Текст книги "Вечерний день"

Глава 46

Когда Анастасия, встревоженная долгим отсутствием Платонова, вошла в свою квартиру, он сидел на полу возле комода на куче ее одежды, уперевшись спиной в стену, чуть-чуть раскачиваясь из стороны в сторону и повторяя едва слышно, как молитву или заклинание, строки Тютчева:

 
Все та ж высокая, безоблачная твердь,
Все так же грудь твоя легко и сладко дышит,
Все тот же теплый ветр верхи дерев колышет,
Все тот же запах роз, и это все есть
Смерть.
 

Она простояла несколько томительных минут, ожидая, что Владимир Павлович как-то отреагирует на ее появление. Но он смотрел себе под ноги, хотя почему-то она знала, что Платонов ее заметил.

Он действительно заметил ее, услышав шаги, но не мог пошевельнуться, не знал, что сказать. Эти полчаса, что он просидел здесь один, были, наверное, самыми бессмысленными в его жизни. В самом прямом значении этого слова – никогда, может быть только в раннем детстве, не было в его голове такой восхитительной пустоты, такого отчаянного чувства блаженной неподвижности. И стихи не заполняли эту пустоту, скорее перемещались в ней, но как-то неспешно и величественно, как если бы кто-то пытался играть в волейбол воздушным шаром.

Анастасия наконец заметила ключ, лежавший прямо перед Платоновым, и, наверное, все поняла. Во всяком случае, она не стала звать его, делая вид, что ничего не произошло, не стала ахать и охать и, что было уже совсем неожиданным для женщины, не стала обвинять его ни в чем. Она просто, откинув ногой свои тряпки, опустилась рядом с ним на пол и прислонилась к нему плечом.

– Давно? – прохрипел он, ни к кому не обращаясь.

– Давно, – честно призналась она, – с того момента, когда я ездила якобы к подруге помочь с ребенком.

– Тебя для этого поселили? – не слушал он ее и почему-то перешел на «ты».

– Нет, – она покачала головой, – я же говорю, все началось на второй, наверное, день нашего знакомства. Костя действительно просто купил мне эту квартиру, когда мы разъехались. Это – случайность.

– Ты из-за сына? – опять спросил Владимир Павлович.

Повисла пауза, видимо, она выбирала, что сказать, правду или то, что он от нее ждал.

– Нет, – решилась она, – не из-за сына… Он поднял голову и в первый раз посмотрел на нее.

– Из-за работы, – она выдержала его взгляд. – Я получила роль в сериале. Да-да, я всего лишь получила роль в сериале.

– Ты больна? – спросил он.

– Ты имеешь в виду психически? – она тоже внезапно начала говорить ему «ты», но он не заметил этой фамильярности. – Ты просто не актер, поэтому и не сможешь понять меня. Мы – другие. Для нас хорошая роль – это все, это наша жизнь, наши дети, наш секс, наши близкие и друзья. Ты скажешь, что мы неполноценные люди, но ведь тебя не удивит, если человек без ноги готов отдать все, чтобы ему вернули эту ногу. И с нами так же. Почему-то за что-то Бог разделил нас на части. Не так, как в знаменитом мифе, где он разъединил любовные пары, бывшие когда-то одним существом, и теперь ищут друг друга. С нами все хуже, у нас наших частей, отделенных от нас, много, и никогда не понять, сколько их. Какое там: «Я душу дьяволу отдам за ночь с тобой»? Я знаю женщину, которая двенадцать лет была замужем за человеком, а он ей был омерзителен с первого дня их знакомства. К тому же он оказался извращенцем и делал с ней такое, что одна мысль об этом вызывала у нее рвоту. А она терпела и улыбалась. И все это почему? Потому что от него зависело распределение ролей, и она получала все главные. И никто, подчеркиваю, никто не считал ее проституткой. Наоборот, все ей завидовали.

– Она, эта женщина, и сейчас с ним? – глухо, не поднимая головы, спросил Владимир Павлович.

Ему почему-то показалось, такое отвращение было в ее голосе, что она рассказывает о себе.

