил по их кабинетам! Ходил ко всем, к кому только мог! Сколько раз я умолял лично Петлюру сделать хоть что-то для того, чтобы остановить погромы! Но ничего конкретного он не сделал! Только видимость! Несколько телеграмм[170]170
  «Телеграмма Главного атамана войск УНР Петлюры коменданту тыла с требованием немедленно расстреливать провокаторов, которые подстрекают казаков к еврейским погромам, и сообщать об этом населению. 17 июня 1919 Копия телеграммы, полученной Канцелярией Военного Министерства от Ставки 17 июня 1919. Ниже этого передаю для сведения и выполнения в копии телеграмму Главного атамана Ч. 279. Всем, всем, смерть погромщикам, Телеграмма Главного атамана Войск Украинской Народной Республики Коменданту тыла Копия наказного атамана Премьер-министру, Министру внутренних дел, Министру еврейских дел. В журнале «Украинский казак», число третье, сообщение, что в Волочиске после вступления нашей армии самими казаками был арестован неизвестный рабочий, подбивал наших казаков к еврейскому погрому. Если это было в действительности, то приказываю провокаторов немедленно расстреливать, сообщив об этом населению. В дальнейшем в таких случаях требую твердости и решительной расправы с такими провокаторами по закону военного времени. Ч. 279. 8 июня 1919 року. Головний Атаман Петлюра Наштадарм Тютюник 17 июня 1919 Ч. 1599/2283 С оригиналом: Делопроизводитель (подпись). Копия» (машинопись. ЦГАВОВУ: ф. 1092, оп. 2, дело 169, лист 32).


[Закрыть] о борьбе с погромами[171]171
  «Телеграмма Главного атамана войск УНР Симона Петлюры коменданту станции Миргород о запрете еврейских погромов украинскими воинами, расследование эксцесса на станции Ярески и уголовное преследование виновных. 28 января 1919 года. Киев. Министерство еврейских дел. Миргород из Киева с Киева Отп Без/на и БЕС/СЛ 28/1: 18: 36 Министерство еврейских дел сообщает о грабежах и эксцессах на ст. Ярески над еврейским населением со стороны проходящих эшелонов точка приказываю расследовать дело и мне донести, а также принять меры, чтобы подобные эксцессы в дальнейшем не имели места и уголовно преследовались. 28 января. Главный атаман Петлюра» (оригинал. Машинопись. ЦГАВОВУ: ф. 2060, оп. 1, д. 23, лист 10).


[Закрыть]и пресловутый приказ номер 131 о противостоянии еврейским погромам!

Первую телеграмму он отправил 28 января 1919 года. Сколько уже было погромов до этого, не счесть… Кто на нее отреагировал? Никто! Теперь апологеты Петлюры ссылаются на его 131-й приказ. Какой, мол, он был не антисемит и защитник евреев! И никто не обращает внимания на то, что издан этот указ был аж в самом конце августа 1919 года! После того как уже были пролиты реки нашей крови петлюровцами! Только по данным комиссии Красного Креста, во время этих погромов было убито около пятидесяти тысяч евреев. Но это не полная статистика! По моим данным, убито было вдвое больше!

Абрам остановился и сел на стул.

– Шолом! Директорией управляло не правительство, а фактически «атаманская группа» во главе с Петлюрой! Бандиты и убийцы!

Шолом стоял у стены, и смотрел отрешенно куда-то вдаль. Вдруг он вздрогнул и произнес:

– А как тебе Марголин[172]172
  Арнольд Давидович Марголин (1877–1956) – адвокат, общественный деятель и писатель. Выступал адвокатом в процессах, связанных с еврейскими погромами. Выступал адвокатом по делу Бейлиса. За выступления против властей Российской империи был лишен адвокатского звания и восстановлен в правах лишь после Февральской революции 1917 года. С ноября 1917 года – член Верховного суда Украинской Народной Республики. С ноября 1918 года – заместитель министра иностранных дел Директории. В марте 1919 года, после кровавого погрома в Проскурове, подал в отставку, но продолжал поддерживать правительство Петлюры, считая ответственным за погромы не украинское правительство Петлюры, а преступников: «Чёрную сотню» и большевиков, которые хотели дискредитировать украинское правительство. C 1919 года по ноябрь 1920 года (падение Директории) – дипломатический представитель правительства Директории в Лондоне. В 1922 году переехал в США.