– Она спилась и теперь лежит в клинике, – Анастасия немного успокоилась. – Понимаешь, в нашем мире – это нормально. Мы все сволочи. Я могу любить человека до безумия, до смерти, но если в комнату войдет Люк Бессон и предложит мне роль в своей новой картине, я побегу за ним на четвереньках и буду лизать ему не ботинки, а подошвы ботинок. А если я этого не сделаю, значит, я не актриса, и мне нужно уходить из профессии и печь пироги на кухне.

– Пироги у тебя вкусные получаются, – прохрипел Платонов.

Но она совсем не слышала его.

– Я училась на третьем курсе, когда мы начали репетировать спектакль для экзамена – Шекспир «Антоний и Клеопатра». Как-то раз вечером после репетиции меня вызвался проводить парень моей лучшей подруги. Назовем их Саша и Маша. Это, конечно, не их имена, но сейчас они очень известные и знаменитые, поэтому не будем наводить тень на плетень. Я не удивилась предложению, потому что у нас с Сашей были добрые отношения, тем более что он сразу сказал, что хочет поговорить о моей подруге. По дороге мы зашли в небольшое кафе, где он мне жаловался на свои проблемы: что Маша его не понимает, просил поговорить с ней. Мы выпили кофе, потом он довел меня до дверей, я поцеловала его в щеку, и мы распрощались. А ночью мне стало плохо, меня рвало и мутило так, как никогда в жизни. Это сегодня я большая и умная, а тогда утром я позвонила Машке, она тут же примчалась, привезла еду и лекарства. А мне становилось еще хуже… Спасло меня то, что мастер наш не стал дожидаться, пока я выздоровею, снял меня с роли и отдал ее Машке. А болезнь моя через пару дней прошла – вся интрига и была затеяна только для того, чтобы получить мою роль. И ведь понятно было бы, если бы я должна была играть Клеопатру, а то – Хармиону. Она-то, правда, вообще на роль служанки была распределена.

Владимир Павлович молча смотрел на свое «блаженство и безнадежность». Ему не хотелось говорить, да он и не знал, что сказать.

– Что вы на меня так смотрите? – завелась опять Анастасия. – Считаете, что я – сумасшедшая? А если я только на сцене и на съемочной площадке ощущаю всю полноту жизни, что мне тогда делать?

Она повернулась к Платонову и схватила его за рукав.

– Да вы мне очень симпатичны, очень, – она опять перешла на «вы», – таких сейчас уже не делают, а вы – как та скульптура из цельного камня, про которую Микеланджело писал. И у нас с вами все могло быть… И сейчас может, что я несу? Но я – актриса, и это для меня – главное… Если вы меня поймете и простите, тогда еще не все потеряно, а если не поймете, – она порывисто обняла его, прижав к груди его голову, – убирайтесь ко всем чертям.

Владимир Павлович вытащил руку, которую она прижала своим телом, тоже обнял ее за плечо. Так они просидели в молчании несколько минут. Первым заговорил он:

– Расскажи мне, что ты должна была делать, что ты сделала с этими ключами, расскажи мне все.

– И что изменится? – горько спросила она.

– Надеюсь, тебе легче станет. Когда гадость выливают из посуды, а потом ее помоют, то можно в ней и чего-то дельного сварить. Кто это все придумал?

– Костя.

– Твой бывший муж? – изумился Платонов. – Он-то здесь при чем?

– Он везде при чем там, где можно с помощью какой-нибудь аферы деньги заработать. Я же говорила вам…

– А на кого он работает? Или все это для него лично?

– Он работает на того, кто платит. Он не хозяин, понимаете, он – менеджер, даже не менеджер, он… Знаете, как в Голливуде пишут сценарий? Это у нас сценарист все делает сам, а там по-другому. В титрах читаешь: идея – Джона, сценарий – Стивена, диалоги – Сьюзен. Вот Костя – это Джон, он – автор идей.

– Понятно, – Владимир Павлович осторожно, чтобы случайно не скинуть Настину руку, почесал подбородок.