[Закрыть]? Он везде пишет о том, каким хорошим был Петлюра и как он боролся с антисемитизмом и погромами.

Абрам снова вскочил на ноги и вскинул руки кверху, а затем резко и обреченно махнул ими.

– Марголин… – медленно произнес Абрам, а затем быстро заговорил: – Человек он неплохой. Интеллигент. Вырос в сказочно богатой семье. Блестящий юрист. Всегда был за наш народ. Защищал евреев от погромов всегда на судах, включая самого Бейлиса от кровавого навета. Сам знаешь… Он был лишен права работать адвокатом и был очень зол на царскую Россию. Марголин был обижен и ждал больших изменений от нового правительства новорожденной Украины… И его надежды оправдались! Он был восстановлен в правах после Февральской революции 1917 года. А в новой Украине получил пост аж члена Верховного суда Украинской Народной Республики. А с ноября 1918 года был назначен заместителем министра иностранных дел Директории! Для него это был пик карьеры! Понимаешь?

– И что? – отстраненно спросил Шолом.

– Как и что? Он впервые достиг таких вершин благодаря становлению новой независимой Украины. Он поверил в Украину! Поверил в её новую власть! Он всей душой начал думать, что все плохое осталось в прошлом, в царской России. Там остались погромы, черносотенцы, трупы, насилие, кровь, грабежи… А жизнь показала, что все совсем иначе. И что новая и независимая Украина оказалась еще страшнее и опаснее для евреев, чем царская Россия! Он понял это окончательно только после жутчайшего погрома в Проскурове. И ушел в отставку. А потом, дабы, прежде всего, оправдать себя, человека, который работал бок о бок с Петлюрой, он решил стать адвокатом Петлюры, говоря миру о том, какой это был, дескать, борец с погромами. Но на самом деле он прежде всего оправдывал себя самого…

Шолом с презрением кивнул и сказал:

– Проскуров… Родные места. В том жутком погроме у меня были зверски убиты пятнадцать родственников… Среди них были совсем молодые! Давай выпьем коньяку…

Абрам кивнул. Шолом открыл бутылку, и они выпили без тостов.

Абрам поставил рюмку на стол и сказал:

– И последнее. То, что ты наверняка знаешь, но то, что я просто обязан сказать. Помимо того что Петлюра был антисемитской свиньей, антисемитом до мозга костей, завистником, посредственностью и нашим врагом, он все же не был полным кретином и политическим самоубийцей. А отказ от погромов стоил бы ему и кресла, и положения, а, может, даже и жизни.

Шолом почесал усы и спросил:

– Как это?

– Объясню. Украина была нищим, голодающим, разорванным войной и болезнями островом. Атаманы управляли каждый на свoей земле. Полная иллюзия государства. Эти атаманы, многие из которых происходили из низов, были классическими феодальными царьками. Каждый сидел на своей территории, где лютовали его хлопцы, а если точнее, бандиты и насильники, и грабили, делясь с атаманом. Что могло объединить их всех? Лишь одно: природный, зоологический антисемитизм и страсть к легкой наживе через грабежи. Петлюра это прекрасно понимал. Погромы давали его армии деньги, азарт и желание продолжать воевать. Никакого общеукраинского патриотизма у них не было. Только свой, шкурный интерес и желание громить ненавистных жидов и грабить их. Останавливать их было невозможно, и, с точки зрения Петлюры, глупо и опасно. Поэтому он только делал вид, что останавливает их. И все это понимали. Атаманы тоже. Эти приказы шли на самокрутки. Брехня для французов. Так их называли. Но помимо этого, Петлюра сам был и есть пещерный антисемит. И еще. Вспомнил вот. Как-то к Петлюре попала на прием делегация евреев, жителей станции Мамиенка, и попросила остановить погром, так он им заявил: «Послушайте, я не вмешиваюсь в то, что моя армия делает, и я не могу помешать им делать то, что они считают необходимым делать!» Петлюра еще себя проявит. Увидишь. Все свои неудачи спишет на евреев.

Шолом горько кивнул… Они сидели до поздней ночи, а затем Абрам уехал на такси к себе в отель.