Наверное, со стороны они представляли забавное в своей нелепости зрелище: в новогоднюю ночь сидят на полу, на куче женского нижнего белья два взрослых человека и плачут, тщательно скрывая это друг от друга.

– А должна я была сделать и сделала вот что: зашла к тебе, когда мне позвонили, и по подсказке открыла твой ларец, забрала оттуда этот медальон и бумаги и положила туда другие документы. – Она потерлась о его плечо носом, потом попыталась оттереть образовавшееся на свитере пятно. – Я – сука, да?

– Ты – несчастная, – он взял ее руку, которой она это проделывала, и удержал ее в своей, – глупая, совершенно заблудившаяся девочка.

Глава 47

Он так и не заснул в ту ночь. Сначала сидел с Настей, утешал ее и пытался успокоить. В голове, правда, вертелась мысль о том, что вот все получилось, как всегда бывает с дамами: она тебя предала, а ты ее утешаешь. Но он просто не мог иначе, плачущая женщина задевала в его душе какие-то неясные ему самому струны, и он становился совершенно беспомощным перед ними. Наташа когда-то довольно ловко этим пользовалась, но не часто, и потом обычно признавалась в содеянном.

Когда Анастасия заснула, Владимир Павлович вернулся домой, собрал по квартире все, что касалось шкатулки и ее содержимого, уселся в свое любимое кресло и, как говорили наши предки, «предался размышлениям». Сегодня в свете того, что рассказала ему соседка, многое выглядело по-другому. Периодически он вставал, разминая затекшие ноги и спину, и вышагивал по квартире на своих длинных ногах.

В одну из таких «прогулок» он полез на книжные полки, открыл толстый том какого-то словаря и достал оттуда свое завещание. Перечитал его, потом порвал на мелкие кусочки. В порванном только что документе он просил, чтобы все его имущество, включая квартиру, было продано, а деньги положены в российское отделение швейцарского банка.

Они должны были пойти как грант тому, кто предложит реальный способ справиться с болезнью, от которой умерла Наташа. Определять, насколько этот способ действенный, должна была комиссия из трех врачей разных стран, экспертов в данной области. Все эти хлопоты за десять процентов от общей суммы плюс расходы Платонов поручал крупной адвокатской конторе, которая располагалась в Нью-Йорке, а свои филиалы имела во многих странах. К завещанию был приложен реестр имущества Владимира Павловича с подробной оценкой и приблизительным списком возможных клиентов. Сумма в конце листка приближалась к двум миллионам долларов.

Сегодня завещание, составленное сразу после смерти Наташи, в значительной степени устарело. И даже не из-за списка имущества и клиентов, его Владимир Павлович проверял и обновлял раз в месяц. Просто он совсем перестал верить как врачам, так и адвокатам, а за последние сутки появились сомнения в том, что можно верить человечеству вообще.

Он взял листочек со списком дел и внизу добавил: «Написать новое завещание». Затем порылся по карманам и нашел бумажку с телефоном «сына», который все еще что-то делал в Москве. Времени на часах было почти восемь, уже рассветало, и он набрал номер.

– Доброе утро. Ты когда уезжаешь?

– Я тебя, бать, не узнал сразу, богатым будешь, – каким-то неприятным, почти подобострастным тоном сказал Сергей. – Послезавтра.

– Я принял решение по поводу Маши, – Платонов не ответил на неудачную шутку, – пусть приезжает, но есть одно непременное условие.

– Какое? – испуганно спросил «сын».

– Мне нужна ваша сводка происшествий по городу за… – Владимир Павлович назвал дату.

– Сводка? – испугался Сергей. – Это невозможно.

– Мне она не нужна насовсем, «сынок», – насмешливо прервал его Платонов, – мне надо только взглянуть на нее.

– Тебя интересует что-то конкретное?

– Да, но это не имеет значения. Покажи мне бумажку, ее даже выносить не надо, я могу подъехать, куда скажешь.

– Я подумаю.

– И долго ты будешь занят этими размышлениями?

– Долго не умею, – честно признался Сергей. – Жаль, что у тебя мобильного нет. Ты дома еще долго будешь?

– А сколько надо?

– Полчаса, час от силы.

– Дождусь, – Платонов собрался положить трубку.

– Слушай, а может, Машеньке сейчас приехать, посмотреть, познакомиться? Каникулы у них, правда, уже закончились, но ее отпустят, я уверен.

– Теперь я подумаю.

Следующий звонок был к Николаю Николаевичу. «Депутат и председатель, заместитель и директор, главный эксперт и… прочая» к телефону подошел не сразу, сначала трубку взял незнакомый помощник. Пришлось дать ему пару пинков, чтобы он понял и позвал.

– Ты чего бушуешь? – Николай Николаевич был в благодушном настроении, видимо, хорошо позавтракал и рюмочку не забыл.

– А зачем ты рядом с собой ослов держишь? Нам встретиться надо.

– Зачем? – насторожился депутат.

– Пару вопросов хотел с тобой обсудить. – Платонов попробовал сразу успокоить приятеля. – Ничего криминального, твой покой останется в неприкосновенности.

– Когда?

– К вечеру. Когда сам можешь?

– Олег, – донеслось из трубки, – что у меня сегодня? – Затем опять в микрофон. – Есть полчаса сразу после двух, но только завтра.

– Завтра? А может, оно и к лучшему? А ты где будешь?

– У себя в офисе. Подъезжай.

Все в истории шкатулки в общем складывалось в единую картину, но кое-что еще висело в воздухе, и Владимир Павлович никак не мог придумать, где искать ответ. Если бы приятель-историк был жив…

Позвонил «сын», который конечно же сделал все как нужно, и Платонов поехал на встречу. В сводке, которую в скверике напротив «конторы» показал ему Сергей, все было ровно так, как он и ожидал. Он отмахнулся от расспросов «сына» что и зачем, и они договорились о скором приезде Маши. Затем Владимир Павлович побрел куда глаза глядят, раздумывая, где же ему получить такую нужную сейчас информацию.

– Эй, дед, – услышал он знакомый голос, – нашел ты тогда Руслана?

Он обернулся, перед ним стоял сосед Скосырева по комнате – Арбуз. Памятуя, как тот бросил его одного в клубе, Платонов хотел, не отвечая, пойти дальше, но тот не отставал:

– Если бы ты тогда сказал, что денег заплатишь, чтобы его найти, мы бы его в миг тебе доставили.

Владимир Павлович повернулся и пошел своей дорогой. Но Арбуз опять догнал его.

– Может, у вас какая-нибудь работа есть? – почти заканючил он. – Очень деньги нужны.

– А что ты умеешь делать? – спросил Платонов.

Он уже не знал, как от него отвязаться.

– Английский немного знаю, компьютер, машину могу водить.

– А на каком ты факультете? – у Владимира Павловича мелькнула неожиданная мысль. – Мне нужно кое-какую информацию получить.

– Так зачем вам мой факультет? – удивился Арбуз. – Информацию нужно в сети искать.

– В какой сети? – не понял Платонов.

– В Интернете, – непонимающе ответил Арбуз. – В Интернете все есть, и Интернет все знает.

– И где мы его возьмем? – подозрительно сощурился Владимир Павлович.

Ему очень не нравился его новый напарник.

– А вот здесь.

Арбуз показал на вывеску «Интернет-кафе». Они вошли внутрь, справа и слева за десятками компьютеров сидело множество молодых людей, самому младшему из которых, как показалось Владимиру Павловичу, было лет семь. Слышались звуки взрывов, автоматные очереди, крики. Сомнения Платонова возрастали с каждой минутой.

– Дайте мне пятьдесят рублей.

Платонов протянул парню деньги, понимая, что полтинник ни в его, ни в Арбуза жизни не изменит ничего. Тот, лавируя между проходами, исчез в глубине помещения, потом появился и поманил его пальцем. Они прошли между рядов, остановившись у свободного компьютера.

– Садитесь, – Арбуз ногой подвинул табурет. – Так что мы хотим узнать?

– Мы хотим узнать, – Владимир Павлович оглянулся по сторонам и сказал вполголоса: – какие существуют или существовали документы, на основании которых Чечня присоединилась к России.

– Ого, – многозначительно сказал Арбуз и защелкал клавишами.

Глава 48

– Есть еще кое-что, – Платонову понравилось, как Арбуз обошелся с Интернетом, и он решил попробовать парня на другом фронте, – что, как мне кажется, может помочь нам обоим.

Он уже заканчивал переписывать с экрана нужную ему информацию. Арбуз сидел рядом, скучая, ему буквально через пять минут все стало неинтересно, и он нетерпеливо посматривал на экран, поджидая момента расплаты. Сейчас он поднял брови и уныло посмотрел на Владимира Павловича.

– Я слышал, что есть такая возможность, – Платонов не отрывал взгляд от экрана, – как-то записать на компьютере выступление человека и сохранить его, как сохраняется фильм на пленке.

– Дерьмо вопрос, – лениво отозвался Арбуз, – нужна только специальная камера, называется «вэб». Много снимать?

– А у тебя есть эта камера? – вопросом на вопрос ответил Владимир Павлович.

– Нет, – лениво протянул «специалист», – но можно купить. Останется мне в качестве гонорара, если договоримся.

Платонов закончил переписывать то, что ему было нужно. Арбуз сначала предложил ему распечатать страницу на принтере, но Владимир Павлович предпочел старинный, привычный способ.

– А можно ли потом размножить то, что мы запишем, как на ксероксе или, если угодно, как на видео? – спросил он.

– Можно, – точно так же лениво кивнул Арбуз. – Но нужна писалка для сидюшников.

– И тоже тебе в качестве гонорара?

– А почему бы и нет?

– И где все это можно купить?

Через час они вышли с Горбушки, увешанные пакетами и покупками. Понадобился еще комплект шнуров, три упаковки дисков и еще что-то, про что Арбуз сказал, что это надо, а Платонов сильно подозревал, что жадный «эксперт» решил просто прибарахлиться за его счет.

– Куда едем? – все тем же скучным голосом спросил Арбуз.

Платонов растерялся – хотя его отношение к парню изменилось, но вести к себе домой этого фрукта никак не входило в его планы.

– Ладно, дед, не парься, – парень поднял руку, голосуя, – поедем к моей «клаве», у нее и комп хороший, и предки за границей, и мне никуда не надо будет на ночь глядя ломиться. Да она – мажорка, – объяснил он непонимающему ничего Владимиру Павловичу, думая, очевидно, что это объяснение что-нибудь объяснит.

Тот просто махнул рукой:

– Поехали.

Они вернулись практически на то же место, где встретились. По дороге по настоянию Арбуза заехали еще в продуктовый магазин, где за счет Платонова были закуплена туча всяких деликатесов и два ящика самых на удивление невзыскательных напитков.

– Это для «клавы», – заговорщицки пояснил «эксперт по всем вопросам».

Очевидно, «клава» весила где-то около полутонны, если для ее удовлетворения необходима была такая прорва продуктов. Так посчитал про себя Владимир Павлович, но, как почти всегда в последнее время, особенно когда это касалось молодого поколения, ошибся. «Клава» оказалась стройной, даже тоненькой девушкой в джинсах, практически ничего не прикрывающей кофточке и с косичками.

– Ну, куда ты пропал? – заканючила она, не обращая внимания на Платонова. – Я тут, между прочим, умираю от голода.

– Смотри, что я принес, – радостно завопил Арбуз и начал метать на стол продукты и напитки.

Процесс сопровождался радостным попискиванием «клавы». На Владимира Павловича никто не обращал внимания. Девица тут же начала отщипывать от каждого принесенного яства и отхлебывать из разных бутылок. При этом всякая проба сопровождалась поцелуем, которые с каждым глотком становились все продолжительнее и горячее. Платонов вежливо кашлянул.

– Во… – «клава», оказывается, только сейчас заметила Платонова, – Дед Мороз приперся. Это твои подарки?

Она была уже порядочно пьяна. Арбуз посмотрел на нее, потом на Владимира Павловича и озадаченно почесал затылок.

– Ага, сообразил, – он взял девушку под мышки, не давая ей упасть, – вы дедушка понятливый, я вам сейчас все настрою, и вы там свои лекции читайте, а я пойду с ней разберусь. Сейчас, пять минут подождите.

Он взвалил «клаву» на плечо, она томно улыбнулась Платонову и послала ему воздушный поцелуй.

Через пять минут, парень на этот раз не обманул, Владимир Павлович сидел перед камерой, а из-за стены раздавались недвусмысленные звуки. Звуки сильно мешали. Арбуз показал Платонову, как начать запись, но тот никак не мог нажать на кнопку.

«Мы такими не были, – думал он, – нам в десятом классе даже в голову ничего не могло прийти, поцеловать в щечку – уже немыслимое счастье. Впрочем, это совсем не значит, что мы хорошие, а они не правы. В моем поколении негодяев и подонков не меньше, чем в любом другом, а то и больше. Просто непривычно. Если и дальше так пойдет, их дети будут делать это с пяти лет и прямо на глазах у родителей. Вот тут Арбузы со своими „клавами“ и попрыгают…»

Он усмехнулся этой своей мысли и включил запись.

Арбуз появился только через полчаса, но Владимиру Павловичу это было на руку – он только что закончил. Парень деловито начал прилаживать к компьютеру какой-то агрегат.

– Вам много копий нужно? – спросил он.

– Думаю двадцать – двадцать пять.

– И что вы с ними собираетесь делать?

– Разошлю на телевидение, в газеты, в информационные агентства, – ответил Платонов.

Его поражало, что парень ни разу не поинтересовался, а что он там собственно записывает. Арбуз в ответ на последние слова Владимира Павловича прервал свою деятельность:

– И зачем вам копии? На хрена лишнюю работу делать?

– Не понял, – Платонову начинало надоедать, что его все время учит этот мальчишка.

– Давайте пошлем прямо по сети. Адреса я сейчас найду.

– Звук и изображение? – не поверил Владимир Павлович.

– А в чем проблема? – теперь ничего понять не мог уже Арбуз. – Сейчас мы вашу лекцию переименуем, чтобы название было латинскими буквами, и пошлем куда надо.

– Но ты мне все-таки несколько копий сделай, – робко попросил Платонов.

Без пятнадцати десять в дверь Платонова позвонили. Он сидел в своем кресле и клевал носом – сказывалась бессонная ночь. От Арбуза ему пришлось заехать домой, переодеться и забрать шкатулку. Потом он долго плутал по городу, сворачивая в переулки, останавливался у витрин, наклонялся, чтобы завязать шнурок, в общем, проделывал все те нехитрые приемы, которые в кино проделывают разведчики всего мира, чтобы избавиться от «хвоста». Чтобы сделать то, что он затеял, ему не нужны были лишние глаза. И уши, кстати, тоже.

Если быть честным, он больше рассчитывал, что сегодня – это сегодня, а не вчера и тем более не завтра, и никакого «хвоста» за ним нет. Но на всякий случай…

Как показалась Владимиру Павловичу, был он «чистым», никто за ним не шел и не ехал, и он с успехом осуществил задуманное.

Правда, это отняло у него последние силы. Он вернулся домой, принял душ и даже выпил кофе, потом намазал себе виски и ноздри лимонным маслом, как когда-то советовала Наташа. И когда раздался звонок, он сидел у телевизора, стараясь не заснуть – ему очень хотелось посмотреть на эффект от проделанной им работы.

Он с трудом встал, шаркая ногами, вышел в коридор и открыл дверь, даже не взглянув в глазок. То ли слишком устал, то ли ему просто надоело бояться.

На пороге стола Анастасия.

– Владимир Павлович, – сказала она смущенно. – Сейчас передали, что в новостях будет интервью с вами. Вы у себя будете смотреть или ко мне пойдем?